Текст книги "Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник)"

– Мистер Белл, я вызван сюда, чтобы стать советником по юридическим вопросам для мисс Гатри. Как вам, вероятно, известно, эта американская леди находилась в замке на момент гибели мистера Гатри.

– И она, несомненно, приходится родственницей покойному лорду?

Я еще раз внимательно пригляделся к мистеру Беллу. Он по-прежнему производил впечатление весьма серьезного пожилого человека, явившегося ко мне не просто для удовлетворения своего праздного любопытства.

– Мисс Гатри действительно состояла с покойным в близком родстве, а сейчас претендует на его наследство, то есть на все поместье в целом.

Эван Белл вновь низко склонил передо мной голову.

– Но меня к вам привело не это, мистер Уэддерберн, а озабоченность судьбой двух человек, покинувших замок. Мисс Мэтерс и юноши по фамилии Линдсей. Меня волнует, что если смерть бывшего владельца Эркани сочтут не просто несчастным случаем, их исчезновение могут неверно истолковать и каким-то образом связать с его гибелью.

– Время их бегства действительно представляется весьма странным обстоятельством в этом деле.

Собеседник тщательно взвесил смысл, который я вложил в свое весьма осторожное высказывание, и проговорил:

– Я пришел к вам, чтобы сообщить: они покинули замок, получив на это благословление лорда.

– Ваше заявление представляет для меня интерес, мистер Белл. Могу я предложить вам выпить что-нибудь, предохраняющее от превратностей погодных условий?

С суровым выражением лица, которое скорее могло предполагать отказ, мистер Белл согласился выпить стаканчик спиртного. Напиток был вскоре принесен нам миссис Робертс, и, боюсь, она с таким же неодобрением начала теперь относиться к юристам, с каким отнеслась к шерифу, так полюбившему ее кларет. Мистер Белл произнес над своим бокалом несколько церемонных слов, прежде чем отпил глоток и протянул мне письмо, полученное им от Кристин Мэтерс, содержание которого приведено выше. Я внимательно прочитал его дважды и лишь потом произнес свой вердикт:

– Это очень важный документ, мистер Белл. Не сомневаюсь, что вы уже ознакомили с ним полицию, не так ли?

– Я подумал, что сначала лучше согласовать свои действия с таким опытным человеком, как вы, мистер Уэддерберн.

– Правильное решение, но вам тем не менее следует предъявить письмо полиции еще до начала официального следствия. А сейчас мне бы хотелось услышать от вас подробный отчет о том, при каких обстоятельствах это послание было вами получено.

Мистер Белл коротко передал мне суть своего разговора с Кристин Мэтерс, полностью приведенного по ходу нашего совместного повествования. На меня произвели большое впечатление не только изложенные факты, но и их интерпретация, к которой склонялся обувной мастер из Кинкейга. Если последний разговор Гатри с Линдсеем в башне действительно не был попыткой лорда откупиться от нежелательного жениха, а напротив, стал последним благословением перед их добровольным и совместным уходом из замка, тогда спокойный тон их беседы, о котором говорила мисс Гатри, казался совершенно естественным. И выглядело вполне правдоподобным, что такой неуравновешенный человек, как Рэналд Гатри, не сумел все же окончательно смириться с решением добровольно отдать племянницу в руки злейшему врагу и покончил с собой опять-таки в полном соответствии с мнением мисс Гатри.

Но непросто было отмахнуться и от аргументов, свидетельствовавших против Нейла Линдсея. Его всем известная давняя вражда с Гатри, появление на лестнице башни всего через минуту после падения лорда с балкона, взломанный ящик бюро, его поспешное бегство с мисс Мэтерс: этого вполне могло хватить, чтобы выдвинуть против него обвинение. Если разобраться, то защитой ему служило прежде одно только категорическое заявление моей клиентки мисс Гатри, что он ушел, оставив Рэналда Гатри живым и невредимым в своем кабинете. А теперь ее слова, показания Белла и текст письма в совокупности значительно улучшали его положение, поскольку свидетельствовали, что сложности, связанные со сватовством Линдсея, были почти полностью преодолены, а разногласия улажены, и именно финальную стадию переговоров наблюдала около полуночи из своего укрытия на балконе мисс Гатри. При этом не приходилось сомневаться, что те, кто попытается возложить вину на Линдсея, представят письмо как часть преднамеренного сговора против мистера Гатри, но поскольку это все же казалось маловероятным, я не стал пока обдумывать деталей и обратился к другому бросившемуся мне в глаза аспекту дела.

– Мистер Белл, нам придется рассмотреть крайне необычную ситуацию. Из письма мисс Мэтерс следует, что ей было предложено незаметно для всех собраться и покинуть замок в Рождество, а это подразумевает не слишком доброе к ней отношение и делает ее отлучку подобием позорного бегства. Ей с ее будущим мужем ничего не оставалось, кроме как эмигрировать, чтобы навсегда исчезнуть из жизни мистера Гатри. Это жестокое и странное решение станет подтверждением более чем эксцентричного поведения покойного. Но нам следует заранее обдумать, почему их уход был запланирован глухой ночью, причем в жутчайших погодных условиях? Трудно даже поверить, что эта молодая пара сумела куда-либо добраться и остаться в живых.

Белл снова кивнул и некоторое время хранил молчание. Потом дал ответ на последний из поднятых мной вопросов:

– Они были морально готовы воспользоваться любым представившимся шансом, пусть даже в самый разгар снежной бури. Но вам еще только предстоит узнать, мистер Уэддерберн, что сила ветра значительно ослабла спустя всего несколько минут после их ухода, и свет луны стал пробиваться сквозь тучи. Линдсей – крепкий и закаленный молодой человек – в таких условиях мог без особых затруднений доставить возлюбленную к своей семье в Мерви. А на следующий день отбыть в Данун и дальше по намеченному плану.

– А вы слышали, чтобы их кто-то заметил в Дануне?

– Нет, этого я не могу подтвердить. Но у местного населения хватало своих забот и хлопот, чтобы не обратить на них внимания. А что до того, как лорд заставил их покинуть замок тайком и в ненастную полночь, то здесь вы правы – это подтверждает, насколько черным чувством юмора обладал этот человек.

– Вы считаете, он действительно поступил подобным образом?

– Да, считаю.

– И потом лорд впал в такое отчаяние, что решил покончить с собой?

– Представляется вероятным, что к подобному выводу неизбежно придет следствие, мистер Уэддерберн.

Я бросил на Эвана Белла пристальный взгляд.

– Тогда как вы объясните исчезновение золота?

Он был откровенно поражен.

– Какого золота, сэр? Мне об этом ничего не известно.

– Ящик бюро в углу кабинета, как мне сообщили, был взломан, а хранившееся в нем золото изъято.

– Этому не так сложно найти объяснение, как вам кажется, мистер Уэддерберн. Как вы могли заметить, Кристин упоминала, что Гатри обещал передать ей определенную сумму денег. Причем ее собственных денег. А что же до взломанного ящика, то лорд обладал взрывным темпераментом. Вам непременно расскажут, как в порыве беспричинной ярости он некоторое время назад изрубил на куски дверь вместо того, чтобы попытаться открыть ее.

Предположение, что Гатри сам взломал ящик и отдал деньги для мисс Мэтерс, как я не преминул заметить, расходилось с заявлением мисс Гатри, что ни сам лорд, ни Линдсей за все время беседы в башне не приближались к месту, где располагалось бюро. Мне снова приходилось рассматривать гипотетическую последовательность событий, связь между которыми могла считаться скорее воображаемой: последнее и обставленное необычно прощание, смертельное падение отчаявшегося человека с огромной высоты почти в тот самый час, когда, как принято считать, на землю снисходят мир и братство между людьми… И я понял, что глубоко не удовлетворен.

Поднявшись, я сказал:

– Мистер Белл, я должен отправляться в Эркани. Мне пока слишком мало известно, чтобы выносить какие-либо суждения. Но я премного вам благодарен за приход ко мне. Вы – один из важных свидетелей, и мы еще обязательно встретимся сегодня ближе к вечеру.

– Но все же, как вы считаете, мистер Уэддерберн, полиция докажет факт самоубийства?

– Я считаю, что полиция или любые другие органы власти должны прежде всего найти Линдсея и мисс Мэтерс. Что же до вашего вопроса, то истина пока остается тайной. Между прочим, вы можете что-то мне сообщить о человеке по фамилии Гэмли? Он первым обнаружил тело мистера Гатри на дне рва.

– Когда-то он арендовал домашнюю ферму при замке, но покинул насиженное место после разговора с лордом.

– Тяжелого разговора, насколько я понимаю?

Белл улыбнулся.

– Вам едва ли удастся найти хотя бы одного человека в наших краях, у кого не состоялось бы в свое время тяжелого разговора с Гатри из Эркани. О нем мало кто скажет доброе слово. Но, как мне представляется, Гэмли едва ли замешан в этой истории. Он, вернее всего, пришел вместе с Линдсеем и дожидался, чтобы помочь с уходом из замка. Они давно знакомы и крепко сдружились.

На этом мой разговор с Эваном Беллом закончился. Я присоединился к Гилби, с триумфом вернувшемуся от бакалейщика, где он купил жестянку с табаком фирмы «Джон Коттон», и мы вышли на морозный утренний воздух к машине. Поверх ее крыши были привязаны лыжи, пакеты с заказами от миссис Хардкасл водитель уложил на сиденье рядом с собой, и мы тронулись в сторону замка Эркани, вызвав оживленное любопытство обитателей Кинкейга. Как доверительно сообщила мне миссис Робертс, в городке не творилось ничего подобного со времени приезда медиков, то есть тех незадачливых психиатров из Лондона, которые навестили лорда два года назад.

– Мистер Гилби, – спросил я, пока наш автомобиль осторожно двигался по дороге, расчищенной снегоуборщиками, – насколько я понимаю, труп Гатри не подвергался никакому постороннему воздействию?

Последние слова я произнес несколько нерешительно.

– Что вы имеете в виду? Мне не совсем ясен смысл вопроса.

– Понимаете, по Кинкейгу ходит слух, что мстительный Линдсей якобы отрубил Гатри несколько пальцев на руках.

Гилби на секунду замер, прекратив набивать табаком свою трубку.

– Знаете, мне порой кажется, что шотландцы…

– Кровожадный народ?

По всей видимости, мой молодой спутник уже поспешил записать меня в разряд людей, неизменно сдержанных в выражениях. И потому я не без удовольствия заметил, как он чуть не подскочил на сиденье, услышав столь недвусмысленную формулировку, вертевшуюся на языке у него самого.

– Я только хотел сказать, – продолжил он затем, – что это народ, предрасположенный к зловещим историям. Пальцы у Гатри целы. Зато пропало его золото.

– Я уже осведомлен об этом… Послушайте, мне определенно следует представлять интересы именно мисс Гатри?

– Да, если вы будете так любезны.

– Что ж, хорошо. Тогда позвольте привлечь ваше внимание к тому факту, что вы дали показания, находящиеся в явном противоречии с заявлением моей клиентки. – Я постучал по первой странице дневника Гилби, который все еще держал на коленях. – Мисс Гатри утверждает, что не заметила никаких признаков враждебности между лордом Гатри и Линдсеем. Они пожали друг другу руки и мирно расстались. Более того, она охарактеризовала поведение Линдсея как спокойное и доброжелательное. Между тем, если верить вашим записям, то, увидев Линдсея всего минуту спустя, вы посчитали его «живым воплощением страсти». Подобное расхождение в показаниях может сыграть негативную роль на следствии. Вы уверены, что не обманулись в том своем впечатлении?

– Уверен, – сказал Гилби, причем теперь в его ответе звучала убежденность в правдивости своих слов, но уже с некоторым оттенком сомнения, следует ли на ней настаивать.

– У мисс Гатри было достаточно времени для наблюдения. Вы же признаете, что Линдсей предстал перед вами «на секунду, не более». Вам не кажется, что при подобных обстоятельствах скорее могли прийти к ошибочным выводам вы, нежели она?

Мне показалось важным подпустить в разговоре с этим несколько легкомысленным молодым человеком тот суровый тон, в котором неизбежно будет проводиться допрос свидетелей при расследовании. Он, однако, оказался готов к этому и отвечал серьезно и прямо:

– Такая вероятность, по всей видимости, не исключена, мистер Уэддерберн. Тем не менее я считаю, что едва ли мог ошибиться.

Думаю, именно в этот момент я окончательно пришел к выводу (пусть только предварительному), что на самом деле произошло в Эркани. И мое умозаключение, как сразу стало ясно, ставило меня же в весьма щекотливое положение. Поэтому я сменил тему:

– Теперь, мистер Гилби, о том, что касается человека по фамилии Хардкасл. Вы в данном случае выглядите свидетелем с заведомо предвзятой точкой зрения, вам не кажется? На основании записей в вашем дневнике появится основание утверждать, что вы отнеслись к нему враждебно с того момента, как он не слишком гостеприимно встретил вас в дверях замка.

Гилби лишь коротко бросил в ответ:

– Подождите и скоро все поймете сами.

– И вы склонны считать, что в этом деле у него имелись какие-то свои потаенные мотивы?

– Он определенно что-то затевал. Гатри ведь не передавал мне через него никакого сообщения.

– Это так, если верить показаниям мисс Гатри.

С неожиданным пылом Гилби воскликнул:

– Сибила говорит правду!

– Надеюсь, вы не полагаете, что я считаю иначе? Но вы можете хотя бы предположить, с какой целью Хардкасл передал вам ложное сообщение?

– У меня возникло только одно подозрение. Это был глупейший, но злонамеренный акт в отношении хозяина. Пока мы поднимались по лестнице, он несколько раз споткнулся, и мне даже показалось, что он пьян и не полностью отдает себе отчет в своих действиях. Думаю, он не только мерзавец, но еще и горький пьяница.

– Но все же не человек, способный придумать сложную и хитроумную схему обмана?

Гилби покачал головой.

– Он пронырлив и хитер, это точно. Но едва ли в состоянии просчитать хоть что-то на два хода вперед.

– Еще один важный момент. Вы сочли, что Гатри был не в своем уме? И подобное впечатление сложилось у вас еще до того, как Хардкасл рассказал вам о визите врачей, приехавших проверить его душевное здоровье пару лет назад, верно?

– Я понял, что он безумен, чуть ли не с первых минут знакомства. Но только вы должны понять, сэр, что я употребляю подобные выражения лишь в самом широком смысле. Мне, например, не кажется, что его душевное расстройство могло квалифицироваться как безумие с точки зрения медицины. Едва ли. Вернее, он словно бы живет в тени чего-то ужасного, что ни один человек не смог бы выносить и оставаться нормальным. Его что-то надломило, раздробило личность на фрагменты. Его свели с ума, как фурии сводили с ума героев, устраивая на них охоту.

Я вынужден был взглянуть на своего собеседника с новой точки зрения.

– Очень точное сравнение, мистер Гилби. Вот почему я всегда выступал против реформы образования в нашей стране и отстаивал необходимость крепкого фундамента просвещения, каким является античная классика.

3

Дороги от Дануна до Кинкейга и от Кинкейга через долину Эркани до одноименного замка вместе с одним из удлиненных берегов озера Кайли образуют нечто вроде равнобедренного треугольника. В центре его высится громада горы Бен-Кайли, обрамленная с юга более приземистым массивом Мерви, вдоль которого проходит долина Мерви, упирающаяся в труднопроходимый перевал Мерви. Подобная панорама, открывавшаяся справа от нас по мере продвижения вперед – одна девственно заснеженная вершина за другой, устремленные в залитое зимним солнцем бледно-голубое небо, – не могла не вызывать у людей прошлого возвышенных мыслей и самых светлых душевных порывов. Последний отрезок нашего путешествия проходил в молчании, нарушенном лишь моим невольным восклицанием, когда за очередным поворотом открылся вид на замок позади озерного залива. Впрочем, как исторический архитектурный памятник он едва ли мог иметь выдающееся значение. К тому же пристройки, возведенные в семнадцатом веке, сгладили, хотя и не уничтожили полностью его суровый средневековый облик. Но он с первого же взгляда производит впечатление некой темной силы, одинокий, словно монстр, прячущийся от людей среди лесной глуши и снегов. Меня, должно быть, менее поразило бы внезапное появление на горизонте легендарного, но ныне разрушенного замка Тинтагель. Особенно впечатляюще смотрелась главная башня – массивная, но невероятно элегантная и величественная, построенная не столько для обороны, сколько для наблюдения за окрестностями. Даже глядя на ее потрясающие очертания издали, я понял, почему Гилби посчитал, что упавшего с вершины человека ждет неминуемая гибель.

Мы переехали через подъемный мост и остановились посреди главного двора. Молодой Гилби радостно объявил:

– Ну, вот мы и дома!

И помог мне выбраться из автомобиля.

Подобно незваным гостям несколько ночей тому назад, я тоже сразу же не мог не обратить внимания на собак, которых держали в нескольких крепких клетках в дальнем конце двора. Свое недовольство нашим прибытием они выражали самым недвусмысленным образом. Затем я перевел взгляд на пожилую и с виду совсем дряхлую женщину в шали и высоких зимних сапогах, поспешно ковылявшую в нашу сторону с весьма взволнованным видом. На мгновение я даже испугался, не ждет ли нас сообщение о еще чьей-нибудь смерти, но она лишь спросила с нетерпением в голосе:

– Вы привезли отраву? Вы же не могли запамятовать о моей нижайшей просьбе, мистер Гилби, сэр!

– Нет, конечно. Все здесь, миссис Хардкасл. – И Гилби подал ей свертки, лежавшие на переднем сиденье.

Она собиралась удалиться так же торопливо, как пришла, но вдруг заметила присутствие незнакомца и не без некоторого вреда для своих больных суставов изобразила для меня подобие книксена. Гилби довершил формальности:

– Мистер Уэддерберн – миссис Хардкасл. Прошу любить и жаловать.

– Сэр, – сказала она, – вам лучше из первых уст узнать то, что уже ведомо мистеру Гилби. В Эркани просто проходу не стало от крыс. – Она похлопала по упаковке одного из пакетов, но при этом встревоженно огляделась по сторонам. – Но только я терпеть больше не стану! Я уже старуха и хочу спокойно почивать по ночам. – Она понизила голос до хриплого шепота, потому что у собачьих клеток появилась фигура мужчины. – Но моему мужу ни слова! Он злобный и коварный. Натравливает их на меня.

– Натравливает собак, миссис Хардкасл?

– Крыс!

И, спрятав пакеты под шалью, миссис Хардкасл поспешила уйти. Я повернулся к Гилби:

– Это тот самый Хардкасл бродит рядом с псарней? Думаю, мне надо с ним переговорить, прежде чем мы войдем в дом.

И я пересек двор. Управляющий покойного лорда бросал собакам весьма скромные порции корма, не переставая поругивать при этом от всей души:

– Цезарь! Лежать, сволочь! – донеслось до меня. – Лежать, слышишь, ты, образина!

Я приблизился по снегу бесшумно и незаметно и сказал самым любезным тоном, но прямо в ухо:

– Что-то уж больно костлявые они у вас, мистер Хардкасл.

Он резко обернулся и подозрительно оглядел меня с ног до головы. Причем подозрения его вызвала вовсе не ирония, отчетливо прозвучавшая в моих словах. Его омерзительная натура, какой описал ее Гилби, становилась очевидна действительно с первого взгляда. Но это не был уверенный в себе мерзавец; складывалось впечатление, что ему как раз очень не хватает решительности и самонадеянности.

– Ну и что с того? – мрачно спросил он, не зная, как еще реагировать.

– Стало быть, вот это Цезарь? Что ж, ему бы не помешало добавить к каше кусок хорошего сырого мяса. А теперь не сочтите за труд, мистер Хардкасл, покажите нам Доктора.

Хардкасл указал на лежавшего в сторонке пса.

– Вон тот.

– В самом деле? Тогда пусть покажет себя во всей красе. Доктор! Эй, Доктор!.. Знаете, мистер Хардкасл, похоже, ваш Доктор глухой.

Хардкасл даже просиял, получив подсказку.

– Точно, глух, как пень.

– Вот странность. Глухота у такой молодой собаки – нечто необычное. Но, быть может, вы обознались? Нам нетрудно будет провести тест и найти нужного зверя.

– Идите вы к дьяволу! – рявкнул на меня Хардкасл. – Оставьте собачек в покое.

– Разумеется. Как пожелаете. Скажу честно, мой интерес к вашим псам уже исчерпан. Глухие и немые – отличные свидетели, доложу я вам. Дело в том, что я – адвокат мисс Гатри, новой владелицы замка. Буду весьма признателен, если вы отведете меня к ней.

Оценка личности управляющего, данная Гилби, отметил я про себя, оказалась поразительно точной. Лукавый негодяй, чьей хитрости, к счастью, хватало ненадолго и не на многое. Не скрою, я почувствовал удовлетворение, поняв, как четко он вписывается в картину событий кануна Рождества, постепенно вырисовывавшуюся передо мной. Конечно, картина эта была еще далеко не полной, и коли прибегать к сравнению с головоломками Гатри, о которых я уже знал, то лишь главные фрагменты сейчас встали на свои строго определенные места. Но и этого хватало, если только я не слишком сильно ошибался, чтобы разглядеть очертания любопытнейшей ситуации. Неизбежно оставалось пока множество смутно различимых деталей, требовавших более полного и тщательного расследования. Но здесь мне следует соблюдать осторожность. Я приехал в Эркани в роли профессионального юриста. И читатель может удивиться, почему, едва ступив за порог замка, я сразу взял на себя чуждую мне и не слишком, на мой взгляд, почетную миссию частного сыщика.

Когда я вошел в главный вестибюль, мне навстречу вышел мужчина в мундире офицера полиции и представился инспектором Спейтом. Он пригласил меня в небольшую и почти пустую комнату, в которой устроил для себя нечто вроде штаба. Я мог бы, следуя процедуре, потребовать встречи с клиенткой еще до начала своего общения с полицией, но не увидел в том особой необходимости и принял приглашение. Инспектор Спейт произвел на меня впечатление человека грамотного и вдумчивого, а потому показалось полезным продемонстрировать ему, что я до известной степени владею необходимой информацией. Поэтому после обмена светскими условностями я сразу же спросил:

– Как я полагаю, вы уже разыскали Гэмли?

– Да, с этим проблем не возникло. Его привлекут к следствию позже сегодня днем.

– И не сомневаюсь, вам удалось напасть на след молодых людей, покинувших замок по велению покойного мистера Гатри?

– По его воле? Вот об этом мне ничего не известно, сэр.

– Этот факт неизбежно всплывет, инспектор. И, как можно предположить, ему придадут весьма серьезное значение. Интересно, куда они могли направиться?

Полицейский покачал головой.

– Как ни странно, мистер Уэддерберн, но мы пока ничего о них не слышали. Однако это меня не удивляет: у них есть веская причина поглубже залечь на дно.

– Кто знает, инспектор, кто знает. Вполне возможно, что после смерти мистера Гатри необходимость в поспешном и скрытном бегстве для них отпала. Мне такой вариант представляется вполне допустимым.

– С вашего разрешения, мистер Уэддерберн, мне это кажется глубоко ошибочным взглядом.

– В таких делах многое зависит от того, с какой точки вы свой взгляд бросаете, верно? Как я понимаю, у вас есть основания считать, что молодой мистер Линдсей совершил преступление?

Я все рассчитал безукоризненно, положившись на раздражение, глодавшее инспектора Спейта изнутри и до поры не прорывавшееся наружу. Теперь же он резко сказал:

– Парень сбросил Гатри, и тот разбился насмерть. У меня в этом нет ни малейших сомнений.

– Допустим, что так, инспектор. Но, по моему мнению, выносить вердикты еще рановато. Могут существовать доказательства, прямо опровергающие вашу точку зрения.

– Конечно, есть еще мисс Гатри.

Стало быть, мисс Гатри уже рассказала полиции о том, чему была свидетелем. Я поднялся.

– Вот именно, инспектор, и, думаю, мне настало время встретиться с клиенткой.

Полицейский сделал протестующий жест.

– Вам не следовало бы сейчас разговаривать с ней, сэр. У меня вызывают большие сомнения показания, данные нам этой молодой леди. Мне понятно, что с ней произошло. Испуганная и сбитая с толку девушка, оказавшаяся посреди бушевавшей вокруг башни бури, невольно проигнорировала злой умысел в происшедшем. – Инспектор сделал паузу. – Но если дать ей время успокоиться, ее воспоминания станут более четкими.

Мне пришлось напомнить себе, что инспектор производил впечатление человека отнюдь не глупого. И на мгновение мелькнула мысль: уж не пытается ли он со мной хитрить? Ведь мисс Гатри не только необъяснимым пока образом попала на вершину башни, откуда упал и разбился насмерть хозяин. Как выяснилось, она оказалась еще и наследницей покойного. Но Спейт и намеком не показал, что видит всю деликатность подобной ситуации.

– Значит, если я правильно понял, инспектор, это мог быть только Линдсей и никто другой?

Спейт ответил энергичным кивком.

– Застарелая вражда семей, новая ссора, растерянный и ненадежный свидетель, взломанное хранилище золота. Что вам еще требуется?

– Только пальцы, отрубленные у трупа.

Инспектор выкатил на меня глаза.

– Так вы уже и об этом слышали? Да, каких только вздорных сплетен не распускают у нас в провинции. Но не надо принимать в расчет дурацких пересудов, мистер Уэддерберн. Нас с вами интересуют только реальные факты.

– Своевременное напоминание, инспектор. Я часто слышу эти слова в зале суда из уст моего друга лорда Кланклакета. Но мне уже ясно, что вы не видите никаких реальных фактов, которые бы указывали в ином направлении, не так ли?

Инспектор Спейт самодовольно улыбнулся:

– Так и быть, мистер Уэддерберн, я открою вам кое-что из своих умозаключений. Молодая американка не могла сама совершить этого преступления. Есть такая вещь, как интуиция опытного криминалиста. Тридцать лет стажа дают мне право не тратить впустую время, отрабатывая подобную версию. Девушка – личность положительная и глубоко мне симпатичная.

– Мне едва ли стоит благодарить вас за столь лестное мнение о моей клиентке. Впрочем, Нейл Линдсей тоже может оказаться личностью положительной и глубоко симпатичной.

Спейт ухмыльнулся.

– У нас будет достаточно времени на принятие решения, когда мы его схватим. Но повторяю: убежден, что это мог сделать только он. И мне почему-то кажется, что в глубине души вы со мной согласны, сэр.

– Нет, инспектор, не согласен. Я не обладаю вашей интуицией опытного криминалиста. Но придерживаюсь иной позиции.

– Мне было бы крайне любопытно ознакомиться с ней, мистер Уэддерберн.

– Если, как мы все надеемся, следствие начнется в заявленное время, вы ознакомитесь с ней заодно с шерифом. Однако, как я уже сказал, еще не пришло время выносить поспешные вердикты.

4

Мисс Гатри дожидалась меня в помещении, на протяжении всего нашего повествования именуемом учебным классом. Она сразу поразила меня сочетанием женственной элегантности и той кипучей энергии, которая придает многим ее образованным соотечественницам труднообъяснимый шарм. И я подумал, что, назвав ее «личностью положительной и симпатичной», инспектор Спейт продемонстрировал не только точность своих формулировок, но и неожиданно утонченный вкус. Настроена она была на деловой лад. Я догадывался, что мисс Гатри имеет некоторое элементарное представление о юриспруденции, но тем не менее посчитал нужным сказать ей несколько слов о том, как обычно складываются взаимоотношения между адвокатом и клиентом в нашем островном государстве. Она выслушала меня с глубочайшим и уважительным вниманием – читатель не должен думать, что я не знаю за собой склонности к некоторой помпезности в подобных случаях, – а потом мы с комфортом расположились на диване. Мисс Гатри была при этом столь добра, что ответила согласием на мою просьбу разрешить мне выкурить трубку.

– До сего момента, – сказал я, – мне удалось побеседовать только с неким мистером Беллом, нашим другом мистером Гилби, который дал мне наиболее полные показания, причем как в устном, так и в письменном виде, и с Хардкаслами. Характеристика, данная Хардкаслу Гилби, представляется мне весьма близкой к реальности.

– Да, Ноэл – весьма способный молодой человек, – коротко отреагировала на это мисс Гатри.

– Несомненно. Он также создал нечто вроде вашего портрета, отметив черты характера в письме к своему близкому другу.

С чуть натянутым безразличием мисс Гатри бросила:

– Ах, вот даже как?

– Ему, в частности, показалось, что вы не склонны к романтизму.

– Это несправедливо со стороны Ноэла. Все хорошие девушки – романтические натуры.

Я улыбнулся:

– Но только некоторые это тщательно скрывают.

Сибила Гатри прикурила сигарету и спросила:

– Мистер Уэддерберн, вы считаете, что нам именно с этого следовало начать обсуждение нашего дела?

– Да, – серьезно ответил я, – мне представляется правильным такой изначальный подход к нему.

– Очень хорошо. Итак, я романтическая девушка, и Ноэл ошибся. Быть может, вы теперь объясните, почему пришли к подобному выводу?

– Вспомните хотя бы, каким образом вы проникли в Эркани, мисс Гатри. Мистер Гилби, оказавшийся вовлеченным в ваш план и имевший возможность близко наблюдать за его осуществлением, остался под большим впечатлением от его продуманности и эффективности. Но для человека, который, подобно мне, имеет возможность рассмотреть вопрос со стороны, более всего бросается в глаза романтическая составляющая дела. Как я догадываюсь, вы уже имели на руках документы, свидетельствующие о том, что мистера Гатри невозможно было бы официально признать умалишенным и недееспособным. Таким образом, ваш личный тайный визит сюда не имел никакого практического смысла. Но вас манила волнующая кровь ситуация. Романтика и адреналин – вот что руководило вами в попытках осадить замок и взять его, если не приступом, то хитростью. Вы даже не побоялись послать весьма красноречивую телеграмму своему американскому юристу, находившемуся в Лондоне. Какие цели вы при этом преследовали? Отстаивали семейные интересы? Ничуть. Вы попросту искали приключений, причем вам нужно было придать им хотя бы видимость опасности для остроты ощущений. И для подобной цели очень подходила эксцентричная фигура мистера Гатри. Ноэла Гилби настолько поразила ловкость ваших действий, что он полностью упустил из вида ваш главный мотив. А это романтика чистейшей воды.

Мисс Гатри пустила между нами тонкую струйку сигаретного дыма.

– И какой же вывод отсюда следует, по вашему мнению, мистер Уэддерберн?

– Я лишь задался вопросом, не могли ли те же романтические импульсы заставить вас слегка подкорректировать рассказ о том, чему вы стали свидетельницей в башне?

– Вы намекаете, что Рэналд Гатри вовсе не покончил с собой?

– Напротив, я уверен в его самоубийстве. Поверьте, если бы я посчитал, что ваш рассказ об увиденном, изложенный мистером Гилби, насквозь лжив, я бы ни за что не согласился представлять ваши интересы как юрист. А сейчас, мисс Гатри, нам было бы лучше продолжить эту предварительную консультацию непосредственно на месте трагического происшествия.