Текст книги "Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник)"

– Не слишком уютно для жилья, – прошептала Сибила, – но впечатляет, пусть и наводит на мрачные мысли.

Кстати, то же самое можно было в полной мере отнести и к фигуре нашего хозяина. Он был высок ростом, худощав и замкнут, с крупными чертами лица и глубокими морщинами, пролегшими у рта и глаз. Этот человек способен внушать робость, даже если смотришь на него со спины, как мы в тот момент, когда шли за ним по еще более ветреному коридору второго этажа, а похожий на головореза Хардкасл тащился следом с нашими чемоданами. По пути нам никто не встретился, если не считать пары метнувшихся по углам крыс. Так мы добрались до двух смотревших друг на друга дверей. Для мисс Гатри открыли правую, для мистера Гилби – левую. На моем пороге хозяин вдруг замер и спросил, не прихожусь ли я случайно родственником Горацио Гилби? Мне почему-то всегда доставляет удовольствие признавать, что это мой двоюродный дедушка, знаменитый ученый конца XIX столетия, профессор, у которого можно научиться лишь жить в бедности и писать плохие стихи. Я ответил: «Да, мне довелось быть его любимым внучатым племянником». После чего мистер Гатри удостоил меня взгляда, в котором мелькнул едва заметный интерес, и пробормотал, что однажды они с Горацио Гилби обменялись письмами со своими поэмами. Стало быть, умозаключил я, наш хозяин – тоже поэт. Правда, замок Эркани мало располагал к творчеству, будучи скорее совиным гнездом, чем клеткой с певуньями-канарейками. Зато теперь я мог позволить себе думать, что, окидывая меня своим странным взглядом шахматиста, лорд просто мучительно подбирает рифму к фамилии Гилби.

В комнате Сибилы оказалось очень уютно. Должно быть, ее заранее подготовили и сохраняли как гостевую спальню, что явилось для американки приятным сюрпризом. Постель широкая, словно поле брани, белье белее снега – хотя подобная ассоциация сейчас мало согревала душу. Все здесь содержалось в полном порядке. Только в одном окне отсутствовала часть стекла, которое заменили плотной коричневой бумагой. Зато мои хоромы оставляли желать много лучшего. Потолок в трещинах, грязные пятна на полу, постель готова, но жестка и неудобна. И ветры Эркани, казалось, собирались в этой комнате вместе, чтобы сплясать свою сарабанду. А потому даже Гатри, оглядев помещение с долей сомнения, распорядился:

– Хардкасл, приведи-ка сюда свою жену.

Теперь позвольте вас представить друг другу. Миссис Хардкасл, познакомьтесь с мисс Дианой Сэндис! И не стесняйся пялиться на нее, Диана. Мне кажется, старуха все равно почти совершенно слепа. И чем не красавица? Я подозреваю, что Хардкасл, которому едва ли стукнуло пятьдесят, женился на ней, чтобы унаследовать посмертную пенсию, или же она сколотила изрядный капиталец, показывая себя народу в цирке в роли «бородатой женщины». Впрочем, если мои слова покажутся тебе грубоватыми, подумай, в каких выражениях поэт и истинный джентльмен эпохи Возрождения описал бы ведьму, и портрет окажется законченным. А если подумать, то сам лорд Гатри мог бы оказаться чародеем и колдуном, для которого только естественно было бы держать при своем дворе парочку ведьм. В моем восприятии, он виделся вполне на это способным. Но если миссис Хардкасл и была ведьмой, то с добрым сердцем. Пусть неуклюже, но она растопила для нас камины, принесла таз с действительно горячей водой, полотенце и даже мыло – хотя всего лишь хозяйственное. Она, кроме того, положила дополнительный матрац на мое не слишком комфортное ложе. Когда с этим было покончено, Гатри раскланялся и сообщил, что мы встретимся снова за ужином в девять часов.

Мы действительно встретились, и тебе настала пора узнать о Кристин. Я еще сам не понял толком, что она такое, но по-своему человек это не менее поразительный, чем Гатри, который, кажется, приходится ей дядей. Она поразительна в том смысле, что за тем необычным ужином, будучи в сущности просто хорошенькой девушкой, предстала перед нами настоящей красавицей. И, как я считаю, в мире есть только одна разновидность красавиц более поразительных – это женщины с изначально потрясающей внешностью. Но тебя все это не должно беспокоить, Диана. Если ты хочешь, чтобы я зачислил тебя в последнюю категорию, то изволь – ты принадлежишь к ней и не имеешь конкуренток.

Итак, хорошенькая девушка, застенчивая провинциалка, с мягким шотландским выговором, очаровательно гармонирующим с американским акцентом Сибилы. Робкая, но с богатым внутренним миром юная особа с манерами старомодной дамы из высшего общества, мало знакомой с окружающим миром: вот какой увиделась мне Кристин. Шотландская Миранда – такое сравнение пришло мне в голову, пока я исподволь рассматривал ее за ужином. И это впечатление только окрепло, потому что она была Мирандой из первой большой сцены с ее участием, покорно слушавшей рассуждения Просперо, но мыслями унесшейся в иные края, туда, где за далеким и бурным морем ждала ее встреча с судьбой. И если мое письмо покажется тебе излишне напыщенным или экстравагантным, вспомни, что я пишу эти строки с первыми проблесками рассвета из зачарованного замка.

В огромном зале, который, как и лестница, заставляет гостя поначалу думать, что Эркани гораздо более крупный замок, чем в действительности, волшебник-хозяин сел по одну сторону невероятной длины стола, а Кристин – по другую. Мы с Сибилой тоже расположились в удалении друг от друга, причем нам всем не помешало бы гораздо больше тепла, чем давало скромное пламя, разведенное в камине. Хотя сам камин был таких размеров, что мы могли бы легко устроиться за столиком внутри и чувствовать себя гораздо более комфортно, чем в зале. Злодейского вида управляющий Хардкасл испарился – он явно жил где-то в отдельном крыле дома, – и еду нам подавали отчасти дряхлая миссис Хардкасл, отчасти сама Кристин, и это лишний раз подтвердило мое первое впечатление, что домашние ресурсы Эркани весьма ограниченны. Бросались в глаза и другие приметы либо крайней бедности, либо патологической скаредности хозяина. Наш ужин, к примеру, проходил при явно недостаточном освещении, которое давали несколько сальных свечей. И, думаю, Гатри выглядел более зловещим, Кристин более красивой, а Сибила более загадочной (я ведь упоминал, что Сибила производит впечатление загадочной фигуры?) лишь потому, что всех их я видел в полумраке. И я уже готовился принять на вооружение теорию, что даже крупные землевладельцы в этих краях являют собой необычайно колоритную разновидность бедняков, когда миссис Хардкасл старческой походкой приблизилась к столу и подала нам первое блюдо. Тебе будет трудно в это поверить, дорогая Диана, но им оказалась осетровая икра на серебряных тарелках.

Получился настоящий «суприз», как называют подобные вещи обитатели севера Великобритании, да и вся последовавшая трапеза выглядела не менее удивительно. Можно было даже вообразить себе, что члены семьи Гатри, процветавшие где-то в городе, заехали на дорогой пикник среди руин замка, свидетельствовавших об их величии в феодальную эпоху. Боюсь, я переводил взгляд с запущенной обстановки зала на роскошные яства, с еды на отощавших собак, а с псов на самого мистера Гатри, владельца Эркани, с плохо скрытым изумлением. Причем я заметил, что и Кристин разглядывает меня с тем же рассеянным интересом, с каким ее дядя смотрел на родственника Горацио Гилби, хотя в ее глазах все же мелькало любопытство. Наверняка она пыталась сообразить, как поведет себя хорошо воспитанный молодой английский джентльмен, попав в столь необычную обстановку.

Поскольку, как ты могла уже понять, ужин проходил далеко не в радостной атмосфере. Гатри лишь изредка отпускал какое-нибудь ничего не значившее замечание, чтобы за столом не воцарилось полное молчание. Или начинал расспрашивать, в каком состоянии мы оставили свои машины, и есть ли у нас друзья в округе, знавшие, что мы направились по долине в сторону Эркани. Но все же большую часть времени он ничего не говорил и либо смотрел невидящим взором куда-то поверх наших голов, либо пронизывал меня тем пристальным взглядом шахматиста, который мне нравился все меньше и меньше. Как я заметил, точно так же он поглядывал и на Сибилу – если ты уже поняла, то человек она весьма наблюдательный, и постепенно начала платить ему той же монетой: то есть всматриваться в его лицо долго и задумчиво. Светские обязанности хозяйки стола пыталась взять на себя Кристин, но и у нее это получалось неважно. Она тоже смотрела на все со своей точки зрения – глазами Миранды, наделенной способностью видеть грядущее. Не сомневаюсь, что именно она привлекла мое внимание к часам.

Это были большие старинные часы примерно той же эпохи, когда построили зал, в котором мы расположились, тикавшие невероятно громко и – можешь себе представить? – как будто в замедленном темпе. Тебе, несомненно, известно, как хорошие актеры умеют создать иллюзию невыносимого напряжения в зрительном зале, просто замерев в молчании. И внезапно я почувствовал, что часы оказывают на меня такое же воздействие. Другими словами, я отнес за счет старинного и бесстрастного инструмента измерения времени нараставшее во мне предчувствие ужасной и неминуемой катастрофы. Это все результат переутомления и недостатка витаминов, решил я и с удовольствием принялся за сливовый пудинг под отменным соусом с бренди. Но часы продолжали отсчитывать секунды с тем же пугающим звуком. К моменту, когда Кристин вышла из зала вместе с Сибилой, часы почти загипнотизировали меня: внезапно они принялись жестикулировать обеими своими стрелками и воскликнули: «Не спите больше! Макбет зарезал сон!»[26]26
  Перевод А. Кронеберга.


[Закрыть] Меня это могло испугать, но не удивить. Ты знаешь, что я довольно-таки легко поддаюсь внушению, но не впадаю в беспричинные панические галлюцинации. Это замок Эркани натянулся струной в напряженном ожидании чего-то, а я лишь ощущал отдаленные вибрации.

Но сейчас, когда у меня было время успокоиться и с ясной головой все взвесить, я нашел простое и рациональное объяснение напряженной атмосфере, буквально пропитавшей воздух замка. Кто-то из его обитателей был, вероятно, серьезно болен. Вспомни, как Хардкасл, осторожно приоткрыв дверь при нашем появлении, спросил, не врач ли это прибыл. Они, быть может, ожидали, что медицинская помощь сумеет пробиться к ним через эти непроходимые снега, и ухитрились вежливо скрыть свое разочарование, когда прибыли всего-навсего мы. Против этой версии я находил только два возражения. Во-первых, мне показалась подозрительной чрезвычайная, почти заговорщицкая осторожность, с которой Хардкасл приоткрыл дверь всего на дюйм (впрочем, это могла быть просто особенность его характера). Во-вторых, если необходимость во врачебной помощи стала настолько насущной, что влияла на всю атмосферу в замке, то хозяин не мог не задать вопрос, не являемся ли мы – я или Сибила – профессиональными медиками (хотя, нельзя не признать, что мы выглядели слишком молодыми для этого). Но вся эта идея с больным человеком занимала меня не более пяти минут и была развеяна в прах самим лордом Гатри.

– Мистер Гилби, – сказал он, когда мы поднимались из-за стола, – снег может задержать вас здесь на некоторое время, и я хотел бы заранее извиниться перед вами за слишком простой образ жизни, который мы ведем. Помимо паренька, живущего за пределами дома, здесь обитаем только мы с племянницей и чета Хардкаслов.

На это я понес невнятную чушь, что мы, вероятно, доставляем лишние хлопоты мисс Мэтерс, то есть Кристин. Но Гатри лишь прихватил с собой еще не вскрытую коробку сигар, распахнул для меня дверь и произнес с серьезным видом:

– Я очень рад, что вы нашли сюда дорогу.

И не уверен, содрогнулся ли я внутренне от столь просто сказанной фразы или же такую реакцию вызвало во мне одновременное появление этого жуткого типа Хардкасла, который, казалось, ждал где-то рядом и выскочил подобием самого отвратительного из чертей с картин Иеронима Босха. Впрочем, все говорило, что явился он не случайно. Вероятно, каждый вечер в определенный час он приходил, чтобы получить указания от хозяина. По крайней мере, сегодня распоряжение для него оказалось готово у Гатри заранее.

– Послушай, Хардкасл, – произнес он с властными нотками в голосе, – если придет молодой Линдсей, – хотя сомневаюсь, что он сумеет пробраться через снежные заносы, – впусти его. Я встречусь с ним незамедлительно.

Хардкасл медленно вытянул руку, которую держал за своей сутулой спиной (я был готов увидеть в ней открытую опасную бритву), и в задумчивости поскреб заросший щетиной подбородок. А затем сказал тоном самого преданного слуги, часто встречающегося в шотландских исторических романах:

– Поверьте на слово, милорд, этот парень наскрозь опасен для вашей милости.

– Что ты такое несешь? – Хозяин остановился посреди сумрачного коридора и посмотрел на управляющего с откровенным пренебрежением.

– Я говорю, что Нейл Линдсей замышляет дурное против вас.

Но явная попытка подчиненного предупредить хозяина об угрозе не увенчалась успехом.

– Сказано же тебе, – повторил Гатри, – что Линдсей может беспрепятственно подняться ко мне в башню. Как мистер Гилби и наши молодые леди.

Мы двинулись дальше вдвоем. У меня уже плохо работала от усталости голова, и только когда мы достигли примерно середины коридора, я вдруг осознал, что реакция Гатри на недвусмысленное предостережение могла быть на самом деле не столь легкомысленной, как он хотел показать. Лично на меня оно произвело изрядное впечатление. Точнее будет сказать, что этот инцидент помог мне найти определение, которое я до той поры безуспешно искал. Я назвал атмосферу в замке Эркани полной напряжения, но теперь понял, чем она была пронизана на самом деле – страхом. Но кто боялся и чего, оставалось загадкой, хотя и недолго.

Я как раз добрался в своих рассуждениях до этой точки, и ты была бы права, предположив, что мне отчаянно требовались постель и глубокий сон, но вдруг чуть не подпрыгнул от удивления. Гатри произнес вслух то, о чем я лишь подумал:

– Страх.

Или, если быть точным, он воспользовался латинским словом «Тimor…». Тихо, но отчетливо пробормотал:

– Timor Mortis conturbat me.

При взгляде на него стало ясно – он напрочь забыл, что я нахожусь рядом и вообще существую, а я окончательно убедился: этот человек свихнулся. Продолжая двигаться по коридору, глядя в потолок, он ударился в декламацию.

 
Сэр Гилберт Хэй был только что здоров.
Ни хворей он не знал, ни докторов,
Но сгинул он, судьбу свою кляня,
И Смерти страх преследует меня.
 

Timor Mortis conturbat me.

 
Слепого Гари оборвалась жизнь,
И Сэнди Трэйл косы не избежит,
Теряет силы он день ото дня,
И Смерти страх преследует меня.
 

Timor Mortis conturbat me.

Уверен, Диана, что тебе и близко не доводилось созерцать чего-то столь же пугающе странного, как зрелище этого благородного шотландского джентльмена, вышагивавшего по продуваемому всеми ветрами коридору и вслух читавшего эту погребальную песнь Данбара!

 
Покинул нас Роул из Абердина,
Сошел в могилу брат из Корстофина,
К поэзии любовь свою храня.
И Смерти страх преследует меня.
 

Timor Mortis conturbat me.

Мы свернули за угол, и ветер унес слова в сторону от моего слуха. Декламация перешла в невнятное бормотание. В какой-то момент фитиль свечи неожиданно разгорелся ярче, и мне удалось разглядеть его лицо немного лучше, чем за все время, что мы уже провели в этом темном доме. И готов поклясться – на нем застыл страх в чистейшем виде.

Второй коридор показался бесконечно длинным. Проделав по нему значительный путь, мы остановились перед дверью, за которой, как я предположил ранее, скрылись Кристин и Сибила. Гатри замер в неподвижности, ритм его бормотания изменился, и он смотрел на дверь или, вернее, как будто сквозь нее с выражением почти экзальтации, сменившей ужас. А потом шепотом воскликнул:

 
– О, Америка, моя
Вновь обретенная Земля!
 

Для меня это оказалось еще одной полнейшей неожиданностью. Как и то, что произошло в следующую секунду. Его рука легла на ручку двери, и он мгновенно вновь осознавал мое присутствие рядом с собой. Гатри одарил меня доброжелательной улыбкой и сказал:

– Обычно я ежедневно провожу здесь полчаса со своей племянницей.

Как я понял, в его памяти не осталось и следа от только что проведенного сеанса декламации в коридоре. Выражаясь научным языком, он представился мне теперь типичным случаем раздвоения личности. Ты понимаешь, о чем я толкую. Существовали два разных Гатри, которые прятались и подменяли друг друга, как братья-близнецы в театральном фарсе. Перед моим мысленным взором встала до крайности необычная картина. Я вообразил себе Гатри А – скупердяя, морившего голодом собак и не желавшего тратиться на замену разбитых оконных стекол. А потом Гатри Б – человека, живущего на широкую ногу и поедавшего на ужин баснословно дорогую икру. И я продолжал обдумывать эту вероятность еще некоторое время уже после того, как мы присоединились к Кристин и Сибиле в помещении, которое здесь называли классом, подобно школьному. Моя новая теория легко объясняла осторожность, с которой Хардкасл обращался к нам, приняв нас за врачей. У лорда развились симптомы легкого помешательства, и верные слуги попытались втайне пригласить к нему лекаря. Вероятно, не самая лучшая идея, но теперь фраза этого неописуемо странного человека по фамилии Хардкасл начала навязчиво преследовать меня. «Это доктор?» И я утвердился в убеждении, что если в недрах замка Эркани хранили какую-то тайну, то ключом к ней могло послужить объяснение смысла подобного вопроса.

Диана, ты можешь в этом месте с полным правом прервать мой сбивчивый рассказ, при условии, что он вообще заинтересовал тебя, и заметить: «Гатри ждет в гости опасного человека по имени Нейл Линдсей; Хардкасл ожидает прибытия таинственного врача. В таком случае не логично ли предположить, что это одно и то же лицо. Доктор Нейл Линдсей, которого не очень-то и хотят принять в замке для исполнения профессиональных обязанностей. А что, если он, скажем, попросту нежелательный для хозяина претендент на руку и сердце твоей романтичной Кристин?»

И тогда мне придется признать, что я не могу дать тебе исчерпывающего ответа. Готов допустить, однако, что у Кристин есть возлюбленный. По некоторым приметам, она почти полностью поглощена мыслями о нем. И ее избранником может быть как Нейл Линдсей, так и пресловутый «доктор» Хардкасла. Но мне плохо верится, что это одно и то же лицо. Подобной идее противоречит тон, который пускал в ход Хардкасл применительно к обоим. Но только время покажет, прав ли я.

Кстати, быть может, здесь уместно упомянуть именно о времени. Сейчас восемь часов утра вторника 24 декабря, и тебе, наверное, трудно себе представить, дорогая Диана, как долго я писал эти адресованные тебе строки, постоянно отвлекаясь, чтобы вновь зажечь то и дело гаснувшую свечу. Потому что в моей комнате не просто гуляет ветер. Она представляет собой некий аналог Эолова царства. Взрослые и сильные ветра дуют под потолком, а маленькие ветерочки, подобно путти с картин живописцев чинквеченто[27]27
  XV cтолетие (ит.).


[Закрыть], резвятся по всей спальне и пробуют подавать голоса откуда-то из-под кровати. От огня в моем очаге, разведенного прошлым вечером, не осталось и воспоминания, и кругом царит жестокий холод. Я же расположился у окна (где, как ни странно, не холоднее, чем в любом другом месте), соорудив себе нечто вроде иглу из набитых сеном матрацев и надеясь только на новые приятные «супризы» к завтраку. Снаружи по-прежнему свирепствует буран, и меня заранее страшит вероятность, что мы не сумеем выбраться отсюда еще по меньшей мере несколько дней. Однако вчера вечером за столом зашел разговор о необычайной способности преодолевать большие расстояния по глубокому снегу, которой обладает молодой человек, живущий в сарае у стен Эркани. Как я понял, он страдает слабоумием, но если я здесь застряну, с его помощью у меня останется шанс отправить тебе хотя бы телеграмму. Рассвет, должно быть, наступил уже давно, но видимость остается крайне ограниченной, небо – свинцово-серым. Из своего окна я вижу лишь бесформенную белизну по всей округе. Только чуть левее в моем поле зрения эта монотонность нарушается. Я минут двадцать ломал себе голову, откуда взялось там более темное пятно. Снег в том месте подтаял, словно ложился на раскаленную сталь. Потом я понял, что это, скорее всего, вода – покрытая тонким слоем льда излучина озера, своим изгибом подходящая почти вплотную к замку, – а ветер сдувает с ледяной глади снег.

Поскольку пока не слышно никакого движения за дверью и нет ни намека на приглашение к завтраку, я добавлю еще несколько деталей к описанию событий минувшего вечера. Класс, в котором получила свое образование Кристин, – а она, насколько я понял, крайне редко отлучалась из Эркани, – превращен в уютный, хотя и скудно обставленный кабинет, вполне подходящий уголок, где Миранда может найти уединение. Здесь я увидел несколько памятных вещиц из Милана, по-настоящему элегантное бюро фламандской работы и индийские рисунки с изображениями птиц, заслуживающие гораздо лучшей подсветки, чем пара свечей, составляющих стандартный набор осветительных приборов практически в каждом помещении замка. Когда мы с Гатри вошли, девушки сидели на низкой скамье перед камином и успели почти подружиться. Обе при нашем появлении поднялись. Взгляд Сибилы, как я отметил, устремился на Гатри, в то время как Кристин продолжала разглядывать саму Сибилу. Помню, у меня мелькнула мысль, каким образом мы продолжим общаться без пауз, извинительных только за едой и питьем?

Как обычно в таких случаях, на выручку приходит соблюдение светских формальностей. Мне безмолвно вменили в обязанность развлечь Кристин, и я тут же впал в несколько банальное настроение сдержанной шутливости, черпая темы для разговора, как ты догадываешься, Диана, из своих приключений того злополучного дня. Кристин не произвела на меня впечатления девицы, которой особенно нравится при обычных обстоятельствах неожиданное появление в Эркани на ночь глядя незнакомого молодого человека, и она, несомненно, обладала умом живым и острым, чтобы при желании высмеять столь натужную болтовню, в которую превратился мой рассказ. А я, в свою очередь, человек из общества, и каждый год знакомлюсь с десятками молодых леди, из которых лишь нескольких нахожу достаточно интересными для продолжения знакомства. Ты тоже различаешь подобных людей мгновенно, не правда ли? И Кристин я бы отнес к их числу, но только ей было не до меня. Она застенчива до крайности, но достойно выдержала общение со мной минут восемь-десять. Надо ли мне объяснять, что вскоре я почувствовал некоторую неловкость и натянутость ситуации. Нет, внешне Кристин держалась очаровательно. Но представь себе какую-нибудь герцогиню, близкую к политическим кругам Лондона, которой надо быть гостеприимной хозяйкой светского раута, не забывая при этом оказывать знаки внимания плохо ей знакомому молодому человеку – ведь он, возможно, окажется полезен лет эдак через тридцать, – и картина предстанет перед тобой во всей полноте. Причем сравнение станет еще более точным, поскольку Кристин, будучи всего лишь девушкой из благородной, но провинциальной семьи, сумела усвоить несколько устаревшие столичные манеры, наблюдать за которыми оказалось любопытно. Меня вновь и вновь посещал вопрос: каким образом она получила воспитание в такой глуши? Между тем мы продолжали сидеть рядом, я нес свою чепуху, стараясь быть занимательным, а она реагировала с точно дозированным интересом, делая вид, будто ей любопытно, и время от времени вставляя собственные реплики, но… Но, вне всякого сомнения, все это время я для нее почти не существовал. Обстановка, как уже упомянул, грозила стать воистину натянутой.

Быть может, я утомил тебя, Диана, повторением пройденного, но Кристин откровенно ждала. Она поистине жила своим ожиданием, как это случалось с девушками на выданье в ту эпоху, когда мир еще был моложе и невиннее, чем в наши дни. Лично у меня не возникало ни тени сомнения, что она ждет возлюбленного!

И Гатри тоже чего-то ждал, вот только мне оставалось гадать, чего именно. Возможно, он назначил свидание с призраками Кларка из Транента и сэра Мунго Локхарта из Ли[28]28
  Еще два малоизвестных шотландских поэта XV в., оплакиваемых в стихотворении Уильяма Данбара.


[Закрыть]. Но при этом надо отдать ему должное – он вел себя гораздо непринужденнее, чем Кристин. Вся его угрюмость исчезла, и он занимал беседой Сибилу, уделяя ей то внимание, какого она была достойна. Насколько я понял, его временное помрачнение рассудка уступило место гордости владетельного лорда из Эркани. Когда мое внимание переключилось на них, он как раз демонстрировал Сибиле свои раритеты, принесенные из соседней комнаты, – в основном золотые монеты и медали. Кристин же, едва мой взгляд ушел в сторону, ловко воспользовалась моментом, чтобы заставить меня подняться и перейти в другой угол комнаты. Боюсь, ей основательно наскучил наш с ней тет-а-тет.

Гатри как раз протягивал в это время Сибиле небольшой медальон.

– Узнаете, что это такое? – спросил он.

Я сам мгновенно все понял, вспомнив о чудовищах на лестнице. Это был герб рода Гатри. Сибила бережно взяла вещицу, повертела в руках, но ничего не сказала.

– Фамильный герб, – пояснил Гатри. – Мне вдруг пришло в голову, моя милая юная леди, что мы можем оказаться дальними родственниками.

Гатри, конечно, уже находится в том почтенном возрасте, когда мужчине позволительно использовать обращение «моя милая юная леди», но я парадоксальным образом уловил в этой простой фразе некий намек на нежелательность подобного родства.

Зато с совершенно неожиданным энтузиазмом на его ремарку отозвалась Сибила:

– Это действительно было бы потрясающе, мистер Гатри! Насколько я знаю, мой отец всегда гордился своими шотландскими корнями. А меня просто в восторг приводит мысль, что я могу быть связана со столь романтичным замком, как ваш. Он, вероятно, очень древний?

Ты не должна думать, Диана, что Кристин хоть сколько-нибудь затмила в моих глазах очарование Сибилы. Я сразу посчитал ее девушкой замечательной, пусть она и сослужила для меня роль ложного маяка в ночи, когда мы сбились с нужной дороги. Но сейчас я невольно изумился, услышав ее ответ на слова Гатри, явно сказанные из чистой вежливости. Их родство представлялось мне чем-то из области фантастики. Однако если мои глаза открылись от удивления, то Гатри заметно прищурился. Но тем не менее с прежним радушием ответил на вопрос своей гостьи:

– Да, замок очень старый. Часть фундамента относится еще к тринадцатому веку.

А затем продолжил, тщательно подбирая слова:

– Я знаю, что у нас есть родня в Соединенных Штатах. Семьи, подобные нашей, стараются не терять из виду ни одной своей ветви, какой бы далекой она ни была.

– О, как это интересно, мистер Гатри! Уверена, они обожают навещать Эркани и гостить у вас.

– Нет, они меня не навещают. – Мне показалось, что Гатри произнес это с оттенком иронии и чуть заметно улыбнулся. Последовала небольшая пауза. – Но пару лет назад они прислали ко мне… своих друзей.

Не скажу, что Кристин стояла со мной плечом к плечу, а потому я скорее уловил, чем действительно ощутил пробежавшую по ее телу дрожь. Знаю, что не должен был так поступать, но помимо воли бросил на нее взгляд и поймал выражение, которое уже видел на лице дяди: тень откровенного страха.

Гатри явно чего-то ждал, и Кристин чего-то ждала, хотя, скорее всего, не одного и того же. Гатри испытывал ощутимый страх, и Кристин боялась, но опять-таки это чувство вызывала едва ли та же самая причина. Так что, Диана, мне теперь есть чем себя занять. С любопытством, граничащим с нескромностью, я пытаюсь разгадать Мистерию Замка Эркани!

Сибила не стала вдаваться в подробности своей семейной истории, а Гатри не пошел дальше вежливого предположения о маловероятном родстве. Зато он вдруг перешел к рассказу о своем детстве, что мне показалось весьма странным. Нет, картина на сюжет «Престарелый лорд развлекает гостей повестью о золотых годах своего малолетства в Эркани» представляется, вероятно, довольно милой. Вот только подобные откровения плохо вязались с замкнутым характером этого человека, насколько я успел узнать его. Уже почти сквозь сон мне показалось, что он, таким образом, всего лишь провоцировал Сибилу на ответные воспоминания, стараясь узнать побольше о ее семье с помощью обходного маневра. Однако мои подозрения развеял тот факт, что его интерес носил скорее общий характер. Могло показаться, что его занимала история американского общества в целом, традиции и стиль жизни в США двадцатилетней давности. Сибила жила в Цинциннати, штат Огайо – запомнилось мне. И даже почудилось в этих звуках что-то гипнотическое. Цинциннати, Огайо… Цинциннати, Огайо – под эти красивые и повторяющиеся слова я обнаружил, что засыпаю на ходу. Но потом я проснулся, словно меня ударило током.

Гатри как раз подошел к очагу, в котором медленно угасал огонь, держа в руках небольшое полено. Думаю, он не хотел растапливать камин сильнее, чем было абсолютно необходимо. И пока стоял в нерешительности, Кристин сказала:

– Вижу, ты никак не можешь выбрать одно из двух.

Не настолько сильное замечание, подумаешь ты, Диана, чтобы вывести меня из состояния дремы. И верно, куда как более резким оказался звук падения полена, немедленно полетевшего внутрь очага. Но в этих словах заключался тот необузданный темперамент, который я изначально почувствовал в характере Кристин. Она вложила в сказанное все свое отчаяние по поводу сложившейся ситуации, но и получила, произнеся свою реплику, мощное чувство облегчения, порой извлекаемое нами из точно попавшего в цель острого слова. Перед какой бы дилеммой ни стоял сейчас Гатри, племянница явно воспринимала ее как выбор между жизнью и смертью.

А дальше, как это иногда бывает, у меня случился провал в памяти. По крайней мере мне не запомнилось ничего существенного. Мы еще какое-то время сидели все вместе. Я и Сибила дожидались возможности отправиться спать, а Гатри и Кристин тоже ждали, хотя и неизвестно чего, вот только напряжение витало в воздухе такое, словно в любой момент из коридора могли послышаться чьи-то шаги или извне донестись таинственный крик в ночи. Однако к половине одиннадцатого чары словно развеялись, и я только порадовался, когда по главной лестнице нас с Сибилой сопроводили до наших спален.

Не стану утомлять тебя рассказом, как ужасно провел эту ночь, тем более что миссис Хардкасл только что просунула голову в мою дверь и спросила:

– Не изволит ли ваша милость откушать завтрак?

Завтрак завтраком, а вот крысы успели одолеть меня в явном желании поужинать, не говоря уже о более мелких паразитах. Имей это в виду, Диана, если считаешь, что я не слишком восторженно отозвался о древнем замке Эркани. Проспал же я не более двух часов, а разбудила меня, по всей видимости, крыса, отважившаяся для начала попробовать на вкус большой палец моей ноги. Но это могло пригрезиться, и спать мне не давали в основном крики филинов, нашедших приют в заснеженных зарослях плюща, протянувшегося по стене рядом с моим окном. Обычно я ничего не имею против ночных птиц, но вопли филинов, обосновавшихся в Эркани, это нечто из ряда вон выходящее. Я насчитал несколько разновидностей их голосов, но в каждом слышалась глубокая депрессия и неизбывная тоска. А была еще совершенно новая для меня нота: высокое и протяжное «туу-и-и-и». Вот от нее действительно кровь стыла в жилах. Время от времени поднимали вой собаки, и их трудно было не принять за волков или даже за мерзких оборотней, зачарованных колдуном-хозяином. И постоянно дул ветер. При хорошей погоде в Эркани ночью наверняка слышатся чьи-то шепоты, но во время бурана замок полнился громкими криками, хотя ни слова невозможно было разобрать отчетливо. Я исполнен самого горячего желания выбраться отсюда нынче же утром, чтобы прибыть в Эдинбург к ночному поезду, который завтра доставит меня к тебе в Лондон.