Текст книги "Разгадка кода майя: как ученые расшифровали письменность древней цивилизации"

Все мы знаем о варварах, стоявших у ворот гибнувшего Рима. Неудивительно, что и у майя есть свидетельства такого рода.

В 889 году в огромном городе Сейбале на реке Пасьон четыре стелы были установлены вокруг явно немайяского четырехстороннего храма [25]. Три из этих стел изображают могущественных владык чужеземного облика, носящих усы, что было редкостью для элиты майя. Одновременно с этим Сейбаль был наводнен оранжевой керамикой, о которой известно, что она производилась в низовьях Усумасинты, на жаркой, болотистой равнине побережья Мексиканского залива. Это были земли майя-путунов, говоривших по-чонтальски, носителей гибридной мексиканско-майяской культуры, которые в постклассические времена были великими морскими торговцами Мезоамерики [26].

Возможно, присутствие путунов в Сейбале – а фактически, их вторжение в Южные низменности – было результатом, а не причиной коллапса майя, поскольку пришельцы возродили торговые пути, оставленные старыми режимами классических городов. И так же возможно, что путуны способствовали процветанию северных городов полуострова как в ходе коллапса, так и после него. Свидетельство тому – великолепная архитектура пуукского стиля в таких майяских центрах, как Ушмаль, Кабах и Чичен-Ица на Юкатане, которая существовала там на протяжении Х века, и иероглифические надписи на монументах.

Как бы то ни было, все города Южных низменностей перестали функционировать как сколь-нибудь значительные центры после начала Х века, и, хотя на развалинах некоторых городов еще продолжали жить крестьяне, большая часть этой обширной территории вернулась во власть джунглей.

Культурный катаклизм был таким же глубоким, как и деградация окружающей среды. Когда элита майя, управлявшая майяскими центрами, исчезла – исчезла и бо́льшая часть знаний и традиций. Все они находились в руках писцов, которые, как отпрыски царских домов, вполне могли быть перебиты мятежниками вместе со своими покровителями. Я, как и Эрик Томпсон, считаю, что революции охватили весь регион, хотя и признаю, что трудно найти тому убедительные доказательства, кроме повреждения монументов. «Революции не нужны ученые», – заявил трибунал, в 1794 году отправивший на гильотину основателя современной химии Антуана Лавуазье. Могу представить, как убивают восставшие столь же нежелательных писцов и астрономов, а тысячи книг уничтожают. Мы знаем, что у майя были книги, так как их изображения часто встречаются в классическом искусстве, а обрывки найдены в гробницах, но ни одна классическая книга не дошла до нас целиком вследствие двойного катаклизма – коллапса и испанской Конкисты.

Данные исследований периода между коллапсом и приходом испанцев разочаровывают. С одной стороны, есть богатые исторические источники об этих веках, которые дошли до нас от испанских и местных авторов, с другой – они порой чрезвычайно двусмысленны и трудны для понимания. Самый большой источник путаницы, по крайней мере для низменностей майя, заключается в том, что даты событий записываются не при помощи долгого счета, а в его урезанной и циклической версии, известной как краткий счет. Это равносильно тому, как если бы через тысячу лет историк знал только то, что американская революция началась в 76-м году, не ведая точно, о каком столетии идет речь. С помощью данных, датированных по такой хронологической системе, ученые могут лишь играть в блинчики на воде, чем они и занимаются.

Несмотря на то, что все четыре дошедшие до нас иероглифические рукописи майя относятся к постклассическому периоду, я не собираюсь тратить много времени на характеристику этой эпохи, поскольку надписи майя того времени крайне редки. Постклассический мир майя – это совсем другая культура.

Первая часть постклассической истории начинается с Чичен-Ицы в центре северной части Юкатана – города, основанного в позднеклассический период. Его название означает «Устье Колодца Ица» и происходит от знаменитого Колодца Жертв – огромного круглого сенота, или карстового колодца, в который бросали пленников накануне Конкисты. Майянисты все еще спорят о датировке и даже о направлениях культурных контактов майя в эту эпоху, но мое консервативное мнение заключается в том, что сильное влияние культуры Центрального Мексиканского нагорья на культуру майя стало результатом чужеземного вторжения во второй половине Х века. В это время Чичен-Ица стала столицей всего полуострова, и значительная часть коренного майяского населения была сконцентрирована в пределах видимости Кастильо – великой четырехсторонней пирамиды, которая доминирует над постклассическим городом.

Кто были эти захватчики и откуда они пришли? Согласно астекским историкам, могущественным астекам в Центральной Мексике предшествовал великий народ потрясающей культуры, который они знали как тольтеков, правивший из своей столицы Толлан («Место камыша»), или, как его называли испанцы, Тула. Благодаря череде мексиканских и американских археологических экспедиций этот город тольтеков был обнаружен и раскопан [27]. Расположенный примерно в 70 километрах к северо-западу от Мехико, он не очень впечатляет. Его ядром является пирамида с храмом, крыша которого поддерживалась огромными каменными фигурами зловещих воинов-тольтеков, и этот стиль искусства и архитектуры распространен и в Чичен-Ице. Здесь, на далеком Юкатане, можно обнаружить специфические черты тольтекского искусства: откинувшиеся на спину фигуры, называемые археологами чак-моолями, рельефы рыскающих в поисках добычи ягуаров и орлов, пожирающих человеческие сердца.

Астекские источники говорят нам, что Тулой управлял богочеловек по имени Кецалькоатль, или «Пернатый Змей», а источники майя сообщают о прибытии из-за моря царя-воина по имени К’ук’улькан, что также означает «Пернатый Змей». Некоторые майянисты-ревизионисты хотели бы считать, что это Чичен-Ица вдохновила строителей Тулы, а не наоборот, но мне трудно в это поверить. Никто не может отрицать, что тольтекская Чичен-Ица, с ее Храмом Воинов, Большим стадионом для игры в мяч (самым большим в Мезоамерике) и пирамидой Кастильо, куда роскошнее, чем убогая Тула, но вспомните, что монгольский Пекин был великолепнее, чем войлочные юрты, из которых вышли орды Чингиз-хана, а турецкие города Мехмета II Фатиха и рядом не стояли с Константинополем, который этот османский султан завоевал в 1453 году.

Действительно сложная проблема – это проблема народа ица. Ица упоминаются в юкатанских летописях – квазиисторических и полупророческих книгах Чилам Балам – как подозрительные, несколько непристойного вида чужеземцы, которые бродили, как трубадуры, по всему полуострову. Разумно предположить, что ица также происходили из майя-путунов, испытавших влияние мексиканской культуры. Некоторые ученые считают, что они жили в Чичен-Ице в начале XIII века; по крайней мере, этот древний город получил от них свое имя, хотя не заслужил такой сомнительной чести. Но в любом случае довольно хорошо задокументировано, что во второй половине этого столетия ица основали Майяпан, город-крепость в низкорослых джунглях к юго-востоку от Мериды, откуда контролировали большую часть Северных низменностей в течение почти двух столетий [28].

Сам Майяпан – наспех выстроенная столица, в которой доминирует невысокая четырехсторонняя пирамида, копирующая Кастильо в Чичен-Ице. Согласно историческим сведениям, город управлялся династей Кокомов. Чтобы гарантировать постоянный поток дани, эти военные правители удерживали знатные семьи остальной части Юкатана в качестве заложников в стенах Майяпана (эта так называемая Майяпанская лига когда-то овладела вниманием историка Освальда Шпенглера, автора книги «Закат Европы»). Но Кокомы были в конечном итоге свергнуты, и Майяпан вернулся к своему прежнему состоянию зараженных клещами зарослей.

Когда в 1517 году первые испанские исследователи высадились на побережье Юкатана, полуостров был разделен на шестнадцать городов-государств, которые стремились расширить свои границы за счет соседей, и потому междоусобные войны были явлением постоянным. Не так давно это считалось примером социально-политического упадка общества, особенно по сравнению с эпохой, которую археологи начала ХХ века, такие как Сильванус Морли, называли «Древней империей» классических времен. Но теперь мы знаем, что в действительности эта модель государства была типична для майя на протяжении всей их долгой истории. В этом отношении никогда не было «Старой» или «Новой империи» – гегемония, установленная сначала Чичен-Ицей, а затем Майяпаном, была аномалией.

Каждый из городов-государств времен Конкисты возглавлялся правителем, именовавшимся халач-виник, или «настоящий человек», должность которого передавалась наследнику по мужской линии. Он проживал в столице и управлял провинциальными городами через знатных людей, называвшихся батабами — главами знатных патрилиниджей, связанных с линиджем халач-виника[51]51
  Линидж (англ. lineage) – в социальной антропологии термин, обозначающий родственную группу, в которой счет родства ведется лишь по одной линии. В патрилинидже (патрилинейном линидже) счет родства ведется по линии отца.


[Закрыть]. Халач-виник был военным предводителем, командовавшим элитной группой храбрецов, которые назывались хольканы и вызывали страх у испанских захватчиков. Жречество также было чрезвычайно влиятельной кастой, так как большая часть жизни всех майя регулировалась религией и требованиями календаря. Особо важным был верховный жрец ах-к’ин (буквально «Тот, кто от Солнца»). В обязанности жрецов входило хранить книги и календарь, организовывать церемонии и новогодние праздники, совершать обряды и проводить жертвоприношения – как людей, так и животных.

Испанские источники, в том числе епископ Ланда, который дал нам наиболее полную картину жизни майя накануне завоевания, описывают Юкатан как процветающую землю. Население делилось на знать, свободных людей, занимавшихся земледелием, охотой, пчеловодством и т. п., и рабов. Последняя группа имела, вероятно, небольшое экономическое значение – рабство греко-римского или плантационного (до Гражданской войны в США) типа было неизвестно в доиспанской Мезоамерике.

В этой главе я лишь вскользь упомянул о горных районах Чьяпаса и Гватемалы, потому что они играют незначительную роль в нашей истории. Исключение составляет поздний доклассический период, когда единожды за свою историю майяские династии нагорья создали каменные монументы с надписями. В V веке н. э. они попали под влияние великого города Теотиуакана, огромного имперского мегаполиса, расположенного к северо-востоку от Мехико, который, по-видимому, контролировал большую часть территории майя почти полтора столетия. В какой-то момент в постклассический период банды майя-путунских головорезов (следов их грабежей в низменной части Юкатана находят все больше и больше), вторглись на нагорье, заменив местные правящие роды майя-какчикелей и киче своими династиями. Другие подобные царства известны у мамов и покомамов [29].

Киче было самым могущественным из этих государств, пока не было уничтожено самым ужасным из всех конкистадоров – жестоким Педро де Альварадо. Но вечная слава киче заключается в том, что в колониальную эпоху им удалось сохранить, записав испанскими буквами, величайший эпос майя, известный как «Пополь-Вух», или «Книга совета», признанный всем мировым сообществом выдающимся достижением литературы коренных народов Нового Света [30]. Как мы увидим, это оказалось ключом к некоторым из самых глубоких и эзотерических секретов классической культуры майя.

Глава 3
Открытие цивилизации в джунглях

Открытие городов майя, почти на тысячелетие погребенных под пологом тропического леса, явилось результатом надменного характера и политической близорукости испанских Бурбонов.

Карла III, короля Испании и ее заморских владений (годы правления 1759–1788), называли и просвещенным деспотом, и величайшим представителем династии Бурбонов. Именно из-за его дальновидности и административно-реформаторского таланта неумолимый упадок Испании как колониальной державы был, по крайней мере на время, остановлен.

Помимо охоты страстью короля были образование и наука. Впервые после Конкисты королевский двор начал проявлять научный интерес к народам и природе своих колоний в Новом Свете. В истории Карл III известен тем, что ограничил власть инквизиции и изгнал иезуитов из испанских владений, но гораздо большее значение имело его покровительство наукам в лучших традициях Просвещения. К сожалению, его наследниками стали безвольный Карл IV и жестокий Фердинанд VII, из той породы Бурбонов, про которых говорили: «Они ничему не научились и ничего не забыли». Вследствие их политики в ходе Войны за независимость, которая началась около 1810 года и завершилась в 1821 году, Испания потеряла почти все свои латиноамериканские колонии.

Поскольку владычеству Испании в таких странах, как Мексика и Перу, наступил конец, научные исследования иностранных ученых, доселе невозможные в испанских владениях, стали реальностью. Значительный объем новых данных, собранных немецким эрудитом Александром фон Гумбольдтом[52]52
  Гумбольдт Александр фон (1769–1859), немецкий географ, натуралист и путешественник, один из основателей географической науки; младший брат учёного Вильгельма фон Гумбольдта.


[Закрыть], был опубликован в Европе и в юных Соединенных Штатах. Так потеря для Бурбонов стала приобретением для мировой науки.

Вернемся, однако, в Центральную Америку конца XVIII века, к заморским владениям Карла III.

Пока штат Чьяпас не был передан Мексике в 1824 году, он был частью Гватемалы, ставшей испанской провинцией со времени жестокого завоевания Педро де Альварадо. Слухи о большом разрушенном городе недалеко от деревни Паленке в Чьяпасе дошли до ушей Хосефа Эстачерии, председателя Королевской аудиенсии Гватемалы[53]53
  Королевская аудиенсия – суд апелляционной инстанции и административная структура в колониальных владениях Испании в XVI – начале XIX века.


[Закрыть], и в 1784 году он запросил отчет об этом у местного чиновника [1]. Отчет не удовлетворил Эстачерию, поэтому в следующем году он отправил королевского архитектора Гватемалы для проведения расследования. Этот «профессионал» имел смелость вернуться с абсолютно дилетантским отчетом и очень плохими зарисовками того, что увидел.

В конце концов разгневанный Эстачерия остановил свой выбор на драгунском капитане Антонио дель Рио и довольно компетентном художнике по имени Рикардо Альмендарис и приказал им отправиться в Паленке. Лишь 3 мая 1787 года они достигли покрытых густыми джунглями руин в предгорьях Сьерра-Мадре-де-Чьяпас, прямо над прибрежной равниной Мексиканского залива. Собрав большое число местных индейцев майя-чоль, чтобы расчистить заросли при помощи топоров и мачете, дель Рио по итогам этой работы заявил: «…не осталось ни окна, ни дверного проема, который был бы закрыт» (к счастью для потомков, это было не совсем так).

Действуя в соответствии с распоряжениями королевского историографа Хуана Баутисты Муньоса[54]54
  Муньос Хуан Баутиста (1745–1799) – испанский философ и историк, занимал должность главного космографа при королевском дворе.


[Закрыть], которыми их снабдил Эстачерия, дель Рио собрал коллекцию артефактов, в том числе великолепный рельеф, изображающий человека, держащего водяную лилию. Этот рельеф, как мы теперь знаем, был опорой трона во дворце в Паленке. Артефакты были должным образом отправлены из Гватемалы в Королевскую коллекцию естественной истории в Мадриде, находившуюся неподалеку от королевского дворца.

В июне 1787 года дель Рио представил дону Эстачерии свой отчет о Паленке, включавший рисунки Альмендариса, и тот переправил отчет в Мадрид. С рисунков были сделаны многочисленные копии, отправленные в соответствующие архивы, но, как и в случае с многими другими документами, поступившими к равнодушным бюрократам, это был конец всего дела [2].

Рис. 16. Панель Храма Креста в Паленке. Рисунок Альмендариса, гравюра Вальдека, опубликованная в «Описании руин древнего города» Антонио дель Рио.

Затем наша история переносится в Англию времен Георга IV, в 1822 год, когда умерла Мэри Шелли. 2 ноября в Лондоне вышла книжка под названием «Описание руин древнего города» [3]. Это было не что иное, как английский перевод доклада дель Рио, сопровождаемый многословным, но во всех отношениях любительским очерком заслуженно забытого доктора Пауля Феликса Кабреры. Единственную ценность представляют семнадцать иллюстраций, взятых из одного набора рисунков Альмендариса. На нижнем крае девяти рисунков даны инициалы гравера – «JFW». Им был Жан-Фредерик Вальдек, человек яркий, невероятный мистификатор, к разговору о котором мы еще вернемся. По словам Джорджа Стюарта, эти иллюстрации представляют собой «самые первые опубликованные изображения письменности майя, вырезанной на камне» [4]. Эта публикация оказала глубочайшее влияние на ученые умы по обе стороны Атлантики, как и педантичный, поразительно точный отчет дель Рио.

На противоположном от Паленке краю Южных низменности майя, в западной части нынешнего Гондураса лежит великий классический город Копан. Его руины наверняка были известны на протяжении всей колониальной эпохи, поскольку в богатой долине Копана всегда были поселения майя-чорти. Но только в 1834 году правительство Гватемалы посылает для обследования развалин Копана небольшой отряд, который возглавил весьма колоритный персонаж по имени Хуан Галиндо [5].

Галиндо, сын английского актера и англо-ирландской матери, родился в 1802 году в Дублине и появился в Центральной Америке в 1827 году. Два года спустя он присоединился к либеральной армии генерала Морасана[55]55
  Морасан Франсиско (1792–1842) – центральноамериканский политик и военный деятель, последний президент Федеративной Республики Центральной Америки, президент Сальвадора.


[Закрыть], создателя Центральноамериканской конфедерации.

Назначенный губернатором Петена, этот искатель приключений воспользовался своим положением, исследовав Паленке в 1831 году, после чего заключил, что, во‑первых, местные индейцы произошли от людей, которые построили Паленке, а, во‑вторых, цивилизация майя превосходила все остальные в мире. Опубликованные им короткие заметки на эту тему полностью игнорировали пионерские наблюдения дель Рио 1822 года.

Галиндо отправился в Копан три года спустя. Он составил отчет, который был опубликован в 1836 году Американским обществом любителей древностей (эта организация, расположенная в Вустере, штат Массачусетс, была единственным учреждением, поддерживавшим исследования майя до конца века). Отчет Галиндо о Копане удивительно хорош, но, к несчастью, не содержит иллюстраций. Тем не менее, в нем описаны замечательные стелы и другие монументы, в том числе квадратный камень, ныне известный как Алтарь Q, который считается портретной галереей правящего рода Копана. В некотором отношении Галиндо опередил свое время: он полагал, что надписи на памятниках отражают фонетику языка, сделал вывод, что человеческие жертвы совершались в определенных храмах (удивительно современная точка зрения), и дал подробную, точную информацию о раскопанном им погребении, обнажившемся после разлива реки Копан. И, что наиболее важно для нашей истории, Галиндо предположил, что, несмотря на различия, между Паленке и Копаном существует явное сходство – в архитектуре, скульптуре и даже в письменности, которая имеет форму «квадратных блоков, содержащих лица, руки и другие идентичные символы».

Как ни печально, впереди вместо триумфа Галиндо ожидал крах всех его начинаний, поскольку либеральный режим в Центральной Америке потерпел поражение. Сам Галиндо был убит в 1840 году группой гондурасцев.

А теперь, как обещали, вернемся к рассказу о Вальдеке.

Потребовалась бы небольшая энциклопедия или пятичасовой голливудский киноэпос, чтобы в полной мере оценить жизнь и карьеру «графа» Жана-Фредерика Максимилиана Вальдека, так называемого первого американиста [6]. Подвиги барона Мюнхгаузена блекнут в сравнении с вальдековскими. Историк Уильям Прескотт[56]56
  Прескотт Уильям Хиклинг (1796–1859), американский историк и литературовед. Главная тема его исследований – история Испании XV–XVI веков и испанские колониальные завоевания в Америке. Основные работы – «История завоевания Мексики» (1843) и «История завоевания Перу» (1847) – пользовались большой популярностью и были переведены на многие языки, в том числе на русский.


[Закрыть] в своеобразной бостонской манере сказал однажды мадам Фанни Кальдерон де ла Барка[57]57
  Кальдерон де ла Барка Фанни (1804–1882) – маркиза, жена дипломата, путешественница и писательница. Ее книга «Жизнь в Мексике», описывавшая Мексику в первые годы после независимости, пользовалась большой популярностью.


[Закрыть], что Вальдек был человеком, «говорящим столь громко и догматично… что у меня сложилось впечатление, что он немного шарлатан» [7].

Даже точное место и дата рождения Вальдека под вопросом. Он по-разному их указывал – то Париж, то Прага, то Вена, и, хотя был натурализованным гражданином Франции, одно время имел британский паспорт. Он утверждал, что родился 16 марта 1766 года, что означало, что к моменту смерти 29 апреля 1875 года ему было сто девять лет (Говард Клайн[58]58
  Клайн Говард Ф. (1915–1971) – американский историк, директор латиноамериканского фонда библиотеки Конгресса, один из основателей Ассоциации американских исследований Латинской Америки.


[Закрыть], написавший захватывающую статью о Вальдеке, назвал это событие «одним из немногих однозначных фактов в его жизни» [8]). Вальдек объяснял свое долгожительство «ежегодной дозой хрена и лимона, которую он принимал в огромных количествах каждую весну». Должно быть, рецепт работал отлично, так как, говорят, в восемьдесят четыре года Вальдек влюбился в молодую англичанку, женился на ней и стал отцом. Он был также опытным порнографом, создавшим иллюстрации к фривольным стихам XVI века Пьетро Аретино «Любовные позы».

Как и его знаменитый предшественник Мюнхгаузен, Вальдек частенько хвастался своими обширными связями в высшем обществе. Он рассказывал поклонникам, что состоял в дружеских отношениях с королевой Марией-Антуанеттой, Робеспьером, Георгом III, «Красавчиком Браммеллом»[59]59
  Браммелл Джордж (1778–1840), известный как «Красавчик Браммелл» – легендарный английский денди, законодатель моды в эпоху Регентства, друг принца-регента – будущего короля Георга IV.


[Закрыть] и Байроном, что учился живописи в Париже у Давида (классицистический стиль его зарисовок действительно напоминал стиль Давида). По словам графа (благородное достоинство которого невозможно доказать), он был солдатом в египетской экспедиции Наполеона в 1798 году, что и заронило в нем интерес к археологии.

Что мы знаем точно так это то, что Вальдек подготовил некоторые иллюстрации для отчета дель Рио о Паленке 1822 года для лондонского издателя Генри Берту. Три года спустя он отправился в Мексику в качестве горного инженера, но на этой стезе потерпел неудачу. Оказавшись в чужой стране, он, чтобы свести концы с концами, попробовал себя в разных профессиях, но прошлое Мексики до завоевания ее испанцами интересовало его все больше.

Запасшись, как ему казалось, достаточными средствами (которые в конечном счете закончились), Вальдек жил среди руин Паленке с мая 1832 года по июль 1833 года, занимаясь расчисткой памятника и делая зарисовки. Он жестоко страдал от бытовых условий, так как терпеть не мог жару, влажность и насекомых, которых в Паленке было предостаточно. Так же откровенно он не переносил Мексику и мексиканцев – от президента до местных крестьян – и не питал нежных чувств к коллегам-археологам. В конце концов он нашел финансовую поддержку у эксцентричного ирландца лорда Кингсборо и в 1834 году отправился в Ушмаль на Юкатан, где сделал множество новых зарисовок и архитектурных реконструкций, причем некоторые из них выглядели крайне причудливо.

Неуживчивый характер графа стал причиной объявления его персоной нон грата в Мексике, а посему он счел целесообразным перебраться в Англию и Париж, где провел остаток своей долгой жизни. Рассказывают, что он скончался от удара в кафе, когда повернулся, чтобы посмотреть на проходящую мимо симпатичную девушку, но это тоже, видимо, очередной анекдот из его жизни.

Как только Вальдек прибыл в Париж, он принялся за работу, превращая свои рисунки в литографии, которые были напечатаны в 1838 году в роскошном томе под названием «Живописные и археологические путешествия по провинции Юкатан (Центральная Америка), случившиеся между 1834 и 1836 годами» [9].

К несчастью, все опубликованные работы Вальдека о майя так же ненадежны, как и небылицы, которые он рассказывал. У него была собственная теория происхождения майя, которой он придерживался до конца своей жизни: цивилизация майя произошла от халдеев, финикийцев и особенно от «индусов». В соответствии с этой теорией Вальдек счел необходимым включить изображения слонов (не только в иконографии, но и в иероглифах) в свои классицистические зарисовки рельефов Паленке. Но и Джордж Стюарт, и французский историк Клод-Франсуа Боде, которые видели оригинальные наброски Вальдека в коллекции Эдварда Е. Айера (библиотека Ньюберри, Чикаго), уверяют меня, что они очень высокого качества. И тем не менее доверять опубликованным литографиям Вальдека нельзя, и майянисты совершенно справедливо всегда относились к ним скептически.

В июле 1519 года, за два года до последнего штурма астекской столицы Мексики Теночтитлана, Эрнан Кортес и его закаленные в боях конкистадоры собрались в недавно основанном ими городе на побережье Веракруса, чтобы разделить трофеи [10]. Трофеи включали не только добычу, награбленную у прибрежных майя и у тотонаков побережья Мексиканского залива, но и драгоценные предметы, присланные Кортесу в качестве своего рода взятки Мотекусомой Младшим, императором астеков. Одна пятая этой добычи, или королевская пятина, была предназначена для Карла V, только что избранного императором Священной Римской империи.

По словам Франсиско Лопеса де Гомары, личного секретаря Кортеса, в состав королевской пятины входило и несколько книг, сложенных, как ткань, в которых содержались «фигуры, какие мексиканцы используют для букв». Книги не представляли особой значимости для солдат, поскольку «они не понимали их и не ценили их», – писал Гомара [11].

Королевская пятина благополучно достигла Испании в сопровождении небольшой группы индейских мужчин и женщин, которые были спасены испанцами от плена и принесения в жертву в Семпоаллане, столице тотонаков. Во время путешествия – сначала в Севилью, затем ко двору в Вальядолиде и в конечном итоге в Брюссель, где бывший ювелир Альбрехт Дюрер восхищался тонкой работой заморских мастеров по металлу, – эти странные люди и предметы вызывали у европейцев такой интерес, какой сегодня вызвала бы высадка инопланетян. Так, в письме к другу в родную Италию Джованни Руффо да Форли, папский нунций при испанском дворе, описал диковинные книги следующим образом:

«Я забыл сказать, что было несколько картин, размером не больше руки, которые были сложены и соединены в форме книги, [которая как бы] развернута или растянута. На этих маленьких картинах были фигуры и знаки в виде арабских или египетских букв… Индейцы [это были тотонакские пленники] не могли объяснить, что это такое» [12].

Еще более внимательным наблюдателем экзотических предметов, прибывших в Вальядолид, был близкий друг Руффо, итальянский гуманист Педро Мартир д’Ангьера, чьи «Декады о Новом Свете» были первым рассказом о землях, недавно обнаруженных испанцами, и о жителях этих земель. Педро Мартир сообщает, что книги были сделаны из коры дерева, страницы покрыты штукатуркой или чем-то подобным, так что их можно было сложить, а внешние обложки сделаны из деревянных дощечек. Вот как он описывает эти книги:

«Символы очень отличаются от наших: кости, крючки, петли, полоски и другие фигуры, написанные в линию, как делаем и мы; они очень напоминают египетские формы. Между строк выделены фигуры людей и животных, главным образом королей и магнатов, из-за чего можно полагать, что там записаны деяния предков каждого царя» [13].

Помимо этого, по словам Мартира, в книгах были записаны «законы, жертвоприношения, церемонии, обряды, астрономические расчеты и определенные вычисления, а также приемы и время сева».

Не может быть никаких сомнений, что это были книги майя, потому что ни у одного другого народа Мезоамерики не было системы письма, которая выглядела бы таким образом и позволяла записывать подобные вещи. Одного упоминания о математических вычислениях достаточно, чтобы понять, что мы имеем дело с майя. Кроме того, немайяские писцы в Мексике, как правило, писали в книгах, изготовленных из оленьих шкур, а не из бумаги, которую предпочитали майя.

Я реконструирую присутствие этих майяских кодексов в Вальядолиде следующим образом. В феврале 1519 года Кортес покинул Кубу, пересек бурный пролив и высадился на острове Косумель. При виде чужеземцев испуганные майя разбежались. Разграбив дома, оставленные местным населением, испанцы наткнулись на «неисчислимые» книги, среди которых, должно быть, и были кодексы, включенные в состав королевской пятины. В числе тех, кто прибыл в Вальядолид с добычей, был сподвижник Кортеса Франсиско де Монтехо[60]60
  Монтехо Франсиско де (старший) (1479?–1553) – испанский конкистадор, начавший завоевание государств майя на Юкатане.


[Закрыть] – будущий покоритель Юкатана, уже многое узнавший о жизни майя от Херонимо де Агиляра. Испанский корабль, на котором тот плыл, потерпел кораблекрушение у берегов Юкатана, Агиляр попал в плен и был рабом одного из правителей юкатанских майя в течение восьми лет, пока не сбежал. Несомненно, он знал и о письменности майя. Наконец, нам известно, что в Вальядолиде Монтехо был основательно расспрошен любознательным Педро Мартиром обо всех сторонах жизни индейцев.

Но что случилось с этими драгоценными книгами майя в дальнейшем? Одна из них оказалась в Дрездене. В 1739 году Иоганн Христиан Гётце, директор Королевской библиотеки Саксонии, приобрел в частной коллекции в Вене необычную книгу [14]. Она была закаталогизирована в 1744 году, но оставалась неизвестной до 1796 года, когда в Лейпциге была опубликована немного странная, но очаровательная пятитомная работа «Описание и история стиля высших народов» некоего барона Йозефа Фридриха фон Ракница [15]. Барон работал в Дрездене в качестве постановщика театральных и прочих представлений для курфюрста Саксонии и даже изобрел для своего королевского покровителя шахматный автомат. Его «Описание…» – это, в основном, работа по сравнительной истории декоративного и интерьерного искусства, содержавшая изображения комнат в совершенно разных стилях – от помпейского до «таитянского».

Когда мой друг Филипп Хофер в начале 1960-х показал мне этот раритет в Гарвардской библиотеке Хоутона, меня сразу же привлекла иллюстрация с изображением комнаты «в мексиканском стиле», поскольку на ее стенах и потолке были изображены мотивы, взятые напрямую из Дрезденского кодекса, величайшей из четырех сохранившихся рукописей майя: зритель видит богов с головами животных, числа, записанные при помощи точек и палочек, и майяских змей. Могу только гадать, набрался ли кто-нибудь смелости два столетия назад так декорировать комнату!

Но хотя эксцентричный фон Ракниц и выпустил первое изображение из Дрезденской рукописи, полет его фантазии не имел никаких последствий для научного мира.

По-другому сложилась ситуация с немецким путешественником и исследователем Александром фон Гумбольдтом, чей прекрасный атлас «Виды Кордильер и памятников коренных народов Америки» вышел в 1810 году [16]. Среди 69 его великолепных иллюстраций была одна, во всех деталях воспроизводившая пять страниц из Дрезденского кодекса. Это была не только первая, пусть и урезанная публикация майяской рукописи, но и первый случай, когда иероглифический текст майя был напечатан точно.

Надо сказать, что страницы из Дрезденского кодекса были воспроизведены не совсем по порядку: приведены три из пяти страниц с таблицами движения Венеры, страница же 49, которая должна следовать за 48-й, опущена. Но, по крайней мере, это было тем, во что ученые могли бы вцепиться зубами. И тем не менее пройдет еще семьдесят лет, прежде чем кто-нибудь сможет придать осмысленность рукописи из семидесяти четырех страниц.

В первой половине XIX века американистика была переполнена эксцентричными личностями – жесткая академическая метла еще не вымела из науки любителей древностей с их необузданным поисковым энтузиазмом. Среди них был уже упомянутый нами Эдвард Кинг, виконт Кингсборо, ирландский дворянин, одержимый идеей, что Новый Свет заселили древние евреи. Чтобы доказать свою точку зрения, он опубликовал серию массивных фолиантов «Древности Мексики» [17]. Это не просто фолианты, а своего рода тома-мастодонты: по словам Джорджа Стюарта, каждый весит от 9 до 18 кг. Всего вышло девять томов, последние два были выпущены в 1848 году. К тому времени самого Кингсборо не было на свете уже одиннадцать лет: по милости своего дорогостоящего хобби он обанкротился и скончался в долговой тюрьме.