Текст книги "Другая сторона прощания"

Глава 12

Вернувшись в машину, Босх какое-то время сидел, не заводя мотора. Ему было стыдно, что он не поехал с Беллой Лурдес в отделение Футхилла на встречу с ее подругой. Пренебрег обязанностями копа ради частного расследования, а ведь дело Москита было неизмеримо важнее, чем поручение Вэнса. Босх подумал, не стоит ли позвонить Лурдес и сказать, что он скоро будет. Но если посмотреть правде в глаза, Белла и сама справится. Она всего лишь поехала в другой полицейский участок на совещание с коллегой. Подкрепление ей ни к чему. Босх выехал с парковки и отправился по делам.

В поисках новых улик он уже побывал в домах, где Москит изнасиловал своих жертв. Все эти женщины уже переехали в новые жилища. Всякий раз попасть на место преступления было непросто, и визиты Босха были недолгими. Лишь одна из жертв согласилась вернуться в дом и сопровождать детективов во время осмотра.

Теперь же Босх впервые объезжал эти дома в соответствии с хронологией преступлений. Он и сам толком не знал, зачем решил этим заняться, но ясно было: так он сможет еще раз прокрутить в голове всю цепочку расследования. Это было важно. Босх был полон решимости поймать Москита и не хотел, чтобы дело Вэнса отвлекало его от мыслей о работе.

На все про все ушло не больше пятнадцати минут. У последнего дома Босх свернул к тротуару. Найти место для парковки не составило труда, так как в тот день на улицах проводилась уборка и все машины стояли по одной стороне дороги. Босх выудил из-под сиденья старинный атлас издательства «Томас бразерз». Сан-Фернандо был столь мал, что уместился на одной странице. В прошлом Босх уже пометил на ней дома жертв. Теперь же он решил еще разок взглянуть на карту.

И вновь не увидел никакой закономерности. Они с Лурдес уже не раз ломали голову, пытаясь найти связь между жертвами или местами их проживания: проверка счетчиков, маршрут почтальона, вызовы водопроводчика… Но так ничего и не придумали.

Лурдес считала, что насильник примечал будущих жертв вдали от дома, а потом следил за ними, когда готовился к преступлению. Босх, однако, в этом сомневался. Получалось, преступник где-то пересекался с жертвой, преследовал ее и все четыре раза оказывался в крошечном Сан-Фернандо. Босх считал, что эта версия не выдерживает критики. Сам он думал, что преступник выбирал жертву, побывав у нее в гостях или заметив неподалеку от дома.

Повернувшись к боковому окну, он принялся рассматривать дом, где Москит совершил свое последнее преступление. Вернее говоря, последнее из известных. Это было скромное здание послевоенной постройки с крыльцом у входной двери и гаражом на одну машину. Насильник разрезал сетку на окне гостевой спальни: оно выходило во двор, и с улицы его не было видно.

У противоположного окна «чероки» мелькнула тень. Обернувшись, Босх увидел, как прямо перед ним остановился почтовый фургон. Выпрыгнув из кабины, почтальон направился к двери дома: в ней было отверстие для писем и газет. Глянув на машину Босха, почтальон узнал человека за рулем и показал ему средний палец. Так и шел до самой двери с оттопыренным средним пальцем. Почтальона звали Митчелл Мэрон, и его в свое время подозревали в совершении этих преступлений. Даже пытались тайком взять у него образец ДНК, но попытка эта закончилась полным провалом.

Дело было месяц назад, в «Старбаксе» на Трумэн-стрит. Босх и Лурдес выяснили, что рабочий маршрут Мэрона пролегает мимо трех из четырех домов, где раньше жили потерпевшие. Чтобы подтвердить или опровергнуть подозрения, нужно было раздобыть образец ДНК почтальона и сравнить ее с ДНК преступника, причем как можно скорее. После двухдневной слежки за Мэроном детективы узнали, что он, во-первых, не делает ничего предосудительного, а во-вторых, ежедневно завтракает в «Старбаксе»: съедает сэндвич и запивает его чашкой чая.

На третий день Лурдес решилась на импровизацию. Вслед за Мэроном она вошла в кофейню, купила чай со льдом и села за столик на открытой веранде рядом с почтальоном. Тот, доев свой завтрак, вытер рот салфеткой, сунул ее в пустой бумажный пакет из-под бутерброда, бросил его в ближайшую урну и пошел к своему фургону. Лурдес заняла позицию возле урны, чтобы туда не набросали нового мусора. Увидев, как Мэрон залезает в фургон, она сняла с урны крышку и опустила глаза на бумажную обертку от бутерброда. Надела латексные перчатки, достала пластиковый пакет для улик и была готова взять образец ДНК. Босх выскочил из служебной машины, на ходу вытаскивая из кармана телефон, чтобы записать на камеру процесс изъятия пакета из урны, – на тот случай, если доказательства нужно будет предъявить в суде. Образец ДНК, взятый в общественном месте, считался законной уликой, но Босх обязан был показать присяжным, как салфетка попала в руки полиции.

Чего они с Лурдес не учли, так это рассеянность Мэрона: тот оставил телефон на столике и вспомнил об этом, когда собирался отъехать от «Старбакса». Он выпрыгнул из кабины и вернулся на открытую веранду. Проходя мимо Босха и Беллы, он спросил: «Это еще что за хрень?»

Детективы поняли, что Мэрон запросто может пуститься наутек, и вынуждены были обращаться с ним как с подозреваемым. Его попросили проехать в участок и ответить на несколько вопросов. Он согласился, но был весьма сердит. Во время допроса он заявил, что ничего не знает ни о каких изнасилованиях. Имена трех жертв были ему известны, но лишь потому, что Мэрон доставлял им почту.

Пока Босх занимался допросом, Лурдес привезла в участок всех четырех женщин для аудиовизуального опознания. Поскольку насильник всякий раз был в маске, детективы надеялись, что жертвы узнают его по глазам, рукам или голосу.

Через четыре часа после инцидента в кофейне Мэрон, насупившись, добровольно вышел для опознания. Женщины по очереди заходили в комнату, после чего почтальон демонстрировал им свои руки и зачитывал с бумажки те слова, что преступник говорил во время изнасилований. Никто из жертв его не опознал.

В тот же день Мэрона отпустили, а еще через неделю пришло документальное подтверждение его невиновности: ДНК с его салфетки не совпадала с ДНК насильника. Шеф полиции отправил ему письмо с извинениями за неприятное происшествие и благодарностью за сотрудничество.

Теперь же, бросив газеты в отверстие для почты, Мэрон направился было к фургону, но резко свернул в сторону «чероки». Гарри опустил стекло, чтобы с достоинством принять словесный бой.

– Я, чтоб ты знал, адвоката нанял, – начал Мэрон. – Засужу вас, сволочей, по самое не балуйся. За незаконное задержание.

Босх кивнул, словно то была не угроза, а вежливое «здравствуйте».

– Главное, договорись об оплате за результат, – заметил он.

– Чего это ты мне указываешь? – насупился Мэрон.

– Надеюсь, ты ему пока не платил. Договорись об оплате за результат: чтобы он получил деньги только в случае победы. Потому что ты, Митчелл, проиграешь. Если твой адвокат говорит иначе, никакой он не адвокат. Он пустозвон.

– Брехня!

– Ты сам согласился поехать в участок. Тебя никто не задерживал. Мы даже разрешили тебе ехать на фургоне, чтобы никто не спер твои газеты. У тебя нет оснований судиться. На этом наживутся только юристы. Так что не спеши. Сперва подумай.

Наклонившись, Мэрон положил руку на козырек джипа.

– Выходит, мне остается просто забить? – спросил он. – У меня было такое чувство, что это меня изнасиловали. А потом «простите-извините», и все.

– Изнасиловали? Как бы не так, Митчелл, – покачал головой Босх. – Попробуй сказать это в глаза тем женщинам. Они быстро поставят тебя на место. Да, тебя пару часов промурыжили в участке. А им с этим жить.

Хлопнув по козырьку, Мэрон выпрямился.

– Чтоб тебя! – выругался он.

Потом вернулся к фургону, сел за руль и эффектно сорвался с места – так, что заскрипели шины. Эффект, однако, смазался, так как у следующего дома Мэрону пришлось затормозить, чтобы доставить почту.

У Босха зазвонил телефон. Звонила Лурдес.

– Белла?

– Гарри, ты где?

– То тут, то там. Как ситуация в Футхилле?

– Пусто. Подробности не сходятся.

– Ну ладно, – кивнул Босх. – Ко мне только что подходил твой приятель Митч Мэрон. Все еще сердится.

– Подходил? В «Старбаксе»?

– Нет, возле старого дома Фриды Лопес. Привез почту, а потом сообщил мне, какое я говно. Говорит, что собрался нанимать адвоката.

– Ага, флаг ему в руки. Что ты там забыл?

– Ничего. Просто размышляю. Может, до чего-нибудь додумаюсь. Знаешь, этот наш Москит… Что-то мне подсказывает, что он скоро даст о себе знать.

– Ох, как я тебя понимаю! Сама разволновалась, когда пришла весточка из Футхилла. Черт! Ну почему нигде нет похожих дел?

– В том-то и вопрос.

В динамике щелкнуло: Босху звонил кто-то еще. Взглянув на экран, он увидел номер Уитни Вэнса.

– Слушай, у меня входящий, – сказал он. – Завтра обсудим, как быть дальше.

– Договорились, – ответила Лурдес.

Босх переключился на второй звонок:

– Мистер Вэнс?

Ни звука. Тишина.

– Мистер Вэнс, это вы?

Молчание.

Крепко прижав телефон к уху, Босх поднял стекло. Ему показалось, что из динамика доносится чье-то дыхание. Может, Вэнс не способен говорить из-за болезни, о которой упоминал Слоун?

– Мистер Вэнс, это вы?

Босх напряг слух, но ничего не услышал. Наконец связь оборвалась.

Глава 13

Босх выехал на шоссе 405 и направился на юг. Спустя час, покинув Вэлли через перевал Сепульведа, он оказался в Международном аэропорту Лос-Анджелеса, где медленно проехал по кольцу вокруг центрального терминала и остановился на самой дальней парковке. Достал из бардачка фонарик, вышел из машины и по-быстрому заглянул под бамперы, в колесные арки и бензобак. Однако, если на его джип поставили трекер, вероятность найти его была почти нулевой. Технологии не стояли на месте, и такие устройства становились все меньше и незаметнее.

Босх уже решил купить в интернет-магазине глушилку джи-пи-эс, но доставят ее лишь через несколько дней. Поэтому он сел в машину, убрал фонарик в бардачок, достал из-под сиденья рюкзак и сложил в него копии свидетельств о рождении. Запер джип и пешком вернулся к терминалу «Юнайтед эйрлайнз», где спустился на эскалаторе в зону прилета. Протолкавшись сквозь толпу пассажиров у багажной карусели, он вышел через двойные двери, пересек стоянку такси и запрыгнул в подошедший желтый автобус, идущий к офису проката автомобилей «Херц». Спросил у водителя, есть ли на стоянке свободные машины. Водитель сказал, что машин на стоянке полно.

Джипу, оставленному на парковке аэропорта, было двадцать два года. В офисе «Херц» предложили новенький «чероки», и Босх взял его, несмотря на завышенный ценник.

С тех пор как он выехал из Сан-Фернандо, прошло лишь полтора часа. Босх снова мчался на север по шоссе 405 – теперь в машине без «жучков», уверенный, что его перемещения теперь невозможно отследить. Тем не менее он то и дело поглядывал в зеркала – так, на всякий случай.

В Вествуде он свернул с шоссе на бульвар Уилшир и направился к Национальному кладбищу Лос-Анджелеса, на 114 акрах которого покоились солдаты, погибшие во всех американских войнах, от Гражданской до войны в Афганистане. Нескончаемые ряды белых мраморных надгробий, по-военному ровные, в очередной раз напоминали, что война никого не щадит.

Чтобы найти могилу Доминика Сантанелло, Босху пришлось воспользоваться экраном поиска в мемориальной часовне Боба Хоупа. Оказалось, Сантанелло похоронили в северной части кладбища. Вскоре Босх стоял у надгробия, опустив глаза на идеально подстриженную траву, прислушиваясь к шуму машин на шоссе. Небо на западе окрасилось в розовый цвет. Прошло меньше суток, но Босх чувствовал, что между ним и этим солдатом установилась некая связь. Оба были на одном и том же корабле в Южно-Китайском море, но так и не встретились. И только Босху был известен секрет Сантанелло, чья недолгая жизнь началась с одной трагедии и оборвалась в результате другой.

Постояв над могилой, Гарри достал телефон и сделал фото надгробия. Позже он приложит этот снимок к отчету, который рано или поздно ляжет на стол Уитни Вэнса. Оставалось надеяться, что старик будет в состоянии его прочесть.

Он собрался спрятать телефон в карман, но тот зажужжал. Входящий звонок. На экране высветился номер с кодом «805»: звонили из округа Вентура. Босх поднес телефон к уху и сказал:

– Гарри Босх.

– Э-э-э… здравствуйте. Это Оливия Макдоналд. Вы оставили комментарий на сайте мемориала, на страничке моего брата. Хотели со мной поговорить.

Босх кивнул. Оливия, сама того не зная, уже ответила на первый вопрос. Доминик Сантанелло приходился ей братом.

– Спасибо, что так быстро связались со мной, Оливия, – сказал Босх. – Сейчас я стою у могилы Ника в Вествуде. На военном кладбище.

– В самом деле? – спросила она. – Ничего не понимаю. Что происходит?

– Мне нужно с вами поговорить. Скажите, мы можем встретиться? Я бы к вам заехал.

– Ну, наверное… Хотя стойте, подождите. Для начала объясните, в чем дело.

Прежде чем ответить, Босх на какое-то время задумался. Ему не хотелось обманывать Оливию, но он не имел права выложить все начистоту. Еще не время. Дело запутанное, о таком в двух словах не расскажешь. К тому же Босх был связан документом о неразглашении. Номер Оливии не был скрыт, и, даже если она пошлет Босха куда подальше, ее нетрудно будет найти. Однако те узы, что появились между Босхом и Домиником, распространялись и на его сестру. Ему не хотелось причинять беспокойство этой женщине, хотя сейчас она была для него лишь голосом в динамике телефона.

Он решился на выстрел вслепую:

– Ник знал, что его усыновили?

– Да, знал, – ответила Оливия после долгой паузы.

– Он когда-нибудь спрашивал о своих настоящих родителях? – спросил Босх. – Об отце, о матери?

– Он знал имя своей настоящей мамы, – сказала Оливия. – Вибиана. Ее назвали в честь какой-то церкви. Больше наши приемные родители ничего о ней не знали. Да и сам Никки ее не искал.

Босх на мгновение закрыл глаза. Вот и еще одна важная подробность: Оливию тоже удочерили. Пожалуй, ей не чуждо желание выяснить правду.

– Я знаю о ней кое-что еще, – произнес он. – Я детектив и могу рассказать эту историю от начала до конца.

Еще одна долгая пауза.

– Хорошо, – сказала Оливия. – Давайте встретимся. Назначайте время.

Глава 14

В четверг с самого утра Босх открыл ноутбук и отправился в сеть за покупками. Изучив весь диапазон глушилок и детекторов джи-пи-эс, он выбрал устройство «два в одном». Оно обошлось в двести долларов. Доставить его обещали за два дня.

Затем он позвонил в Сент-Луис, что в штате Миссури, – следователю СУ ВМС США, работавшему в Национальном центре кадровой документации. Имя и номер Гари Макинтайра были в списке контактов, который Босх прихватил с собой, увольняясь из УПЛА. Во время службы в убойном отделе Босх работал с Макинтайром по меньшей мере трижды. Тот зарекомендовал себя честным парнем и всегда готов был протянуть товарищу руку помощи. Теперь же Босх надеялся, что старые связи помогут ему получить копию послужного списка Доминика Сантанелло – папки со всеми подробностями его военной службы. В этой папке было все, что нужно: название тренировочного лагеря, перечень всех баз, на которых бывал Сантанелло, список его боевых наград, дисциплинарных взысканий и увольнительных, а также рапорт о гибели на поле боя.

Работая над нераскрытыми делами, детективы регулярно поднимали документы военного архива. Многие подозреваемые, жертвы и свидетели в свое время служили в армии, и архивные записи помогали заполнить пробелы в их биографии. В нынешнем случае Босх уже знал, что военная служба сыграла в жизни Сантанелло самую ключевую роль, но ему хотелось разложить все по полочкам. Расследование подходило к концу, и Босх собирался предоставить Уитни Вэнсу максимально полный отчет. И еще он хотел найти способ подтвердить родство Вэнса и Доминика Сантанелло через анализ ДНК – хотя бы для того, чтобы с гордостью сказать: «Я сделал работу на совесть».

Доступ к послужному списку полагался только членам семьи или их законным представителям. Прикрыться именем Уитни Вэнса Босх не мог, а разыгрывать полицейскую карту было рискованно: Макинтайр мог узнать, что на самом деле запрос Босха не имеет никакого отношения к делам УПСФ. Поэтому Гарри решил выложить все начистоту. Сказал, что звонит по поводу частного расследования и ему нужно выяснить, действительно ли Сантанелло приходится сыном некоему клиенту, имя которого не подлежит разглашению. Босх сообщил Макинтайру, что планирует встретиться с сестрой Сантанелло и взять у нее письменное разрешение на доступ к послужному списку.

Макинтайр велел Гарри не париться, поблагодарил его за честность и добавил, что полностью ему доверяет. Поэтому заранее найдет и отсканирует нужную папку, но на это уйдет пара-тройка дней. Макинтайр пообещал перезвонить, как только все будет готово, а Босх тем временем получит письменное разрешение от семьи. Гарри рассы́пался в благодарностях и сказал, что будет с нетерпением ждать звонка.

Встреча с Оливией Макдоналд была назначена на час дня. Остаток времени Босх провел за просмотром собственных пометок и подготовкой к разговору. Адрес, который дала ему Оливия, совпадал с адресом приемных родителей в свидетельстве о рождении. Значит, она жила в том же доме, где вырос ее брат. Не исключено, что там найдется предмет с образцом ДНК Сантанелло. Вероятность была невелика, но Босх все равно волновался.

Отложив блокнот, он позвонил адвокату Микки Холлеру, своему единокровному брату, и спросил, нет ли у того выхода на надежную частную лабораторию, где можно по-быстрому провести тайный анализ ДНК – на тот случай, если образец все-таки найдется. До этого момента Босх работал с образцами ДНК лишь на службе, пользуясь лабораторией и финансовыми средствами УПЛА.

– Есть парочка, сделают быстро и хорошо. Сам к ним обращаюсь, – ответил Холлер. – Дай-ка угадаю. До Мэдди дошло, что у такого тупого папаши, как ты, не могло родиться такой умницы, как она. А ты теперь из кожи вон лезешь, чтобы доказать обратное.

– Ха-ха! – усмехнулся Босх.

– Или же анализ нужен тебе по работе. Дело частное?

– Типа того. Рассказать не могу, но с меня причитается. Помнишь прошлый год, Западный Голливуд? Потому-то клиент и решил меня нанять.

В деле, о котором Уитни Вэнс упоминал во время встречи, фигурировал пластический хирург из Беверли-Хиллз и парочка нечистых на руку копов из УПЛА. В итоге они получили по заслугам, но все началось с того, что Босх взялся вести это дело по просьбе Холлера.

– Причитается? Рискну предположить, что речь идет о проценте с твоего гонорара, Гарри, – сказал Холлер.

– Размечтался! – хмыкнул Босх. – Хотя, если подгонишь лабораторию, и тебе что-нибудь перепадет.

– Скину тебе письмо, братишка.

– Спасибо, братан.

Босх вышел из дома в половине двенадцатого, чтобы успеть перекусить по пути в Окснард. На улице он посмотрел по сторонам – нет ли слежки, – после чего направился к взятому напрокат «чероки». Машину он оставил в квартале от дома. Спустившись в Вэлли, он завернул в «Покито мас», где проглотил порцию тако, затем выехал на шоссе 101 и отправился в округ Вентура.

Окснард был самым большим городом в округе. Свое неблагозвучное название он получил в память о фермере, который в конце девятнадцатого века построил там завод по переработке сахарной свеклы. Город окружал бухту Порт-Уайниме, где находилась небольшая база ВМС США. Во время разговора с Оливией Макдоналд Босх планировал спросить, не потому ли Доминик решил записаться во флот.

Пробок не было, и Босх оказался в Окснарде раньше, чем планировал. Заехал в порт и прокатился вдоль Голливудского пляжа, где напротив океана выстроилась шеренга аккуратных домиков, а улицы назывались Ла-Бреа, Сансет и Лос-Фелис – так же, как знаменитые бульвары Голливуда, где блеск граничит с нищетой.

Ровно в назначенное время он остановился у дома Оливии Макдоналд – ухоженного калифорнийского бунгало, похожего на остальные здания в этом старом районе для среднего класса. Оливия ждала Босха, сидя в кресле на крыльце. Она была примерно того же возраста, что и Гарри. Подобно Доминику, Оливия была полукровкой: наполовину белой, наполовину латиноамериканкой. Волосы ее были снежно-белыми. На Оливии были выцветшие джинсы и белая блузка.

– Здравствуйте, я Гарри Босх, – сказал Босх.

Протянул руку, и Оливия пожала ее, не вставая с кресла.

– Оливия, – сказала она. – Присаживайтесь.

Босх сел в плетеное кресло. Между ними с Оливией стоял столик со стеклянным верхом, а на нем – кувшин чая со льдом и два стакана. Оливия предложила Босху выпить чая, и тот не отказался, но чисто из вежливости. Еще на столике лежал большой желтый конверт с надписью «Не сгибать». Наверное, в нем были фотографии.

– Итак, – начала Оливия, разлив чай по стаканам, – вы хотели поговорить о моем брате. Сразу спрошу: на кого вы работаете?

Босх ожидал, что разговор начнется с этого вопроса. И знал, что от его ответа зависит дальнейший ход беседы.

– Ну, это весьма щекотливая тема, – ответил он. – Человек, который меня нанял, хочет выяснить, есть ли у него ребенок. Этот ребенок должен был родиться в пятьдесят первом году. Но мы условились, что я буду вести расследование в обстановке строжайшей секретности и не раскрою имени моего нанимателя, пока он сам того не велит. В общем, сейчас я в затрудненном положении. Что-то вроде «уловки двадцать два»: вы не захотите говорить со мной, пока не узнаете имени моего нанимателя. А я не могу его назвать, пока не выясню, что ваш брат был сыном этого человека.

– Ну а как вы это выясните? – спросила она, сокрушенно всплеснув руками. – Никки погиб в семидесятом году.

Босх понял, что беседа идет в нужную сторону:

– Есть кое-какие соображения. Он вырос в этом доме, верно?

– Откуда вы знаете?

– Этот адрес указан в свидетельстве о рождении – том, что выписали после усыновления. Может, найду здесь что-нибудь полезное. Скажите, его комната осталась такой же, как при жизни?

– Что? Странный, знаете ли, вопрос. К тому же я вырастила здесь троих детей, когда вернулась. Места здесь немного, так что мы не стали устраивать из его комнаты музей. Не до этого было. Вещи Никки – те, что остались, – лежат на чердаке.

– Что за вещи?

– Не знаю. Военные. Что-то он сам прислал, что-то прислали после его смерти. Родители их сохранили. А я, когда вернулась, убрала все на чердак. Мне его вещи не нужны, но мать взяла с меня слово, что я не стану ничего выбрасывать.

Босх кивнул. Осталось найти способ пробраться на чердак.

– Ваши родители еще живы? – спросил он.

– Отец двадцать пять лет как умер. Мать жива, но, если спросить, какой сегодня день, она не ответит. Даже имени своего не помнит. Она в доме престарелых, там за ней хорошо ухаживают. А здесь только я. Развелась, дети выросли и разъехались кто куда.

Босх сумел разговорить Оливию, не возвращаясь к вопросу о том, кто его нанял. Теперь нужно было извернуться так, чтобы речь зашла о чердаке и вещах, которые там хранятся.

– Значит, ваш брат знал, что его усыновили? Вы говорили об этом по телефону.

– Да, знал, – сказала она. – Мы оба знали.

– Вы тоже родились в приюте Святой Елены?

– Меня взяли первой, – кивнула она. – Приемные родители были белыми, а я, как видите, смуглянка. В те времена здесь был белый район. Родители решили, что мне нужен сверстник с таким же цветом кожи, как у меня. Поэтому снова поехали в приют и вернулись с Домиником.

– Вы говорили, что брат знал, как звали его родную мать. Откуда? Такое обычно хранится в тайне. По крайней мере, так было в те времена.

– Да, вы правы. Я так и не узнала, кто моя мать и откуда. Никки отписали моим родителям еще до появления на свет. Когда он родился, они его уже ждали. Но он был хиленький. Врачи сказали, лучше ему какое-то время побыть на материнском молоке. Что-то в этом роде.

– Так ваши родители и познакомились с его матерью.

– Именно. Несколько дней приходили к ней. Наверное, какое-то время сидели у нее в комнате. Позже, когда мы подросли, стало очевидно, что между нами и родителями – они итальянцы – нет никакого сходства. Мы начали приставать с вопросами. Нам сказали, что мы приемные дети. И что маму Никки зовут Вибиана. Рассказали, как встречались с ней, прежде чем она отказалась от Никки.

Похоже, Доминик и Оливия не знали всей истории. Не знали, что случилось с Вибианой. Возможно, их приемные родители тоже об этом не знали.

– Скажите, Ник не пробовал найти настоящих родителей, когда вырос?

– Если даже искал, мне об этом неизвестно. Мы знали, что появились на свет в приюте Святой Елены. Там, где рожают нежеланных детей. Мне никогда не хотелось найти биологических родителей. И Никки, по-моему, тоже.

Босх услышал в ее голосе горькую нотку. Даже сейчас, спустя шестьдесят лет, она не могла простить людей, которые от нее отказались. Гарри понимал: сейчас не лучшее время доказывать, что не все дети, рожденные в приюте, были нежеланными. В те времена у многих – если не у всех – матерей попросту не было выбора.

Он решил направить разговор в другое русло. Отпил из стакана, кивнул на конверт и спросил:

– Там фотографии?

– Решила, что вы захотите на них взглянуть, – сказала Оливия. – И еще там статья из газеты.

Открыв конверт, она протянула Босху пачку фотографий и свернутую пополам газетную вырезку. Снимки и вырезка выцвели и пожелтели от времени.

Босх сперва прочел статью, осторожно развернув вырезку, чтобы та не разошлась по сгибу. Судя по содержанию статьи, газета была местной, а тираж – совсем маленьким. Определить название газеты было невозможно. Заголовок гласил: «Окснардский спортсмен убит во Вьетнаме», а из текста Босх не узнал почти ничего нового. Сантанелло погиб, когда его разведгруппа возвращалась с вылазки в провинцию Тэйнинь. Вертолет попал под снайперский огонь и рухнул на рисовое поле. В статье упоминалось, что Сантанелло увлекался спортом: играл в футбол в университетской сборной, а также в баскетбол и бейсбол в последних классах школы. И еще там были слова матери Сантанелло: та говорила, что сын с гордостью служил своей стране, несмотря на популярные в те времена антивоенные настроения.

Свернув вырезку, Босх протянул ее Оливии и взялся за фотографии. Они были сложены в хронологическом порядке – так, чтобы видеть, как мальчик по имени Доминик превращается в юношу: резвится на пляже, играет в баскетбол, катается на велосипеде… На одном снимке он позировал в форме бейсбольной команды, на другом был в костюме, а рядом с ним стояла девушка. Среди прочих был и семейный снимок с сестрой и приемными родителями. Босх рассмотрел молодую Оливию. В молодости она была красавица. Они с Домиником смотрелись как родные брат и сестра: одинаковый цвет волос и кожи, одинаковые глаза.

На последнем фото Доминик был в форме ВМС. Руки в боки, он позировал на фоне ухоженной лужайки, лихо сдвинув белую бескозырку на затылок – так, что был виден взбитый чуб и прилизанные виски. Не похоже на Вьетнам, подумал Босх. Улыбка у парня была беззаботная, лицо наивное. Этот человек еще не видел войны. Наверное, снимок был сделан в тренировочном лагере.

– Обожаю это фото, – сказала Оливия. – В нем весь Ник.

– Где он обучался? – спросил Босх.

– В окрестностях Сан-Диего. В Бальбоа, в медицинской учебке. Боевую подготовку и курс военно-полевой медицины проходил в Пендлтоне.

– Вы навещали его?

– Лишь однажды, когда он окончил учебку. Тогда я видела его в последний раз.

Босх снова взглянул на фото. Кое-что заметил, присмотрелся внимательнее. Рубашка Сантанелло вся истерлась от ручной стирки и выжимания. Имя на ней читалось с трудом, но там точно было написано не «Сантанелло», а «Льюис».

– Имя на рубашке…

– Да, Льюис. Потому-то он так хитро улыбается. Поменялся рубашками с другом, тот не мог сдать норматив по плаванию. Его звали Льюис. Все они были одеты одинаково, у всех одинаковые прически. Различали их только по именам на рубашках. Льюис не умел плавать, так что Никки надел его рубашку и отправился в бассейн. Записался под именем друга и сдал за него экзамен. – Она рассмеялась.

Босх с улыбкой кивнул. Типичная армейская история про матроса, не умеющего плавать.

– Почему Доминик записался на службу? – спросил он. – Почему пошел во флот, в санитары?

После рассказа о Льюисе Оливия улыбалась. Теперь же улыбка исчезла.

– Господи, это была страшная ошибка, – произнесла она. – Затупил по молодости. И заплатил за это жизнью.

Оливия рассказала, что в январе брату исполнилось восемнадцать лет. Тогда он учился в выпускном классе школы и был старше остальных ребят. Во время войны всем восемнадцатилетним парням было положено проходить медкомиссию для оценки физической формы. Через пять месяцев, окончив школу, он получил призывное свидетельство с пометкой «1А» – то есть годен. И ему, скорее всего, предстояло служить в Юго-Восточной Азии.

– Это было до призывной лотереи, – сказала она. – По правилам, старшие ребята тянули жребий первыми. А Никки был постарше многих. Он знал, что его все равно призовут. Это был лишь вопрос времени. Поэтому пошел добровольцем, чтобы сохранить за собой право выбора. Записался в ВМС. Летом он, бывало, подрабатывал неподалеку от базы в Порт-Уайниме. Насмотрелся на матросов. Говорил, что они красавчики.

– Почему он не пошел в университет? – спросил Босх. – Получил бы отсрочку. Уже в шестьдесят девятом Никсон начал сокращать контингент. Война перешла в затяжную фазу.

– Нет, об учебе речь не шла, – покачала головой Оливия. – Никки был сообразительный парень, но не любил учиться. Терпения не хватало. Он ходил в кино, занимался спортом, увлекался фотографией. Думаю, хотел сам в себе разобраться. К тому же отец занимался продажей холодильников, и учиться было не на что.

Последние слова эхом отозвались в сердце Босха. Учиться было не на что. Если бы Уитни Вэнс исполнил свой отцовский долг – воспитал сына, дал денег на университет, – Доминик и близко не угодил бы во Вьетнам. Отбросив эту мысль, Гарри вернулся к разговору:

– Значит, он хотел стать медбратом? Санитаром?

– Это уже другая история, – сказала Оливия. – Записавшись в армию, он мог выбрать, где служить. Его начали терзать сомнения. Ник хотел быть поближе к гуще событий, но не в самом пекле, понимаете? Такой уж был человек. Ему предложили список военных должностей. Он сказал, что хочет быть журналистом, фотографом или боевым санитаром. Ну чтобы не сидеть без дела, но и не убивать людей направо и налево.

Во Вьетнаме Босх повидал немало парней, которые рвались в бой, но не хотели марать рук. Большинству рядовых было по девятнадцать-двадцать лет. В этом возрасте так и подмывает показать, кто ты таков и на что способен.