Текст книги "И ангелов полет"

Майкл Коннелли
И ангелов полет

Глава 1

Сорвавшееся с губ слово прозвучало незнакомо, будто его произнес кто-то другой. Босх даже не узнал собственный голос. Простое «привет», которое он прошептал в трубку, было наполнено граничащей с отчаянием надеждой. Ответил совсем не тот, кого он ждал и за кого тревожился.

– Детектив Босх?

На мгновение ему стало неловко за допущенную оплошность. Хотя, может, звонивший и не заметил ничего необычного.

– Лейтенант Майкл Тьюлин. Это Босх?

Имя ничего не говорило ему, и секундное замешательство тут же сменилось вытеснившим все прочие мысли страхом.

– Да, Босх. В чем дело? Что случилось?

– Подождите, с вами будет говорить заместитель начальника полиции Ирвинг.

– Что еще…

Его уже никто не слушал. Он вспомнил наконец, кто такой Тьюлин – помощник Ирвинга. Босх стоял и ждал, оглядывая погруженную в темноту кухню. Лишь на плите тускло светилась панель часов. Держа в одной руке трубку, Босх машинально поднес другую к животу, туда, где уже свивались в тугой канат страх и тревога. Мигающие на панели плиты цифры показывали почти два – с тех пор как он смотрел на них в последний раз, прошло пять минут.

Нет, говорил себе Босх, прижимая к уху трубку, не может быть. Это не делают по телефону. Они приезжают сами. Звонят в дверь. И говорят в лицо.

Наконец в трубке зазвучал голос Ирвинга:

– Детектив Босх?

– Где она? Что случилось?

Еще одна режущая сердце пауза. Босх закрыл глаза в ожидании ответа.

– Извините?..

– Просто скажите, что случилось, ладно? То есть… она жива?

– Детектив, я не уверен, что понимаю, о чем вы. Я звоню, поскольку хочу, чтобы вся ваша группа прибыла сюда как можно скорее. Вас ждет особое поручение.

Босх открыл глаза. Посмотрел в окно – прямо за домом начинался каньон, казавшийся сейчас темным пятном. Взгляд скользнул по склону, в сторону автострады, потом вернулся назад к узкой полоске сияющих за перевалом Кауэнга огней Голливуда. Кто знает, может, каждое пятнышко света означало, что там тоже кто-то не спит, дожидаясь кого-то, кто уже не придет. В окне Босх видел свое отражение – усталое лицо с как будто выгравированными под глазами глубокими полукружиями, заметными даже в темном стекле.

– У меня для вас поручение, детектив, – нетерпеливо повторил Ирвинг. – Вы готовы приступить к работе или…

– Готов. Просто не сразу понял… Принял вас за другого.

– Извините, если разбудил. Но уж вам-то пора бы и привыкнуть.

– Да. Никаких проблем.

Босх не стал говорить, что звонок вовсе и не разбудил его, что он просто слонялся по пустому темному дому, не находя места от беспокойства.

– Ну так пошевеливайтесь, детектив. Кофе мы вам обеспечим.

– Где вы? Что случилось?

– О том, что случилось, поговорим, когда прибудете. И никаких задержек. Позвоните своим. Пусть подъезжают на Гранд-стрит, между Третьей и Четвертой. Это у Энджелс-Флайт. Знаете, о чем я говорю?

– Банкер-Хилл? Я не…

– Вам все объяснят, когда приедете. Найдете меня. Если я буду внизу, то, прежде чем с кем-то разговаривать, подойдите ко мне.

– А как быть с лейтенантом Биллетс? Она ведь…

– Ее поставят в известность. Детектив, мы зря тратим время. Это не просьба, а приказ. Собирайте ваших людей и поскорее сюда. Я достаточно ясно выражаюсь?

– Достаточно.

– Тогда жду.

Не дожидаясь ответа, Ирвинг дал отбой, а Босх еще стоял, прижимая к уху трубку. Что же происходит? Энджелс-Флайт, замкнутое транспортное кольцо, соединявшее Банкер-Хилл с центром города, не было подконтрольно голливудскому подразделению. Если у Ирвинга там труп, то расследованием должны заниматься другие. Если же у них не хватает людей или произошло что-то особенно важное, значительное с точки зрения прессы, то к делу следовало привлечь детективов из отдела, занимающегося грабежами и убийствами. Тот факт, что на место преступления прибыл сам заместитель шефа полиции, да еще в ночь с пятницы на субботу, говорил в пользу второго варианта. А вот другой факт, вызов группы Босха, а не ребят из ОГУ, оставался загадкой. Что бы ни произошло на Энджелс-Флайт и что бы там ни делал Ирвинг, это никак не объясняло ночной звонок.

Босх еще раз бросил взгляд на темный каньон и положил трубку. Хотелось курить, но, продержавшись без сигареты почти до утра, он не собирался сдаваться.

Он повернулся спиной к окну, снова поднял трубку и нажал кнопку быстрого вызова, посылая сигнал в квартиру Кизмин Райдер. Джерри Эдгару можно будет позвонить потом. Ощущение беспокойства и тревоги схлынуло, уступив место облегчению. Босх еще не знал, что ждет его на Энджелс-Флайт, но звонок Ирвинга определенно отвлек его мысли от Элеонор.

Райдер ответила после второго гудка.

– Киз, это Гарри, – сказал он. – Есть работа.

Глава 2

Босх договорился встретиться с коллегами в участке голливудского подразделения, а уже оттуда всем вместе отправиться в центр города на служебных машинах. Сев за руль джипа, он включил радио и настроил его на местную станцию, чтобы послушать последние новости. Репортер как раз сообщал о том, что в одном из вагончиков рельсовой дороги на Энджелс-Флайт обнаружены два тела и что делом, похоже, уже занимаются детективы ОГУ. Он также добавил, что полиция выставила необычно широкий кордон оцепления, так что приблизиться к вагончику и взглянуть на убитых не представляется никакой возможности.

В участке Босх поделился этой информацией с Эдгаром и Райдер.

– Мы, как всегда, на подхвате, – проворчал Эдгар, недовольный тем, что ему не дали поспать, и уже предполагая, что остаток уик-энда придется провести в роли мальчика на побегушках у парней из ОГУ. – Жилы рвать – это для нас, а вся слава – им. А ведь мы в эти выходные даже не на очереди. Если уж Ирвингу так нужен кто-то из голливудского отдела, почему он не вызвал Райса?

Действительно, группа номер один – Босх, Эдгар и Райдер – в нынешние выходные в графике вызовов не значилась. Следуя установленному порядку, Ирвинг должен был бы поднять на ноги группу номер три Терри Райса, стоявшую в данный момент в начале списка. Но Босх уже понял, что Ирвинг неспроста позвонил в обход его непосредственного начальника, лейтенанта Грейс Биллетс.

– Ладно, Джерри, не шуми, – сказал Босх, привыкший к постоянному нытью напарника, – скоро у тебя будет возможность спросить об этом лично заместителя шефа.

– Ты прав, такая возможность у меня будет, после чего я на ближайшие десять лет попаду в Бухту. На кой мне это сдалось?

– Эй, зато будешь высыпаться по дороге, – усмехнулась Райдер. Эдгар жил в Долине, и в случае перевода в Бухту, как называли портовое отделение полиции, ему пришлось бы тратить не менее полутора часов только на дорогу в один конец. Перевод в Бухту считался неофициальным наказанием, которому начальство подвергало недовольных и нерадивых подчиненных. – Да и убийств у них не больше шести-семи в год.

– Очень мило, да не по мне.

– Ладно, ладно, – вмешался Босх. – Давайте двигать, а обо всем остальном будем думать потом. И не особенно копайтесь.

Проехав по Голливудскому бульвару до автострады номер 101, он повернул к центру и посмотрел в зеркало заднего вида – напарники следовали за ним. Даже в темноте не заметить их было трудно. Босх покачал головой – новые машины детективов ему совершенно не нравились. Выкрашенные в черный и белый цвета, они отличались от патрульных только тем, что не имели мигалок на крыше. Идея заменить обычные, не имеющие никаких опознавательных знаков, автомобили детективов на так называемые сликбэки принадлежала бывшему шефу полиции. Смысл затеи состоял в том, чтобы таким оригинальным способом исполнить обещание наводнить улицы полицейскими. Пересадив своих людей с неприметных машин на автомобили, бросающиеся в глаза, шеф надеялся внушить жителям города, что их безопасность и покой охраняет большее число копов. Обращаясь к представителям самых разных общин, шеф всегда приплюсовывал детективов к патрульным и с гордостью утверждал, что увеличил число блюстителей порядка чуть ли не на сотни.

Между тем пытающиеся делать свое дело детективы раскатывали по улицам, превратившись в движущиеся мишени. Босх и его группа уже не раз попадали в неприятные ситуации, когда им не удавалось ни произвести арест, ни подъехать незамеченными к нужному дому только потому, что об их появлении предупреждали их же собственные автомобили. Глупо и опасно, однако так приказал шеф, и все детективные подразделения исполняли приказ, несмотря на то что второй сорок начальнику полиции не светил. Как и многие коллеги, Босх рассчитывал, что новый шеф рано или поздно восстановит прежний, разумный порядок, а пока довольствовался тем, что не ездил на служебной машине с работы домой.

Может быть, бывший шеф и полагал, что служебный автомобиль – это признак крутизны, но у Босха не было ни малейшего желания помечать таким оригинальным образом свое место жительства. Лос-Анджелес не тот город, где принадлежность к полиции добавляет человеку уважения. Полицейская машина у дома просто притягивает неприятности.

* * *

На Гранд-стрит добрались к двум сорока пяти. Остановившись, Босх обратил внимание на необычайно большое число полицейских и прочих служебных машин, вытянувшихся вереницей вдоль тротуара на Калифорния-Плаза. Фургончики бюро криминалистической экспертизы и службы коронера, несколько патрульных автомобилей, седаны детективов – не сликбэки, а нормальные машины, которыми пользовались парни из ОГУ.

Дожидаясь Эдгара и Райдер, Босх открыл дипломат, достал сотовый и позвонил к себе домой. После пятого гудка включился автоответчик, и Босх услышал свой собственный голос, предлагающий оставить сообщение после звукового сигнала. Он хотел было дать отбой, но потом передумал.

– Элеонор, это я. Я на вызове, но ты, когда вернешься домой, отправь сообщение на пейджер или позвони мне на сотовый, чтобы я не волновался. Да… ну, все. О… кстати, сейчас два сорок пять. Ночи. С пятницы на субботу. Пока.

Рядом уже стояли Эдгар и Райдер. Босх убрал телефон и выбрался из машины вместе с кейсом. Эдгар, самый высокий из троих, приподнял желтую ленту, они нырнули под нее, назвали себя, продиктовали номера жетонов полицейскому в форме и зашагали через площадь к месту преступления.

Калифорния-Плаза, являющаяся центром Банкер-Хилл, представляет собой нечто вроде внутреннего двора, образованного двумя высотными, облицованными мрамором офисными зданиями, многоэтажным жилым домом и Музеем современного искусства. В середине площади расположен огромный фонтан. Насосы и освещение в этот час не работали, и вода казалась неподвижной и черной.

За фонтаном, на вершине Энджелс-Флайт, расположен диспетчерский пункт, там и толпились, словно в ожидании чего-то, большинство следователей и патрульных полицейских. Босх пригляделся, высматривая бритую голову заместителя шефа полиции Ирвина Ирвинга, однако ничего похожего так и не обнаружил. Пробившись втроем через толпу, детективы подошли к застывшему на рельсах вагончику. Многие из стоявших около диспетчерской были знакомы Босху, с некоторыми он работал в отделе грабежей и убийств в те годы, когда и сам был частью этого элитного подразделения. Лишь немногие кивнули бывшему коллеге или окликнули его по имени. Заметив стоящего чуть в стороне своего бывшего напарника Фрэнсиса Шихана, Босх подошел к нему.

– Фрэнки, что здесь происходит?

– Гарри? А ты что тут делаешь? – удивленно спросил Шихан, затягиваясь сигаретой.

– Вызвали. Ирвинг позвонил.

– Дерьмовое дело. Извини, напарник. Я бы такого и врагу не пожелал.

– А что такое?

– Тебе лучше поговорить сначала с боссом. Он тут никому и рта раскрыть не дает. Полная секретность.

Босх замялся. Шихан выглядел не лучшим образом, но, с другой стороны, они не виделись несколько месяцев. Под глазами его бывшего партнера залегли темные круги, но отчего и когда они появились? Босх вспомнил собственное отражение в окне.

– У тебя все нормально, Фрэнсис?

– Лучше не бывает.

– Ладно, потом потолкуем.

Он отошел к стоявшим у угла вагончика Эдгару и Райдер. Эдгар едва заметно кивнул влево:

– Заметил? Здесь Частин со всей своей шайкой. Интересно, этим-то придуркам что тут нужно?

Босх повернулся и действительно увидел державшуюся особняком группу парней из отдела внутренних расследований.

– Понятия не имею.

Частин посмотрел в сторону детективов, и на мгновение взгляды мужчин встретились. Впрочем, Босх тут же отвел глаза. Нет смысла заводиться только из-за того, что на место преступления прибыли ребята из ОВР. Он еще раз оглядел собравшуюся толпу. В данный момент его больше волновало другое: что привело сюда дуболомов из ОГУ, чистоплюев из ОВР и даже заместителя шефа полиции?

Сделав Эдгару и Райдер знак следовать за ним, Босх направился к задней двери. В вагончике уже были установлены переносные прожекторы, освещавшие его, словно люстры гостиную. На месте преступления работали две группы криминалистов. Это означало, что Босх прибыл слишком поздно. Криминалисты берутся за дело только после того, как люди из службы коронера закончат предварительный осмотр: констатируют смерть жертв, сфотографируют тела, изучат раны, проведут идентификацию.

Босх заглянул в открытую заднюю дверь. Эксперты возились у двух тел. На одном из сидений в середине вагона лежала женщина. На ней были серые леггинсы и длинная белая футболка. На груди, в том месте, куда вошла пуля, расцвел большой кровавый цветок. Свесившаяся набок голова покоилась позади сиденья. Темные волосы и смуглая кожа свидетельствовали о том, что корни генеалогического древа убитой следует искать где-то на другой стороне южной границы. На соседнем сиденье лежал пухлый пластиковый мешок, из которого высовывалась свернутая газета.

На ступеньках у задней двери вагона лежал лицом вниз второй убитый – чернокожий мужчина в темно-сером костюме. С того места, где стоял Босх, рассмотреть лицо жертвы было невозможно – он заметил только огнестрельную рану на ладони правой руки. Босх знал, что в отчете о вскрытии ее назовут «защитной». В последний момент, увидев направленное на него оружие, мужчина инстинктивно вскинул руку, как будто надеясь таким образом отвести роковую пулю. За годы службы Босх повидал немало такого рода ранений, и каждый раз они наводили его на мысль о том, что человек в последние мгновения жизни способен на самые отчаянные и безрассудные действия. Попытка отвести пулю рукой была в этом ряду одним из самых отчаянных жестов.

Снующие туда и обратно криминалисты не мешали видеть уходящие вниз, в сторону Хилл-стрит, рельсы и замерший у подножия холма, примерно в трехстах футах от вершины, второй вагончик, представлявший собой точную копию первого. У турникетов тоже толпились полицейские, а несколько фигур маячили даже у закрытых дверей Гранд-Сентрал-маркет.

Ребенком Босх не раз катался в этих вагончиках и хорошо знал, что они работают по принципу противовеса. Когда один вагон катится вверх, другой спускается вниз. Встречаются они ровно на середине пути. Он помнил Энджелс-Флайт той поры, когда Банкер-Хилл еще не обрел вторую жизнь в качестве шикарного бизнес-центра с башнями из стекла и мрамора, роскошными кондоминиумами и апартаментами, музеями и фонтанами, называемыми не иначе, как водными садами. Тогда, в те казавшиеся теперь такими далекими годы, здесь стояли особняки, теперь утратившие великолепие и превратившиеся в утомленные временем многоквартирные дома.

– Наконец-то, детектив Босх.

Босх повернулся – у открытой двери диспетчерской стоял заместитель шефа полиции Ирвинг.

– Вы, все. – Он махнул рукой, приглашая Босха и его людей войти в будку.

Они вошли в тесную комнатку, большую часть пространства которой занимали громадные колеса с намотанными на них тросами, с помощью которых вагончики некогда двигались вверх и вниз по рельсам. Босх вспомнил, что после того как несколько лет назад Энджелс-Флайт получил вторую жизнь, тросы и колеса заменили управляемой компьютером электрической системой.

По одну сторону от древних колес помещался маленький столик с двумя складными стульями, по другую стояли компьютер, стул для оператора и несколько картонных коробок. Верхняя была набита брошюрами по истории Энджелс-Флайт.

У дальней от входа стены, в тени старого железного колеса, стоял, сложив руки на груди, человек, грубоватое, красное от солнца лицо которого было хорошо знакомо детективу. Когда-то Босх сам работал в подчинении капитана Джона Гарвуда, начальника отдела по расследованию грабежей и убийств. Судя по всему, капитан пребывал не в самом лучшем расположении духа. На вошедших он даже не взглянул, и три детектива тоже ничего ему не сказали.

Подойдя к столику, Ирвинг поднял лежавшую на нем трубку и знаком попросил Босха закрыть дверь.

– Извините, сэр. Прибыла группа из Голливуда. Они здесь, так что мы готовы продолжить.

Он молча выслушал то, что ему сказали, и положил трубку на рычаг. Уважительный тон и прозвучавшее слово «сэр» навели Босха на мысль, что собеседником Ирвинга был шеф полиции. Дело становилось все любопытнее.

– Ну что ж, теперь все в порядке, – сказал Ирвинг, поворачиваясь к трем детективам. – Извините, что вытащил вас, ребята, тем более вне очереди. Но я уже поговорил с лейтенантом Биллетс, и теперь вы освобождены от дежурств до окончания данного расследования.

– И что же такого особенного в этом расследовании? – спросил Босх.

– Ситуация довольно деликатная. Речь идет об убийстве двух граждан.

Босх не любил, когда начальство ходило вокруг да около.

– Шеф, здесь столько парней из ОГУ, что им вполне по силам перекопать все дело об убийстве Роберта Кеннеди, – заметил он, бросая взгляд на стоящего в стороне Гарвуда. – Я уж не говорю о ребятах из ОВР, которых тут тоже хватает. Чем именно нам предстоит заниматься? Что вы от нас хотите?

– Все просто, – ответил Ирвинг. – Я передаю расследование вам. С этой минуты дело ваше, детектив Босх. Люди из ОГУ будут удалены отсюда, как только ваша группа возьмется за работу. К сожалению, как сами видите, вы прибыли с опозданием, но, думаю, это не самое страшное. Я знаю, на что вы способны.

Секунду-другую Босх смотрел на заместителя начальника полиции, потом снова бросил взгляд на капитана Гарвуда. Тот попрежнему стоял у стены, рассматривая пол под ногами. Ситуация складывалась не совсем понятная, и Босх задал единственный вопрос, ответ на который мог бы ее прояснить:

– Эти мужчина и женщина в вагоне, кто они?

Ирвинг кивнул.

– Кто они? Женщина – Каталина Перес. Кто такая и почему оказалась на Энджелс-Флайт, мы пока не знаем. Возможно, это не имеет никакого значения. Похоже, ей просто не повезло. Но решать это будете уже вы. А вот мужчина… С ним все не так просто. Точнее, совсем не просто. Это Говард Элайас.

– Адвокат?

Ирвинг кивнул. За спиной у Босха шумно вздохнул Эдгар.

– Точно?

– К сожалению.

Босх посмотрел в окошечко. Криминалисты в вагончике, похоже, собирались выключить свет, чтобы заняться поисками отпечатков пальцев. Взгляд детектива снова остановился на простреленной ладони. Говард Элайас. Босх подумал, что не менее половины подозреваемых топчутся сейчас здесь, на холме.

– Вот дерьмо, – пробормотал Эдгар. – Такое никому не спихнешь, а, шеф?

– Думайте, что говорите, детектив, – сердито бросил Ирвинг. – Вы не у себя дома.

– Я только хочу сказать, что, если вам так уж нужен дядюшка Том, это вовсе не значит…

– Ничего подобного, – резко оборвал детектива Ирвинг. – Хотите вы того или нет, но расследование предстоит вести вам. Надеюсь, каждый отнесется к делу с максимальной серьезностью и вниманием и проявит профессионализм. Но прежде всего мне нужны результаты. Того же от вас ждет и начальник полиции. Все остальное не имеет значения. Абсолютно никакого значения.

Выдержав короткую паузу, за время которой его взгляд успел обойти всех троих детективов, Ирвинг добавил:

– В этом департаменте нет черных и белых. Мы все – синие[1]1
  Имеется в виду цвет полицейской формы. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть].

Глава 3

Своей скандальной известностью адвокат по гражданским делам Говард Элайас вовсе не был обязан клиентам с громкими именами. К нему обращались главным образом те, кого в лучшем случае можно назвать никчемными бездельниками, а в худшем – отъявленными уголовниками. Широкая публика знала лицо и имя Элайаса в первую очередь благодаря умелому использованию им средств массовой информации, ловкой игре на напряженном нерве расизма и тому факту, что вся его адвокатская практика сводилась к одной практической цели: вчинить судебный иск департаменту полиции Лос-Анджелеса.

На протяжении вот уже двух десятков лет он обеспечивал себе более чем благополучное существование, раз за разом обращаясь в федеральный суд от имени граждан, так или иначе сталкивавшихся с департаментом полиции. Элайас предъявлял обвинения патрульным, детективам, начальнику полиции и даже институту полиции как таковому. Действовал он при этом просто и эффективно, требуя привлечь к ответственности всех, кто имел пусть даже косвенное отношение к произошедшему. Однажды, отстаивая интересы пострадавшего от клыков полицейской собаки подозреваемого в краже, Элайас подал в суд на овчарку, собаковода и все вышестоящее начальство, вплоть до шефа полиции. Для верности он добавил к списку ответчиков инструкторов школы собаководов и даже самого владельца питомника.

В многочисленных телевизионных ток-шоу и ловко срежиссированных «импровизированных» интервью на ступеньках окружного суда Элайас постоянно подавал себя как сторожевого пса расового и социального равенства, отважного одиночку, осмелившегося подать голос против нарушений, творимых фашистской и расистской полувоенной организацией, именующейся департаментом полиции Лос-Анджелеса. По мнению его критиков, в число которых входили полицейские, от рядовых до высших чинов, служащие самых различных городских ведомств и окружные прокуроры, Элайас сам был расистом, безответственные заявления которого еще более разделяли уже и без того разделенный город.

Для этих людей, которых адвокат называл не иначе, как клеветниками и очернителями, он являлся позором юридической системы, шулером и ловким фокусником, способным в любой нужный момент вытряхнуть из рукава козырную карту.

Чаще всего клиентами Элайаса становились цветные. Его способности публичного оратора, ловкое использование одних фактов и намеренное игнорирование других нередко превращали подзащитных в героев местного масштаба, символических жертв произвола полиции. Многие из обитателей южных кварталов города всерьез полагали, что только отважная борьба Говарда Элайаса не позволяет ДПЛА превратиться в оккупационную армию. В общем, он был одним из тех немногих, кого одновременно славословили в одних и поносили в других районах Лос-Анджелеса.

Мало кто из его сторонников понимал, что вся практика предприимчивого адвоката построена на одном-единственном законодательном акте. Он всегда обращался только в федеральный суд, пользуясь тем положением кодекса о гражданских правах, которое позволяло ему в каждом выигранном случае выставлять счет за свои профессиональные услуги городу Лос-Анджелесу.

Избиение Родни Кинга[2]2
  Родни Кинг – чернокожий американец, жестоко избитый в 1991 г. лос-анджелесскими полицейскими. Суд признал последних невиновными, что вызвало массовые протесты и волнения в 1992 г.


[Закрыть], содержащий резкую критику в адрес полиции доклад Комиссии Кристофера и последовавшие после процесса беспорядки, расколовший общество суд над О.Д. Симпсоном[3]3
  О.Д. Симпсон – американский футболист, позднее киноактер. В 1994 г. был обвинен в убийстве жены и ее любовника. Суд продолжался девять месяцев, за ходом процесса следил по телевидению весь мир. Жюри признало его невиновным. Позднее родственники убитых выиграли гражданский процесс, и Симпсона обязали уплатить 8,5 млн. долларов.


[Закрыть] сформировали в городе определенное, пристрастное отношение к деятельности Элайаса. В такой атмосфере ему не составляло большого труда убеждать жюри присяжных принимать решения в пользу истцов с назначением им компенсации за причиненный, порой чисто символический вред. Члены жюри не понимали, что, вынося такие вердикты, они дают Элайасу возможность вытаскивать из карманов налогоплательщиков, а значит, и своих собственных, сотни тысяч долларов.

В случае с полицейской собакой, ставшем для Элайаса знаковым, присяжные пришли к выводу, что права истца были нарушены. Однако, учитывая то обстоятельство, что истцом выступал вор, уже неоднократно арестовывавшийся и признававшийся виновным в прошлом, они назначили ему символическую компенсацию в размере одного доллара. Намерения жюри были ясны: подать определенный сигнал департаменту полиции, но никак не способствовать обогащению преступника. Однако для адвоката решение присяжных имело совсем другое значение. Победа есть победа. Пользуясь федеральными законами, он предъявил властям города счет на триста сорок тысяч долларов за оказанные профессиональные услуги. Власти возмущались и негодовали, но добились только того, что сумели сократить сумму примерно наполовину. Получалось так, что жюри, полагая, что грозит пальчиком департаменту полиции, на деле оплачивало и финансируемые Элайасом телеинтервью на Девятом канале, и его «порше», и итальянский костюм, в котором он появлялся в зале судебных заседаний, и роскошный дом в районе Болдуин-Хиллз.

Разумеется, Элайас был не одинок. Десятки адвокатов специализировались на защите попираемых полицией гражданских прав горожан, успешно пользуясь федеральными законами для пополнения собственного кармана за счет городской казны. Не все были столь циничны. Имелись и такие, кто руководствовался в своей деятельности не корыстью, а иными мотивами. Инициируемые Элайасом судебные разбирательства способствовали позитивным переменам в департаменте полиции, что не оспаривали даже его противники. Процессы, связанные с нарушениями гражданских прав, положили конец порочным методам, применяемым полицией при задержании подозреваемых и не раз приводившим к гибели задержанных. Улучшились условия содержания арестованных в местных тюрьмах. У граждан появились проверенные средства в борьбе с полицейским произволом.

И все же Элайас занимал особое место и на голову возвышался над общей массой коллег по адвокатскому цеху. Он отлично смотрелся на экране телевизора, умел убеждать, обладал талантом актера и был абсолютно беспринципен в выборе клиентов. Элайас не чурался представлять «обиженных» следователями наркодельцов, воров, обкрадывавших бедных, но жаловавшихся на грубость копов, грабителей, с легкостью расстреливавших своих жертв, но вопивших о беззаконии, когда оружие применяла полиция.

Главная тема, которую Элайас развивал каждый раз, когда на него направляли телекамеру, выражалась в нескольких словах: злоупотребление власти есть злоупотребление силой независимо от того, является жертва преступником или нет. Глядя в объектив, адвокат твердо заявлял, что если такое злоупотребление терпят в отношении виновных, то недалеко и то время, когда его целью станут невиновные.

За последние десять лет Элайас не менее сотни раз обращался в суд с иском против департамента полиции и выиграл более половины дел. Одного его имени было достаточно, чтобы у полицейского задрожали коленки. В департаменте каждый знал, что если адвокат взял вас на крючок, соскочить будет уже не просто. Элайас не шел на внесудебное урегулирование по той причине, что такое урегулирование не приносило ему никакой финансовой выгоды, а потому, попав ему на заметку, вы были обречены на незавидную роль в организованном судебном спектакле. Ваше имя будет мелькать в пресс-релизах, звучать на пресс-конференциях, снова и снова появляться в заголовках газетных статей и склоняться в телевизионных репортажах. И вам еще повезет, если вы выберетесь из всего этого целым и более-менее невредимым, да еще сохраните свой значок.

И вот теперь Говард Элайас – ангел для одних и дьявол для других – нашел свою смерть на вершине Энджелс-Флайт. Глядя в окошечко диспетчерской на оранжевый отблеск луча лазера внутри темного вагончика, Босх размышлял о том, что на смену затишью скоро придет шторм. Через два дня должен был начаться, возможно, крупнейший в карьере Элайаса процесс, уже окрещенный средствами массовой информации делом «Черного Воина». В понедельник утром окружному суду предстояло заняться отбором присяжных. То обстоятельство, что убийство адвоката произошло накануне начала судебных заседаний – а значит, по мнению общественности, ни о каком случайном совпадении не могло быть и речи, – придавало предстоящему расследованию особое значение, превращало его в событие, равнозначное – по крайней мере для прессы – землетрясению силой в семь баллов. Этнические меньшинства взвоют от ярости и праведного гнева. Белые в Вест-Сайде, с трудом скрывая страх, вполголоса заговорят о еще одном бунте. И в центре внимания всей страны снова окажется полиция Лос-Анджелеса.

Босх был готов согласиться с мнением своего чернокожего напарника, хотя и по другим причинам. Сегодня он тоже предпочел бы остаться в стороне.

– Шеф, – сказал он, поворачиваясь к Ирвингу, – когда выяснится, кто… Я хочу сказать, когда пресса пронюхает, что убит именно Элайас, нас ждут…

– Это не ваша забота, – резко бросил заместитель начальника полиции. – Ваше дело – следствие. А остальным займемся мы.

– Да Бог с ней, с прессой, – подала голос Райдер. – Вы же понимаете, как на это отреагируют в южных кварталах. Люди так просто…

– Об этом мы тоже позаботимся, – не дослушав ее, ответил Ирвинг. – Начиная со следующей смены введем в действие план повышенной готовности на случай массовых беспорядков. Перейдем на двенадцатичасовые дежурства. Посмотрим, как отреагирует город. Тот, кто видел девяносто второй, вряд ли захочет повторения. Но еще раз говорю, это не ваша забота. Вы занимаетесь расследованием. И только.

Райдер покачала головой:

– Вы не дали мне договорить. Меня волнуют не беспорядки. Я верю в тех, кто живет в южных кварталах, и не думаю, что у нас будут какие-то проблемы. Просто убийство отзовется злостью и недоверием. И если вы считаете, что мнение людей можно игнорировать, что достаточно просто вывести на улицы больше копов…

– Детектив Райдер, – снова перебил ее Ирвинг, – это не ваша забота. Ваша забота – расследование.

Босх заметил, что нетерпение и невнимание Ирвинга к тому, что говорит Райдер, представительница того самого черного населения города, уже завело ее. Он знал появившееся на ее лице выражение, а потому поспешил вступить в разговор прежде, чем напарница скажет что-нибудь лишнее.

– Нам потребуются дополнительные силы. Втроем мы только алиби будем проверять две-три недели. В таких делах действовать надо быстро. Так что нам нужны люди.

– Об этом мы тоже позаботимся, – кивнул Ирвинг. – Получите все, что надо. Но на детективов из отдела грабежей и убийств не рассчитывайте. В деле Майкла Харриса необходимо избежать конфликта интересов.

От внимания Босха не ускользнул тот факт, что Ирвинг предпочитает говорить о деле Майкла Харриса, а не о деле «Черного Воина».

– Почему мы?

– Что?

– Я понимаю, почему от расследования отстранен ОГУ, но ведь есть и другие подразделения. Например, центральное. Вы же вызвали нас, хотя мы и не на очереди. Почему?