Текст книги "Иллюзия безопасности. Пандемия по-американски"

Ричард полагал, что, если в стране вдруг разразится эпидемия гриппа, вызванного новым штаммом, против которого нет вакцины, стратегии предупреждения заболевания и снижения смертности пригодятся тем более. Также ему хотелось верить, что польза от этих стратегий всё-таки покроет финансовые издержки. Он даже предположил, что можно найти способ искоренения нового вируса и без вакцины. Фокус в том, чтобы радикально снизить коэффициент репродуцирования заболевания, то есть число заразившихся от каждого инфицированного: если его удастся опустить ниже единицы, заболеваемость быстро сойдет на нет. Но, поскольку очень немногие эксперты по борьбе с инфекционными заболеваниями верили в нечто подобное, никто даже возможности применения данных стратегий всерьез не рассматривал, – а значит, ему нужно было самому смоделировать результаты применения таких стратегий в некоем искусственном мире. Именно на этой фазе мысли Ричард и открыл полученное от Картера электронное письмо с выкладками Боба Гласса, ознакомившись с которыми он без секундного промедления понял: Гласс – именно тот человек, который нужен Белому дому.

Увидев, каким энтузиазмом загорелся Ричард, Картер тоже открыл присланную Бобом модель и начал в нее играться. Математика понятная. Мышление простое и ясное. Все правила, которые использовал этот парень вместе с дочерью для описания социальной жизни школьников и взрослых, выглядят естественно и правдоподобно. То же касается и правил, описывающих распространение болезни. Единственная проблема модели в том, что на выходе она дает просто длиннющие таблицы с цифрами, от которых рябит в глазах. «Большинство людей не способны считывать табличные данные, – сказал Картер. – Им нужно иметь перед собой их наглядное графическое представление». Сказано – сделано. И то, что открылось его взору на построенном графике, повергло Картера в шок.

График иллюстрировал влияние на заболеваемость различных стратегий профилактики в чистом виде: изолирование больных; помещение под карантин домохозяйств, где имеется хотя бы один заболевший; социальное дистанцирование взрослых; раздача населению антивирусных препаратов, и т. д. Каждая из этих примерных стратегий по отдельности давала некоторый эффект, но крайне незначительный, без резкого спада заболеваемости, не говоря уже о том, чтобы остановить пандемию снижением коэффициента репродуцирования болезни до уровня ниже единицы. Было, правда, одно вмешательство, не похожее в этом плане на все прочие: закрытие школ и введение социальной дистанции между детьми сразу же вели к резкому, будто с обрыва, падению заболеваемости гриппом или иной ОРВИ. Причем в этой модели под «социальным дистанцированием» понимался отнюдь не нулевой уровень контактов между детьми, а всего лишь снижение их частоты («интенсивности социального взаимодействия») на 60 %. «Я еще подумал: „Ни фига себе!“, – рассказывал Картер. – Оказывается, без закрытия школ ничего путного не выйдет. Вот где собака-то зарыта. Уникальная по своей действенности мера. Это же, по сути, фазовый переход! Это как с водой при падении температуры с +1 °С до нуля[24]24
  Здесь и далее все физические величины даются в переводе в привычные русскоязычному читателю единицы СИ. – Примеч. пер.


[Закрыть]. При остывании с +2 °С до +1 °С свойства воды практически не меняются, а при остывании еще на градус она кристаллизуется и обращается в лед».

Они с Ричардом решили, однако, не позволять себе раньше времени слишком радоваться сделанному открытию. «Мы сказали: „Хорошо, но это же всего лишь игрушечная модель, так что нужно теперь обсудить ее с по-настоящему изощренными спецами по моделированию“», – вспоминал Картер. Тем более что выход на трех академиков с их громоздкими и медленными, зато авторитетными моделями у них теперь был. Долго ли, коротко ли, но на поставленный вопрос: «Что будет, если больше ничего не предпринимать, а просто закрыть школы и снизить на 60 % интенсивность социального взаимодействия несовершеннолетних?» – все трое, скормив его вычислительным комплексам и дождавшись выдачи переваренных результатов, ответили: «Сработает».

В итоге к апрелю 2006 года официальная стратегия действий правительства США при пандемии была, по сути, готова. Оставалось вымучить заключительную главу о порядке работы крупных госучреждений в условиях пандемии и опубликовать ее, что и было сделано в том же месяце. В стратегии детально описывались все меры, большие и малые, которые надлежало принять федеральным агентствам. Всяческая мелочевка ни Картера, ни Ричарда особо не интересовала. К примеру:

Информационно-разъяснительная работа с птицеводами: предусмотрена расширенная многоуровневая кампания «Биозащищенность птиц» с целью санитарного просвещения владельцев домашней птицы, особенно тех, кто разводит ее в приусадебных хозяйствах, относительно природы и характера распространения зоонозных инфекций. (С. 11)

Подобных пунктов в стратегии насчитывалась не одна сотня, и за выполнение каждого отвечал какой-нибудь федеральный орган (в приведенном примере – Минсельхоз), так что за это можно было не волноваться. Но по-настоящему Картер и Ричард пришли в возбуждение уже по завершении работы над стратегическим планом.

Теперь всем уже было ясно, что в составе рабочей группы планирования мер на случай пандемии задают тон именно два врача, ушедшие далеко в отрыв от всех прочих ее членов. Оба теперь постоянно работали сверхурочно даже по меркам Белого дома. «Ночами Ричарду приходилось по телефону объясняться с женой, почему он опять не дома, – вспоминал его коллега по Белому дому. – Он, можно сказать, изменял ей с программой подготовки к пандемии». Интенсивность этого партнерства также изумляла их новых коллег. «Странная парочка», – так их прозвал Кен Стэйли, ранее работавший под началом Раджива в подразделении противодействия биотерроризму. Ричард обожал шахматы и Борхеса; Картер способен был в одиночку за день разобрать, починить и собрать обратно автомобиль любой конструкции. Любимым занятиям Ричарда можно было предаваться хоть в белом фраке. Картер любил ковыряться в грязи. Ричард оперировал цитатами, Картер – инструментами. У Ричарда всё шло от головы: он способен был с изящной легкостью обсуждать самые животрепещущие проблемы хоть с академиками, хоть с политиками, – и увлекать их всех своими идеями. У Картера всё росло из почвы: не было ни единого факта и ни единой личности, которые он мог счесть банальными и недостойными своего любопытства. Ричард, где и чему бы он ни учился, ходил в круглых отличниках; Картер редко доучивался где-либо до конца. Картер подтрунивал над Ричардом за его привычку с важным видом озвучивать всякие многозначительности типа: «Все модели в той или иной мере ошибочны, но некоторые бывают полезны», – однако чувствовал при этом, что их взаимодействие сродни алхимии. «У Ричарда есть та часть мозга, которой мне не хватает», – признавал Картер. «Ричард – типичный философ, – сказал Раджив, который их обоих и пригласил в свою команду при Белом доме. – Он мастер складывать вещи воедино в широком контексте. А Картер – мастер раскладывать их по местам в узком контексте».

Ричард считал модели средством проверки человеческих суждений и подспорьем для воображения. Картеру они представлялись скорее фонариками, позволявшими осветить погруженное прежде во тьму помещение и разглядеть, что там внутри. Ежедневно два этих доктора на пару выпекали идеи, как пирожки, и одну за другой отправляли на дегустацию Бобу Глассу. Поначалу их вопросы касались построенной ими с дочерью модели. Насколько сильно результаты зависят от тяжести заболевания? Что будет, если изменить исходные предположения о характере социальных взаимодействий граждан? Или если принять, что несознательные американцы будут выполнять предписания лишь частично? Убедившись, что при всей своей кажущейся простоте модель вполне адекватно отражает истинное положение дел в социальной жизни американцев и продолжает генерировать вполне разумные и, по существу, неизменные ответы вне зависимости от перенастройки исходных параметров, они принялись бомбардировать ее вопросами иного рода, а именно – призванными удовлетворить их безмерное любопытство. Что будет, если закрыть только бары и рестораны, а всё остальное не трогать? Или только общественный транспорт? Или посадить всех на удаленку? А что случится при всех мыслимых и немыслимых сочетаниях ограничений в рамках стратегии борьбы с пандемией? При каком уровне заболеваемости всё еще можно надеяться сдержать пандемию за счет закрытия школ и снижения среднего времени пребывания детей в обществе других детей на 60 %? Что еще может выявить эта модель?

Через несколько дней после первого звонка Ричарда Боб Гласс установил у себя в Альбукерке в сарае на заднем дворе компьютер и топчан при нем – и стал еженощно моделировать различные сценарии развития пандемии и разнообразных мер реагирования на нее, чтобы поутру эти ребята в столице, которых он лично в глаза не видел, придя на работу, имели перед собой запрошенные ответы. Буквально за одну ночь он волшебным образом превратился из самого игнорируемого в самого востребованного специалиста по моделированию пандемий в мире. Дочери о своей работе на Белый дом при свете луны и с помощью ее научно-ярмарочного проекта он рассказывать не стал. «Дети от подобного испытывают стресс», – сказал он. Испрашивать разрешения на участие в этой затее у своего начальства по Национальным лабораториям Сандия Боб также не стал, поскольку ответ ему был известен. «Они же там и убить способны за подобное, – сказал он. – В крайнем случае извернулись бы и посадили посредников между нами, да таких, что они связали бы меня по рукам и ногам».

Всем было и так понятно, что дети играют существенную роль в распространении заболеваний. Но никто даже представить себе не мог, что она столь колоссальна, как это следовало из модели Гласса. Не факт, конечно, что модель верна; но если она верна… «Она мне ясно показала, куда копать, – вспоминал Картер. – Я себе сказал: „Дороюсь до самой глубины прямо тут. Нет ли чего-то такого в характере поведения школьников, о чем я даже и не догадывался до сего дня?“». Для Картера «дорыться» означало собрать исчерпывающие данные, а на планете Земля нет более щедрого кладезя данных, чем закрома правительства США. Из федеральных баз данных он, в частности, почерпнул, что большинство госслужащих на содержании штатов и муниципалитетов – работники системы образования. «Теперь понятно, почему у них такие мощные профсоюзы!» – подумалось ему. Еще он узнал, что в стране имеется свыше 100 000 полных средних школ (двенадцатилеток), в которых учится 50 миллионов детей. При этом 25 миллионов учеников ежедневно пользуются школьными автобусами. «Я подумал: „Батюшки-светы! Половина американских школьников запрыгивает в эти желтые автобусы“». Дальше больше: оказалось, что во всей американской системе общественного транспорта насчитывается 70 000 автобусов, а школьных автобусов в стране – полмиллиона. И в среднем за день эта армада перевозит вдвое больше школьников, чем вся американская система общественного транспорта – пассажиров. В Белом доме группа планирования мер на случай пандемии всё больше обсуждала, как оградить от болезни взрослых, и выясняла, где они работают и как добираются на работу и с работы. «Мы много говорили о нью-йоркской подземке и столичном метро, – сказал Картер, – но ведь на каждого пассажира общественного транспорта ежедневно приходится двое детей на школьных автобусах».

Но доставка детей в школу – лишь одна проблема; вторая, и не менее серьезная, – то, что происходит, пока они там пребывают. Министерство образования откопало и предоставило в распоряжение Картера документацию типовых проектов американских школ, и с ее помощью он рассчитал, насколько тесно в них скучены дети. Оказалось, что в начальных классах каждому школьнику отводится свободное пространство радиусом в среднем около метра, которое к старшим классам расширяется до круга радиусом метр двадцать. Быть такого не может, подумал Картер, слишком тесно, хотя… сам-то он выпустился давным-давно и с тех пор в школах во время занятий не бывал. «Я позвонил жене, – вспоминал он, – и сказал ей: „Мне нужно сходить в школу“».

Картер был женат на своей школьной любви. Дебра, как и Картер, происходила из многодетной семьи с шестью детьми, и у них самих также было шестеро. Естественно, семья осталась в Атланте на время командировки Картера в Белый дом; на выходные он регулярно мотался домой повидаться с семьей. И исправно посещал родительские собрания в школе. Но прежде ни разу при этом не задавался целью оценить степень скученности детей. На этот же раз он попросил жену договориться с кем-нибудь из учителей об экскурсии по школе во время уроков. Весь тот день, как только они сели в машину и тронулись в путь, Картер рассматривал мир через новый окуляр. «Гляди-ка! – дивился он, проезжая мимо гурьбы детей на пятачке у автобусной остановки. – Вот они как, оказывается, ждут школьный автобус. Взрослые на остановке стараются расступиться пошире, чтобы друг другу не мешать. А дети просто-таки сбиваются в кучу, как „болтуны“ в шоу Сайнфелда». Припарковавшись у школы, они с Деброй вошли внутрь вестибюля. «Гляди-ка! Вот, оказывается, что значит „море голов“! А ведь по нему реально можно ходить аки посуху!» Он понаблюдал, как эти детки скачут и резвятся на перемене, будто жеребцы; запрыгивают друг другу на спины и, в целом, ведут себя так, как он сам уже и забыл, когда в последний раз себя вел… Вероятно, в их возрасте… «Гляди-ка! Они же совершенно не такие, как мы, взрослые. У них принципиально иное восприятие пространства».

Наконец они добрались и до того класса, где их заждался педагог, с которым они договаривались о встрече. Картеру всегда не нравилась их учительская манера усаживать пришедших на родительское собрание взрослых за парты, будто учеников, но на сей раз это было как нельзя кстати, поскольку позволяло ему в полной мере оценить степень скученности школьников во время уроков. Не особо вслушиваясь в разглагольствования учителя, он развел руки по сторонам, оценивая расстояние до соседних парт. «Гляди-ка! – сказал он себе. – Ровно метр. Все сидят друг от друга именно что на расстоянии вытянутой руки». Выйдя из здания школы, он как раз застал момент, когда школьники садились в автобус, и заглянул в салон с рулеткой. Ширина сидений по обе стороны от прохода оказалась равна 120 см. «Бедра у детей узкие, в среднем не шире 40 см, вот они и рассчитали так, чтобы на каждом сиденье помещалось по трое», – сказал он. За счет более широких сидений проход в школьном автобусе у́же, чем в обычном городском; санитары «скорой», как он впоследствии выяснил, и без рулетки знали, что со стандартными носилками в школьные автобусы можно даже не соваться – не пролезают. «В целом, я при всем желании не смог бы спроектировать системы, более подходящей для передачи эпидемических заболеваний, чем сложившаяся у нас система школьного образования», – резюмировал он итог своего визита в школу.

До того момента никто не усматривал ничего необычного в школах, по крайней мере с точки зрения стратегии борьбы с пандемиями. Понадобилась модель Глассов, чтобы это вдруг сделалось очевидным. «Почему? – дивился Картер. – Почему этого никто не замечал?» И вдруг его осенило: «А потому, что все смотрели на происходящее в школах глазами взрослых. Они забыли тот мир, в котором живут дети, включая их собственных, и в котором некогда обитали сами». Взрослым собственные помещения казались теснее, чем они были в действительности, а школьные помещения – по детским воспоминаниям – просторнее. Соответственно, эксперты по планированию мер на случай пандемии, включая собранных в этот раз при Белом доме, время от времени поднимали вопрос о высокой плотности сотрудников офисов и необходимости их перевода в случае пандемии из дома на дистанционную работу. «Реально смышленые люди, – сказал Картер. – Я имею в виду общепризнанных лидеров мнений в области эпидемиологии и борьбы с заболеваемостью. Сразу же напоминают: „Конечно, нужно принять меры для недопущения массового скопления людей по месту работы. Всех, кого только можно, перевести на удаленку“. Но даже при самой идиотской компоновке открытых офисных пространств, нарезанных ширмами на кубики, плотность людей в них близко не сравнима с муравейником школьных классов». По некотором размышлении он пришел к выводу, что корень проблемы – в особенностях человеческой памяти. «Они же не помнят своего детства, – сказал он. – Взрослые просто забывают, каково это – быть ребенком».

Для иллюстрации он набросал рисунок: обыкновенный жилой дом общей площадью 240 м², но заселенный с такой плотностью, какая имеет место в типичной американской школе. Оформив его в виде слайда, Картер выразительно озаглавил рисунок «Интервалы между людьми, если бы дома были подобны школам». Изнутри типовой американский дом на одну семью походил теперь не то на тюрьму для беженцев, не то на отделение дорожной полиции после внезапного гололеда. «Нигде и никогда вы больше не найдете столь же плотной социальной скученности, как в школьных классах, коридорах или автобусах», – сказал Картер.

Чем больше Картер и Ричард узнавали, тем сильнее возбуждались. «Представьте, что мы вдруг научились воздействовать на погодные условия, – писал Картер в одной из своих пространных докладных. – Вообразите, что было бы, если бы мы могли по своему хотению обращать сокрушительный ураган пятой категории в штормовой ветер второй или первой[25]25
  По принятой в США шкале ураганных ветров Саффира – Симпсона (SSHWS) оценивается потенциал разрушений от тропических циклонов, приближающихся к побережью со стороны океанов: категория I – 33–42 м/с; II – 43–49 м/с; III – 53–58 м/с; IV – 59–69 м/с; V – 70 м/с и выше. – Примеч. пер.


[Закрыть]. ‹…› В данном случае федеральное правительство, конечно, не стоит на пороге обуздания разрушительных ураганов, однако оно стоит на пороге принятия мер, которые вполне способны именно что обуздать не менее гибельное стихийное бедствие – пандемию гриппа». Ричард, со своей стороны, начал обхаживать малые группы влиятельных особ и втолковывать им, что моделирование подтвердило их интуитивную догадку относительно вещей, которые можно и нужно делать для получения отсрочки до создания вакцины. Заодно он дал и чеканное название их новой стратегии – «Целевое многослойное сдерживание» (ЦМС).

В основу стратегии ЦМС легла всё та же идея, на которой держался подход Картера к минимизации медицинских ошибок. Ни одно вмешательство само по себе не пресечет распространение гриппа или иной ОРВИ – по той же причине, по какой ни одна мера предосторожности сама по себе не помешает рассеянному хирургу прооперировать здоровую левую ногу вместо больной правой. Хитрость в том, чтобы подобрать такой комплекс мер и согласованных стратегий реагирования, которые в полной мере соответствовали бы природе заболевания и характеру поведения населения. Стратегии накладывались одна на другую, как слои швейцарского сыра на бутерброд; при достаточном количестве слоев с правильно выбранным смещением сквозных дырок не остается. В случае гриппа или любого иного заболевания аналогичной природы закрытие общеобразовательных школ становилось пусть и обязательным, но лишь одним из слоев, поскольку требовались и другие. «Модель Боба была хороша еще и тем, что позволяла нам проверять свои интуитивные догадки и выяснять, какие из имеющихся в нашем распоряжении инструментов реально работают, – сказал Ричард. – Ну-ка подскажи, работает это или нет. А теперь посмотрим, до каких пор оно работает». Все их стратегии переставали работать при повышении коэффициента репродукции вируса до 3 и более[26]26
  «Исходный коэффициент репродукции» вируса R₀ – самое важное для быстрого понимания смысла описываемой идеи. R₀ определяет, сколько людей в среднем заражает каждый инфицированный в начале эпидемии, прежде чем предпринимаются какие бы то ни было попытки вмешательства, будь то лечение больных, медикаментозная профилактика или социальное дистанцирование. При этом R₀ может меняться в зависимости от поведения людей или по мере выработки у них иммунитета. И второе важное понятие – «эффективная репродуктивность» вируса R. Эффективная репродуктивность R описывает коэффициент репродукции вируса как функцию времени. Чтобы осмыслить это, вот что означает R = 3 в контексте: у штамма вируса, вызвавшего пандемию «испанки» 1918 года, эффективная репродуктивность варьировалась в пределах R = 1,8 и 2,1. – Примеч. авт.


[Закрыть], то есть в ситуации, когда каждый инфицированный заражает не менее трех человек или когда уровень соблюдения противоэпидемических мер в обществе падает до 30 % и ниже. «Если раскрутить заразность до такой степени, никакие вмешательства уже не помогут, – сказал Ричард. – Но модель Боба показывала, что у нас есть хороший запас прочности, прежде чем мы окажемся в этой области даже с поправкой на огромную погрешность измерения».

Теперь Картер яростно докапывался до ответа на вопрос, что даст закрытие школ, – причем характер у Картера был такой, что если он до чего начинал докапываться, то останавливался обычно лишь после того, как пророет тоннель до Китая. На сей раз своим рытьем он, надо сказать, многих достал. «Едва начав разбираться с происходящим в школах, я тут же столкнулся с массой возражений, – сказал Картер. – Только и слышал: „Это в жизни не сработает. Дети просто переберутся в торговые центры и будут отвисать и тусоваться там. Детская преступность взлетит до небес. Дети бедноты перемрут с голода без школьного питания. Родителям придется увольняться с работы, чтобы сидеть дома с детьми“». А теперь вот они не где-то там, а в самом Белом доме делали ровно то же самое по личному поручению президента на деньги, выделенные Конгрессом США. Но в мудрости предлагаемой ими стратегии им по-прежнему приходилось переубеждать массу скептиков в системах здравоохранения, образования и управления чрезвычайными ситуациями, равно как и в любых других структурах государственного управления, с которыми им приходилось иметь дело. Стратегия никогда не заработала бы, оставшись пылиться на какой-нибудь полке в Белом доме. В нее должно было поверить множество людей, и вот это самое множество в нее изначально верить отказывалось. «Предлагаешь им дельные вещи, – вспоминал Боб Гласс. – А они понастроят графиков – и давай судачить о них да со смеху покатываться».

* * *

В какой-то момент Ричард и Картер осознали, что им нужно переломить мышление всех, кто работает в общественном здравоохранении и на стыке с ним, а для этого понадобится для начала убедить в своей правоте сотрудников Центров контроля заболеваний. Ведь именно CDC, по сути, находятся на самой вершине пирамиды системы общественного здравоохранения США, а во многих отношениях – и всего мира. Руководство систем здравоохранения других стран привычно обращало взоры на CDC в поисках ответов на насущные вопросы. Но была одна веская причина, по которой Раджив не пригласил представителей CDC в команду разработчиков новой пандемической стратегии. Какую бы стратегию в Белом доме ни придумали, она непременно должна была стать стратегией мечты – принципиально новой и оригинальной, – а эти люди, по мнению Раджива, давно возомнили себя непревзойденными экспертами в данной области, и именно потому ожидать от них оригинального мышления было нереалистично. Чувство собственного всезнайства в вопросах борьбы с заболеваемостью не только помешало бы им изыскивать новые пути, но и угрожало повести весь проект по ложному следу в том случае, если бы их всезнайство на поверку оказалось мнимым. Но ведь оно могло оказаться и реальным. Всё это служило источником дополнительного напряжения между парой амбициозных врачей, решившихся проторить собственный путь, и мировыми авторитетами в области борьбы с заболеваниями, по чьему полю они свой путь прокладывали.

Когда их работа над планом уже близилась к завершению, Картер вдруг поймал первый сигнал с намеком на то, что CDC следит за их действиями и в целом их одобряет, пусть и снисходительно. Им оставалось дописать последнюю главу: как раз о том, как на фоне пандемии надлежит функционировать системообразующим учреждениям – как публичным, так и частным. Все в их команде почему-то сочли, что данные институты так или иначе должны продолжать свою деятельность и порядок ее осуществления необходимо прописать в стратегическом плане, но никто так и не сподобился взяться за это. Однажды Раджив подловил Картера в коридоре и спросил, как идут дела с написанием «главы 9» (такое условное наименование было присвоено этому скользкому разделу).

– Пусто в главе девять, – коротко отрапортовал Картер.

– Вот вы ее и напишете, – сказал Раджив.

– Так я же в этом не смыслю ни бельмеса, – честно признался Картер.

– Всё равно напишете, – сказал Раджив. – В этом так и так никто ничего не смыслит.

«Ну и скукотища – угораздило же вляпаться. Засосет же!» – подумалось Картеру.

Но он был бы не он, если бы не дописал и эту главу. Написанное он прогнал через специально созданную им компьютерную программу, автоматически выявлявшую стилистические несоответствия с гротескным лексиконом официальных руководств американского правительства, после чего разослал копии переведенной на канцелярит черновой версии «главы 9» во все упомянутые или подразумеваемые там органы власти на рецензирование. Ответы пришли быстро. В каждом всё было от и до правлено-переправлено красным, так что оспоренным оказывалось буквально каждое слово в каждом предложении. «Единственным, что никто и нигде не вычеркнул, оказался заголовок», – сказал Картер. Затем он пролистал комментарии и обратил внимание на то, что большинство из них исходит от одного и того же лица, а именно – некой дамы из CDC. Ни лестными, ни просто вежливыми их назвать было никак нельзя. Картер передал эти отзывы Ричарду, а тот, заведясь с полтычка, пошел ей дозваниваться, но вскоре вернулся ни с чем: «Отказалась со мною разговаривать, представляешь?» Обычно на звонки с заходами «Добрый день, я такой-то и такой-то из Белого дома…» отвечают хотя бы с видимостью уважительности, а тут…

– Что ж это за сука-то, а? – спросил Ричард.

– Без понятия, – сказал Картер. – Но я собираюсь это выяснить.

На следующей неделе вместо того, чтобы лететь обратно в Вашингтон, Картер задержался в Атланте и отправился на разведку в самое логово Центров по борьбе с заболеваниями. Прожив в Атланте почти десять лет, он до этого никогда не проникал на территорию CDC и ни с кем там знаком не был. По дороге Картер немного поостыл и сподобился перечитать комментарии хамоватой рецензентки из CDC. На уровне федерального правительства то, что он написал, тоже критиковали, – человек двадцать таких было точно, – но тут до него дошло, что ее замечания существенно отличаются от их критики тем, что указывают на явное знание предмета. «До нее я получал комментарии всякого рода – и по большей части, знаете ли, совершенно глупые – типа, заменить „рады“ на „счастливы“ или „довольны“ на „удовлетворены“, – вспоминал он. – А она всё высказывала по делу и совершенно разумно и осмысленно». Его поразило, насколько низко в служебной иерархии CDC находится эта женщина, – ведь когда он туда обратился, его звонок переводили на нее по длинной-длинной цепочке нисходящей лестницы номеров подчиненных. Но ее диковинную фамилию он запомнил твердо: Лиза Кунин.

* * *

Лиза Кунин выросла в атланте в 1960-х годах. В четырнадцать лет ее госпитализировали с острым аппендицитом, и сразу же после операции она раз и навсегда решила для себя, что ее призвание – приносить подобное облегчение другим. Она поделилась своим притязанием со школьным инструктором по профориентации – и услышала в ответ, что врачебная карьера – не самый подходящий выбор для девушки, если она, конечно, хочет еще и нормальной семейной жизни, так что не подумать ли ей лучше о том, чтобы выучиться медсестринскому делу. И Лиза пошла в медсестринскую школу, а по ее окончании устроилась старшей медсестрой педиатрического отделения окружной больницы в Дугласвилле. Параллельно она доучивалась в магистратуре по специальности «общественное здравоохранение». Ее дипломная работа доказывала, что ошибки анестезиологов вносят статистически значимый вклад в женскую смертность при родах. Исследование это было от начала и до конца оригинальным и обратило на себя внимание CDC, откуда Лизе поступило приглашение на работу в отдел изучения материнской смертности. Там она и провела двадцать лет, то и дело получая назначения из одного подразделения в другое, но не повышения, которых явно заслуживала и получала бы, будь у нее врачебный диплом. А без него она так и оставалась там одним из двенадцати тысяч рядовых пехотинцев. Место это она любила, теми, кто там работает, восхищалась… Но сама оказалась в тени не прожитой ею жизни.

Ко дню знакомства с Картером Лиза возглавляла заштатное подразделение в структуре некоего «Отдела партнерств и стратегических альянсов» (что бы сие ни означало). Задача ее сводилась, по сути, к тому, чтобы убеждать руководство крупных компаний заботиться о здоровье своих сотрудников посредством, например, оплаты поголовных прививок от гриппа и жевательных резинок Nicorette для бросающих курить. Недавно ей поручили составить контрольный список мер, которые надлежит предпринять компаниям перед лицом угрозы пандемии. Полномочиями принудить кого-либо к чему бы то ни было она не обладала, но престиж CDC был достаточно высок для того, чтобы к ее звонкам в целом прислушивались и относились с благожелательным пониманием. Составление проверочного списка открыло Лизе глаза на те трудности, с которыми могут столкнуться компании, если страну реально накроет волна пандемии какого-нибудь серьезного заболевания. Едва она завершила составление этого списка, как начальство поручило ей отрецензировать имеющий к нему прямое отношение документ, только что поступивший из Белого дома. «Я сразу почуяла неладное, – сказала она. – Ведь противоэпидемическую стратегию обычно разрабатывают у нас в CDC».

Лиза сразу увидела, что документ из Белого дома ей спустили вниз по ступенькам служебной иерархии CDC по той простой причине, что никто из вышестоящих не пожелал с ним разбираться, – так он удивительным образом и докатился до нее. «Я же там была никем, – вспоминала она. – Ни положения, ни звания». Лиза открыла этот документ и честно отметила в нем всё, что сочла неверным, – а неверным там было практически всё, – и отослала его обратно наверх. «Я была типичнейшим человеком из CDC. Всё и везде не так: нет, нет и еще раз нет. А должно быть всё строго по правилам: так, так и так. И всё должно быть правильно настолько, чтобы не было ни намека на неправильность».

Когда один из соавторов этого документа позвонил ей лично, она заподозрила, что это розыгрыш. «Он мне представляется: „Это Ричард Хэтчет из Белого дома“. Я думаю: ну-ну, давай, гони дальше. Из-за своей самооценки я и не предполагала, что мне в принципе могут позвонить из Белого дома». И она была настолько убеждена в своей недостаточной значимости для подобного рода звонков, что даже выслушивать этого пранкера не стала, а просто повесила трубку. «Невежливо я тогда поступила», – сказала она. В итоге Белый дом сам явился по ее душу в лице Картера Мехшера, и теперь Лизе Кунин глупо было отрицать, что ее мнение на самом деле кого-то интересует. Тем не менее она изготовилась дать ему по-прежнему недружелюбный отпор. У нее было непоколебимое предубеждение против «ребят из Белого дома» – в синих костюмах, преисполненных чувства собственной значимости, самовлюбленных и высокомерных.