Текст книги "Мы здесь"

Люди были – и вдруг сплыли.

Никого. Сквер снова пуст.

Дэвид оторопело обернулся к бездомному на скамейке. Тот сейчас склабился беззубым ртом:

– Ну что, видал?

– Видал, – ошарашенно озираясь, полушепотом повторил писатель, – кое-что.

По коже зудели мурашки.

Все стало как пару минут назад. На дорожках и травянистых лужайках не было ничего, помимо палых листьев. Вон те две японки с путеводителем – сидят на скамейке и знай себе пересмеиваются.

– Куда… куда они все девались? – изумился литератор.

– Никуда, – ответил со скамейки бездомный. – Они только тут и кучкуются, больше я их нигде не вижу. – Он не без труда поднялся, прихватывая свои баулы. – Уходить надо. Тебе тоже. А то они не любят, когда их кто-то видит. Меня раз покусали.

И он зашаркал по аллее прочь.

Ну а Дэвид остался, понимая теперь, что за чувство овладело им, едва он ступил на дорожки сквера. Это было несоответствие между тем, как сквер выглядел внешне и чем являлся по сути. Он был… слишком полон.

В безотчетном позыве писатель растопырил руки. Женщины на скамейке поглядели на него как на чокнутого, но Дэвида сейчас занимало не это. Что-то как будто чуточку потеснилось, словно бы тот камень в невидимом ручье вдруг сделался покрупнее.

Писатель опустил руки и заспешил в сторону детской игровой площадки. Здесь по центру возвышалось что-то вроде замка с деревянными трапиками и бирюзовыми зубчатыми башенками, а между собой разные секции сообщались перекладинами и канатами. Вход сюда разрешался только детям до десяти лет (о чем четко свидетельствовала вывеска), но сейчас здесь наблюдались взрослые. Причем немало: человек тридцать, держащихся парами, тройками и четверками. Большинство были задрапированы в просторные, преимущественно темные одежды вроде наряда готов. Судя по разным оттенкам, все это сообщество было как будто собрано из разрозненных частей. Здесь все беспрестанно двигались – текли туда и обратно, взад и вперед, из стороны в сторону. Взгляд улавливал бледные лица: кое-кто был занят разговором, но большинство упорно держалось спиной друг к другу.

Если они здесь, то тогда…

Дэвид повернулся и трусцой возвратился в центр сквера. Да, они были и там.

Он побежал в сторону самой обширной лужайки – в стороне от центра, радиусом около двадцати метров и фонтаном сбоку. Теперь там толклась непроглядная масса народа. Детей среди них не было – подростков до восемнадцати и то было раз, два и обчелся, – а в остальном были представлены все возрастные группы: и пожилые, и среднего возраста, хотя подавляющему большинству было от двадцати пяти до тридцати лет. Темнокожие, белые, азиаты… В основном одеты как неформалы, но попадался и кое-кто в костюмах. Опять, кажется, мелькнул тот медведь, хотя это явно кто-то в маскарадном прикиде.

И тут снова все вдруг взяли и исчезли. Как в воду канули.

А впрочем, нет. Хотя Дэвид их и не видел, он их чувствовал. Этот сквер был полон людьми – людьми, невидимыми глазу. В этом не было сомнения.

«Если только я не схожу с ума».

Опять захихикали те две японки: вероятно, им попался самый смешной путеводитель на свете. Мимо вразвалку прошествовал качок, перед которым охранниками семенили две игрушечно-крохотные собачонки. На противоположных концах скамейки, нога на ногу, сидели вполоборота друг к другу двое с мобильниками – впечатление было такое, будто они разговаривали между собой. Все эти люди казались сейчас разбросанными далеко-далеко, как книги на полупустом библиотечном стеллаже.

– Привет, Дэвид, – послышался голос.

Писатель оглянулся. В паре метров от него стоял человек в линялых джинсах и белой сорочке – тот самый, с кем они недавно пересекались в «Кендриксе». Он широко улыбался – теперь, казалось, более дружелюбно и открыто. У него за плечом стояла стройная женщина в длинном черном плаще. На ее лице тоже была улыбка.

Человек шагнул вперед и протянул руку.

– Добро пожаловать. С возвращением, – сказал он.

Глава 20

– Ты так себе это представлял?

Из-за тротуарного столика возле «Адриатико» я поглядел туда, где за загородкой стояла Кристина, одетая более-менее так, как я ей предложил: черные джинсы с потертостями, длинный свитер под дешевым пальто, волосы собраны в «конский хвост», а довершают прикид зеркалистые темные очки – не слишком навороченные, чтобы не как в шпионских фильмах.

– Безупречно, – одобрил я.

– Для чего?

– А чтобы пропихнуть тебя в конкурс «Мисс Экология Нью-Йорка», о котором сейчас только и разговоров. В категории «самая сексуальная».

– Ты давай осторожней, – усмехнулась моя подруга. – Мы с тобой еще не вернулись к открытым приколам друг над другом.

– Ни в коем разе. – Я подошел и через заборчик поцеловал ее в щеку. – Я ведь уже извинился: ссора вышла глупейшая. И забудем про нее.

– Слушаю, мой господин, – сказала Крис, снимая очки. – Ну так что, каков план?

Меня что-то точило, прямо с того момента, как я проснулся. Точило, когда я шел на работу и когда, взяв перерыв, отправился поблагодарить ребят-ремонтников за починенный обогреватель, которым это, судя по лицам, было явно по барабану. Точило, когда я, вручая прохожим пиццу, вытягивал один крепкий кофе за другим. И даже когда терпеливо сносил прямо-таки материнскую заботу и волнение сестры Марио, которая заметила нашу вчерашнюю размолвку с Кристиной.

Это смутное чувство я списал на свои тайные угрызения в том, что я что-то недоучел, упустил из виду, не соединил на картинке все точки. Хотя что толку копаться в пустых переживаниях? И вот в какой-то момент, когда я подавал в очередные руки два ломтика пепперони, мне вдруг показалось, что я понял, куда и как нужно прочерчивать эту смыкающую линию.

– Давай-ка пройдемся, – предложил я Кристине.

Теоретически то послание на нашем оконном стекле могло быть накорябано когда угодно за истекшие бог весть сколько лет. Быть может, это извратился кто-нибудь из прежних жильцов – просто так, чтобы устроить импровизированный Хеллоуин для тех, кто заселится сюда позже, – а мы из-за лени (не потрудились даже помыть стекла) или из-за того, что свет падал не под тем углом, тех каракулей просто не замечали. Хотя на самом деле мне в это не очень верилось. И Кристине тоже. Опрокинутый стул и разбитая в моей курилке пепельница эту версию несколько размывали. Не говоря уже об ощущении, которое я пережил при открывании окна: те мелькнувшие и сгинувшие тени одного, а может, и нескольких живых существ.

Те письмена появились там недавно. Уже после того, как я в последний раз выбирался посмолить на крышу. А это было когда? Да всего лишь позавчера! Так что временны́е границы значительно сужаются.

– Смирись, – медленно сказала Кристина, пристально наплывая на меня серо-зелеными глазами (зеленого в них сейчас было больше). – Смотри фактам в лицо. Ты знаешь, что это произошло, причем совсем недавно. Этой вот ночью.

Несмотря на ее протесты, я тогда повторно открыл окно (перед этим сняв ту надпись на мобильник) и вылез наружу. Ветер хлопал темными крыльями, и ощущение было такое, что стоишь на парапете шаткой крепостной башни. Мои подозрения в целом подтверждались. Если вы легкий и шустрый – да к тому же сорвиголова, которому, извините, на все насрать, – то к пятачку моей курилки, если изловчиться, можно пробраться через соседние крыши. Встав на цыпочки возле карниза, я через хлипкое заграждение поглядел на соседнюю многоэтажку. Теоретически где-нибудь там, вон в том бетонном коробе, может быть спуск вниз до первого этажа. Однако плитка карниза была сейчас опасно мокрой и скользкой, так что продолжать свое расследование, тем более по такой темени, мне не хватило духу: я что, самоубийца?

И я влез обратно.

– Есть еще один вариант, – сказала Крис.

– Да, я знаю. Окно у нас было не заперто. И они могли туда выбраться из нашей квартиры. Но это рождает множество вопросов. Например, как они могли забраться сюда?

– У нас же позавчера работали наладчики. Возились, возились, а мне уже пора было на работу, и я дала им ключ, чтобы они потом заперли квартиру. Ключ они засунули под дверь, но, по идее, у них была возможность сделать запасной и…

– У Дека с Джезом? Не смеши людей! Если бы они полезли через крышу, мы бы уже давно прибежали на вой «Скорой», а на тротуаре увидели две вмятины размером с медведя.

– А может, они это сделали, пока ковырялись здесь. Мы бы до этих пор и не обнаружили.

– Но зачем? Мы им худо-бедно платим, они сидят у тебя в баре, и у обоих, насколько я это вижу, чувство юмора, как у жирафа.

– Хорошо. Тогда кто мог это сделать?

– Сама небось догадываешься. Не понимаю только, почему там написано «нас».

Живем мы с Кристиной скромно, уединенно. Врагов по городу мы, слава богу, понаделать себе не успели, а знакомых за пределами нашего и соседних ресторанов у нас считай что и нет. В доме и в подъезде мы с людьми почти не пересекаемся. У них своя жизнь и свое расписание (человеческое), у нас свое, шиворот-навыворот.

– А может, это был все-таки парень, – вслух подумала Кристина. – И там, на рынке, и после ты видел именно его. Может, за Кэтрин ходит не один человек, а несколько.

– Это бы, конечно, кое-что объясняло. Но в таком случае с кем мы вообще имеем дело?

– Вот тут ты меня припер. На этот вопрос, наверное, только Кэтрин и ответит.

Я задумался:

– Может статься, что и нет. Женщина, если чувствует за собой слежку, скорее всего, заподозрит в ней мужчину. Помнишь, как Кэтрин удивилась, когда мы сказали, что видели девушку? Я, между прочим, уверен, что это был тот же человек, которого я видел тем вечером на рынке. Рост, одежда – все один в один. Я только лица тогда не различил, а потому Кэтрин своим предположением сбила меня с толку.

– Это ладно, – кивнула Кристина. – Но ведь здесь еще и вот что. Тот неизвестный человек – один он или их там несколько – не только понимает, что мы его пасем, но еще и в курсе насчет нашего места жительства. Получается, или за тобой ночью кто-то шел, или…

– Или он-она-они дежурили накануне вечером у дома Кэтрин и проследили, как мы с тобой шли оттуда до ресторана.

– Что было, в общем-то, несложно сделать. Мы ж голосили на всю округу!

– Припоминаю. Но тогда получается, они перед тем, как проводить одного из нас до дома, несколько часов топтались в ожидании?

– Это преследователь, Джон. Точно тебе говорю. Они обычно такой херью славятся.

А что, может быть… Я мысленно прокрутил свою давешнюю прогулку домой в гордом одиночестве. Какой-либо слежки я за собой не чувствовал, хотя надо учитывать: я тогда был на взводе, да еще и выходка Лидии отвлекла мое внимание. Словом, нет: будь за мной какой-то «хвост», я бы его заметил. А значит, они после моего ухода, вероятно, дождались Кристину и тайком пошли за ней. Идти здесь недалеко, а Крис – я знал – способна постоять за себя, иначе бы я ни за что не допустил, чтобы она шла домой одна, и неважно, как сильно мы с ней повздорили.

И тем не менее…

Окно я запер, и мы возвратились в спальню. Не помню, кто из нас заснул первым, но мы оба довольно долго лежали, прислушиваясь к звукам на крыше.

Сейчас мы быстрым шагом шли в сторону Челси, двигаясь вспять по траектории, проделанной вчера от дома Кэтрин. В этот раз, несмотря на холод и облачность, идти было вполне себе ничего, хотя напряжение и сейчас давало себя знать.

– Я кое-что для себя усек, – пояснял я, когда мы с Кристиной спешили по Четырнадцатой улице. – Те два происшествия, которые сперва я один, а затем мы с тобой отслеживали по городу, происходили в совершенно разных местах – на Вестсайдском рынке и возле школы для девочек – в разное время и в разные дни недели. Был это один и тот же человек или нет, сказать сложно. Но есть одна константа, которую мне не мешало заметить сразу же.

– То, как они были одеты?

– Это, в общем-то, тоже, но в обоих случаях еще не показатель, что там действовало одно и то же лицо. Я сейчас знаешь о чем? О том, что я всякий раз терял его, ее или их в одном и том же месте. Где-то на протяженности Шестнадцатой улицы.

– Тоже мне улика, – погрустнела Кристина.

– Это все, что у нас есть, – сказал я. – И теперь это наша проблема, а не Кэтрин. Нынче ночью кто-то был у нашего окна. И я этого так оставить не могу. Надо что-то делать.

На Шестнадцатую мы прибыли без всякого плана. Туда прошли по северной стороне, обратно – по южной. Дома. Машины. Церковь. Деревья. Середина дня, вокруг никого. В средней части улицы мы остановились и постояли минут десять. По проезжей части проехала машина с женщиной и ребенком и скрылась на том конце. Крис начинала зябко поеживаться, ну и брюзжать, само собой.

– Если я от волнения лишусь чувств, оставь меня там, где я грохнусь.

– Да? А кто у нас говорил: давай откроем сыскное агентство? Я, когда был юристом, работал с частными детективами – так у них вся жизнь таким образом проходит. Идут непонятно куда и ждут невесть чего. Часами, между прочим.

– Потому-то у них и жизнь псу под хвост. А улочка-то, Джон, еще та. Еще немного поошиваемся, и кто-нибудь точно вызовет копов.

– А у тебя есть еще какие-то идеи?

– Пойти домой. Принять на грудь. Полететь на Гавайи. Да мало ли еще можно привести глаголов, обозначающих действие в прямом, а не метафорическом смысле.

Я обернулся на звук открываемой двери – с максимально нейтральным видом, чтобы какой-нибудь зоркий сокол из местных не решил невзначай, что мы облюбовываем его дом. Между тем на той стороне улицы, метрах в тридцати, была теперь открыта правая дверь в церковь. Там, разговаривая с кем-то внутри, стоял человек, которого я увидел и запомнил по событиям вчерашнего дня.

– О! Священник, – сказал я.

Кристина открыто показывала, что у нее это душевного трепета не вызывает.

Через минуту тот человек закрыл дверь, просеменил по ступеням вниз и, выйдя за ограду, проворным шагом куда-то направился.

Я кивком указал на него своей спутнице.

– Мы что, – недопоняла она, – собираемся за тем вон парнем?

– Не мы, а ты, – уточнил я.

– То есть как?

– А так. Я с ним вчера перемолвился. Он меня узнает. А ты скажешь мне потом, куда он пошел.

– Джон. Так он же, ети его, церковник!

– Он стоял здесь, когда мы потеряли ту девицу.

Кристина неохотно засобиралась вдогонку.

– А ты что будешь делать? – спросила она.

– Пока точно не знаю.

Моя подруга страдальчески завела глаза, но все-таки пошла вверх по улице, наращивая темп, чтобы не упустить постепенно исчезающую спину священника.

Я же тронулся обратно, по пути оглядывая церковь. В своей центральной части она составляла три этажа, а в ширину тянулась вровень с двумя домами, расположенными вдоль улицы. Снизу здание опоясывали небольшие, закопченные городским смогом темные оконца: здесь, по всей видимости, располагалась канцелярия или хранилище. Пристальные синие окна двух верхних этажей были крупнее и смотрели наружу словно с прищуром. Впечатление было такое, будто храм спроектирован не более чем транспортиром и линейкой и призван скорее противостоять внешним воздействиям, чем вселять дух благодати. С обеих сторон на уровень второго этажа к церкви вели лестницы, увенчанные деревянными дверями. Все смотрелось сугубо функционально.

Чувствуя себя непрошеным гостем, я прошел через ворота к правой лестнице и постучал в массивную тяжелую дверь. Никто не отозвался, и я постучал снова, на этот раз специальным кованным медью молотком.

Минуту спустя я повернул ручку и толкнул дверь. Она поддалась, приоткрыв недлинный опрятный коридор с деревянным полом, белыми стенами и гардеробной слева. В дальнем конце коридора находилась еще одна дверь.

– Здравствуйте? – позвал я, заглянув в храм.

Я ступил внутрь и, еще раз безадресно поздоровавшись, отворил вторую дверь. Взгляду открылось большое помещение, которое сужалось кверху, к вытянутой крыше с обнаженными стропилами. На стенах, покрытых деревянными панелями, тут и там висели торжественно-мрачные полотна. Стояла готическая полутьма без намека на богатство. Суровая обитель веры, не заигрывающая со своей паствой никчемной претенциозностью… Ряды пошарпанных стульев были выстроены лицом к еще одному стулу, стоящему перед ними, как полководец перед строем. За ним располагался аскетичный алтарь под сенью простого металлического креста. Сбоку скромно виднелось пианино.

Повернувшись, я оказался перед стеной, противоположной улице. Там висела доска объявлений с пришпиленными бумажками. Три больших стрельчатых окна, а выше пять поменьше. Внутри было видно, что стекла в них разных цветовых оттенков, приглушенных: синеватый, зеленоватый, красноватый, лиловатый… Все они были защищены от уличного вандализма мелкой плотно прилегающей проволочной сеткой. Буйство красок и света получалось довольно условным, в зависимости от того, кого и как восславлять.

У меня зазвонил мобильник: Кристина.

– Ты где? – спросил я вполголоса.

– Иду обратно по Пятнадцатой. Он заходил в гастроном. Вышел с бутылкой воды. Это, наверно, ужас как важно? Может, заснять на мою шпионскую камеру?

– Крис…

– Да ладно, ладно…

Она прервала связь. Я вышел по проходу между рядами стульев на середину помещения. Отсюда стала видна неброская узкая дверь за алтарем, такого же цвета, что и стена. Скорее всего, она ведет на нижний этаж. Может, выяснить точнее? Хотя это уже слегка чересчур, особенно с учетом того, что в помещении есть кто-то еще. А также… У меня нет четких аргументов ни за, ни против основных религиозных конфессий, однако их структуры своим весом несколько давят на психику. Если ты в церкви один, тебя могут заставить почувствовать, что твое присутствие здесь не к месту. Церковные двери, может, открыты и всегда, но только для своих прихожан и отправлений их культа. Сам я не набожен и сюда зашел не в надежде обрести Бога или хотя бы самого себя. Я видел (или мне так показалось), что священник на выходе приостановился обменяться с кем-то парой фраз. И тот, кому они адресовались, должно быть, все еще находится здесь. Так что если они сейчас вдвоем явятся и спросят, чего мне здесь надо, я не найду, что ответить.

В тот момент, когда я вынул мобильник для звонка Кристине, чтобы она возвращалась, телефон сам зажужжал у меня в ладони. Опять она.

– О’кей, – сказал я в трубку. – Ты права, уходим. Все это напрасная тра…

– Дуй сюда! – стиснуто выдохнула Крис. – На Юнион-сквер.

– Зачем?

Судя по тряскому задыхающемуся голосу, моя подруга сейчас бежала.

– Сюда, Джон! Быстро.

Глава 21

Своих координат Крис не указала, и я спустился на пару кварталов вниз, к югу, откуда вход на Юнион-сквер был самым логичным: по брусчатке Четырнадцатой улицы.

Перебежав через дорогу, я огляделся: Кристины нигде не было. Пришлось позвонить ей на сотовый. Она схватила трубку сразу же – я даже не успел ничего сказать.

– Ты где? – выпалила моя девушка.

– В нижней части, – запыхавшимся голосом ответил я. – А ты-то где? У тебя все нормально?

– Оглядись.

Я посмотрел по сторонам:

– Священника не вижу, если ты об этом. Тебя, кстати, тоже.

– Ладно. Жди там.

Не прошло и минуты, как Крис показалась на центральной аллее. Она шла быстрым шагом.

– Уф-ф!.. – выдохнул я. – Ты меня напугала!

Кристина туманно улыбнулась:

– Я-то в порядке. Просто… А ну, пойдем со мной!

И она повела меня по аллее куда-то в сердцевину сквера. Там у пересечения двух главных аллей Кристина остановилась.

– Стой здесь, – велела моя спутница. – Только тихо.

Она чутко огляделась, вслед за чем опять повернулась ко мне:

– Ты улавливаешь?

Мимо прошел какой-то отец, за палец которого держался ковыляющий двухлетка, – один не спеша выгуливал другого. В отдалении тусовалась гомонливая стайка каких-то молодых людей, судя по виду, студентов. По другую сторону на скамейке чопорно сидела пара в деловых костюмах. И вместе с тем здесь чувствовалось что-то еще. Нечто подобное я, кстати, недавно испытывал в той церкви. Ощущение стороннего присутствия, призрачно населенных пространств, которые нельзя назвать пустотами. В нашу сторону, потешаясь, судя по всему, над путеводителем, брели две смешливые японки. Как из ниоткуда возник какой-то бегун и пропыхтел мимо, пахну́в жарким запахом кожи и оставив за собой шлейф самодовольства. Слышался шелест транспорта и невнятное журчание голосов, но как будто далеко-далеко, словно их от меня отделяла преграда.

– Улавливаю что-то, – проговорил я. – Но что именно, не пойму.

– Церковника я потеряла на другой стороне Бродвея, – сказала мне Кристина. – Решила на всякий случай поглядеть здесь, а…

Я кивнул, не желая развеивать атмосферу.

– Попробуй вон там, – Крис кивнула на аллею. – Я начала это ощущать в том месте.

Я пошел в указанном направлении, чувствуя в себе раздрай со своими ощущениями: то ли верить им, то ли нет.

– Тихо, – шикнула вдруг моя подруга. – Глянь.

Она цепко смотрела на один из травянистых участков, большой сорокаметровый пятак возле Парк-авеню.

На его краю стоял тот священник. Он был занят разговором с женщиной, по виду ну просто очень похожей на ту, которую мы потеряли во время слежки за Кэтрин.

– Это она, – жарко шепнула Кристина. – Боже мой, ты был прав! Это ведь та самая женщина?

– Все может быть. Попробуй-ка подойти к ним ближе.

Моя подруга проворно и тихо пошла по дорожке. Я тронулся следом в том же направлении, стараясь держаться вне поля зрения священника.

Минуту спустя Кристина вынула руку из кармана и украдкой сделала жест: большой палец кверху, рука вытянута вдоль бока. Я это истолковал как то, что женщина рядом со священником и в самом деле была той самой особой. Что бы это значило? И зачем она сейчас здесь, разговаривает в парке со служителем церкви?

У следующего пересечения Крис замедлила шаг, давая мне возможность себя нагнать.

– Это точно та женщина, – прошептала она.

Я пригляделся как следует. Рослая брюнетка. Угольно-черный плащ с высоким воротником, снизу и на рукавах отороченный черным шелком. На свету он смотрелся несколько поношенным. Под плащом – платье тускловато-красного бархата, с кремовой оторочкой возле шеи.

Слегка особняком недалеко от нее и священника стояли еще двое. Вернее, стоял один – неброской внешности шатен лет тридцати, и о чем-то говорил со своим собеседником в джинсах и белой рубашке, который вел себя несколько странно: при разговоре нарезал медленные круги. Из них двоих он был заметней – выше ростом, симпатичней, – но тот, первый, почему-то казался более… достоверным, что ли.

Я перевел с них взгляд на священника и удивленно понял, что то же самое можно сказать и про него. Был он, как говорится, без особых примет: лет под сорок, благообразен. В целом внешность вполне заурядная. В то время как его собеседница была грациозна и очень привлекательна. Но, как ни странно, взгляд непроизвольно останавливался именно на нем. Я намеренно попытался сосредоточиться на девушке, но опять же мой взгляд соскользнул на священнослужителя.

И вот они уже не разговаривают, а быстрым шагом расходятся.

– Бл-лин! – заметалась Кристина. – Что теперь?

– Давай за ней!

Подруга с нервным кивком припустила вверх по центральной аллее. Я хотел было двинуть за священником, но решил пока задержаться: во-первых, я знал, куда он может направиться и, уж во всяком случае, где его можно найти. Поэтому я вместо этого вдумчиво оглядел сквер.

Вокруг ничего не было, только трава и деревья.

Я все еще стоял на месте, когда зажужжал мобильник.

– Я ее потеряла, – сообщила Крис.

– Во как! Уже?

– Сразу. Ты уж прости. Или из меня сыщик как из дерьма пуля, или эта бабенка в самом деле умеет соскакивать с подножки!

– Ты думаешь, она почуяла, что ты у нее на хвосте?

– Даже ума не приложу. А ты все еще пасешь церковника?

– Нет. Стою в парке.

– И зачем?

– Не знаю.

Мы встретились у стыка двух главных аллей и сели на скамейку. Полчаса прошли в пустом ожидании: никто больше не объявлялся. А затем все как-то рассосалось и ощущение скрытного присутствия сошло на нет. Вокруг опять был просто сквер, только стало еще холоднее, к тому же начало понемногу смеркаться.

– Пойдем-ка обратно, – первой не выдержала Кристина. – А то мне через час надо быть на работе. Да и тебе.

– Точно, – согласился я, а сам уже прикидывал, не воспользоваться ли мне часами, наработанными на подменах Пауло. Пускай он теперь подежурит на раздаче, а я использую вечерок, чтобы кое с кем переговорить.

Перед тем как перейти через Четырнадцатую и отправиться в обратный путь на Ист-Виллидж, где находился наш ресторан, мы, не сговариваясь, обернулись на Юнион-сквер.

Никого, хоть шаром покати.