Текст книги "Хищник"

– Пойдешь с нами?

Руди смерил взглядом толстенную полотняную сумку с логотипом банка и с кислым видом покачал головой.

– Как-нибудь в другой раз, – сказал он и отчалил.

– А нам можно к вам присоединиться? – послышался голос за спиной у Дункана. Говорил Эрик Эстли – американец, который сидел с Крисом. Рядом с ним стоял невысокий темноволосый парень с голубоватой тенью щетины на подбородке. Эрик представил его как Алекса Леброна.

– Разумеется, – сказал Дункан. – Вы знаете поблизости приличное место, где можно посидеть?

– Есть один бар, – сказал Алекс. – Пойдемте, мы вам покажем.

Во главе с Алексом они гурьбой направились к лифту. У стены стояла Ленка – высокая, одинокая и неприступная.

Дункан заколебался.

– Это... Пивка хлебнуть не желаете, мэм? – сказал он, намеренно перебарщивая со своим шотландским акцентом.

– Извините?

– Не хотите ли пойти с нами выпить? – спросил он уже нормальным голосом, дружелюбно ей улыбаясь.

Ленка ответила ему улыбкой.

– Почему бы и нет? – сказала она, подхватывая на плечо свою сумку. – Пошли.

* * *

– Послушайте, вы верите тому, что кого-то из нас могут отчислить? – осведомился Дункан, обращаясь к маленькой компании, собравшейся за круглым столиком, заставленным стаканами с пивом. Все они с энтузиазмом обсуждали события прошедшего дня. – Вряд ли этот тип серьезно говорил, вы как думаете?

– А вот я как раз думаю, что отчислить могут, – сказал Крис.

– Но мы же так вкалывали, чтобы попасть на эти курсы. Глупо было бы отчислять таких людей, как мы, – заметил Дункан.

– Да ладно тебе волноваться раньше времени. Не отчислят. Будь спокоен, – сказал Йен, прикуривая сигарету. – Сейчас в банках как раз происходит смена поколений, так что с нами все будет о'кей.

– С тобой – может быть. А я вот в себе не уверен.

Йен пожал плечами. Все эти разговоры о возможном отчислении не слишком его беспокоили. Йен относился к сливкам общества и не сомневался, что его влиятельные родственники так или иначе о нем позаботятся. Он был темноволос, отлично сложен и удивительно хорош собой. Одевался он куда лучше Криса и Дункана, а его уверенные манеры полностью соответствовали избранному им поприщу банкира. Единственное, что портило его почти идеальный имидж, – это дурная привычка грызть ногти.

– Можно угоститься? – спросила Ленка, ткнув пальцем в пачку сигарет, принадлежавшую Йену.

– Разумеется. Извините, что не догадался предложить. – Йен протянул сигареты Ленке и щелкнул зажигалкой. – Может быть, кто-нибудь еще хочет закурить?

Алекс тоже взял сигарету и прикурил.

– Почему у вас нигде нельзя курить? Это же насилие над личностью, типичное варварство, – сказала Ленка. – Прямо не знаю, как я смогу высидеть день без сигареты.

На курсах и в банке «Блумфилд Вайс» неукоснительно проводилась политика воздержания от курения. Правда, кое-кто из крупных чиновников пока еще позволял себе подымить сигарой на этаже, но поговаривали, что и это скоро пресекут.

– Действительно, – поддержал Ленку Йен. – Почему человек не имеет права покурить, когда захочет? Огнестрельное оружие, к примеру, у вас гражданам продают, а вот с сигаретами борются.

– Мы тоже раньше дымили, где и как хотели, – сказал Алекс. – Но правительство постепенно лишает нас этого права. Поэтому нужно избрать курящего президента. Ты, Эрик, как думаешь? – Указав на Эрика, Алекс добавил: – Он у нас политический активист. Принимал участие в избирательной кампании Буша.

– Спасибо за комплимент, Алекс, – сказал Эрик. – Я и вправду принимал участие в избирательной кампании Буша, когда учился в колледже. Все больше языком работал – конверты заклеивал.

– Преуменьшает свои заслуги. Он тогда важная птица был, – сказал Алекс. – Джордж постоянно ему звонил – все спрашивал, что делать с Саддамом Хусейном.

Эрик закатил глаза к потолку.

Из этих двух парней вышла презабавная парочка. Эрик был высокий, плечистый, с прямоугольной челюстью боксера и короткой, аккуратной стрижкой. Когда он улыбался, то демонстрировал полоску безупречно белых и ровных зубов. Алекс был ниже приятеля на целых шесть дюймов, несколько полноват и имел темные кудрявые волосы. На щеках у него вечно проступала щетина, а карие глаза с нависавшими над ними густыми бровями светились умом и юмором. Крису они понравились – оба.

– Что-то мне не слишком приглянулся профессор Валдерн, – произнес между тем Дункан, возвращая беседу к теме курсов, которая его волновала.

– Мне тоже, – сказал Крис. Профессор Валдерн был человечком маленького роста с седеющей бородкой и блестящими пронзительными глазами. Ему, казалось, доставляло особенное удовольствие распространяться о том, как много он задает и как строго спрашивает. Крис уяснил для себя, что профессор будет заниматься с ними проблемами математической постановки и моделирования всех видов учета.

– Он же математик. Ему положено быть строгим, – заметил Эрик. – Правда, говорят, что своими придирками он способен довести взрослого человека до слез.

– Готов в это поверить, – сказал Дункан, повернувшись к Эрику и Алексу. – Но неужели он и впрямь такой крутой или, может, только пугает?

– Похоже, что вправду, – сказал Эрик. – Дело в том, что Калхаун стал директором курсов всего шесть месяцев назад и, видимо, решил их перестроить и еще больше ужесточить требования. Он, если хотите, сторонник теории естественного отбора Дарвина. Хочет отсеять неудачников еще до того, как они приступят к работе. Свои предложения по этому поводу он уже изложил начальству, и оно с ним согласилось. Так что мы первые попадаем под программу ужесточения. Калхаун будет ставить свои опыты на нас.

– Я бы на вашем месте по этому поводу особенно не трясся, а положился на свои деловые связи, – сказал Алекс. – Если есть вице-президент банка, который готов после курсов принять вас на работу, ничего этот Калхаун с вами не сделает.

– А у тебя есть знакомые вице-президенты? – поинтересовался Дункан.

– Я проработал шесть месяцев в конторе, которая занималась выдачей займов под заклад недвижимости, – ответил Алекс. – Там я понравился, так что будущность моя обеспечена.

Слова Алекса заставили Дункана разволноваться еще больше.

– А у тебя? – спросил он у Эрика.

– Честно говоря, я не имею ни малейшего представления, где осяду после курсов, – сказал Эрик. – Но, как говорится, время покажет.

– По-моему, ты можешь устроиться куда угодно, – подбодрил приятеля Алекс. – Уверен, ты понравишься.

Эрик пожал плечами:

– Сначала, между прочим, надо еще курсы окончить. Дункана все эти разговоры совсем не радовали.

– У меня такое ощущение, что в Лондоне всем на меня наплевать. Никому-то я там не интересен.

Это чувство Крису было знакомо. Ему вообще казалось, что в Лондоне их троицу не больно жалуют. Во всяком случае, их отправили в Нью-Йорк позже всех – когда шестеро их коллег уже оканчивали курсы при «Блумфилд Вайсе».

– Слушайте, парни, – вмешался в разговор Йен. – Хватит вам паниковать. Мне кажется, эти типы из «Блумфилд Вайса» только этого от нас и ждут. Они питаются нашими страхами, как вампиры – кровью. По мне, раз уж нас послали сюда за счет банка на пять месяцев, надо этим воспользоваться и оттянуться по полной программе.

– Вот за это я выпью, – сказала Ленка, отсалютовав обществу своим почти пустым уже стаканом. – Ваше здоровье!

Вся маленькая компания дружно чокнулась с ней.

– Дункан! Знаешь, как тебе следует поступить, если дела у тебя пойдут плохо? – спросила Ленка.

– Как?

– Прийти в этот бар и выпить с друзьями пива. Так, во всяком случае, поступают у нас в Чехии. И это, надо сказать, помогает.

Дункан ухмыльнулся и осушил свой стакан.

– Ты меня убедила. Кстати, давайте закажем еще пива. – Он перегнулся через стол и резко схватил за руку пробегавшего мимо официанта. Тот выругался сквозь зубы, но заказ все же принял.

– Ты, значит, из Чехословакии? – спросил Крис. – Честно говоря, я не знал, что у «Блумфилд Вайса» есть офис в Праге.

– Да, я чешка, но работаю в Нью-Йорке. Теперь, когда «железный занавес» рухнул, здешние инвестиционные банки стали привлекать к работе сотрудников из Восточной Европы – интересуются, как вести там бизнес. Обещают за работу в Восточной Европе платить большие деньги. Между прочим, я специалист не по финансам, а по английской поэзии, но начальству я об этом не сообщала. – Ленка говорила по-английски свободно, но с сильным акцентом.

– Ты занималась английским языком и литературой? – осведомился Алекс.

– Я изучала английский и русский в Пражском университете, а аспирантуру окончила в Йельском университете. Потом, однако, я пришла к выводу, что структурная лингвистика не совсем то, о чем я мечтала, и решила сменить поле деятельности. В «Блумфилд Вайс» я поступила всего две недели назад.

– Стало быть, у тебя нет никакого экономического образования? – с удивлением посмотрел на нее Алекс.

– Сильно сомневаюсь, что тот курс по экономике, который раньше преподавали в Чехии, мог произвести впечатление на представителей «Блумфилд Вайса». Но я проштудировала парочку американских учебников по экономике и полагаю, что этого мне вполне хватит. – Тут она повернулась к Крису. – А ты кто такой? Шипеорский – из Польши, наверное?

Крис улыбнулся, когда она с легкостью выговорила его сложную для произношения фамилию.

– Нет, – сказал он. – Хотя мои родители действительно приехали из Польши. Но сам я родился на севере Англии, в Галифаксе, и в Польше был только один раз. Поэтому по-польски я говорю с йоркширским акцентом.

– Пши-пши-перски, – с ухмылкой переврал его фамилию Дункан.

Крис стянул рот в нитку. Шутки по поводу его фамилии или акцента давно уже перестали его забавлять.

– Вот это да! Ну и имечко! – воскликнул Алекс. – Даже и не знаю, смогу ли я его повторить. – Позвольте, как же оно звучит... Жжзипски? Это круто! Даже по американским стандартам.

Крис не стал его поправлять.

– Согласен. Фамилия у меня непростая. В свое время я даже собирался сменить ее на Смит или что-нибудь в этом роде, но оказалось, что сделать это тоже очень непросто.

– Вот для таких случаев у нас в Штатах и существует эмиграционное бюро, – хмыкнул Алекс. – Там из твоей фамилии выбросили бы парочку "ж" и "з", а гласных, наоборот, добавили бы. Вышла бы такая американская фамилия, что любо-дорого!

Когда Крис в университете заполнял официальные бумаги, ему всякий раз приходилось выводить свою фамилию как минимум дважды. Это настолько его достало, что он и впрямь начал собирать документы, чтобы подать прошение на изменение фамилии. Но как только он вписал в бланк придуманную им фамилию Шиптон, то вспомнил о своем отце, которого звали Шипеорский и от которого у него на память ничего, кроме фамилии, не осталось. Короче говоря, Крис это дело оставил. Тем более что переделать его польское имя Кшиштоф в Криса не составило никакого труда.

– Что это за тип – Руди Мосс? – обратился между тем с вопросом к американцам Дункан. – Вы помните, с каким видом сн на меня посмотрел, когда я предложил ему выпить? Можно подумать, я заявил ему, что у него сестра – лесбиянка.

– Жопа – вот он кто, – сказал Алекс. – Такие типы на любых курсах по усовершенствованию встречаются. Но этот – дерьмо то еще. Держись от него подальше.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Дункан.

– Мы с ним и ему подобными полгода проработали, – объяснил Алекс. – Есть такие засранцы, которые полагают, что если лизать начальству задницу, то оно обеспечит им в будущем уютное местечко. Но они не просто лижут – они соревнуются в том, кто сделает это лучше. Наш Руди – крупный специалист по этой части.

Дункан поморщился.

– Ничего не поделаешь. У нас в банке чрезвычайно развит дух соревновательности, – вступил в разговор Эрик. – Считается, что здесь мы все должны конкурировать между собой и топтать друг друга, чтобы обеспечить себе более высокий балл и лучшее трудоустройство после окончания курсов. Так вот, парни вроде Руди Мосса воспринимают это вполне серьезно.

– Но вы-то, надеюсь, нет? – сказал Крис.

– Я по характеру человек команды. Предпочитаю работать со своими партнерами заодно, а не подсиживать их.

– Что в таком случае ты делаешь в «Блумфилд Вайсе»? – спросил Йен.

Эрик улыбнулся и пожат плечами:

– Калхаун прав. «Блумфилд Вайс» – лучший инвестиционный банк на Уолл-стрит, а я хочу быть с лучшими. Другое дело – курсы. У меня к ним особенное отношение.

Все с торжественным видом кивнули в знак того, что принимают точку зрения Эрика. Один Алекс расхохотался:

– Знаем мы это твое отношение! Оно означает возвращаться в три часа ночи в стельку пьяным, а потом валяться до полудня в постели.

– Мне нравится такой подход к жизни! – с энтузиазмом воскликнула Ленка.

Эрик расплылся в улыбке:

– Эй! Не забывайте, что говорите о будущем банкире, мисс.

Дункан одним глотком прикончил свое пиво.

– По-моему, нам пора по домам, ребята. В противном случае мы вряд ли успеем приготовить задание, которое нам дали.

Покинув заведение, они спустились в метро и разъехались кто куда. Крис, Йен и Дункан направились в Верхний Ист-Сайд, где они втроем снимали квартиру. На этот раз Дункан вел себя в вагоне спокойно и старался пассажиров не задевать. Большую часть времени, что они провели в дороге, он вспоминал Ленкины прелести, которые произвели на него неизгладимое впечатление. Крис разделял восторги Дункана, но был полон решимости сохранить верность Тамаре – подруге, дожидавшейся его в Лондоне. По этой причине волочиться за красавицей Ленкой он не собирался.

* * *

Холодный ночной воздух обдувал Крису голову, помогая освободиться от тех фантасмагорических финансовых проектов, которые он выстраивал у себя в мозгу в течение последних трех часов. Стоял конец марта, и весне давно уже пришла пора вступить в свои права, но в воздухе по-прежнему чувствовалось леденящее дыхание зимы. Крис поднял воротник старой кожаной куртки и медленно побрел в сторону Пятой авеню и Центрального парка. По обеим сторонам улицы зазывно светились мраморные фойе дорогих гостиниц и ресторанов, где с важным видом прогуливались одетые в ливреи швейцары.

Работы было столько, что Крис не имел представления, как справиться со всем, что на него навалилось. Пришлось сдувать пыль с учебников математики, о которой он благополучно забыл с тех пор, как окончил колледж. Впрочем, этого оказалось недостаточно. Перебирая в памяти термины современного бухучета и математические формулы, он с ужасом признавался себе, что ни черта во всем этом не смыслит.

Крис старался не принимать участия в панических разговорах, которые заводил Дункан по поводу программы обучения, хотя и осознавал, что его тревожат те же самые страхи. Он старался брать пример с Йена, демонстрировавшего непоколебимую уверенность в своих силах, а уверенность, пусть даже внешняя, как знал по опыту Крис, для финансиста первое дело. Если ты чего-то не знаешь, делай вид, что разбираешься в своем предмете до тонкостей, тогда и окружающие в это поверят.

Конечно, преподавателей так просто не проведешь. Профессора Валдерна, к примеру. Или Калхауна, который грозился в самом скором времени устроить им всем экзамен. В сущности, Дункан прав. Будет невыносимо стыдно, если после всех трудов и испытаний, которые выпали на их долю, кого-то из них с этих проклятых курсов отчислят.

Чтобы попасть в Нью-Йорк, Крис работал как каторжный. Сколько он себя помнил, он всегда много работал – еще со школьной скамьи. Тони Хэррис, его школьный учитель, настоятельно советовал ему заняться историей, и Крис по его рекомендации подал заявление в Оксфорд, хотя историей никогда особенно не интересовался. Ко всеобщему удивлению, польский мальчик с йоркширским акцентом в колледж все-таки поступил, и его мать была на седьмом небе от счастья. Говорила, что у него мозги отца. Крис в этом сомневался, но чувствовал, что его отец, если бы был жив и узнал об успехах сына, тоже гордился бы им вместе с матерью.

Потом был Оксфорд, а после него начались поиски работы. Гуманитарии его профиля нигде не требовались. И тогда Крис решил сменить сферу деятельности и разослал свои резюме во все банки, какие только знал. Большей частью ему отказывали даже в собеседовании, и в такие минуты Крис винил в своих неудачах отца, наградившего его неудобоваримой фамилией Шипеорский, хотя беда была лишь в том, что у него не было в мире финансов никаких связей – в отличие от того же Йена Дарвента.

Когда Крис совсем уже отчаялся в успехе, его резюме неожиданно заинтересовало банк «Блумфилд Вайс». Состоялось собеседование, в результате которого выяснилось, что сотрудники банка выбрали его из числа многих кандидатов. Им понравилось, что он родом из английской глубинки – из Галифакса, понравилось его польское происхождение и даже экзотическая фамилия Шипеорский. Получив в одно прекрасное утро письмо с логотипом «Блумфилд Вайса», он сразу понял, что находится в конверте – приглашение на работу. Чем-то он приглянулся людям из «Блумфилд Вайса» и был несказанно этому рад, потому что только в этом банке ему по-настоящему хотелось работать.

И вот теперь он стал одним из шестидесяти везунчиков, которых банк направил в Нью-Йорк для углубленного изучения экономики и финансов. Среди этой пестрой компании оказались Йен Дарвент, Эрик Эстли, Алекс Леброн и даже отвратительный Руди Мосс. И все эти шестьдесят молодых банковских служащих знали, что пятнадцать человек будут отчислены с курсов. Одним из них вполне мог оказаться Дункан, а другим – например, он, Крис.

Крис миновал Пятую авеню и вошел в Центральный парк. Гуляя по его сумрачным аллеям, он смотрел на яркие огни небоскребов Манхэттена и уговаривал себя вернуться домой и немного поспать. Завтра ему снова предстоял тяжелый день. Вздохнув, он еще раз напомнил себе, что в течение ближайших пяти месяцев ожидать послаблений от судьбы не приходится: нужно работать, и работать основательно. Крис не чувствовал уверенности в том, что сможет одолеть программу, но решил пока об этом помалкивать и приложить все силы для того, чтобы не оказаться в числе пятнадцати аутсайдеров, которых «Блумфилд Вайс» назначит к отчислению.

2

Учеба шла трудно. На курсах использовали так называемый метод отдельно взятого случая, который изначально был разработан на юридическом факультете Гарвардского университета, а потом получил более широкое распространение, в том числе и в сфере бизнеса. Суть его заключалась в следующем: вниманию стажеров предлагался вполне реальный случай, или «дело», иллюстрировавший ту или иную проблему деятельности инвестиционных банков. Профессор выбирал из числа присутствующих «жертву» и задавал ей все мыслимые и немыслимые вопросы относительно разбираемого дела, после чего предлагал подключиться к этой процедуре остальным слушателям. В принципе этот метод был неплох, если «жертва» досконально знала проблему, но если в познаниях у студента имелись пробелы, урок превращался в настоящее избиение и унижение одного человека всем коллективом.

Трудность заключалась в том, что вопросы к этому заданию давали за день до разбора «дела», а только для того, чтобы понять его суть, требовалось поднять и просмотреть целые горы литературы. После того как обсуждение заканчивалось, преподаватель сразу же, не давая слушателям передышки, переходил к новому «делу» – и так без конца. Считалось, что стажеры должны каждый день усваивать какую-нибудь одну важную истину или концепцию.

Профессор Валдерн вел сразу два курса: математический учет и рынок капиталов. Как выяснилось, это были два важнейших предмета. Понимание того, что такое математический учет или «математика долгов», как называл свой предмет профессор Валдерн, считалось обязательным для человека, который занимается перепродажей акций и кредитных обязательств предприятий. Валдерн был хорошим преподавателем и умел пробудить интерес даже к самым сухим и скучным сторонам финансового дела.

Но это не мешало ему быть порядочной скотиной. Дункан с самого начала предсказывал, что они с ним еще нахлебаются, и не ошибся. Его предсказание сбылось уже на третий день занятий. За вечер до этого Дункан просидел несколько часов, изучая материалы очередного «дела». В задании спрашивалось, что выгоднее для авиакомпании, решившей сделать заем: выпускать кредитные обязательства со стабильным курсом или с плавающим? Дункан с этими кредитными обязательствами так и не разобрался, поэтому, когда профессор Валдерн его вызвал, он начал пространно излагать суть задания в наивной попытке затянуть время. Профессор Валдерн почуял запах крови и насел на шотландца. Он потратил двадцать минут, чтобы доказать Дункану, а потом и всей аудитории, что шотландец ни черта не смыслит в ценных бумагах с фиксированным курсом. Нечего и говорить, что Дункан был раздавлен. К тому же некоторые стажеры, в частности Мосс, принялись над ним подсмеиваться. Крис был в ярости. Он попытался переключить внимание Валдерна на себя, но тот не захотел так просто отпустить свою «жертву», и все попытки Криса выручить приятеля провалились.

Кстати, профессор Валдерн был не единственным строгим преподавателем на курсе. Маленькую Эбби Холлис, к примеру, называли «карманным Гитлером». Ее любимым занятием было до и после занятий шнырять среди стажеров, отпуская направо и налево исполненные желчью и сарказмом уничижительные замечания.

Неприязнь Ленки к Эбби Холлис переросла в презрение после одного случая.

Надо сказать, Ленка всегда отлично одевалась. Она презирала мешковатые платья, которые так любят американки, и предпочитала стильные платья, короткие юбки, облегающие блузки, кашемировые свитера и шелковые шарфики. Своей манерой одеваться она больше напоминала парижанку, нежели жительницу Нью-Йорка. Всем мужчинам на курсах ее манера одеваться нравилась, но многие женщины ей завидовали и выражали недоумение по поводу того, что ей удалось обзавестись таким роскошным гардеробом на зарплату стажера.

Как-то раз Ленка болтала с Крисом и Дунканом в холле у дверей аудитории. Из лифта вышла Эбби и направилась в их сторону. В тот день Ленка пришла на курсы в стильном брючном костюме неброского светло-серого цвета. Пожалуй, это был самый консервативный наряд в ее гардеробе.

– Ленка, на минутку, – сказала Эбби, подхватывая девушку под руку.

Потом, отведя Ленку в сторону, Эбби что-то негромко произнесла. Что именно, ни Крис, ни Дункан не слышали, зато они отлично расслышали ответ Ленки:

– Я ношу неподобающую одежду? Что вы хотите этим сказать?

Эбби покосилась на Криса и Дункана.

– Я считаю своим долгом напомнить в вашем присутствии стажеру Немечковой, что носить брюки в «Блумфилд Вайсе» не принято, – сказала она.

Ленка фыркнула:

– Но это же абсурд! Посмотрите на Криса и Дункана. Они носят брюки – как, кстати, и большинство стажеров, посещающих ваши курсы. К примеру, Сидни Сталь, наш председатель правления, тоже их носит. Почему же мне нельзя?

– Вы отлично понимаете, что я имею в виду, – заявила Эбби. Лицо у нее покраснело. – Я хотела сказать, что носить брюки не подобает женщине.

– Стало быть, мужчинам это позволено, а женщинам – нет? И чья же, позвольте узнать, эта идея? Готова поспорить, она принадлежит женщине.

– Я не знаю, кто автор этой идеи, – сказала Эбби. – Просто женщины в «Блумфилд Вайсе» брюк не носят – вот и все.

– Теперь будут носить! – отчеканила Ленка и, отвернувшись от Эбби, гордо ступая, вошла в аудиторию.

Во время перерыва Ленка присоединилась к Крису и другим стажерам, столпившимся у кофейного автомата.

– Не доверяю я ей, – сказала она Крису. – Кстати, вы заметили ее костюмчик? И эту жуткую блузочку с рюшами? Вот что нужно запрещать!

– А знаешь ли ты, что в прошлом году она была на нашем месте? – спросил Алекс.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Была таким же стажером, как и мы, вот что. И по-видимому, не слишком хорошим. После завершения программы она так и не получила назначения в банк и заделалась координатором курсов. Ходит слушок, что таким образом она пытается добиться расположения Калхауна и с его помощью получить-таки заветное местечко.

– Господи!.. – простонал Дункан. – А если и со мной случится что-нибудь в этом роде? Я этого не перенесу.

Все разом замолчали, подумав о том, что безжалостная судьба, возможно, в эту самую минуту выносит свой окончательный приговор, решая, кто из них окончит курсы, а кто станет аутсайдером.

– Вообще-то, – произнес Алекс, – большинство стажеров курсы, конечно, окончат. У них есть необходимое образование и опыт работы. Хотя, должен признать, программа здесь действительно трудная.

– Это ты мне говоришь? – удивился Дункан.

– Нет, правда, с программой у них перебор, – сказал Крис, радуясь, что его затаенные мысли высказал другой человек. – Не успеваешь въехать в одну теорию, как на тебя сразу обрушивают две новые.

– Слушайте, парни! Может, нам собраться вместе и попытаться общими усилиями решить сегодняшнее задание? – сказал Алекс, мельком глянув на Эрика, который утвердительно кивнул.

– По мне, мысль неплохая, – быстро сказал Крис.

– Голосую «за» обеими руками, – сказал Дункан.

– Я тоже готов к вам присоединиться, – произнес Йен.

– А женщин, которые носят брюки, к вам пускают? – спросила Ленка.

– Далеко не всегда, – ухмыльнулся Алекс. – Но для тебя мы сделаем исключение.

Эрик и Алекс снимали квартиру в дальнем конце Вест-Сайда. Она была просторная, но находилась в крайне запущенном состоянии. Владелец оказался скрягой и не собирался тратиться на ремонт. Более всего, однако, гостей поразили стены апартаментов.

По стенам здесь были развешаны огромные полотна с изображением нефтеперегонных заводов в разрезе и процессов рафинирования нефти на разных стадиях. Яркий свет висевших под потолком галогеновых ламп, высвечивавший хитросплетения трубопроводов на полотнах, придавал жилищу американских стажеров вид небольшой художественной галереи с уклоном в сторону конструктивизма. Как ни странно, полотна комнату не портили, а придавали ей своеобразную привлекательность.

– Просто удивительно, – сказала Ленка. – Кто все это нарисовал?

– Я, – сказал Алекс.

– Ты? – удивленно протянула Ленка, глядя на Алекса. – Вот уж не подумала бы, что ты художник.

– После колледжа я два года занимался живописью. У меня была парочка персональных выставок, и я даже ухитрился продать на них несколько картин. Потом, правда, понял, что больших денег живописью не заработаешь, а жизнь в бедности меня не устраивает. Вот почему я оказался на курсах «Блумфилд Вайса».

– Стыдно быть таким меркантильным, – сказала Ленка.

Алекс пожал плечами:

– А разве все мы собрались на курсах не для того, чтобы научиться зарабатывать деньги? – В его голосе прозвучало раздражение. Определенно Ленка коснулась больной темы.

– Извини. Ты, наверное, прав. Но ответь, почему ты выбираешь для своей живописи такие странные сюжеты? Зачем писать нефтеперегонные заводы?

– Я родом из Нью-Джерси, – объяснил Алекс. – У нас там полно нефтеперегонных предприятий. Они волновали мое воображение с детства. Потом, когда я учился в колледже, я спросил себя: а почему бы все это не нарисовать? Со временем это превратилось прямо-таки в навязчивую идею.

– Картины у тебя просто загляденье, – сказала Ленка, прохаживаясь по комнате. – Это что, тоже Нью-Джерси?

Она остановилась перед полотном, на котором нефтяные вышки прямо из песка уходили вверх, к небу. Нефть горела, и пламя отбрасывало багровый отблеск на голубое небо пустыни. Сочетание созданных человеком металлических конструкций и нерукотворной мощи природы производило неизгладимое впечатление.

– Нет. Это промышленный центр Джубайл в Саудовской Аравии, – произнес Алекс. – Местным предпринимателям мое творчество очень понравилось, и я продал им все свои картины, за исключением этих.

– Неудивительно, – заметила Ленка.

– Я бы хотел, чтобы у меня их осталось больше.

– Наоборот, хорошо, что их осталось немного. А то я никак не могу отделаться от ощущения, что живу на нефтеперегонном заводе, – вставил словечко Эрик. – Не понимаю, почему нельзя рисовать, к примеру, подсолнухи?

– Буржуазный предрассудок, – пробурчал Алекс.

– А вот мне нравятся заводы, – заявил Дункан. – Скажи, пожалуйста, ты никогда не пытался нарисовать пивоварню?

– Пока нет, – сказал Алекс. – Но раз ты заговорил о пивоварне, тебе, похоже, захотелось пива?

– Я уже думал, что ты никогда меня об этом не спросишь.

Начиная с этого вечера шестерка стажеров несколько раз в неделю собиралась на квартире Алекса и Эрика и занималась. Довольно быстро они определили, у кого какие знания и способности. Эрик много знал и схватывал новую информацию на лету. Дункану процесс обучения давался с трудом. Алекс и Крис с грехом пополам усваивали новый материал, правда, Крису это стоило больших усилий, чем американцу. Йен держал себя так, словно понимал абсолютно все. Правду сказать, основные принципы он усваивал мгновенно. Но когда дело касалось скрупулезных исследований и вычислений, Йен был безнадежен. Ленка, похоже, не уступала в способностях Эрику, хотя у нее имелась тенденция слишком быстро делать выводы, которые иногда казались непродуманными. Таким вот образом они занимались, помогая друг другу, и неплохо в этом преуспели. Все, за исключением Дункана, которого профессор Валдерн на третий день обучения загнал в угол.

Алекс оказался не единственным стажером, которого можно было бы назвать случайным человеком в мире финансов. Кадровая политика «Блумфилд Вайса» отличалась своеобразием. Хотя на рынке рабочей силы было полно англосаксов с экономическим образованием, на курсах обучались выходцы из Индии, Африки и Японии. Возраст всех был примерно одинаковым – двадцать два – двадцать четыре года. Среди американцев были любитель азартных игр, женщина-дизайнер и профессиональный футболист – во время последней игры он получил серьезную травму и поэтому слегка прихрамывал. Среди иностранцев числились бывший подводник французских военно-морских сил, чрезвычайно хладнокровный японец, который постоянно носил темные очки и любил, чтобы его называли Тексом, и некий представитель Саудовской Аравии: тот, видимо, сразу понял, что программу ему не одолеть, и оттого совершенно ничего не делал. Была еще итальянка, которая неважно знала английский язык и тратила большую часть времени на то, чтобы понять, о чем говорят в аудитории. Кроме того, она уделяла много внимания своей трехлетней дочери.

Ко всем стажерам, вне зависимости от их происхождения и цвета кожи, относились одинаково – за исключением чернокожей американки Латаши Джеймс. Все профессора, включая Валдерна, относились к ней с подчеркнутым уважением, и это приводило Латашу в бешенство. Ей прочили важный пост в муниципальном финансовом отделе, предполагалось, что она будет обеспечивать связь между банком «Блумфилд Вайс» и афро-американскими деловыми кругами. Латаша тем не менее хотела, чтобы с ней обращались точно так же, как и с другими стажерами.