Текст книги "Как работает йога. Философия физического и духовного самосовершенствования"

Мы неверно понимаем окружающий мир

Вторая неделя июня

Я уже рассказывала вам о законе йоги и законе жизни, согласно которому, как только начинает происходить что-то важное и положительное, могущественные злые силы тоже приходят в движение и пытаются помешать силам добра. Возможно, это как-то связано с тем, что каналы начинают освобождаться и раскрываться. Может быть, дурные каналы сопротивляются, борясь за само свое существование.

Ночью того же дня, когда мы с капитаном впервые принялись вместе бороться с эгоизмом изнутри, ко мне в сарайчик, пока я спала, явился сержант.

Вечный зарычал, и я тут же проснулась. Ночь была поздняя, ветреная: приближались летние дожди. Но было уже почти полнолуние, поэтому я сразу же узнала фигуру сержанта. А исходивший от него запах вина, казалось, сразу наполнил всю комнату. Вечный был готов броситься на него, но я успела схватить конец короткой веревки, на которой всегда его держала из-за старухи-хозяйки.

– Не бойся, – сержант негромко рассмеялся. – Ничего страшного. Просто хотел поговорить и…

Он, слегка качаясь, постоял в дверях, а потом шагнул в комнату. В одной руке он держал глиняный кувшин, а другую вытянул, нащупывая путь в темноте. Урезонивать его было уже поздно.

Мы с Вечным прошли вместе через множество испытаний. У нас с ним был условный знак на случай опасности. На нашем с ним языке «бум!» означало «спасайся, кто может».

– Вечный! Бум! – завопила я, вскочив с постели. Сержант неловко бросился вперед, но я увернулась, опрокинув на него ткацкий станок, и кинулась к двери. Вечный проскочил между ног сержанта, волоча за собой веревку, и вот мы уже неслись в лунном свете прочь из деревни.

Пока мы бежали, в голове у меня мелькали мысли. Нам ни в коем случае нельзя было бежать в сторону тюрьмы и большой дороги – там было слишком много народу, да и рассвет был уже близко. Но бежать в открытое поле в противоположную сторону было так же опасно: я знала по опыту, что утром нас будет очень легко отыскать по следам.

И тут я вспомнила, как бабушка говаривала, что легче всего что-нибудь спрятать на самом видном месте. Поэтому, добежав до моста неподалеку от старухиного дома, мы с Вечным укрылись под ним. Мы будем здесь сидеть два или даже три дня – в том самом месте, откуда поутру начнутся поиски. А когда наши преследователи далеко уйдут по ложному следу, мы отыщем самую незаметную дорогу до Варанаси. Придется, конечно, бросить книгу и все мои записи. Я знала, что Катрин одобрила бы мое решение. Позже, когда мы доберемся до Учителя, я запишу все, что смогу вспомнить.

И мы стали ждать. Сначала мы прислушивались к каждому звуку, но потом нас сморил сон. Через некоторое время я решила, что сержант, наверное, уже отправился к себе домой, допил свой кувшин и завалился спать. Я заползла в самый дальний закуток под мостом и свернулась в клубочек, прижимая к груди своего теплого львенка.

Какое-то предчувствие меня разбудило. Я посмотрела вбок, туда, где кончалась тень моста и начиналось пространство, залитое лунным светом. Там, в лунном свете, виднелся какой-то крошечный серебряный обрывок, что-то белое, похожее на змейку. Я некоторое время рассматривала его, прежде чем поняла, что это такое. Это был кончик веревки Вечного.

Я привстала, чтобы втянуть ее под мост, и вдруг с моста в мгновение ока протянулась рука, натянула веревку и рывком вырвала у меня маленькое теплое тельце. Я выкарабкалась из-под моста в темноту.

Я слышала, как Вечный задыхался и хрипел, барахтаясь в воздухе.

– Я его убью, – бросил сержант.

– Знаю.

– Ты сейчас же пойдешь со мной назад в тюрьму. Обещай.

– Обещаю. Отпустите его.

Он выпустил веревку и Вечный, дрожа и захлебываясь, покатился в грязь. Я тоже ползала в грязи, меня всю трясло, пока распутывала веревку на его шее. Песик смотрел на меня беспомощными печальными глазами, я взяла его на руки, как ребенка, и мы побрели за темной фигурой сержанта назад в тюрьму.

Сержант поднялся рано утром, примерно на час ушел куда-то и вернулся с хозяйкой. Когда капитан явился на работу, сержант вместе со старухой прошли прямиком к нему. Через некоторое время они появились снова, и хозяйка отправилась восвояси, даже не посмотрев в мою сторону. Потом капитан велел сержанту меня привести, выйти и закрыть за собой дверь.

– Я тебя предупреждал. Я ведь ясно тебе говорил: о побеге и не мечтай.

– Но, господин капитан, это не побег. Я просто убежала, потому что…

– Ты убежала, но это не побег?

– Все было не так, господин капитан. Это все сержант; он был пьян и пришел ко мне, когда я спала.

– Хватит! – прикрикнул он. – Это не то, что мне рассказывали. У меня имеются два свидетеля, утверждающих, что ты пыталась совершить побег.

– Два свидетеля?

– Старуха видела, как ты убегала. Она отыскала сержанта, а он, к счастью, успел тебя поймать, прежде чем… прежде чем тебя бы поймали другие. Ты благодарить его должна.

– Все было совершенно не так, – сказала я с тем странным спокойствием, которое порой на меня снисходило. – Они вам лгут.

Капитан сурово уставился на меня, но я твердо выдержала его взгляд. Он опустил глаза.

– Ладно, разберемся. Но пока у меня нет оснований не верить офицеру и почтенной местной жительнице.

Он постоял молча, глядя с какой-то печалью в потолок, а потом снова взглянул мне в лицо.

– Поэтому… – он запнулся, – поэтому я обязан сообщить тебе, что ты теперь признана виновной в нарушении королевского закона относительно побега из-под стражи и должна содержаться в тюрьме как приговоренная преступница в течение неопределенного срока.

У меня в голове роем пронеслись все возможные объяснения и возражения, я чувствовала бессильное возмущение этим идиотским приговором и этим дрянным селением с его тупыми, ни на что не способными полицейскими. А потом на меня вновь снизошло странное спокойствие, и буря в душе улеглась. Все это не то, чем кажется. Всему есть причина, глубинная причина. Пришло время практики настоящей йоги, той, которой обучал меня мой Учитель.

– Понятно, – сказала я твердо, – я преступница, буду сидеть в этой тюрьме неопределенной срок, возможно, очень долго. Понятно.

– Что-то ты не слишком беспокоишься, – вскинулся Капитан.

– Беспокоюсь, – отвечала я, – но не расстраиваюсь.

– Почему?

– Потому что это не может изменить того, что происходит. А кое-что другое сможет. Так что мне нужно еще кое-что сделать, чтобы это изменить.

– Что – это?

Я молча огляделась вокруг, и из окружающей тишины сам собой пришел ответ.

– Мне нужно будет… нужно будет изменить все это, – сказала я с непоколебимой уверенностью, обводя рукой вокруг себя.

Капитан невольно огляделся вокруг и повторил:

– Изменить… это?

– Да – тюрьму. Я изменю тюрьму, – отвечала я.

– Но как? – завороженно проговорил капитан. – Как… изменить тюрьму?

– Я сделаю так, – тихо произнесла я, слова нашлись как бы сами собой, – что тюрьма перестанет быть тюрьмой.

Капитан откинулся на спинку стула и неуверенно улыбнулся.

– Ты имеешь в виду… ты имеешь в виду, что постараешься найти положительные стороны в этой ситуации? Что постараешься представить, как будто находишься совсем в другом месте, а не сидишь в тюрьме?

Мой взгляд стал холодным, как сталь – как у Катрин.

– Я вовсе не это имела в виду, капитан. Я сказала, что сделаю так, что тюрьма перестанет быть тюрьмой. Разве непонятно? Вы что, не в состоянии понимать человеческий язык?

– Я… я понял… что ты сказала, но не понимаю, что ты имеешь в виду.

– До тех пор, пока не поймете, – жестко парировала я, – не постигнете йогу. Не поймете, как она на самом деле работает. И до самой могилы будете испытывать боль в спине и разочарование в жизни.

Он посмотрел на меня так печально, что стало ясно: он предчувствовал это. Я не могла оставить его в таком состоянии. Все-таки он был моим учеником, и нас уже соединяли особые, священные узы. К тому же он был просто еще одним страдающим человеческим существом, а это привязывало нас друг к другу извечной связью.

– Когда-нибудь поймете, – сказала я, – я вас научу. Времени у нас теперь будет предостаточно.

Я помолчала, собираясь с мыслями. Теперь мы вступали на территорию настоящей йоги, и продвигаться следовало с осторожностью.

– Я должна сейчас вам кое-что сказать. Потом я уйду, а вам нужно будет как следует об этом подумать.

Он кивнул с такой готовностью, будто вел подобные разговоры каждый день.

– В Малой книге Гуру говорит, – и я взглянула на заветные страницы у него на столе, – что…

Мы неверно понимаем окружающий мир:

вещи кажутся нам тем,

чем на самом деле не являются.

II5D

– В твоих словах все меньше и меньше смысла, – нетерпеливо сказал капитан. – Может, ты просто расстроилась. Может, тебе просто надо отдохнуть, подумать. Давай я позову.

– Тихо! – прервала его я. Истина еще не родилась, а заблуждение уже пытается помешать ей. – Тюрьма! Является ли тюрьма… самой собой, то есть тюрьмой?

На лице капитана читалась обида. Немного подумав, он промолвил:

– Конечно, является. Всё является… самим собой.

– Что это значит? – настаивала я.

– Это значит, если взять тюрьму, например, что тюрьма является самой собой, а не чем-нибудь другим. Это место, куда сажают, если ты совершил преступление. Если ты в тюрьме, то ты больше не на воле и не можешь из тюрьмы выйти.

– И тогда, если взять наш пример, – подхватила я, – человек, сидящий в тюрьме, никогда не сможет быть в ней полностью свободным, а те, кто не в тюрьме, никогда не смогут ощущать чувство полной несвободы. То, что внутри, никогда не сможет быть тем, что снаружи, и наоборот.

– Ведь то, что внутри, является самим собой, – на одном дыхании проговорила я, наклонившись к нему близко-близко через стол, – и то, что снаружи, тоже является самим собой! – И я постаралась заглянуть ему прямо в душу. – Или же… или же это только так кажется, – тихо закончила я.

Я встала и взглянула на него сверху вниз.

– А теперь можете звать сержанта, – сказала я.

И снова перо

Третья неделя июня

Я не стала откладывать в долгий ящик объяснение с сержантом. Сила событий привела нас к настоящей йоге, к тому, как йога работает на самом деле. Ничтожные вещи типа необходимости питаться не должны были нас отвлекать от столь важного дела. Но я не хотела, чтобы Бузуку и его славные мальчишки вновь подвергались опасности из-за меня.

– Сержант, – спокойно обратилась я к нему, вновь коснувшись его руки. И вновь он подпрыгнул от неожиданности и злобно уставился на меня.

– Мне нужно есть – мне нужен способ добывать себе пропитание.

Он кивнул… глаза у него загорелись по-волчьи.

– Достаньте мне ткацкий станок. Мне подойдет любой старый, даже такой ветхий, как у хозяйки.

Он уже открыл рот, собираясь возразить, но я – спасибо бабушке – опередила его.

– Видите ли, если у меня здесь, в камере, будет свой станок, то я смогу ткать настоящие ковры – такие, как в моем родном Тибете. Они толще пяти старухиных ковриков вместе взятых, на них мягче сидеть, и вы даже представить себе не можете, как они красивы. За один такой ковер вы на рынке выручите больше, чем за десяток хозяйкиных.

Сержант медленно закрыл рот и принялся подсчитывать. Он был жесток или, может быть, просто очень несчастен, как обычно и бывают жестокие люди, но глуп он не был.

– Это, наверное, можно устроить, – наконец протянул он.

– Еще мне понадобится пряжа, много мотков пряжи разного цвета.

Он колебался. Одно дело продавать ковры, и совсем другое – торговаться вместе с домохозяйками на базаре, выбирая разноцветную пряжу.

– А вы пошлите одного из мальчишек, Рави, – откликнулся из-за стены Бузуку.

– Заткнись, Бузуку, – проворчал сержант, но по выражению его лица я поняла, что он так и сделает. Вскоре мальчишки стали приносить подносы с едой и мне, хотя, надо признать, мои порции всегда были меньше, чем у моего дородного соседа.

На следующем занятии я усадила капитана на одеяло, и мы для начала посидели в молчании, учась принимать и возмещать, чтобы помочь двум его подопечным. Потом целый час мы делали самые простые упражнения, сгибая и разгибая пальцы на руках и ногах и разминая голеностопные суставы и запястья, плечи и шею. После отдыха в конце занятия он выглядел бодрым и посвежевшим, но потом вдруг снова нахмурился.

– А это… это разве тоже была йога? – спросил он.

Я рассмеялась.

– Это ближе к йоге, чем все упражнения, которые мы делали до сих пор, и именно это больше всего вам сейчас нужно. Просто я боялась, что если не покажу вам с самого начала упражнения, о которых вы скорее всего уже где-то слышали, то вы подумаете, что я ничего не знаю о йоге, и тогда я никогда не получу назад свою книгу и…

Наступило неловкое молчание.

– Это просто другая часть йоги, – сказала я наконец, – как и многие другие вещи. И теперь мы продолжим заниматься тем, о чем мы с вами говорили, потому что на этом основана йога и то, как она работает. Постигнете это, и сумеете вылечить спину, а затем и сами сможете исцелять других.

Капитан задумчиво посмотрел на меня и наконец сказал:

– Я рад, что мы продолжим над этим работать. Честно говоря, когда я пришел домой и попробовал думать о том, как вещь может только казаться самой собой, то у меня ничего не получилось, а когда ты это объясняла, я вроде понимал.

Я кивнула. Так бывает с каждым, кто пытается усвоить эту важнейшую идею. По крайней мере, капитан самостоятельно работал над этим дома, и это сильно нам поможет в занятиях. Я замолчала, обдумывая, что бы сказал по этому поводу Учитель: ведь это было любимой темой Катрин.

– Садитесь за стол, – наконец сказала я. Мы сели друг напротив друга. На столе лежал недописанный рапорт, и на секунду в голове у меня мелькнула мысль, не про меня ли он… Рядом стояла небольшая глиняная чернильница, и лежало перо капитана – обычное перо из бамбука, такое же, как было у меня дома, тонкая палочка с заостренным концом. На полу у капитана была целая банка таких перьев. Как когда-то любимый мой Учитель, Катрин, я взяла перо и спросила, показывая его капитану:

– Что это?

– Перо, конечно.

– А перо является… пером?

– Ну, разумеется.

– Оно само по себе является пером?

– Ну да, как каждая вещь, – твердо заявил капитан.

– Ну вот, вы это и сделали, – сказала я.

– Что сделал? – спросил он, неуверенно оглядываясь по сторонам.

– Вы все переделали, – сказала я.

– Я все переделал?

– Ну не вы, а ваше сознание все переиначило. А Гуру в Малой книге о йоге, в самых, наверное, главных ее строках говорит:

Йога – это учение о том,

как не дать сознанию

переделывать вещи.

1.2

– Я не понимаю, что…

МУ-У-У! МУ-У-У-У-У! Послышалось громкое мычание. Впервые за многие месяцы я от души расхохоталась. Хорошо, что в мире все еще есть место волшебству! Я подскочила к окну и выглянула на улицу. Огромная черная корова, задрав голову, пыталась ободрать последние листья с чахлого мангового деревца, растущего у стены участка.

– Капрал! Капрал! Ко мне! – заорал капитан.

Капрал ворвался в комнату в мгновение ока, как будто все это время он стоял, подслушивая, прямо под дверью.

– Так точно! – капрал вытянулся с важным видом.

– Капрал, пойдите и удалите с территории участка эту корову. От ее рева я сам себя не слышу!

Я заметила, что капрал инстинктивно потирает ногу. Я посмотрела на корову. Это была большая черная корова с огромными, странно изогнутыми, словно вороньи крылья, ушами; дойная, с полным выменем и, наверное, телятами, которых надо кормить. И очень-очень упрямая. Наверное, именно она когда-то лягнула капрала, да еще и нагадила на него.

– Господин капитан, не надо, – умоляюще обратилась к нему я, – не гоните ее. Она будет нам нужна.

– Она же мешает? Зачем она нам нужна? – жалобно протянул мой окончательно сбитый с толку ученик.

– Правда, нужна, – подтвердила я.

– Капрал! – снова заорал капитан.

– Так точно! – выкрикнул в ответ молодой человек, щелкнув каблуками.

– Приказ отменяется! Корова остается на месте!

– Остается! Есть, господин капитан! Пусть доедает последнее дерево! Так точно!

– И вот что еще, капрал!

– Так точно!

– Развернитесь-ка, выйдите за дверь, прикройте ее без шума, сядьте на скамейку и ничего, совершенно ничего не делайте до тех пор, пока я вас не позову. Все ясно?

– Так точно! Сидеть и ничего не делать! Сию минуту, господин капитан!

Капрал удалился, и мы с капитаном вздохнули с облегчением. Я высунулась из окна, сорвала несколько плотных манговых листьев и бросила их на землю, чтобы корове было чем заняться. Затем я вновь взяла перо с рабочего стола капитана.

– Итак. Это…

– Перо.

– И все?

– И все.

– Само по себе перо?

– А как же еще?

– Смотрите внимательно, – сказала я точно так же, как когда-то Катрин говорила мне. – Идите-ка сюда, – подозвала я капитана. Мы оба высунулись из окна. Скосив глаза, я взглянула на его темные кудрявые волосы, умное лицо и вдруг поняла, как похож он на моего отца. Сердце у меня сжалось. Прошло уже почти три года. Уже три года как я не видела своих родных.

Я пощелкала языком, подзывая буренку. Она подняла свою старую морду и настороженно повела отвислыми ушами.

– Ну-ну, я тебя не трону, – ласково проговорила я. – Смотри, что у меня для тебя есть.

Я протянула ей свеженькое зеленое перо из бамбука. Капитан удивленно поднял брови и приоткрыл рот, чтобы меня остановить. Но было уже поздно. Корова тут же слизнула бамбуковую палочку своим огромным слюнявым языком. Послышался хруст, корова, проглотив лакомство, смотрела на меня, явно прося еще. Я подкинула ей еще пару листьев и вернулась с капитаном к столу. Вытащив из банки на полу новое перо, я вновь показала его капитану.

– Итак, еще раз. Что это такое?

– Перо, – упорствовал Капитан, но уже не так уверенно.

– Только перо?

– Только!

– Само по себе перо?

– Само по себе.

– Значит, и для коровы – это тоже перо.

Капитан смешался. Он посмотрел в окно и нервно провел языком по губам, а потом неуверенно сказал:

– Не думаю, что для коровы это перо. Не думаю, что она в состоянии… что она могла бы… понять, что это перо.

– Именно! – воскликнула я, стараясь подражать выражению лица Катрин, когда мы с ней подошли к этому же открытию. Ее лицо, ее стальной взгляд так ясно стояли передо мной, что хотелось плакать. – Корова видит в этом… нечто совершенно иное, не правда ли? Для нее это просто еда, не так ли?

– Ну допустим… – промямлил капитан.

– Допустим?! Нет уж! Признайте же, что так оно и есть! Для коровы это вовсе не перо!

– Ну да… то есть не совсем. Ну хорошо, ты совершенно права, – наконец признал он.

– Итак, вы видите перо, а корова видит еду! И кто из вас прав? Что это – перо или еда? Что это на самом деле? – настаивала я.

Минуту он не знал, что сказать.

– Думаю, ни один из нас на самом деле не прав. Ей кажется одно, а мне – другое, – наконец произнес он чуть увереннее. – Наверное, можно сказать, что это зависит от того, с чьей точки зрения посмотреть, – заключил капитан и выжидательно посмотрел на меня. Но от меня не так просто было отделаться.

– Так тогда это не перо, – сказала я.

– Ну… не для всех, – отвечал он.

– Тогда перо не является самим собой, – упорствовала я.

– В этом смысле – нет, – согласился Капитан.

– Оно само по себе собой не является, так? Оно не является пером по своей сути, из-за которой даже корова поняла бы, что это перо, так?

– Ну допустим. То есть да, ты права, – согласился он, слегка пожевав нижнюю губу в сосредоточенном раздумье. Я указала рукой на его стол. Пришло время ему помочь.

– Что это за бумага? – спросила я.

– Рапорт, – ответил он осторожно, – рапорт суперинтенданту.

– Это рапорт по своей сути, сам по себе сделавшийся рапортом?

– Разумеется, нет, – отвечал он, – я его написал. Взял чистый лист бумаги и написал на нем кое-что; то есть он стал рапортом по мере того, как я его писал. Ничто само по себе не может быть рапортом.

Я стояла, держа в одной руке рапорт, а в другой – перо.

– Разве вы не видите? – продолжала я с тем же волнением, с каким когда-то говорила Катрин, когда вела меня по тому же пути, по которому я сейчас вела капитана. – Разве вы не видите, что перо и рапорт – это одно и то же?

– Нет, не вижу, – сказал он, заражаясь моим волнением, но досадуя, что не в силах понять, что происходит.

– Перо… перо, как рапорт, понимаете? Вы его пером делаете. Вы им пишете. А так – это просто тонкая зеленая бамбуковая палочка, но на помощь приходят ваши глаза, ваше сознание; это вашему сознанию палочка кажется пером, и таким образом оно ее превращает в перо.

Я замолчала, надо было убедиться, что он понял эту мысль и сам может ее додумать. И он превзошел все мои ожидания.

– Вот оно что! Да! Теперь понимаю! А корова… у нее голова по-другому устроена, да?.. Вот ее сознание и представляет бамбуковую палочку как нечто съедобное. А если бы палочка сама по себе была пером, пером по своей сути, то корове бы она тоже представлялась пером, и корова бы и не подумала ее съесть.

– Вещи не являются самими собой, – прошептал он. – Поразительно! Я никогда об этом не думал! – После долгого молчания он добавил: – Но какое отношение все это имеет к моей больной спине?

– Самое прямое, – отвечала я.

– Об этом позже, – передразнил меня капитан.

– Пока поразмыслите обо всем этом, – сказала я и отправилась к себе в камеру, которая только что начала превращаться в мир за пределами тюрьмы.