Текст книги "Как работает йога. Философия физического и духовного самосовершенствования"

Учимся сидеть

Четвертая неделя мая

На следующий день по пути в участок я опять столкнулась с мальчуганом, но на этот раз с ним был его товарищ. Они сделали вид, что хотели просто погладить Вечного, и действительно всем троим это явно понравилось. Но я видела, что мальчишкам на самом деле просто одиноко: они скучали по своему предводителю и приемному отцу Бузуку. К концу недели уже все восемь мальчишек из его босоногой команды поджидали меня на тропинке, чтобы погладить собаку и поболтать со мной. Так мы стали встречаться каждый день, и скоро я знала всех их по именам. Первого мальчугана, с которым я познакомилась на тропинке, звали Кумара Вира – Юный Воин, и скоро мне сказали, что это он отважно передавал мне по ночам в тюрьму маленькие посылочки с едой через дырку в стене.

На нашем занятии на этой неделе я вновь повторила с капитаном все позы, работая извне, как бы «колотя по трубам» с внешней стороны, но не слишком при этом усердствуя. Таким образом, он еще не очень утомился, когда подошло время вместе сидеть в молчании, работая над нашими «трубами» изнутри. Но сначала мне нужно было научить его правильно сидеть, и я решила, что самым подходящим подходом для него будет армейская муштра.

– Итак, капитан, сидение вместе в молчании, чтобы воздействовать на ваши каналы изнутри, никогда вам не поможет, если для начала вы не научитесь сидеть правильно, точно так же, как мы заново научились правильно стоять. Дело в том, что вашей спине абсолютно необходимо всегда оставаться совершенно прямой. Если этого не будет, вы только сильнее пережмете каналы в тех самых местах, которые мы пытаемся освободить, и наша внутренняя «прочистка водопровода» все равно окажется бесполезной. Поэтому перво-наперво… Стоять… смирно!

Капитан вытянулся по стойке «смирно».

– Плечи держать… ровно!

Он расправил плечи, слегка сгорбленные из-за больной спины.

– Подбородок… вверх!

Капитан вздернул подборок, но, пожалуй, высоковато.

– Не так высоко! Держите подбородок естественно, как будто вы просто смотрите вперед на что-то очень интересное.

– Лицо… расслабить!

Он попытался последовать моему приказу, но образовавшаяся от ежедневных забот складка между бровями не исчезла.

– Особое внимание на эти три точки… – продолжала я. – В нижней части лба, между бровями и… да, именно так!

Капитан двумя указательными пальцами растянул уголки рта в легкую улыбку.

– В этом ключ к освобождению точек зажима, уверяю вас, – сказала я строго. В ответ он отдал мне честь, как, наверное, их учили в военной школе.

– Язык… расслабить! Он должен естественно покоиться во рту, слегка касаясь точки на верхнем нёбе позади передних зубов.

Все лицо у капитана понемногу расслабилось.

– А глаза? – спросил он.

– Если держать их открытыми, то вы будете отвлекаться. Но если закрыть их дольше, чем на несколько секунд, то ваше тело будет думать, что пора спать – оно привыкло к этому за долгие годы. Можете опустить веки почти до конца, но оставить маленькую щелочку. Пусть глаза будут опущены, но не пытайтесь смотреть по сторонам; ваш взгляд не должен ни на чем сосредотачиваться, как будто вы думаете о чем-нибудь приятном – глаза открыты, но ничего не видят, понимаете? – Он кивнул, и его взгляд на секунду устремился к окну: наверное, такие мечтания нередко его посещали.

– Итак, вы должны расслабиться, вдыхать и выдыхать через нос, то есть дышать тем дыханием, которое Гуру называет «легким». Вот один из способов, с помощью которого можно научиться легкому дыханию. Надо, тщательно считая, сделать сперва десять тихих вдохов и выдохов. Если вы сбились со счета, нужно начать сначала: ваше сознание еще недостаточно успокоилось, чтобы сидеть в молчании.

Затем вы можете измерить дыхание, чтобы посмотреть, становится ли оно «легким»: внимательно прислушивайтесь к любому звуку, исходящему из ноздрей при вдохе или выдохе, и старайтесь сделать так, чтобы вообще никаких звуков не было слышно. Обычно считается, что для направления внутренних ветров в срединный канал полезно сначала считать каждый выдох, а не вдох. Тогда единицей дыхания будет выдох, за которым следует вдох: вы должны всегда ощущать, что в тело в конечном счете входит энергия и устремляется в середину. Попробуйте так подышать.

Я проверила его осанку, пока он отсчитывал десять выдохов и вдохов: он все еще немного наклонялся вперед. Когда он закончил, я сказала:

– Есть такой прием, с помощью которого вы сумеете держаться абсолютно прямо, как спереди, так и сзади. Упритесь ладонью в пол и жмите, как будто пытаетесь вмять пол в землю.

Он слегка налег на упертую в пол ладонь.

– Сильнее, – сказала я. Он нажал сильнее. – Еще сильнее! – снова велела я, стараясь подражать голосу, который был у бабушки, когда она отдавала приказания.

На этот раз он нажал ладонью на пол изо всей силы, выпрямив таким образом локоть; рука находилась прямо по линии плеча. Я схватила его одной рукой за локоть, другой – за плечо и сказала:

– Видите, как все выстраивается, одно над другим, прямо, как стрела, когда вы надавили ладонью вниз, на пол? А теперь я хочу, чтобы вы то же самое проделали седалищем, когда садитесь на пол: нажимайте так, как будто пытаетесь продавить задом пол.

Он так и сделал, и вдруг его голова приподнялась на дюйм-другой, шея грациозно вытянулась вверх, плечи расправились, а самое главное, его больная спина со своей болевой точкой в пояснице выпрямилась от таза кверху.

– Вот так. Точно! Возможно, вам нужно будет проделывать это пару раз, сидя на полу, потому что спина поначалу ленится и норовит по привычке ссутулиться, как только теряешь бдительность.

– А что с ногами? – спросил он.

– С ними все в порядке; пока пусть так и будут – удобно скрещены под вами. Можно даже сидеть на скамейке или на стуле, если ступни будут твердо стоять на полу, а спина, шея и голова – оставаться прямыми. Пока главное – сидеть как можно прямее в наиболее удобном положении, чтобы, пока вы сидите, ум не блуждал и не сосредотачивался на том, что где болит.

– А руки? – наконец задал он последний вопрос.

– Можете сложить их в промежности вместе, правую на левую, ладонями вверх, чтобы большие пальцы слегка соприкасались. Или, если так удобнее, можно просто положить руки на колени, ладонями вверх или вниз, чтобы слегка соприкасались указательные и большие пальцы.

Все это оказывает благотворное воздействие на внутренние ветры, и вы можете во время наших занятий все это и дальше настраивать так, как вам удобно. Но все, что мы сейчас делали, принадлежит сфере чисто физического, мы пока что колотим по трубе снаружи. Последняя и важнейшая часть сидения в молчании – это расположение самих мыслей внутри.

– Знаю! – бодро заявил он. – Нужно сидеть неподвижно и ни о чем не думать!

Я улыбнулась на это заявление, как улыбнулась когда-то Катрин, когда я заявила то же самое. Мне надо было рассказать ему так много, а сколько у нас на это оставалось времени, я не знала. С другой стороны, нам нужно было на чем-то сосредоточиться. Это дилемма, встающая перед всеми учителями.

– Есть множество способов сосредоточить сознание при таком сидении, – начала объяснять я. – Почти все они связаны с попыткой не думать о слишком многих вещах сразу. Некоторые способы связаны с особыми чудесными мыслями, настолько чудесными, что и не сразу осознаешь, что вообще что-то думаешь. Но ни о чем не думать – это не цель. На самом деле это плохо.

Нужно стараться избегать ухода в дремотные мечтания, погрузившись в которые человек просто лениво расслабляется.

Скорее, нужно сохранять бодрость и внимание, оставаться сосредоточенным, заинтересованным, радостным, как будто смотришь выступление актеров и история, происходящая на сцене, настолько увлекательна, что ты даже не слышишь, что тебе говорит сосед. Вы понимаете разницу? Сосредоточить сознание не значит ни о чем не думать, это значит думать о чем-то, думать настолько глубоко и радостно, что у вас действительно может возникнуть ощущение, что вы ни о чем не думаете. Ну и ум ваш, конечно, тоже не должен блуждать с предмета на предмет без всякой связи с происходящим.

Он задумчиво кивнул. А затем сказал:

– Так бывает, когда читаешь по-настоящему хорошую книгу или слушаешь любимую песню. Как будто почти забываешь дышать. Иногда даже рот забываешь закрыть и ловишь себя на том, что слюни распустил, настолько увлекся. Просто невозможно думать ни о чем другом. И это совсем не похоже на то заторможенное состояние, которое испытываешь сразу, как проснешься, или с похмелья. Ну я не хотел сказать, что это состояние тебе знакомо.

Я действительно понятия не имела, каково это. Но суть дела он понял, и понял верно.

– Так вот, вам нужно выбрать мысль, хорошую мысль, на которой вы будете с удовольствием сосредотачиваться, она будет быстро двигаться по срединному каналу и прочищать забитую «бамбуковую трубку» изнутри. Такую мысль Гуру описывает следующим образом:

Она воздействует так же,

как освобождение, и в дальнейшем —

накопление ветра дыхания.

I.34

Он хочет этим сказать, что есть способ воздействия изнутри, приносящий такие же превосходные результаты, как и огромные усилия, направленные на тело снаружи. Внешние способы воздействия – это позы, которые мы с вами изучали, или, например, особые виды дыхания. Цель у них одна – освободить внутренние ветры из тех мест, в которых они оказались зажаты, чтобы они смогли скапливаться в срединном канале. Метод внутреннего воздействия не требует ни о чем не думать. Наоборот – он предлагает думать о чем-то целенаправленно, радостно и сосредоточенно.

Капитан так и не спросил, о чем. Мне кажется, он уже и сам знал: это было что-то на глубинном уровне, что существовало прежде и глубже памяти. Он просто умиротворенно кивнул, а я мягко напомнила ему, чтобы он не забывал до нашей следующей встречи отсчитывать десять выдохов и вдохов при тренировке и практиковать сидение в молчании с прямой спиной.

Бескорыстная доброта

Первая неделя июня

Я с радостью предвкушала ежедневные встречи с мальчишками Бузуку на тропинке, но мне совсем не нравилось возвращаться домой к старухе. Не могу сказать, что работа меня тяготила. Я была привычна к тяжелому труду и гордилась тем, что сама зарабатывала себе на пропитание и приносила пользу хозяйке. Но частенько я возвращалась к себе в сарайчик к ткацкому станку, а там уже сидел сержант, только что закончивший смену, почти всегда уже пьяный, и праздно болтал с хозяйкой. Частенько я замечала, как его взгляд останавливается на мне: это меня пугало.

– Это все доброта, – первое, что сказал капитан при нашей новой встрече.

– Так и есть, доброта, – согласилась я с ним без малейшего удивления. – А Гуру говорит:

Проявляйте доброту.

Это делает сознание чистым и ясным,

как прозрачная вода.

I.33A

– Но как же проявлять доброту, когда просто сидишь в молчании? – спросил капитан.

– Это просто одно из самых священных и могущественных указаний, дошедших до нас с древнейших времен, – сказала я. – Оно связывает воедино дыхание – сестру внутренних ветров, и одну из самых могущественных мыслей из всех, что существуют на свете, – доброту, направляя их вместе на борьбу с самой сутью внутренних зажимов, которые делают нас больными и несчастными.

– Одну из самых могущественных мыслей? – переспросил капитан. Я поняла, что он имеет в виду: почему не начать с самой могущественной мысли?

– Об этом позже, – сказала я, как говаривала Катрин. – Всему свое время.

Затем мы проделали некоторые позы, словно возчик, смазывающий телегу перед ездой. Когда капитан отдохнул и дал телу немного остыть, я велела ему принять позу для сидения в молчании. Он неплохо выполнил указание и даже вдавил седалище в пол, чтобы выпрямить спину.

Я очень гордилась своим первым учеником: как любой хороший ученик он усвоил то, чему я его учила на занятиях, и продолжал самостоятельно тренироваться дома, пусть понемногу, но постоянно и упорно, по мере своих возможностей. Большего нельзя было и пожелать.

Когда он сел неподвижно, и его дыхание стало тихим и ровным, я сказала:

– Теперь загляните внутренним взглядом в свою грудную клетку, туда, где у вас сердце.

В сердце горит крошечный алый огонек, подобный пламени свечи. Это пламя – сила нашего эгоизма, привычка заботиться прежде всего о самом себе, не обращая внимания на нужды и желания других.

Я замолчала, поджидая, чтобы он это уяснил.

– А теперь представьте, что вы сидите прямо напротив сержанта у него дома. Но он вас видеть не может – вы невидимка.

Я снова замолчала.

– Загляните сержанту в сердце. В самой сердцевине у него черный, гниющий водоем, полный темноты. Это его печаль, его боль, причина, по которой он пьет, и само его пьянство.

Снова последовало молчание.

– Вы хотите, чтобы эта боль оставила его навсегда. То, о чем мы раньше говорили, – это сострадание. Это и есть настоящая причина, по которой вы занимаетесь йогой. Вы решили для себя, что хотите избавить его от этой черной боли, и готовы даже взять ее на себя, если это будет единственный способ его спасти.

Теперь молчание длилось еще дольше. Даже воображаемое сострадание дается нам с трудом.

– Итак, вы делаете, скажем, семь долгих, медленных выдохов и вдохов. На первом вдохе маленькое озерцо зла и темноты посередине сердца сержанта начинает слегка волноваться; оно начинает подниматься и выходить из его тела, как уродливое темное облако. С каждым вашим вдохом оно все дальше поднимается из его груди в горло, а затем выходит наружу через ноздри. Вы помните, что готовы взять его на себя ради спасения от него сержанта, сосредотачиваетесь на этом темном облаке его пьянства и страдания и, выдыхая и вдыхая снова и снова, подтягиваете это облако ближе к своему собственному лицу. А затем удерживайте его вот здесь, прямо около ноздрей, – я замолчала и ждала, пока не наступит время двигаться дальше.

– А теперь кое-что должно произойти. Это случится довольно быстро, так что вам нужно хорошенько сосредоточиться. Одним вдохом вы втянете это темное облако через ноздри и примите его на себя. Тьма пройдет через ваше горло и опустится к вам в грудь, а потом медленно, очень медленно подойдет к маленькому алому пламени вашего эгоизма – той части вас, что даже и представить себе не может, как это – взять на себя чужую боль, если это означает, что боль станет вашей.

Тьма медленно подплывет к краю пламени, внезапно черное соприкоснется с красным, и вдруг ярко вспыхнет золотой свет, как удар молнии цвета чистого золота. И так как вы были готовы именно в этот момент принять на себя все страдание сержанта, алый огонек вашего собственного эгоизма погаснет навсегда. Все, его больше не будет. Но в этой вспышке исчезнет и темное облако страдания сержанта: исчезнет навсегда, как для него, так и для вас. Потому что бескорыстное сострадание к другим – это могущественная сила.

Вы должны знать эту силу и верить в нее. Очень важно, чтобы вы видели и понимали, что тьма была уничтожена навсегда, прежде чем вы успели сделать следующий вдох. И тогда вы будете просто сидеть тут со мной в молчании, а внутри у вас будет только золотое сияние, которым вы наполнитесь до краев.

Вдохните же эту тьму и сами увидите.

Он сделал, как я сказала, и мы продолжали долго-долго сидеть в золотом молчании. Так долго, что единственная слезинка, медленно скатившаяся у него по щеке, успела высохнуть.

Когда все кончилось, капитан улыбнулся мне счастливой и благодарной улыбкой. А потом его взгляд обратился к бумагам, поджидавшим его на столе. Как легко понять иногда, что у ученика в голове!

– Это только первая половина дела, – твердо сказала я, – и мы зовем ее «принятием» – принятием на себя чужой боли, чужих забот. А теперь нам нужно усвоить вторую часть, которую мы назовем «возмещением». Нужно уметь и принимать, и возмещать.

Он кивнул, принял позу молчаливого сидения и снова решительно вдавил седалище в пол. Я с трудом удержалась от смеха. Иногда учителю трудно оставаться серьезным.

– Первая часть была состраданием, принятием на себя чужой боли, – напомнила я.

– Прости меня, конечно, – сказал он наконец, – но так ли это? Правда ли, что я могу таким образом избавить сержанта от страдания?

– Можете и избавите. Но не так, как вы думаете. Важно, чтобы вы поняли, как вы это сделаете. Но об этом мы поговорим позже, обещаю. А пока мы должны перейти к возмещению – к проявлению доброты. Вам нужно помнить, что в своей Малой Книге Гуру говорит о сострадании и доброте вместе, как и о могущественных внутренних методах освобождения ветров.

Если сострадание помогает забрать чужую боль и принять ее на себя, то доброта призвана заполнить пустоту, оставшуюся после того, как человека покинула боль. Доброта позволяет дать человеку то, что он желает.

Теперь снова закройте глаза и опять вообразите, что вы сидите у сержанта дома. Теперь, когда печаль и страдание оставили его, вы хотите наполнить все его существо ощущением счастья. Счастье может состоять в чем угодно; это может быть все, что приносит ему удовольствие. Но мне кажется, я представляю, что за счастье вы могли бы ему дать, совершенно особенное счастье, которое опять же помогло бы вам бороться с собственным эгоизмом – одним из самых могущественных отрицательных проявлений сознания, пережимающих каналы в больной спине.

– Снова одним из… – задумчиво заметил капитан.

– Об этом позже, не сейчас, – снова отозвалась я.

– Итак, на этот раз давайте вообразим, что когда вы выдыхаете, то направляете какого-то человека к двери дома сержанта: ваш выдох – это человек, и всякий раз, когда вы выдыхаете, человек приближается к двери дома сержанта. А этот человек… – я никак не могла вспомнить, как его зовут. – Кто, вы говорили, ваш начальник? – спросила я.

– А, этот. Столичный суперинтендант. Он очень строгий, особенно если я опаздываю с рапортом, – проговорил капитан, снова глядя в сторону своего рабочего стола.

– Не сейчас, – сказала я. – Итак, ваше дыхание при выдохе – это суперинтендант, вот он уже у двери сержанта, вот он стучится в дверь. Сержант открывает дверь – он только что умылся и приоделся, он бодр и весел, потому что вы спасли его от пьянства.

Утреннее солнце освещает его улыбающееся лицо, а суперинтендант его приветствует и вручает официальное письмо. Сержант открывает письмо и чуть не падает от радости и изумления, потому что…

– Почему? – резко бросил капитан, уже чувствуя, что последует дальше.

– Потому что это официальное письмо из министерства с назначением сержанта новым капитаном, который теперь будет отвечать за этот участок, – весело ответила я.

У капитана вытянулось лицо.

– А мне… что же мне тогда делать?! – взревел он.

– Не в этом дело! – воскликнула я. – А может, в этом-то все и дело! Разве вы не понимаете? Вы отдаете ему то, что принесет ему наибольшее счастье, даже если – и особенно если – вы отдаете ему именно то, что вам самому приносит наибольшее счастье, то, что вы бы лучше приберегли для себя.

Капитан явно запутался.

– Не понимаю, – сказал он, – какое это имеет отношение к моей больной спине?

– Самое прямое, вы… – я чуть не сказала «болван!», но вовремя придержала язык, хотя сама Катрин, хоть и изредка, не чуралась такими выражениями. – Подумайте, капитан! Вы с вашим эгоизмом ничего путного не добились! Когда заботишься только о себе, не можешь… не можешь даже о себе позаботиться! Каналы пережимаются, ветры застревают, все болит, чувствуешь себя несчастным, все стареешь и стареешь, даже… даже умираешь, вот так, просто, от собственного эгоизма, дрожа над самой ничтожной вещью в мире, как будто это высшая ценность. Я выдаю вам страшную тайну! Даю вам ключ к разгадке! Все можно поправить изнутри, очень просто и быстро. Но для этого нужно отказаться от себя и отдать, все отдать!

Капитан поднял брови, его глаза широко раскрылись:

– Ну хорошо! Хорошо! Успокойтесь, барышня! Боюсь, у тебя самой сейчас канал лопнет!

Он был прав. Я отсчитала десять выдохов и вдохов и успокоилась, а затем мы с капитаном прочувствовали новое назначение сержанта, сидя вместе в молчании. А потом, в дополнение, мы еще прошлись до дома капрала и забрали из его сердца темное облако инертности и апатии. Он стал настолько энергичным и амбициозным, что суперинтендант, возвращаясь от сержанта и встретив на дороге капрала, был настолько поражен его достоинствами, что забрал его с собой в столицу, решив во всем ему покровительствовать, – по сути, в будущем проча его в суперинтенданты. Проделывать все это было очень увлекательно – бесплатное, быстро действующее средство от закупорки внутренних ветров.