Текст книги "Коронная башня. Роза и шип (сборник)"

Он ждал.

Тишина.

Нет, не совсем тишина – все так же монотонно шептала река. Было, однако, что-то странное в звуке набегавшей на корпус баржи воды. Громкий и напористый во время движения, теперь он изменился, стал мягче, тише и казался каким-то… неправильным. И это была не единственная перемена. Баржа стояла на месте.

Адриан осмотрел открытую палубу.

Никакого движения.

Он медленно подошел к корме и неподалеку от руля увидел Сэмюэля. Ювелир лежал лицом вниз в растекающейся луже крови.

«Где же Себастьян и Юджин?» – подумал Адриан.

Он много раз видел смерть. За свою короткую жизнь он убил людей больше, чем хотелось бы помнить, но убеждал себя, что каждая смерть была необходима. Это было ложью, в которую Адриан так и не смог поверить, сколь бы ни старался убедить себя, что это правда. И все же все его схватки, заканчивающиеся смертью других людей, происходили на поле боя или на арене. Тут же дело обстояло иначе – это была ничем не оправданная резня.

Ночь, еще недавно такая тихая и мирная, приобрела некий грозный оттенок. Покачивающиеся фонари едва освещали палубу, и вкупе с тусклым светом половинки луны рождали тысячи причудливых силуэтов. Адриан не боялся за свою жизнь: то, что здесь произошло, так или иначе закончилось. На палубе он чувствовал себя в безопасности, но оставались еще трюм и каюты. Взяв фонарь, он перебрался на нос и там обнаружил двух других купцов. Оба были мертвы. Себастьян и Юджин с перерезанными горлами лежали в лужах собственной крови.

В нескольких футах от их тел находился люк, ведущий в трюм. Замок был снят, дверца открыта. Адриан заглянул внутрь. Там виднелись плотно сложенные многочисленные ящики, мешки, сумки и коробки. За ними вроде бы никто не таился. Адриан снова прислушался, и снова ответом ему была лишь мертвая тишина. Спустившись, он, держа короткий меч наготове, продвигался по узкому проходу, который доходил до середины баржи. Здесь Адриан обнаружил огромные раскрытые сундуки, принадлежавшие ювелирам. Внутри лежали дорогие плащи, роскошные тарелки, столовое серебро, золотые кубки, ожерелья, подсвечники, блюда и хрустальные бокалы. Потом он увидел небольшой сундучок и сейф. Оба были открыты и пусты, а неподалеку валялись два замка.

Оставив все в том виде, в каком он это нашел, Адриан вернулся на палубу.

Там по-прежнему царила тишина… мертвая тишина.

Неожиданно Адриан вспомнил о кучере и о том, что баржа стоит на месте. В тусклом сиянии луны он различил лишь силуэты лошадей, освещенные фонарем Эндрю. Адриан пошел назад в каюты.

В коридоре он не обнаружил никаких изменений, дверь в каюту Вивиан была цела. Он знал, что девушка придет в ужас, и на сей раз на то у нее есть веская причина. Единственное, чем он мог ее успокоить, это то, что им теперь ничто не угрожает. Человека в капюшоне и след простыл.

– Отоприте, мисс Вивиан, – сказал он, постучавшись. – Это…

Дверь со скрипом чуть приоткрылась. От изумления и дурного предчувствия Адриан перестал дышать. Сердце яростно заколотилось в груди. Он с силой толкнул дверь и окинул взглядом маленькую каюту, все еще освещенную фонарем. Дверь на что-то наткнулась с глухим звуком, и Адриан увидел руку – только руку с чуть согнутыми пальцами. Вивиан лежала на животе в луже крови, которая, растекаясь по полу, впитывалась в сухое дерево.

«А если я вообще не доберусь до Колноры? – вспомнил Адриан ее слова. – Вдруг он убьет меня прямо здесь, на барже?»

Адриана замутило. Он покачал головой и, отступив, задел фонарь на потолке. По стенам заплясали тени.

Он обещал защитить ее. Заверил, что ей нечего бояться…

Адриан попятился и задом вышел из каюты, оставляя за собой алые следы.

«Что происходит со мной и смертью? – мелькнуло у него в голове. – Я проделал такой путь, сотни миль, чтобы уйти от нее как можно дальше, и все равно оставляю за собой кровавые следы».

Адриан вернулся к себе в каюту и собрал вещи. У него была только одна сумка, вмещавшая все его богатство. Закинув ее на плечо, он вдруг подумал о Пиклзе. Выходит, стражник, задержавший мальчишку на площади неподалеку от речного порта, спас тому жизнь. Большой меч Адриана все еще висел на крючке на стене. Он перекинул перевязь через плечо, поправил меч на спине и выбрался на палубу.

Без лошадиной тяги и должных действий рулевого баржа сама, словно маятник часов, прибилась к берегу. Адриан легко спрыгнул на землю. Когда он подошел к лошадям, подтвердилась его страшная догадка. Эндрю исчез. Трупа не было, но кровавый след, тянувшийся к реке, говорил сам за себя.

Адриан обнаружил, что стоит на бечевнике у подножия голого каменного утеса, заслонявшего большую часть неба. Фонарь Эндрю отбрасывал на камень исполинскую тень Адриана. Не считая крови и пропавшего коновода, на берегу было так же спокойно, как на лодке. Привязанные к дереву лошади, Бесси и Гертруда, ждали сигнала к отправлению.

Адриан привязал лодочный канат к другому дереву и распряг лошадей. Конец повода он закрепил между двумя камнями, чтобы сильное течение не унесло баржу в другое место, и снова вернулся к лошадям. Он привязал Бесси – или Гертруду? – к тому же дереву, что и лодочный канат, и запрыгнул на спину второй лошади.

– Нет смысла оставлять тебя здесь, – сказал он кобыле и слегка ударил ее по бокам. Лошадь, не привыкшая к всаднику у себя на спине, плелась очень медленно, что вызывало у Адриана раздражение, но все же это было лучше, чем идти пешком.

Адриан гадал, не встретит ли он человека в капюшоне в каком-нибудь трактире или на постоялом дворе. Он представил, как найдет его, когда тот, расслабившись, будет пить и хвастаться, как только что прикончил всех пассажиров бернумской баржи, и эта картина придала ему сил.

Адриан устал от убийств, но, несмотря на данное себе обещание, для человека в капюшоне готов был сделать исключение.

Глава шестая
Руины на Кривой улице

На протяжении двух лет Гвен смотрела из окон трактира «Гадкая голова» на заброшенный дом напротив, но до сегодняшнего дня ни разу туда не заходила. Были такие, кто пробовал зайти. Когда окончательно покидали силы и зимний холод пробирал до костей, многие отчаявшиеся люди искали приют в руинах, которые становились последним их прибежищем. Каждый год Итан выволакивал из полуразрушенного здания по меньшей мере одно замерзшее тело. Нижний квартал был подобен городской клоаке, а тупик на Кривой улице – сточной канаве. Сейчас, стоя среди развалин бывшего постоялого двора, Гвен гадала, сколько пройдет времени, прежде чем этот жуткий водоворот засосет их всех.

У дома сохранились только две стены, третья, извиваясь, как набегавшая на берег волна, клонилась внутрь, а от последней вообще почти ничего не осталось. Часть второго этажа обвалилась, равно как и большая часть крыши. Сквозь дыры в ней Гвен видела проплывавшие по небу облака. Из щелей в полу проросли три чахлых деревца, одно из которых возвышалось на четыре фута, и его ствол был толщиной с ее большой палец.

– А здесь не так плохо, – послышался голос Розы.

Гвен оглянулась, но в сумраке руин не увидела ее. Войдя в заброшенный дом, все девушки бесцельно бродили по развалинам, слово призраки.

– Где ты?

– Не знаю… наверное, в гостиной?

В гостиной? Гвен едва не рассмеялась. Не столько из-за абсурдности этого слова, сколько от того, как безмятежно и непринужденно прозвучал голос Розы. Гвен заметила Джоллин – та обходила разрушенную лестницу, скрестив руки на груди и наклонив голову, чтобы пробраться сквозь обломки. Их взгляды встретились, и девушки обменялись одинаковыми улыбками. Только Роза могла усмотреть на этой свалке гостиную.

Они пошли на голос Розы и обнаружили единственную комнату, где уцелели все четыре стены. По полу, покрытому толстым слоем пыли, грязи и крысиного помета, были разбросаны обломки старой мебели. Под стропилами семейство ласточек свило гнездо из веток, и пол внизу был густо забрызган белыми и серыми пятнами. Однако все обратили внимание на камин. В отличие от деревянных и гипсовых стен он, сложенный из плитняка, не поддался разрушительному воздействию времени и выглядел почти нетронутым, даже красивым.

– Смотрите! – воскликнула Роза, поворачиваясь к остальным. В руках она держала железные каминные щипцы. – Я нашла их под рухлядью в углу. Мы можем развести огонь.

До сей минуты Гвен была почти уверена, что совершила самую большую в своей жизни ошибку, которая немногим отличалась от предыдущей – побега от Гру.

В свой первый день в Медфорде, исполнив наконец мечту матери, Гвен считала, что ей неслыханно повезло. Она не просто добралась до города, но и в тот же день получила работу. Гру взял ее подносчицей в «Гадкую голову», предоставил ей комнату и пропитание. В большой спальне с матрасами на полу, конечно, жили и другие девушки, поэтому монеты Гвен спрятала под половицей в маленькой комнатушке напротив – там, где стояла только одна кровать. Следовало бы сразу понять, что скрывается за мнимой добротой Гру. В северных краях она ни от кого не видела доброго к себе отношения. Гвен отличалась от этих людей, и чем дальше она продвигалась на север, тем чаще ловила на себе полные презрения взгляды. В день, когда она обнаружила, что подносчица – значит шлюха, Гвен попыталась уйти из трактира.

Гру избил ее.

После этого он не спускал с нее глаз, не давая даже приблизиться к открытой двери. Так продолжалось несколько недель, а потом Гру ослабил внимание и, проявив беспечность, однажды оставил девушку одну в пивном зале при открытой двери. Гвен сбежала. Драгоценные монеты остались под половицей, но она вырвалась на свободу. По крайней мере, так она тогда думала.

Гвен бродила по городу в поисках работы, подачек, помощи, но повсюду сталкивалась лишь с равнодушием, а иногда и с неприкрытой ненавистью. Ее осыпали оскорблениями, она слышала в свой адрес только дурные слова, которыми обычно называли калианских простолюдинов. Прошло больше недели – она точно не знала, сколько, просто потеряла счет времени. Питаясь лишь объедками, найденными в кучах мусора и отбросов, Гвен вконец обессилела от усталости и голода. В глазах у нее двоилось, она едва держалась на ногах. Как и Хильда, она попыталась устроиться в другие бордели, но везде получила отказ. Тогда-то она поняла, что разговоры о Хильде вовсе не были досужими слухами. Гвен охватил ужас. Она осознала, что скоро умрет.

«Береги их, пока не поймешь, что иного выхода у тебя нет», – вспомнились ей слова таинственного незнакомца.

Трудно было представить более отчаянные обстоятельства, нежели те, в которых она сейчас оказалась. Видимо, пришло время воспользоваться монетами… вот только Гвен оставила их в трактире. Голод погнал ее обратно в «Гадкую голову». Пришлось рискнуть. Она знала, что незаметно пробраться внутрь ей едва ли удастся, и приготовилась к очередным побоям. Возможно, на сей раз Гру ее убьет, но выбора не было. На улице она все равно бы погибла.

К удивлению Гвен, Гру не только не убил ее, но даже пальцем не тронул. Он просто уставился на нее тяжелым взглядом и грустно покачал головой. Затем отправил девушку в постель и велел дать ей поесть – сначала суп, потом немного хлеба. Она говорила себе, что заберет монеты, когда поправится и окрепнет. Шли дни. Она ела и спала, спала и ела. К ней приходили другие девушки, обнимали ее, целовали и плакали, жалея ее и радуясь, что с ней все хорошо. Впервые со дня смерти матери Гвен почувствовала человеческое тепло и ощутила дружеское прикосновение. Она тоже расплакалась.

Вскоре появился и сам Гру.

– Я не обязан был брать тебя назад. Ты ведь это понимаешь? – сказал он, возвышаясь над ней, скрестив руки на груди. – Ты молодая и глупая, но может быть, теперь наконец увидишь мир таким, каков он есть. Никто тебе не поможет. Всем на тебя наплевать. Не знаю, что за ужасы ты себе навоображала обо мне и что ты обо мне слышала, но позволь сказать тебе вот что: большая их часть – правда. Человек я дурной, зато никогда не вру. Благородные, люди с хорошей репутацией – вот кто вечно врет. Плевать я хотел с высокой колокольни, кто что обо мне думает. Мне уже давно до этого нет дела. Так что можешь мне поверить, я не проронил бы и слезинки, если бы ты подохла, и твой побег не лишил меня сна. Однако, по правде говоря, с тобой я заработаю больше, чем без тебя, поэтому получается, что я единственный человек на свете, кому небезразлично, что с тобой произойдет. Я не стану запирать тебя, как раньше. И следить за тобой не буду. Захочешь уйти – уходи. Уходи и подыхай, как прочие. – Он повернулся и взялся за ручку двери. – С завтрашнего дня выходишь на работу.

Той ночью Гвен не спалось. Она могла бы забрать монеты и бежать. Но неделя на улице доказала, что в Медфорде перед ней закрыты все двери, кроме «Гадкой головы». Если она хочет выжить, придется вернуться на юг. Четырех монет вполне достаточно, чтобы добраться до Вернеса или даже до Калиса. Это на севере ее могут обвинить в колдовстве, но среди своих сограждан она могла бы зарабатывать гаданием и скопить небольшое состояние, как сделала ее мать.

Для этого требовалась самая малость – забыть о предсмертном желании матери.

Это ведь так просто… Чего стоит последняя воля покойной перед лицом грозившего Гвен рабства? Может, если бы мать знала… но в том-то и дело. Любой другой счел бы пророчества глупостью, эфемерными, детскими фантазиями, но Гвен с матерью знали, что это не так. Иллия бросила все. Отказалась от семьи, дома, от всей своей жизни, чтобы только доставить дочь в Медфорд, – и Гвен знала почему.

Ее матери все было наперед известно. Иллия изучила руку Гвен и поняла, какую цену придется заплатить ее дочери. И все равно отправила ее сюда – заставила дать слово. Если не доверять собственной матери, то кому же тогда верить?

Кроме того, Гвен сама видела его. Она посмотрела в глаза того человека, поняла, кто он, и увидела истину. Что бы ни случилось, Гвен должна была оставаться в Медфорде, выжить любым путем. Ничто другое не имело значения: ни свобода, ни безопасность, ни достоинство, ни даже ее жизнь. Эти монеты предназначены для чего-то большего, а не для того, чтобы просто не умереть с голоду.

«Береги их, пока не поймешь, что иного выхода у тебя нет».

Наверное, настал момент, который он имел в виду. Но осень – не лучшее время для того, чтобы заявлять о своей независимости. Как жаль, что она заранее все не продумала, не выяснила, куда можно пойти, не подыскала настоящий дом, а не эту кучу сгнивших досок. Может, сегодня она спасла Джоллин от гибели – Стейн мог бы убить ее, но не исключено, что, уговорив девушек покинуть трактир, Гвен обрекла их всех на верную смерть.

Голос Розы, прозвучавший как музыка, вырвал Гвен из мрачных размышлений.

– Красиво, правда? – спросила девушка, указывая в сторону камина щипцами, которые держала наподобие меча. В ее голосе слышались мечтательные нотки. – Будет просто замечательно.

Гвен посмотрела на радостное лицо Розы и разрыдалась. Подойдя к маленькой девушке, она прижала ее к груди.

– Спасибо, – прошептала она.

Отстранившись, она заметила озадаченное выражение на лице Розы.

– Это всего лишь щипцы…

– Это начало. Раз у нас есть огонь, мы не замерзнем.

– Что мы будем есть? – спросила Эбби, глядя на птичий помет с гримасой отвращения.

– Я куплю нам еды, – ответила Гвен.

– Гру нам не продаст. – Джоллин уныло покачала головой. – И если он велит, никто в Нижнем квартале не станет с нами даже разговаривать.

Гвен кивнула.

– Купим все необходимое в Купеческом квартале. – Она осмотрелась. – Нам нужны одеяла и кое-какие инструменты.

– Инструменты?

– Нужно будет привести дом в порядок.

– Какие инструменты? – спросила Этта. Из-за выбитых зубов это прозвучало как «инфтрументы». Она выглядела обеспокоенной, словно Гвен собиралась заставить их за один день починить фундамент.

– Метла бы не помешала, ты так не считаешь? Мы же не хотим спать в этой грязи.

– Мы не можем здесь оставаться, – заявила Джоллин.

Она уперла руки в бока, и от улыбок, которыми обменивались девушки, осталось лишь воспоминание.

До сих пор Гвен так ничего и не решила. Она не думала об отдаленном будущем, зная лишь, что они могут провести тут хотя бы одну ночь, но когда Джоллин сказала это – может быть, из-за того, как она это сказала, – Гвен приняла решение.

– Почему нет?

– Нам не позволят.

– Кто не позволит? – спросила Гвен.

– Город. Это не наш дом.

– А чей же?

– Я не знаю… но я знаю, что никто не позволит нам просто так здесь поселиться.

– А я и не собираюсь просто так здесь поселиться, – разозлилась Гвен. Она устала от того, что перед ней закрывались все двери. Возможно, Джоллин и права, но Гвен не желала сдаваться. Только не теперь, когда наконец мелькнул слабый проблеск надежды на то, что она сможет начать прокладывать в жизни собственную дорогу. В ее последующих словах было больше гнева, чем смысла. – Гру зарабатывал на нас целое состояние. Мы будем делать то же самое, прямо здесь, и нам не придется носить лохмотья. – Она посмотрела на свои покрытые грязью ноги. – И купим обувь, черт возьми!

Джоллин закатила глаза.

– Этим домом никто не пользуется, – напирала Гвен, будто Джоллин только что привела ей четкие аргументы. – Уже много лет. Какое людям до него дело?

– Это не важно. Есть определенные правила.

– Какие?

Джоллин пожала плечами.

– Откуда мне знать! Я всего лишь тупая шлюха.

– Мне надоели правила! – воскликнула Гвен. – Хочешь вернуться? Возвращайся! Уверена, Стейн все еще ждет тебя! Он ведь не за мной туда пришел. Ты забыла об этом? Гру пообещал ему тебя. Я могла бы сидеть внизу и слушать, как твоя голова бьется об пол в спальне. Хочешь превратиться в очередное кровавое пятно, которое Гру будет прятать от посетителей? Ты этого хочешь? Ну же! Ну?!

Джоллин молчала.

– Это я рискую своими четырьмя золотыми, – продолжала Гвен. – А Гру пообещал держать Стейна подальше от меня. Но не от тебя – о нет, не от вас всех. Он каждую из вас готов отдать ему. Почему бы и нет? Посмотрите, сколько он заработал на смерти Эйвон! Вы для него просто грязь, шлюхи, каких полно! Я хочу хоть что-то изменить в нашей жизни, пытаюсь спасти нас всех, а в ответ слышу только жалобы!

Гвен заметила, как у Джоллин подрагивает нижняя губа. Девушка тяжело дышала, втягивая носом воздух, ее грудь поднималась и опускалась вдвое быстрее обычного, глаза наполнились слезами. Все ее возражения объяснялись не капризами или злостью, а обыкновенным страхом. Ее охватил ужас по той же причине, по которой Гвен так рассчитывала на нее: из всех девушек Джоллин была самой рассудительной.

Гвен смягчилась.

– Все хорошо, – сказала она. Взяв Джоллин за руку, она сжала ее пальцы. – Все будет хорошо. Ты просто должна мне довериться.

– Но ты не знаешь, как заводят свое дело. Ты даже не знаешь, можем ли мы… разрешено ли это.

– Вообще-то я немного устала от того, что разрешено, – проворчала Гвен. – Мужчинам разрешено избивать и убивать нас, держать нас в рабстве и наживаться на нашем унижении. Ходить босиком и одеваться в лохмотья – вот что разрешено нам. Я устала. Меня от этого тошнит – до смерти, если на то пошло. Нас обучили одному ремеслу, которым мы можем зарабатывать на жизнь, значит, этим и займемся – по крайней мере пока. И мы сделаем это в Медфорде, потому что хорошо знаем этот город. У нас уже есть клиенты, готовые платить, и только один враг. Но ты права. Пока мы не знаем ничего из того, что нам нужно. Стало быть, придется узнать. Когда пойдем в Купеческий квартал, попытаюсь расспросить людей. Там все ведут дела, они нам и расскажут.

– Это будет стоить денег. Много денег, Гвен. Даже не представляю сколько.

Гвен подумала о золотых монетах, которые были спрятаны за лифом платья. Она всегда считала их целым состоянием, и каждая из них обладала волшебной силой, исполняющей желания, но хватит ли их?

– Почему бы нам и это не выяснить?

* * *

Город Медфорд был разделен на четыре части, даже пять, если считать королевский замок в центре, но это все равно что считать кость частью мяса. Никому не было пользы ни от замка, ни от короля. Дворянский квартал располагался у главных городских ворот на севере. В Купеческий квартал дворяне ходили за покупками и развлечениями, Ремесленный квартал выполнял главные работы в городе, а Нижний служил сточной канавой.

Гвен никогда надолго не покидала Нижний квартал. За его пределами запруженные телегами, лошадьми и людьми с корзинами на голове или плечах улицы были шире. До слуха Гвен доносились крики людей, визг свиней и непрекращающийся шум торговли. Всем нужно было куда-то, и все спешили. Никто не обращал внимания на нескольких босых, одетых в лохмотья женщин, которые двигались медленнее людского потока, не зная, куда идти. Когда их все же замечали, Гвен ловила на себе хмурые взгляды и усмешки.

Дама за прилавком магазина, торговавшего товарами из шерсти, вообще не удостоила Гвен взглядом, даже враждебным.

– Я бы хотела купить семь одеял, – сказала Гвен.

Женщина никак не отреагировала на ее слова.

– Вон те подойдут… – Гвен указала на стопку одеял, надеясь, что они окажутся самыми дешевыми в магазине.

И снова женщина повела себя так, будто Гвен не существует, не удосужилась даже поднять глаза.

– У меня есть деньги, – проговорила Гвен тихим голосом, уже зная, что это не имеет значения.

Она опустила голову, признав поражение, и отошла в сторону.

– Ну-ка дай мне кошелек, – шепнула Джоллин и подошла к прилавку.

– Что вам угодно? – спросила лавочница, одарив девушку любезной дежурной улыбкой.

– Сколько стоят вон те одеяла?

– Одно за семь динов, два за сес.

– Я дам вам три сеса за семь одеял.

– За три сеса вы можете приобрести шесть одеял.

– Три сеса и три дина за семь, – прищурилась Джоллин. – Неплохо звучит, правда?

– Три сеса и шесть динов звучит лучше.

– Три и пять.

Женщина кивнула и принесла одеяла. Джоллин вынула золотую монету. Лицо лавочницы выразило крайнее изумление. Когда она отсчитала сдачу, Джоллин вернула Гвен кошелек и передала одеяла остальным девушкам.

– У нее есть такие деньги? – Лавочница указала на Гвен.

– Да, у нее полно денег. Как жаль, что вы вели себя так грубо. Сегодня моя госпожа намерена сделать столько покупок, что не хватит нескольких тележек, чтобы все их погрузить. Но, разумеется, не в вашей лавке. Возможно, это вас кое-чему научит. Моя госпожа очень щедра с теми, кто понимает, что истинная красота внутри, и очень жестока с теми, у кого маленькое, черствое сердце и такие извращенные мозги, что…

– Джоллин! – рявкнула Гвен.

– Ах, как видите, моей госпоже не терпится покинуть вашу лавочку и найти место, где ее примут как полагается.

– Но я… – начала лавочница.

– Стерва? – сладко улыбнувшись, спросила Джоллин. – Кто бы спорил…

Девушка гордо вышла из магазина.

Гвен и остальные последовали за ней, смеясь и похлопывая Джоллин по спине. Затем Джоллин и Эбби отправились на поиски еды, а Мэй и Роза пошли за метлой. Остальные ждали вместе с Гвен под навесом гончарной лавки, наблюдая за прохожими. Первыми вернулись Мэй и Роза. Они так гордились своей покупкой, что по очереди подметали улицу. Гвен подумала, что это, наверное, первая вещь, которую они купили в жизни. Вскоре Джоллин и Эбби принесли сыр и хлеб.

– Это все? – спросила Гвен.

– Не уверена, что мы можем позволить себе что-либо еще, – сказала Джоллин.

– Да сколько же стоит еда? Мне казалось, должно хватить…

– Не в этом дело. Я разговорилась с пекарем, и он сказал, что тебе нужно приобрести королевскую грамоту.

– Что? На еду?

– Нет… чтобы открыть свое дело. Он назвал ее свидетельством о разрешении или как-то так. Без нее свое дело открыть нельзя, иначе тебя арестуют.

– И как ее получить?

– Нужно пойти в приемную городского оценщика на Дворянской площади. Эти грамоты дорогие…

– Сколько?

– Он не знал. Пекарь сказал, что все зависит от рода деятельности. Мне кажется, у нас ничего не получится.

– Зачем же заранее думать о провале? Мы еще ничего не предприняли. Пока что давайте вернемся на постоялый двор, – вздохнула Гвен и добавила с раздражением: – Или существует закон, запрещающий девушкам есть хлеб с сыром в заброшенном крысятнике?

* * *

Когда они вернулись с покупками из Купеческого квартала на Кривую улицу, солнце уже село. Похолодало. Сколь бы ужасно ни выглядело полуразрушенное здание днем, темнота сделала его еще страшнее. В отличие от Купеческого квартала, где лавочники зажигали фонари перед магазинами, Нижний квартал полностью был погружен во тьму. На Кривой улице свет лился только из окон «Гадкой головы» и ложился на улицу растянутыми прямоугольниками. Гвен корила себя за то, что не добавила фонарь в список покупок, но этим можно будет заняться завтра.

Из трактира доносился звон стаканов и приглушенные звуки дудки, на которой играл Диззи. Символом чего была эта мелодия – свободы или изгнания? Трудно сказать… И на улице, и даже в развалинах здания все заглушал вой ветра, стучавшего ставнями и мучившего мертвые листья. Очертания бывшей гостиной едва различались в свете луны, обнажавшем различные дыры и бреши, через которые ветер насвистывал свою мелодию, куда более печальную, чем музыка Диззи.

Эбби и Этта принялись разводить огонь. Они склонились в темноте перед каменным очагом, словно заговорщицы. Гвен понятия не имела, зачем Гру вообще их держал, особенно Этту, которая за год не заработала ни медяка. Обе девушки проводили большую часть времени на кухне. Эбби – из-за своего крепкого, ширококостного телосложения, а теперешняя наружность Этты никак не подходила для их ремесла. Даже Гвен сомневалась, стоило ли брать девушку с собой. Им нужно выжить, а Этта будет камнем на шее. Но оставь Гвен девушку в трактире, это породило бы обиду и со временем привело к большим проблемам. Сейчас главное – сделать так, чтобы все они чем-то занимались.

Чтобы выжить, ей нужно стать крепче, сильнее. Она посмотрела на огни трактира.

После встречи с человеком, вручившим ей золотые монеты, Гвен обнаружила, что способна увидеть чужую жизнь не только в его глазах. С тех пор она изредка проделывала это и с другими, требовалось лишь немного внимания. Ей приоткрывались фрагменты чужих жизней – редко приятные, – и сам процесс тяготил ее. Потом ей часто снились кошмары. Но за два года, проведенные в «Голове», Гвен ни разу не взглянула в глаза Гру. Не потому что боялась увидеть содеянное им зло, а потому что могла понять, почему он его совершил.

Среди развалин оказалось достаточно обломков досок, сухих листьев и веток, и какое-то время, хоть и недолго, в камине горел огонь. Совсем скоро, однако, они едва не задохнулись от дыма, и Гвен впервые обрадовалась, что в гостиной столько дыр.

– Что не так? – спросила откуда-то из темноты Мэй.

– Камин забит, – ответила Этта глухим голосом, как будто она говорила из печной трубы. – Кажется, тут везде гнезда и листья. Нет тяги.

– Что ж, больше не пытайся разжечь огонь, а не то нам придется спать на улице, – сказала Джоллин и демонстративно покашляла, чтобы доказать справедливость своих слов.

Ели девушки в полной темноте.

Гвен рассчитывала на веселый огонь и горячий ужин. Это могло бы хоть ненадолго преобразить постоялый двор, превратить его во что-то знакомое, что-то ободряющее. Вместо этого они, прижавшись друг к другу в поисках тепла в углу гостиной подальше от дыр, молча жевали хлеб с сыром, слушая призрачную песню ветра.

Джоллин повернулась к Гвен и тихо спросила:

– Думаешь, мы можем себе это позволить?

Ей нужно было подтверждение – Гвен слышала это в ее голосе.

– У нас все еще много денег. – Гвен отщипнула от хлеба, который они передавали по кругу.

– Но нужно будет привести дом в порядок. Как мы это сделаем? – спросила из темноты Эбби.

– Давайте сначала узнаем, сколько стоит это разрешение. – Гвен почувствовала, как ей в руки вложили ломоть сыра.

Постепенно дым рассеялся, но запах гари остался. Ветер задул сильнее, и Гвен подумала, уж не предвещает ли это бурю. Воздух был холодным и влажным – видимо, к дождю. Этого только не хватало. Гвен смотрела на небо сквозь дыры в потолке. Девушки теснее прижались друг к другу, кутаясь в тонкие шерстяные одеяла.

– Что это вообще за место? – спросила Мэй.

Она целиком завернулась в одеяло, натянув его на голову, как капюшон. Мэй сидела рядом с Розой, девушки походили друг на друга, словно сестры, разве что у Мэй волосы были светлые, а у Розы каштановые.

– Раньше здесь был постоялый двор, – объяснила Джоллин.

– Что с ним произошло?

Джоллин пожала плечами, на миг показавшись в полосе лунного света, и снова исчезла во мраке.

– Я слышала… – начала Эбби.

– Ничего ты не слышала, – оборвала ее Джоллин.

– Но я…

– Говорю же, ты ничего не слышала.

– О чем вы? – насторожилась Мэй. – Чего она не слышала?

Розу, сидевшую между Мэй и Эттой, уже клонило в сон, но она моргнула и подняла голову.

– Это всего лишь слухи, – отмахнулась Джоллин.

– Что? – На сей раз вопрос задала Роза.

Джоллин бросила на Гвен извиняющийся взгляд.

– Поговаривают, что хозяин убил свою жену, – сказала она. – А потом ее призрак вернулся, чтобы отомстить.

Девушки испуганно начали вглядываться в изрезанную редкими пучками лунного света темноту, скрывавшую так много страшных тайн. Наверху время от времени раздавался стук. Гвен знала, что это грохочут ставни, но стук до ужаса напоминал звук, который издавала голова Эйвон, когда Стейн бил ею об пол. Откуда-то доносилось тихое царапанье… Что это: мышь, белка? А может быть, ногти покойницы?..

– Вот и молодчина! – заявила Роза так громко, что все уставились на нее. – Может, Эйвон так же поступит с Гру и Стейном.

Джоллин посмотрела на Гвен и улыбнулась.

Гвен улыбнулась в ответ.

– Может быть.