Текст книги "Эра смерти. Эра империи"

Глава шестая
Приглашение

Удивительно, что иногда все оказывается точно таким, как ты себе представлял, а иногда наоборот. Еще удивительнее, когда все одновременно и так, и не так.

«Книга Брин»

У Великих врат Рэла собралась огромная толпа. Поначалу Мойя испугалась, решив, что произошло крупное сражение и многие погибшие прибыли одновременно. Однако она слышала звон лишь один раз, и интуиция подсказывала, что смерть была только одна, а толпа – признак того, что скончался кто-то важный.

Узнав, что правитель Рэла отправил слуг на поиски отряда Мойи, она подумывала, не стоит ли использовать это как отвлекающий маневр и незаметно ускользнуть. Ее останавливали кое-какие знания, которые она почерпнула в пастушьей общине Далль-Рэна. Всем известно, что если где-то появляется стая волков, отару покидают лишь глупые овцы, которые долго не проживут.

Кроме того, ей было любопытно и в то же время страшно. Она хотела узнать, кто скончался, но до ужаса боялась этого. Не одна Мойя услышала звон, и это главное. Брин, Гиффорд, Тресса и Роан тоже его слышали. Дождь и Тэкчин ничего не слышали, а значит, список кандидатов был короткий и не предвещал ничего хорошего.

– Это Сури, да? Мы потерпели неудачу, – с тревогой сказала Брин.

Вся группа держалась вместе, стараясь слиться с толпой.

– Мы этого не знаем, – ответила Мойя, а про себя подумала: Возможно, это Персефона, и я не знаю, что хуже.

Мойя велела им не углубляться в толпу, чтобы иметь возможность быстро уйти. Нужно было только узнать, кто прибыл. Потом они могли разойтись вместе с остальными и продолжить путь. Она пока не представляла, куда именно они направятся, но решила, что начать стоит с дороги.

– Она рассказала им секрет, и они ее убили.

– Успокойся, Брин. Мы не…

В толпе Мойя заметила Туру и почувствовала, как исчезает надежда. Разглядывая ряды лиц, она узнала Кобба, Бергина, Филсона, Тоупа Хайленда с сыновьями и все семейство Киллианов, кроме еще живого Бригама. Были здесь и Бейкеры, и Уипплы, и Холиман Хант, и большинство Уэдонов. Рядом с ними стоял красивый, не знакомый Мойе мужчина.

Холиман не знает Сури. Значит, это Персефона.

С этой мыслью пришло осознание: был вариант хуже, и боги выбрали его.

В этот момент кое-кто из собравшихся заметил ее. За изумлением последовало недоумение и даже легкое раздражение, как будто, умерев, Мойя совершила что-то постыдное.

– Мойя?

Обернувшись, она увидела Арион. Фрэя выглядела так же, как обычно, и была одета в ту же ассику, в которой ее похоронили.

– Ты здесь, потому что Сури…

– Вот они! – Задранный медведем мужчина, которого они встретили за вратами, разговаривал с небольшой группой людей в развевающихся серых мантиях. Он указал в сторону Мойи и добавил: – Врата открылись после того, как появились они.

Шесть облаченных в мантии фигур направились прямиком к ним. Это были не фрэи, хотя двигались они с той же грацией и изяществом. Все были высокими и гладко выбритыми, значит, не дхерги, хотя лица выглядели такими же каменными, а челюсти – такими же мощными. Мойя никогда не видела подобных им существ.

Нас ищут слуги правителя Рэла.

Когда один из шестерки выступил вперед, Тэкчин придвинулся ближе к ней. У мужчины – Мойя решила, что это создание более всего похоже на мужчину – были такие же зеленые глаза, как у Мьюриэл. Гладкие, прямые черные волосы выглядели так, словно он окунул их в чернила Брин. Белая кожа напоминала алебастр, а серая мантия развевалась, несмотря на полное безветрие.

– Его Безупречнейшее, Безмятежное и Прославленное Величество, властитель Рэла, решил почтить вас правом на аудиенцию. Вы проследуете за нами и предстанете перед его сиятельными очами.

– Вот здорово, – сказала Мойя. – Но мы сейчас заняты. Пожалуйста, передайте Его Величеству, что придется отложить встречу до следующего раза.

Мужчина удивленно изогнул брови, его лицо приняло серьезное выражение.

– Это не просьба.

– Да и манеры у вас так себе, – прибавила Мойя, с удовольствием наблюдая за тем, как его брови снова ползут вверх.

– Следи за словами. Его Величество властвует здесь безраздельно. – Мужчина в сером широким жестом указал вперед, давая понять, что они должны идти обратно по вымощенной кирпичом дороге в сторону деревни.

– Рада за него. – Мойя не сдвинулась с места.

Остальные тоже.

Мойя чувствовала, что на нее все смотрят. Этой неожиданной перепалкой она отодвинула в тень основное мероприятие. Повисла долгая тишина. Возможно, на деле она длилась не дольше удара сердца, но отсчитывать время сердцебиением Мойя уже не могла.

– Ты подчинишься своему господину, – с оскорбительной уверенностью заявил бледный мужчина с чернильными волосами.

Мойя знала, что умной ее не назовешь. Об этом мать напоминала ей с самого рождения. Она не умела творчески мыслить, не была физически сильна, не могла сшить платье, постричь овцу или приготовить пригодное для еды кушанье. До изобретения лука Мойя ни в чем не проявила себя – зато умела натворить бед. Делала она это не намеренно и в большинстве случаев сожалела о своих поступках, но что-то внутри нее отказывалось уступать. Мойей никто не повелевал. Ни мужчина, ни женщина, ни фрэй, ни дхерг и никакой правитель загробного мира не заставит ее подчиниться.

– Скажите вашему повелителю, что если он желает, чтобы мы оказали ему честь своим визитом, он должен попросить вежливо. Я привыкла к тому, чтобы мне говорили «пожалуйста» и «спасибо».

Жутковатый бледный мужчина – впрочем, возможно, он выглядел бледным только потому, что его лицо обрамляли волосы столь насыщенного черного цвета – уставился на нее в смятении.

– Вы немедленно последуете за мной, – потребовал Чернильноволосый и повернулся к ней спиной.

– Поцелуй меня в задницу, – ответила Мойя.

Брин положила руку ей на спину. Прикосновение Хранительницы Уклада было легким, но на языке жестов ее пальцы почти кричали.

Мужчина резко развернулся и с таким гневом уставился на Мойю, что та едва не потянулась за стрелой. Тэкчин положил руку на эфес меча.

– Чего хочет от них твой господин? – спросила Арион.

– Тебя это не касается, фрэя, – не глядя на нее, ответил Чернильноволосый.

Мойя понимала, что в мире мертвых правила другие, но ее все равно поразило, что кто-то может обращаться к Арион с таким неуважением. Возможно, после смерти она перестала быть тем страшным миралиитом, каковым была при жизни, или же они просто плохо ее знали.

– Это мои друзья, посему я решила, что это меня касается, – объяснила Арион на удивление ровным тоном, от которого веяло утонченностью и изяществом. – Кроме того, когда я впервые оказалась здесь, меня не пригласили насладиться его великолепным обществом, так что я чувствую себя несколько уязвленной.

– Они должны подчиниться приказу Его Величества, – настаивал Чернильноволосый.

– А иначе? – спросила Арион.

Эти слова она произнесла небрежно, но смысл был предельно ясен. Выражение шока на лицах одетой в серое шестерки давало понять, что они, видимо, все-таки знали Арион, во всяком случае, кое-что о ней им было известно.

– Его Величеству не понравится твое вмешательство, фрэя.

– Эзертон, мы это уже проходили. Я предпочитаю, чтобы меня называли Арион, а если Дроуму не нравится, что я делаю, пускай обсудит это со мной лично. Я не веду переговоры через посредников.

– Ты сказала, Дроуму? – переспросил Дождь. – Неужели ты имеешь в виду…

Арион кивнула:

– Бога бэлгрейглангреан, да.

Дождь, обычно спокойный, как столетний вяз, пошатнулся.

Эзертон окинул Арион свирепым взглядом:

– Наш правитель покарает тебя за вмешательство.

В ответ Арион улыбнулась. Если бы Мойя не слышала их слов и вынуждена была интерпретировать разговор лишь с помощью языка тел, она могла бы поклясться, что они ведут две разные беседы.

– Эзертон, ты ведь знаешь, что в этом утверждении нет ни слова правды. Он не мой правитель, и я, честно говоря, не верю, что он рискнет потерять своего лучшего партнера для игры в скиб из-за подобной мелочи.

– Это не мелочь, и ты должна величать меня Слово Дроума.

Арион закатила глаза.

– Иди-ка ты приставать к кому-нибудь другому. Разве не видишь, что мы собрались, чтобы поприветствовать кого-то из близких?

Фыркнув, Эзертон (или Слово Дроума) повернулся и торопливо зашагал со своей свитой по мощеной дороге.

Арион посмотрела им вслед и, нахмурившись, повернулась к Мойе:

– Это было не очень умно.

Мойя фыркнула:

– Ненавижу, когда кто-то считает себя вправе мне указывать.

– Знаете, что меня беспокоит? – спросил Тэкчин.

Роан, не проронившая ни слова с тех пор, как вернулась от Рианны, высказала предположение:

– То, что у каждого из них на левом сапоге нечетное количество завязок, а на правом – четное? – Остальные так внезапно повернулись к ней, что Роан, смутившись, сжалась. – Не это?

– Нет… э… я не об этом думал, – ответил Тэкчин. – Вообще-то я хотел сказать, что ни у кого из них не было оружия. Ни оружия, ни доспехов.

– Все уже мертвы, а Сара говорила, что здесь не чувствуешь боли, – напомнила ему Мойя. – Так какой смысл в оружии? Они ведь не смогут причинить нам вред.

Тэкчин ухмыльнулся:

– Подозреваю, мы им тоже. Если бы все пошло наперекосяк, я собирался рубить головы. Может, это не навсегда, но хоть на время задержало бы их, верно?

– Да что с вами обоими? – ошеломленно спросила Арион.

– Дурное воспитание, – ответила Мойя. – По крайней мере, у меня такое оправдание. – Помолчав, она улыбнулась Роан: – Знаешь, а я вообще не обратила внимания на шнурки.

– Правда? – удивилась Роан. – Я ни о чем другом думать не могла. Меня это до сих пор сводит с ума. Кто придумал такой стиль и зачем?

– Мойя, я знаю, что мое поведение выглядело легкомысленным, но вам и правда следует проявить осторожность, – сказала Арион. – Дроум действительно безраздельный властелин этих мест. Обычно он добродушный и большей частью развлекается у себя в замке, но он – эсир, и его интерес к вам кажется мне дурным знаком.

На Мойю это не произвело должного впечатления.

– Какая разница? Если ему не нравится мое отношение, пусть убьет меня… ой, подожди-ка, он ведь не может. Я уже мертва.

– Ну, вообще-то… – замялась Арион.

Эти слова Мойе не понравились.

– Вообще-то что?

– Смерть в Рэле – это не так уж плохо. Ты воссоединяешься с теми, кого любишь, не чувствуешь боли, не боишься старости, но в Пайре все-таки есть угрозы. Постоянные.

– Например?

– Можно перестать существовать.

– Как это? – спросил Гиффорд.

– Мы существуем лишь до тех пор, пока верим в это, но без веры можно исчезнуть.

– Разве можно не верить в собственное существование? – спросила Мойя.

– Это легче, чем кажется. – Тон Арион сделался более серьезным, и Мойю перемена насторожила. До сих пор фрэя говорила приятным, успокаивающим голосом, но теперь он напоминал ледяной ветер. – Пока живешь, всякие раздражающие мелочи, вроде голода или необходимости спать, напоминают, что ты жива. Но в Рэле подобных раздражителей нет, поэтому можно начать сомневаться, есть ли ты на самом деле. Здесь о нашем существовании нам напоминает общение с другими. Если лишить тебя этого, ты легко утратишь самоощущение.

– Это точно, – заметила Тресса.

Мойя не обратила на нее внимания.

– Но Дроум не может сделать этого с нами, правда?

Арион пожала плечами:

– Вряд ли. По правде говоря, Дроум не так ужасен. Он не такой безумный, как его сестра. По-моему, он ее боится. Дроуму нравится, когда в его владениях тишина и порядок; вы сюда только явились, а уже мутите воду. Я лишь хочу сказать, что дразнить медведя прямо в его берлоге – не лучшая идея.

– Ничего страшного. Мы не собираемся здесь задерживаться. – Мойя широко улыбнулась. – Мы идем дальше, в Нифрэл. – Арион, кажется, не удивилась, услышав это. Интересно, почему? – Ты, случайно, не знаешь, где вход?

– Все знают. Ну, все, кто провел здесь какое-то время. – Она указала в сторону удалявшихся фигур в сером. – Эта дорога ведет туда. Она связывает один конец Рэла с другим. По правде говоря… врата в Нифрэл находятся прямо рядом с замком Дроума.

Улыбка Мойи погасла.

– Вот она! – Крик в первых рядах собравшихся привлек всеобщее внимание.

Кричал Красавчик – юноша, который стоял рядом с Холиманом Хантом. Он указал в сторону реки.

Мойя протиснулась вперед и увидела выходившую из воды покойницу, которую сразу безошибочно узнала. Несмотря на охватившую ее печаль, Мойя все же испытала облегчение, поняв, что это не Персефона и не Сури.

– Падера, любовь моя! Как же долго я тебя ждал!

Красивый юноша бросился к ней, обнял ее, и они поцеловались, как влюбленные.

Присутствующие захлопали в ладоши.

Вздохнув с облегчением, Мойя наблюдала за трогательной сценой. К ней подошла Брин. Хранительница выглядела озадаченной. Когда влюбленные оторвались друг от друга, старуха заметила их.

– Мойя? Брин? Великая Праматерь, а вы-то что тут делаете?

– Тебе, наверное, можно задать тот же вопрос, – сказала Мойя.

– Ну, скажешь тоже! Мне сюда давно пора было, не такой уж это сюрприз. – Заметив остальных членов группы, старуха удивилась еще больше. – Я слышала, что вы собрались в болото, но, если честно, не думала, что это опасно. Судя по тому, что говорила Брин…

– Это долгая история, – прервала ее Брин. – Но ты… когда я уходила, с тобой все было в порядке. Простыла немножко, но я не думала, что это серьезно, а теперь ты здесь и выглядишь так…

– Брин! – Взмахом руки Падера перебила девушку. – Тебе это покажется странным, но у меня для тебя послание. Я думала, передам, когда ты вернешься, но раз ты здесь… ну…

– От Малькольма, да? – спросила Тресса.

Падера удивленно повернула голову:

– Да. Как ты догадалась?

– Да не важно! Что он сказал?

– Не кипятись! Померла, а все такая же нетерпеливая.

– Поживее, карга!

Падера отвернулась от Трессы и обратилась к Брин:

– Я устала – телом и душой – и как раз укладывалась спать, как вдруг вошел он. Я удивилась. Его ведь не было много лет, и большинство мужчин не зайдут к женщине в шатер без приглашения.

Лицо красивого юноши, поцеловавшего Падеру, посуровело. Она похлопала его по руке и тепло улыбнулась:

– Да он не за этим пришел! Не волнуйся. Ой, кстати, это мой муж. Мелвин, это Брин, Роан, Гиффорд, Мойя, Тресса, а те два чужеземца – Тэкчин и Дождь.

Юнец выглядел не старше восемнадцати, но был сложен, как крепость дхергов, а по спине у него струились прекрасные длинные волосы цвета позднего кленового сиропа.

– Это твой муж? – спросила Мойя.

Падера ухмыльнулась беззубой улыбкой и кивнула:

– Красавчик, правда?

– Он такой… – Мойя сглотнула. – Юный… Не обижайся, Падера, но мне как-то не хочется смотреть на твое старое морщинистое лицо, когда ты с ним лобызаешься.

– Она выглядит точь-в-точь как в день нашей свадьбы, – озадаченно произнес Мелвин.

Падера рассмеялась, посмотрела на свои руки, потерла их друг о друга.

– Ага, гладкая, как попка младенца. Рада избавиться от темных пятен и дряблой кожи. В свое время я была совсем как Мойя, а Мелвин был… – Она посмотрела на мужа и покачала головой: – Нет, другого такого, как Мелвин, не было никогда.

– О чем вы? Падера вообще не изменилась, – сказала Мойя.

– Никто из нас раньше не встречал Мелвина, поэтому мы, скорее всего, видим его таким, каким его помнит Падера, – пробормотала Роан нечетким голосом, каким обычно говорила сама с собой. – Или, быть может, мы видим то, как Мелвин сам себя представляет. И то и другое возможно. Но непонятно, почему Мойя по-прежнему видит Падеру старухой. Мне она кажется молодой и красивой.

Тресса вновь вскипела:

– Клянусь толстым задом Мари, мне плевать, кто как выглядит. Ты сказала, Малькольм просил тебя передать послание. О чем оно, женщина?!

– Ах да! Что ж, как я уже говорила, Малькольм навестил меня в ночь моей смерти. Я неважно себя чувствовала и не хотела принимать гостей. Я свернулась калачиком под покрывалами, а он просто стоял и смотрел на меня. Мне это показалось странным. У него были такие грустные глаза… Потом он сказал: «Когда снова увидишь Брин, передай ей: “Когда деревья научатся ходить, а камни – говорить”».

– И? – спросила Брин.

– Это все. Я тоже подумала, что должно быть какое-то продолжение, но он сказал, это все послание.

– Но это бессмысленно. Наверное, я должна что-то сделать, когда это произойдет. Должно быть что-то еще.

– Нет. Это все. Я тогда решила, что он пьян. Потом он сделал кое-что еще более странное. – Падера смущенно покосилась на Мелвина, и Мойя заметила, что она покраснела. – Он поцеловал меня.

Мелвин открыл рот.

Она остановила его.

– Да не так поцеловал! Это было… – Она осеклась, и на глаза ей навернулись слезы. – Короче, после этого он ушел, а я заснула. А потом оказалась в воде с камнем в руках. Меня несло к свету, и вот я здесь.

Мойя вспомнила разговор с Мьюриэл на болоте.

Неужели наш Малькольм, который даже сапоги не способен правильно надеть, поможет нам в Пайре?

Если захочет.

В Рэле прощались так же редко, как праздновали дни рождения, и уход дочери озадачил Сару с Дэлвином. Они спросили, куда это она направляется. Вместо объяснения, которое вышло бы долгим и неуклюжим, Мойя попросила о помощи Падеру. Женщина, которую Мойя по-прежнему видела как древнего матриарха, заверила всех, что тем, кто прибыл вместе с Мойей, нужно отлучиться по делам. На этом, как Мойя и рассчитывала, вопросы закончились. Хотя старейшая жительница Далль-Рэна только что прибыла в Пайр, окружающие по-прежнему доверяли ее мудрости. После объятий и долгих прощаний Мойе все же удалось вынудить компанию двинуться в путь.

Следуя наставлениям Арион, они пошли по мощеной дороге в глубь Рэла. Гиффорд предложил взять Арион с собой, но Мойя полагала, что чем меньше народу знает про ключ, тем лучше. Тресса также заметила, что если бы Малькольм считал, что Арион им нужна, он бы сказал об этом. Сапоги Мойи приятно стучали по ярко-белым кирпичам. После изнурительных скитаний по полям и болотам легкая прогулка по ровной дороге казалась заманчивой. Учитывая, что ничто не могло быть страшнее, чем утонуть в ведьмином омуте, Мойя была уверена, что их ждет светлое будущее.

Миновав множество домов и переулков, за которыми скрывалось еще больше построек, они вышли за пределы деревни Рэн. Появились и поселения других сообществ – оштукатуренные каркасные дома клана Нэдак, а затем и глинобитные хижины Дьюрии, выстроившиеся по обе стороны дороги и резко контрастировавшие с чистейшим белым кирпичом.

Они прошли мимо коловшего дрова человека, и Гиффорд, указав на него, спросил:

– Как думаете, зачем они это делают? Ну… зачем рубят дрова? Ведь здесь не холодно, и вряд ли кто-нибудь ест, стало быть, огонь им не нужен.

– Это приносит им радость, – объяснила Брин. – Тэш всегда жаловался, что в Дьюрии так мало леса, что дрова считаются роскошью.

– И все-таки это как-то… скучно, что ли. – Тэкчин, нахмурившись, наблюдал за другим мужчиной, который укладывал дрова. – Я люблю хорошее вино, но не хотел бы пить его постоянно.

Брин посмотрела на Тэкчина, как будто тот изрек нечто глубокомысленное.

– Мама тоже жаловалась на скуку. Говорила, так быть не должно. Очевидно, что-то сломалось.

– Сломалось? Что, например? – спросил Гиффорд.

– Она не сказала. Наверное, сама не знает.

– Малькольм знает, – с гордостью заявила Тресса.

– Тресса, хватит, – устало сказала Мойя. – Ты уже сто раз сообщила нам о том, какое Малькольм чудо. Надоело!

– Нет, она права, – вмешалась Роан. – Он об этом упоминал. Той ночью в кузнице, когда Сури создала гиларэбривна, Малькольм сказал, что мир сломан.

Тэкчин фыркнул:

– Это был бы тот еще подвиг. В каком смысле сломан? По-моему, все нормально.

– Кажется, он этого не объяснял. – Роан посмотрела на остальных. – Но помню, он сказал, что это его рук дело.

Мойя рассмеялась:

– Малькольм сломал мир?

Роан кивнула с серьезным видом. Впрочем, она как-то заявила, что мир, скорее всего, круглый. В рассуждениях Роан никогда нельзя было отделить воображение от действительности.

– Он сказал, как это сделал? – озадаченно поинтересовался Тэкчин.

Те, кто могли это знать, покачали головой.

– И вы не стали расспрашивать? – подала голос Мойя.

– Не до того было, – ответила Тресса. – Фрэи готовили атаку, Сури собиралась убить лучшего друга, Рэйт вот-вот должен был умереть, так что…

– Рэйт! – воскликнула Мойя, вглядываясь в многочисленные глинобитные хижины.

– Ты его видишь? – спросила Брин.

– Нет. Но я только что поняла, что его не было ни у врат, ни в доме твоих родителей. Тебе это не показалось странным?

– Может, он не совсем мертв, – предположила Тресса. – Может, он все еще внутри дракона… по крайней мере, какая-то его часть.

– Или мы с ним просто разминулись, – возразил Тэкчин. – Матери Мойи там тоже не было. Если честно, я понятия имею, как тут можно кого-то отыскать. Звон дает понять, что умер кто-то из твоих знакомых, но ты не знаешь, кто именно или даже как они будут выглядеть. Задумайтесь о том, сколько миллионов рхунов, фрэев, дхергов, моклинов, грэнморов и бог знает кого еще погибли за все прошедшие тысячелетия. Пайр должен быть забит до отказа. Я и сам помог преумножить население загробного мира. Галанты убили сотни существ, а нас было всего восемь! Подумайте о войнах! Здесь должно быть яблоку негде упасть, однако посмотрите вокруг! Довольно просторно, и все, кого мы знали, живут неподалеку друг от друга.

– Волосы и ногти, – сказала Роан.

Остальные оглянулись на нее и Гиффорда, державшихся за руки.

– Роан? – спросила Мойя.

– А? – Роан неотрывно смотрела себе под ноги и ступала очень осторожно, стараясь не угодить в щели между кирпичами.

Мойя улыбнулась:

– Милая, ты это вслух сказала. Про волосы и ногти. Что это значит?

– О, э… Я просто подумала, что Рэл не набит битком, потому что все время растет, увеличивается в размерах. Когда нужно больше места, оно создается у источника – в Рэле это, скорее всего, река.

– И все просто сдвигается дальше? Странно как-то.

– Ну, точно я не знаю. Может, река отходит назад, но, как сказал Тэкчин, если бы размеры Пайра были постоянными, со временем он бы переполнился. Поэтому он должен расширяться. Это логично и многое объясняет, правда?

Многолетний опыт подсказывал Мойе, что Роан всегда полагала, будто остальные видят то же, что и она, и Мойе казалось странным, что Роан, обычно подмечавшая все, никак не могла уяснить, как часто это не соответствовало действительности.

– Что именно это объясняет, Роан?

– Ну, люди рождаются, потом умирают, а это означает, что число душ постоянно растет, до бесконечности. Глупо было бы вынуждать новичков идти до самого конца. Гораздо удобнее добавить пространства там, куда они приходят. Поэтому в ближайшем к вратам месте собираются недавно умершие, а кто уже давно скончался, находятся дальше. – Она указала на глинобитные домики. – Клан Нэдак был уничтожен после Дьюрии, а Рэн разрушен еще позже. Как я понимаю, мы прошли эти места в обратном порядке. В некотором роде мы идем назад во времени, по крайней мере, в отношении умерших.

– Но мои родители погибли до войны, а многие другие – в Грэндфордской битве, – сказала Брин. – Почему нам не пришлось идти мимо них, чтобы добраться до дома моих родителей?

– Может, и пришлось, во всяком случае, мимо некоторых. Но здесь, как и в мире Элан, люди переезжают и селятся сообществами. Если бы твои родители умерли сто лет назад, они могли бы оказаться в той части Рэла, которая напоминает Серповидный лес. Допустим, они пошли прогуляться, встретили соседей и перебрались поближе к ним. Они оказались бы немного дальше, но не слишком далеко, если учесть, сколько времени прошло с начала мира. Они бы все равно были сравнительно близко к входу. А вот если бы надо было разыскать Гэта из Одеона, подозреваю, это было бы труднее и пришлось бы идти дальше.

– Вот почему родители Брин и фермер Уэдон живут рядом, хотя умерли с разницей в несколько лет, – заключил Гиффорд.

– Ну конечно, – улыбнулась Роан.

Путешествие продолжалось. Они миновали и другие поселения. Не все принадлежали людям. Где-то жили фрэи, где-то дхерги. От кирпичной дороги расходилось много троп, разрастаясь по обеим сторонам и образуя дополнительную сеть дорог и путей. Мойя заметила, что кое-какие поселения были совсем отрезаны от мощеной дороги, окружены уединенными лугами, лесами и болотами. Рассмотреть их вблизи было невозможно, но даже издалека их постройки показались Мойе совсем не знакомыми.

Кто же захочет жить на болоте? – удивилась она.

Вспомнив слова Тэкчина об усопших, Мойя не смогла побороть любопытства.

– А кто такие моклины? – спросила она.

– Это значит «слепые». Тебе они известны как гоблины.

– Думаешь, гоблины после смерти попадают сюда? – ошеломленно спросила Мойя. – Ты полагаешь, у них есть души?

– Откуда мне знать?

Мойя обернулась и посмотрела на болото. Может, и есть.

Дорога от реки постоянно шла вверх. Мойе это показалось странным: всем известно, что Нифрэл расположен под Рэлом. Она пришла к выводу, что, хотя вход может быть наверху, сам Нифрэл, возможно, уходит глубоко вниз.

Разве что это не имеет отношения к расположению. Возможно, Нифрэл под Рэлом в другом смысле.

Поднявшись выше и бросив взгляд назад, они увидели, что низина вблизи Врат Рэла населена гуще всего. Скученные круглые домики, хаотично выстроившиеся вдоль петлявшей дороги, были разбросаны, как ил после наводнения. В гуще человеческого осадка виднелись небольшие каменные постройки гномов и даже, то тут, то там, несколько домов из кирпича и дерева, похожих на жилища фрэев в Алон-Ристе.

Задумавшись над предположением Роан, что Рэл со временем разрастается, Мойя заметила, что кое-какие участки вдоль дороги заселены плотнее, чем другие.

Может, передо мной урожайные и голодные годы? Военное и мирное время?

Чем дальше они продвигались, чем выше поднимались, тем реже встречались густонаселенные места. Даже дома выглядели более грубыми, более примитивными.

– Не понимаю, откуда все это берется, – сказала Брин, указывая на протянувшиеся до горизонта хижины. – Дом моих родителей выглядел в точности так же, как тот, где я выросла.

– Не совсем, – поправил Гиффорд. – Он был красивее.

Брин кивнула:

– Да, наверное. Но как желания воплощаются в материальные вещи?

Роан шла, уставившись себе под ноги, и теребила волосы.

– Арион сказала, мы существуем, потому что верим в это. – Она задумалась. – Когда мы умерли, наши тела остались в мире Элан, однако… – Она ткнула в себя пальцем. – У меня есть тело. – Она подняла взгляд. – У Мойи с собой лук, а у Дождя – кирка. Но это ненастоящее. У них с собой орудия, потому что они в это верят. По той же причине мы выглядим как обычно – мы в это верим. Возможно, в мире, где нет ничего физического, сила воли и вера формируют реальность вокруг нас.

– А почему все дома выглядят лучше, чем в жизни? – спросил Гиффорд.

– Гордость, – объяснила Тресса. – Если есть выбор, любой создаст себе идеальный дом, разве нет?

– Да ну? – усмехнулась Мойя. – Тогда почему ты все еще носишь эту жалкую рубаху? Или я вижу лишь то, что ожидаю увидеть?

Тресса осмотрела себя и пожала плечами:

– Ты видишь меня такой, какая я есть.

– Мы видим то, во что ты веришь, – сказал Гиффорд.

– Возможно, – предположил Дождь, – но ведь у каждой стены две стороны.

Роан кивнула:

– Впечатление основано не только на нашем самоощущении, но и на ожиданиях окружающих.

– Ты меня совсем запутала, Роан, – сказала Мойя.

– Ну… это как с Падерой.

– Правда?

– Да! – широко улыбаясь, воскликнул Гиффорд. – Все верно. Роан, ты гений! Вот почему Мойя видела Падеру старухой, а ты – молодой.

Мойя грозно посмотрела на Тэкчина, на лице которого отражалось то же смятение, какое чувствовала она сама.

– Надеюсь, ты не разберешься во всем этом раньше меня.

Фрэй покачал головой:

– У меня нет ни малейшего шанса. Среди галантов я славился не умом, а красотой. – Он подмигнул ей.

– Дело вот в чем, – объяснил Гиффорд. – Мойя увидела Падеру старухой, потому что такой ее помнит. Память Мойи сильнее, чем представления Падеры о себе. Это понятно, ведь суждения Мойи… ее воля… ну, она…

– Упертая, – подсказал Тэкчин.

Гиффорд смутился:

– Я хотел сказать «сильная».

– А ты какой увидел Падеру? – Мойя сурово посмотрела на Тэкчина.

– О, мы с тобой оба упертые донельзя.

Роан кивнула в знак согласия, а потом округлила глаза и тихонько вздохнула.

– Что такое? – спросила Мойя.

– Я кое о чем подумала.

– Это мы поняли. Вопрос, о чем именно.

– О… я подумала о колодце на мощеной дороге. Ты его видела?

– По-моему, мы все его видели. И что?

Роан озадаченно посмотрела на Мойю.

– Он прямо посередине дороги – прямо на кирпичах.

Мойя нахмурилась и покачала головой:

– Я что, одна здесь такая тупая? Кто-нибудь еще понимает, что она имеет в виду?

В ответ все молча покачали головой, и Мойя почувствовала себя чуть лучше. Роан несколько раз удивленно моргнула:

– Почему так важно, что колодец расположен на дороге?

– Потому что, мне кажется, этот колодец не реальнее дома Сары или твоего лука.

Мойя осмотрелась и, к счастью, увидела на пяти лицах отражение собственного недоумения.

– Надо поподробнее, Роан.

– Правда?

– Э… да.

– Ну ладно. Колодец стоит поверх кирпича. Его создали после кирпича, которым выложена дорога. А кирпич, надо полагать, сотворил правитель этих земель.

Тэкчин кивнул:

– То есть кто-то внес изменения в работу Дроума. А это значит, что у кого-то силы больше, чем у бога. Кто в Рэне мог это сделать?

– Ой, я знаю! – воскликнула Брин. – Все. Вот что имела в виду мама, когда сказала, что они берут из колодца не воду, а кое-что другое. Нечто более глубокое и жизненно необходимое, по ее словам. Это сообщество. Они все.

Мойя собиралась спросить, что именно мать Брин брала из колодца без воды, но тут снова раздался звон.

– Кто-то только что скончался, – объявил Гиффорд. – Я слышу звон.

– По-моему, мы все его слышим, – прибавила Мойя.

На сей раз звук донесся даже до Тэкчина с Дождем, и Мойя была уверена, что это дурной знак.

– Как думаете, кто это? – в отчаянии спросила Брин.

– Не Сури, – уверенно заявила Мойя. – Точно не она. И мы не станем возвращаться, чтобы проверить. У нас дела, а мы и так уже потратили кучу времени. Пошли.

Они продолжали идти дальше по мощеной дороге в молчании, каждый погрузился в свои мысли. Мойя более-менее представляла, о чем они думают. Она не хотела знать, кто в данную минуту выбирается на берег реки у Великих врат Рэла. Кто бы это ни был, Мойя уже ничем не могла ему помочь. Другое дело Сури – если она жива. Все они умерли ради миссии, которую задумали Малькольм и Тресса, и Мойе оставалось лишь идти вперед.

«Ты-то храбрая, с первого взгляда ясно, – сказала ей Мьюриэл. – Без доблести в Пайре никуда».

Мойю тревожила тишина – не просто отсутствие звуков, но отсутствие жизни. Будучи живой, она не могла, даже сидя в помещении, не обращать внимания на гул живого мира. В зарослях тростника шумел ветер; сквозь окно доносились человеческие голоса и птичье пение. Глубоко под землей, в Нэйте, она постоянно слышала стук собственного сердца, звук дыхания. Раньше она совсем не замечала этих звуков, но сейчас их отсутствие сводило ее с ума. Вскарабкавшись на вершину крутого холма, Мойя должна была задыхаться, но у нее не появилось даже легкой одышки.