Текст книги "Эра смерти. Эра империи"

Глава восьмая
Вопросы без ответа

Теперь я понимаю, что эсир – синоним слова «бог». Их всего пятеро, и, как ни странно, это одновременно слишком много и слишком мало.

«Книга Брин»

В обители Дроума Мойю приветствовали два ряда массивных колонн, по пять в каждом. По обе стороны от них изгибались дугой широкие мраморные лестницы, словно пара исполинских рук, обнимавших великолепный зал. Все – от вымощенного плиткой пола до высоких стен и арок – было либо черным, либо белым. Даже факелы не мерцали привычным желтым огнем; от них исходило неподвижное бледное сияние, напомнившее Мойе снежный покров, отражающий серое зимнее небо. Одри часто рассказывала дочери мрачные истории о Пайре, но никогда не упоминала, что в загробном мире господствовал тиран, обожавший все черно-белое. Конечно, Мойя ей не поверила бы, но теперь, оглядываясь назад, поняла, что предпочла бы узнать об этом заранее.

Внутри было пусто. В огромном, внушительном зале не было ничего, кроме камня. Солдаты остались там, а Эзертон повел гостей наверх. Оказалось, что обе лестницы ведут к одному балкону и сходятся перед одной и той же аркой. Сияющий пол был вымощен камнем цвета бронзы с геометрическим узором, а в центре была изображена сфера, похожая на солнце. От нее расходились лучи, напомнившие Мойе рисунки, которые она видела в Нэйте. По обе стороны возвышались статуи. Мужчина слева держал в одной руке короткий меч, в другой – факел. Напротив располагался тот же мужчина, но на сей раз в одной руке у него был какой-то треугольный инструмент, а в другой – молоток. Из покоев за аркой лился яркий свет.

Лестница оказалась не слишком крутой и длинной, однако после подъема по ней Мойя начала задыхаться и почувствовала страшную усталость.

– Кому-нибудь еще трудно дышать?

– Мне как-то… тяжело, – пробормотал Тэкчин. – Я даже устал.

Остальные закивали.

– Что происходит? У нас же нет тел, как мы можем выбиться из сил? Роан?

– Не знаю.

– Похоже, правила меняются, – сказала Мойя.

– Как вы думаете, что это за свет? – щурясь в сторону дверного проема, спросил Гиффорд.

– Ну, глаз у нас нет, – сказала Роан, – значит, это что-то, что мы воспринимаем как свет. Может, сила?

– Это присутствие Дроума, – заключил Дождь.

– Правда? Он сам по себе светится? – Мойя закатила глаза.

– Почему бы и нет? Все-таки он бог.

– Малькольм не светится. – Мойя покосилась на Трессу, провоцируя ее, но та не стала отвечать.

Эзертон остановился перед аркой.

– Узрите: Господь Дроум, властитель Рэла. – Он жестом пригласил их войти.

Охваченная сомнениями, Мойя сделала несколько шагов вперед. Внутри сияние ослепляло, и она подняла руку, прикрывая глаза. Сквозь пальцы она увидела перед собой тронный зал, облицованный белым мрамором. Вместо колонн крышу – если таковая имелась – подпирали статуи великанов. Их руки с трудом удерживали небо. С неописуемой высоты низвергались водопадами реки золота и серебра, проливаясь на украшенные рельефами стены. В центре всего этого на помосте, к которому вела еще одна лестница, возвышался гигантский трон.

На нем восседал Дроум.

Огромный, улыбающийся и внушающий ужас, он выглядел настолько крепким, широкоплечим и коренастым, что его можно было бы принять за очередную статую, если бы не исходившая от него энергия. Высокие скулы застыли в радостном предвкушении, лицо с широко поставленными глазами и плоским носом обрамляли густые волосы, золотистые с серебристыми, будто тронутыми сединой прядями. Мойя не сомневалась, что он стар, однако цвет его волос и бороды не имел отношения к его возрасту.

– Что за тени Элан вошли в мою обитель? – спросил бог.

Могло быть и хуже, – подумала Мойя. – Он не стер нас с лица земли. Может, я неправильно истолковала намерения Чернильноволосого. Пожалуй, надо перестать так его называть или вообще перестать думать.

На некоторое время воцарилась тишина, и Мойя стояла неподвижно, вслушиваясь в плеск водопадов из драгоценных металлов.

Дроум переставил ноги, придвинув их к основанию трона, и наклонился вперед. Длинные косы его бороды свились в кольцо на полу. Указывая на каждого из присутствующих, он перечислил их имена.

– Мойя, Тэкчин, Брин… – Он помедлил. – А… Роан! Да, Роан и Гиффорд. – Он перевел взгляд на Трессу и прищурился. – Г-м-м, а ты кто… ах да, жена Коннигера. – Его взгляд скользнул мимо нее к кому-то другому. – И, разумеется, Дождь! – Он задержал взгляд на гноме, и его улыбка стала еще ярче. – Приятно видеть кого-то из моих.

Бог откинулся на спинку трона и скрестил ноги. Из-под пурпурной с золотом и серебром мантии торчали мускулистые волосатые икры.

– Я бы поприветствовал вас в своих владениях, но вы, конечно же, незваные гости. Вы самозванцы, нарушители границ, хулиганы – подстрекатели, задумавшие недоброе и явно пришедшие сюда с дурными помыслами. Никогда раньше я не закрывал Врата Рэла, но, когда сестра предупредила меня о том, что вы идете, я внял ее совету. Мы близнецы, а потому поделили все, что делает нас теми, кто мы есть. Она присвоила себе прозорливость, я же взял все остальное. – Он снова сосредоточил внимание на Дожде. – Ты знаешь, о чем я.

Дождь никак не отреагировал на его слова, разве что добровольно обратился в камень.

– Итак, перейдем к цели вашего визита. – Дроум снова подался вперед, на сей раз положив обе огромные квадратные ладони на крепкие подлокотники трона и выпрямившись. – Как вы вошли?

Дроум ждал ответа, но гости не проронили ни слова.

– Вам кто-то помог? Кто-то изнутри? Может быть, Арион?

Чем громче делался голос Дроума, тем больше возрастал страх Мойи. Она припомнила слова Арион: «Дроум действительно безраздельный властелин этих мест … он – эсир, и его интерес к вам кажется мне дурным знаком».

Что такое эсир? – задумалась Мойя. – И почему мне кажется, что это нечто нехорошее?

Мойе достаточно было посмотреть на Дроума, на исходивший от него свет, который Роан считала воплощением его силы, чтобы понять: не следует доводить его до исступления.

Поначалу ей захотелось все ему рассказать. Это была не просто пришедшая в голову мысль, но непреодолимое желание, бороться с которым казалось почти невозможным. Если дать ему то, что он хочет, это спасет их – их всех. Это желание было столь велико, что Мойя непроизвольно открыла рот, однако из духа противоречия промолчала – ее остановила врожденная склонность стоять, когда велят сидеть, и непременно сказать «нет», когда все кругом говорят «да».

Несмотря на дурную репутацию, Мойя спала не со всеми парнями Далль-Рэна. Она сказала «да» Хиту Косвеллу, но всего один раз. Мойя пожалела мальчишку, потому что тот рыдал и умолял на коленях, клялся в любви и утверждал, что не вынесет ее отказа. Будучи молодой и глупой, она согласилась, а Хит оказался тем еще мерзавцем. Растрезвонил на всю деревню, будто она его соблазнила, потому как ни за что не рассказал бы правду о той ночи. Мойя разозлилась, а ее мать пришла в ярость. Увидев, какую боль слухи причинили Одри, Мойя не стала их отрицать, и они разрослись, как сорняки в огороде. Вскоре все уже пребывали в уверенности, что она прыгает в постель к каждому, кто предложит, но это было неправдой. После вранья Хита она сотню раз говорила «нет». Всякий раз это вызывало изумление, за которым ей нравилось наблюдать. Слово «нет» – отказ подчиняться, плыть по течению, ублажать – стало частью ее и помогло стереть ту глупую ошибку из памяти. Неповиновение было одной из главных черт ее натуры, и смерть этого не изменила.

Несмотря на всю свою силу и славу, Дроум был всего лишь очередным мужчиной, который спрашивал: «Ты согласна?» Нет… он требовал от нее повиновения. Бог он или нет, но губы Мойи искривились в привычной усмешке.

– Души попадают в Рэл после смерти. Мы умерли. Раз ты бог, то, полагаю, знаешь, как это происходит.

Дроум прищурился, но не разозлился. Он лишь откинулся на спинку трона, а губы его тронула легкая усмешка.

– Не всяк способен выстоять перед моим светом и уж тем более проявить наглость. Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю. Я запер врата. Как вы их открыли?

Мойя похлопала ресницами.

– Наверное, запор расшатался… Я толкнула, и они открылись. Но раз уж ты сам заговорил об этом… зачем ты их запер? Я слышала, ты здесь безраздельный властелин. Странно, что ты подчиняешься приказам сестры.

– Это был не приказ, а пожелание. – Бог долгое время внимательно разглядывал ее, а затем сказал на удивление спокойно: – Сама-то ты единственный ребенок, Мойя, дочь Одри. Ты и понятия не имеешь, каково иметь сестру, тем более злобного близнеца. Феррол… давай говорить начистоту, хорошо? Она ужасна – мерзкая, кошмарная, вредная, злобная, жестокая тварь. Но она умна. Она первой покинула Эреб и забрала с собой другие блестящие умы. И все же она не так умна, как думает. Феррол считала, что ее уход смертельно ранит Уберлина. – Дроум широко улыбнулся и, разразившись смехом, хлопнул себя по бедру, от чего по комнате разнесся грохот, чуть не сбивший Мойю с ног. – Мы едва заметили ее отсутствие! Все эти блестящие умы – ни один из них не был нам нужен. – Он продолжал хохотать, раскачиваясь на троне. Наконец успокоившись, он скривился и снова посмотрел на путников. – Но иногда она все же демонстрирует мудрость и проницательность. Так что нет, маленькая рхунка, я не подчиняюсь приказам, но ее просьба меня заинтриговала. Если вы ей нужны, на то должна быть веская причина. Но приз достался мне… и за это вы должны быть благодарны. Теперь передо мной два любопытных вопроса: почему моя сестра вас ищет, и как вы открыли запертые врата? Не желаете ли помочь мне отгадать эти загадки? – Дроум окинул взглядом каждого из них в поисках добровольца.

Никто не заговорил и не поднял руки.

Бог выглядел искренне разочарованным, даже слегка обиженным.

– Страх мне понятен. Вы считаете меня каким-то чудовищем, не так ли? – В голосе Дроума слышалась оскорбленная невинность. – Это я могу понять. Особенно после того, как упомянул свою ужасную сестрицу-близнеца. Но я не так жесток, как она. Вы все так молоды. Вы понятия не имеете, что такое настоящий страх. Вас еще не было, когда миром правил Уберлин с его острыми как бритва когтями и каменными сапогами. Его слово – закон, нерушимый и абсолютный. Его кара – быстрая и безжалостная. – Откинувшись назад, Дроум усмехнулся: – Как это ни забавно, но мы с вами очень похожи. Вы отказываетесь повиноваться мне точно так же, как я однажды выступил против Уберлина. Во времена его правления мы – я, мой брат и сестры – были героями, желавшими спасти мир от злого тирана. Однако Трилос погиб, а Феррол ушла. Поскольку она сбежала первой, ей достались такие прекрасные владения. – От его хохота завибрировал камень. С явной гордостью Дроум сказал: – Я ушел вторым и забрал с собой всех ремесленников Эреба. Уж поверьте, это не прошло незамеченным.

– Значит, Эреб – это место? – спросила Брин.

Вряд ли она задала вопрос намеренно. Хранительница Уклада говорила тихо, будто сама с собой, но не могла скрыть охватившего ее волнения.

Дроум услышал ее и вновь наклонился вперед, глядя вниз. Он улыбнулся Брин, словно добродушный старик, с радостью обнаруживший, что ребенок его слушает.

– Ты ведь Хранительница, правда?

Брин промолчала, но не отступила, не отвела взгляда. Она бы выпила чаю с рэйо, если бы ей пообещали хорошую историю, а эта история наверняка была самой лучшей.

– О да! Был такой город, Эреб. Нет, не так, это был самый главный город, колыбель всего сущего. Ну ладно, может, не всего. Тифоны тогда уже были заперты, а их дети бродили не пойми где, пожирая камни. Наверное, Этону не было до них дела. Но все остальные жили в Эребе. Такое прекрасное место, совершенное место. А потом жадность и высокомерие Уберлина положили всему этому конец.

– А что он сделал? – спросила Брин.

Дроум нахмурил кустистые брови:

– Готов поспорить, тебя снедает любопытство, да? Ты хочешь знать – не только про великого Рекса Уберлина, но про все, всю историю целиком. Хочешь узнать, как Этон и Элан породили Свет, Воду, Время, Четыре ветра, троих тифонов и Элурию, самую любимую из всех? Или рассказать тебе, почему Этон сотворил загробный мир и похоронил Эрла, Тота и Гара? Нет, наверное, ты предпочла бы, чтобы я начал с истории о том, как Элан украла у Этона пять зубов и что с ними стало. Вот с чего на самом деле все началось. Это объясняет, как члены одной семьи пошли друг на друга войной, оставив мать опустошенной, бесплодной и оторванной от мужа. А это, дорогая моя девочка, и впрямь очень грустная история. – Дроум хлопнул ладонями по подлокотникам. – Уберлин был первым, кто создал трон. Ты это знала? Он его изобрел. Рекс Уберлин – Великий Король. Я сражался в Первой войне. О, Брин, как насчет обмена? Расскажи мне, как вы открыли мои врата, а я наполню тени светом. Ты расскажешь мне то, что я хочу знать, а я расскажу то, что нужно знать тебе. Согласна?

– Извини. – Мойя покачала головой. – Нам ничего не нужно. Мы просто пришли сказать спасибо за приглашение. Рады были познакомиться. Пожалуйста, попрощайся за нас со Словом Дроума, когда увидишь его. О, и не стоит нас провожать. Мы сами найдем выход.

Мойя сделала шаг, всего один. Ее ноги застыли на месте, и она чуть не упала. Глянув вниз, она поняла, что по самые щиколотки погрузилась в каменный пол. Сзади послышались вздохи отчаяния, и, обернувшись, она увидела, что остальных постигла та же участь, – как будто мрамор растаял, а затем тут же снова окаменел.

– Отвечайте на мои вопросы! – вскричал Дроум, отчего весь зал содрогнулся.

Мойя чувствовала, как в несуществующих ушах стучит ее воображаемое сердце, и на нее вновь накатило желание преподнести богу ключ.

– Это как-то связано с Голроком? – спросил Дроум.

Снова тишина – и, разумеется, никто не сдвинулся с места.

Дроум потер бороду, разглядывая путников, затем встал, спустился по лестнице и остановился перед Дождем. Тот смотрел на бога с необъяснимым спокойствием, как будто Дроум устроил не слишком увлекательное представление. Подобное выражение никогда не сходило с лица гнома. Лишь оказавшись в ловушке загробного мира перед лицом непостижимого, могущественного, сияющего бога, Мойя осознала, насколько это выражение всегда казалось ей неуместным. Возможно, каменное лицо – особая гномья добродетель, воплощением которой являлся Дождь. Это, несомненно, объясняло, почему люди считали, что дхерги рождаются из камней.

– Я твой господь, Дождь! Скажи мне, как ты вошел в мои владения.

Мойя скривилась: Разве можно отказать собственному богу?

– Через врата, – без колебаний ответил Дождь. – Когда я подошел, они уже были открыты.

Дроум прищурился, разглядывая гнома.

– Как они открылись?

Все остальные следили за Дождем, а бог тем временем угрожающе шагнул к нему:

– Как?

Если бы Дождь сломался, Мойя не стала бы его винить. Ей и самой хотелось рассказать, а ведь Дроум даже не был ее богом. Отчасти она надеялась, что Дождь признается; тогда все закончится. От одного присутствия бога было больно, как если бы у нее на глазах кто-то грыз лезвие ножа. Зубы-то не ее, но она все равно взмолилась бы, чтобы это прекратилось.

Ну же, давай, расскажи ему! Сделай это, и мы сможем…

Сверху послышалось хлопанье крыльев, и все, включая Дроума, подняли глаза.

В зал, полный отполированного камня и водопадов из драгоценных металлов, влетела птица. Ворон. При каждом взмахе его крыльев по залу разносилось страшное эхо, напоминавшее барабанный бой. Ворон облетел зал по кругу и приземлился на трон. Зловеще наклонив голову, как иногда делают птицы, он посмотрел на них и разразился пронзительным карканьем. Твердый, непроницаемый камень отразил звук.

Дроум уставился на птицу и нахмурился.

– Ладно, – сказал он, оглянувшись на тех, кто застрял в черно-белом каменном полу. – Я не тороплюсь, а вот у тебя, кажется, времени в обрез.

Мойя не поняла, к кому он обращается: к кому-то из них или же к птице.

Дроум улыбнулся:

– На моей стороне вечность. Оставайтесь, сколько пожелаете. Я не прочь и подождать. Но вы не уйдете до тех пор, пока не расскажете мне то, что вы… – Он повернулся и посмотрел на ворона, – и, судя по всему, моя сестра пытаетесь от меня утаить.

Он хлопнул в ладоши. Из пола поднялись каменные пласты и, образовав стены, замуровали путников. Достигнув высоты вдвое больше их роста, они сошлись наверху в виде купола с крошечным окошком сбоку. Слишком маленькое, чтобы просунуть кулак наружу, оно пропускало единственный лучик света, падавший прямо в лицо Мойе. Вряд ли это было случайно.

– Когда будете готовы ответить на мои вопросы, просто сообщите Голлу, он даст мне знать.

Кто такой Голл? Птица? Имя или фамилия Чернильноволосого? Или кто-то еще?

Ноги Мойи по-прежнему не двигались, и она была обречена стоять лицом к трону Дроума, возможно, целую вечность.

Сколько времени прошло с тех пор, как мы умерли? Сколько еще пройдет до того, как Сури выдаст тайну драконов или погибнет? Когда наши тела разложатся в болотной жиже? Сколько нам осталось до того, как мы погибнем по-настоящему и навсегда?

За стенами темницы вновь закаркал ворон.

Глава девятая
Равноценный обмен

Для многих говорить правду – нечто само собой разумеющееся. Для остальных разговор – это поиск лжи и скрытых значений.

«Книга Брин»

Дверь открылась, и снова вошла Нирея. Она по-прежнему была одета в белоснежную ассику, но выражение ее лица изменилось. Опустив голову, она искоса поглядывала на Сури, как виноватый ребенок смотрит на рассерженного родителя.

– Я… э… – начала она и, замявшись, закрыла дверь. Что бы она ни намеревалась сказать на сей раз, она хотела сказать это наедине. Нирея сделала три шага в глубь комнаты. – Когда я была здесь в прошлый раз, я… э… – неуверенно мямлила Нирея. На ее лице сменялись неловкие гримасы. – Ты застала меня врасплох, и я скверно себя повела. – Судя по тону, она извинялась, вроде бы даже искренне.

Нирея сделала еще три шага, на два больше, чем в прошлый свой визит.

– Ты, э… выглядишь лучше, – наконец выдавила она.

Сури осмотрела себя. Вэсек сдержал обещание, и Сури смогла принять ванну – она даже сама себе казалась грязной, а еще ей хотелось произвести на фрэев хорошее впечатление. Новая одежда – якобы подарок Ниреи, но на самом деле явно задумка Вэсека – была простым льняным платьем. Сидело оно плохо, зато было чистым и удобным.

– Тебе, наверное, интересно, почему я вернулась? – спросила Нирея.

На самом деле нет, но Сури радовалась возможности поговорить еще раз. Несмотря ни на что, она все еще надеялась осуществить план Арион и считала Нирею самым подходящим для этого кандидатом.

Сцепив пальцы, фрэя прижала руки к груди.

– Я пришла, потому что хочу знать, почему Арион нас предала. Я сама так и не смогла найти ответ на этот вопрос, может, ты мне поможешь. Почему она отринула свое наследие и Феррола? Как она могла примкнуть к рхунам и предать свой народ? Ты была права: меня опечалило, что она решила стать миралиитом. Это отвратительно, но я могу понять ее решение. Сейчас они правящий класс, а Арион всегда жаждала власти и почитания.

– По-моему, мы говорим о разных людях, – возразила Сури. – Арион никогда к этому не стремилась. Ей нравились игры в веревочку, ванны и хороший чай. А миралиитом она стала не для того, чтобы оказаться у власти, а потому, что такова ее природа. Я никогда не встречала никого лучше, чем она. Жаль, что ты не знала ее так, как знала я.

– Но это не объясняет, почему она пошла против собственного народа. Почему она это сделала?

– Она этого не делала.

Маску дружелюбия на лице Ниреи исказила вспышка гнева.

– Ну разумеется, сделала! Она убила сотни своих сородичей!

Сури покачала головой:

– Нет. Это неправда.

Нирея выбросила вперед руку, указывая на стену, отчего рукав одеяния задрался до локтя.

– Она создала дракона, который перебил все наше войско и едва не убил фэйна!

Сури вновь покачала головой:

– Нет, Арион никогда бы не сделала ничего подобного, даже если бы умела. А она, между прочим, и не умела.

На секунду Нирея застыла с открытым ртом. Потом вновь сложила руки и пристально посмотрела на Сури.

Сури сомневалась, надо ли продолжать. Не хотелось еще больше злить Нирею, однако рискнуть стоило. Эта пауза могла оказаться ее единственной возможностью.

– Когда твоя дочь приехала в Рхулин, она раскрыла невероятную тайну, – мягко начала Сури. – Видишь ли, как и ты – как и все здесь, – она считала рхунов чем-то вроде животных. Она поняла свою ошибку, обнаружив, что мы существа, у которых есть мысли, чувства, надежды, мечты и страхи. Ее это удивило. Но что действительно поразило Арион, так это то, что мы тоже умели применять Искусство.

Нирея прищурилась, слегка нахмурившись:

– То есть как миралииты?

– Да, именно. Арион стала моей наставницей, но я кое-что умела еще до ее появления. – Сури провела рукой по волосам и криво улыбнулась: – Она хотела, чтобы я побрила голову, но я отказалась. Купание – достаточная жертва с моей стороны.

Нирея бросила на нее скептический взгляд.

– Ты мне не веришь? – спросила Сури.

– Нет, не верю. Если бы ты умела пользоваться магией, кто бы удержал тебя в плену?

Сури дернула за ошейник:

– Здесь нарисованы знаки, которые называются Оринфар. Они создают преграду между мной и Искусством. Пока на мне этот ошейник, магия не действует. Я согласилась надеть его, потому что только так могла добиться аудиенции с вашим фэйном. Арион считала, что, если Лотиан увидит нас, увидит меня, он поймет, что рхуны имеют такое же право на жизнь, как и фрэи. Я приехала сюда с одной целью: вести переговоры о прекращении войны. Я рисковала жизнью, чтобы заключить мир между нашими народами, потому что этого хотела твоя дочь.

Нирея покачала головой:

– Нет. Нет… быть не может. Она сражалась против нашего народа. Она нарушила Закон Феррола! Она убила сотни солдат фэйна в Алон-Ристе, сотворив дракона.

– Нет. Существо, которое ты называешь драконом, сотворила я. Арион никогда никого не убивала, ни фрэя, ни кого бы то ни было еще. Да, она помогала рхунам защищаться, но сама никогда не нападала. Никогда. А вот про Лотиана и его сына я такого сказать не могу. Твоя дочь погибла у меня на глазах. Она оттолкнула меня в сторону и спасла мне жизнь. Мовиндьюле напал и убил ее.

– Принц? Это он?..

Сури кивнула:

– Убил ее, объявив предательницей. Но она никого не предавала. Все, чего когда-либо желала Арион, это мир.

Долгое время Нирея внимательно разглядывала Сури, затем подошла чуть ближе и рассмотрела ошейник.

– Так… а если эту штуку снять? – Она указала на сдерживающее устройство на шее Сури. – Что произойдет?

Сури улыбнулась:

– Все существенно изменится.

Имали сидела на табурете у камина, пытаясь согреться после прогулки до дома Вэсека под ледяным дождем, и слушала рассказ Ниреи о последней встрече с Сури. Дом Мастера Тайн – крошечное, скромное жилище для столь важной фигуры – располагался в полумиле от главной площади. Имали представила себе раздражение, которое испытывал Вэсек, вынужденный пешком ходить во дворец для ежедневных докладов фэйну.

Многие заподозрили бы, что недовольство Вэсека фэйном – прямой результат обиды, нанесенной ему Лотианом, однако Имали считала, что его поводок порвался от тысячи мелких трещин, копившихся столетиями. Как бы то ни было, она радовалась возможности иметь Вэсека в числе союзников, по крайней мере, пока.

Как и следовало ожидать от Мастера Тайн, в доме отсутствовали предметы роскоши и какие-либо милые мелочи, но не все объяснялось положением Вэсека. Здесь не было не только украшений, картин и подушек, но даже цветов. Мебель почти отсутствовала. Кроме табурета, на котором разместилась Имали, сесть было некуда. Вместо стола имелась лишь крошечная полочка, на которой стояла одинокая пустая чашка. Вэсек жил так, будто готовился в любой момент исчезнуть – как дерево без корней.

По сравнению с ним Нирея словно принадлежала к другому виду. Она целиком состояла из корней. Жрица жила в той же деревушке, где родилась, и редко покидала ее. Последний раз Имали видела Нирею более столетия назад, но это не имело значения. Жрица относилась к тому типу существ, которые никогда не меняются. Продолжительность жизни фрэев составляла тысячи лет, однако немногие правильно использовали отпущенное им время. Даже Вэсек, переставший играть свою роль, шел по прежнему пути. Фрэи находили для себя удобный угол и оставались там, если ничто не вынуждало их его покинуть. Нирея была примером подобной крайности. Она рано достигла успеха в племени умалинов, а ее детская вера так удачно нашла продолжение во взрослой жизни, что ее карьеру можно было счесть судьбой, дарованной свыше. Нирея, несомненно, так и думала. Если перчатка хорошо сидит, нет смысла искать другую. За этим неизбежно следовала уверенность в своих убеждениях. В бесцветном доме Ниреи с задвинутыми шторами и запертыми дверями мир оставался удобно черно-белым.

Когда жрица завершила доклад, Вэсек сказал:

– Спасибо, Нирея. Мы ценим твою помощь в данном деле и передадим Волхорику, как сильно ты нам помогла. Думаю, тебе не нужно возвращаться.

Эти слова удивили Имали, но она предпочла показать, что они с Вэсеком заодно, и кивнула:

– Да. Можешь ехать домой. Дальше мы сами справимся.

Они ждали, когда Нирея уйдет, но та, замешкавшись, неуверенно провела языком по передним зубам.

– Что-то еще? – спросил Вэсек.

– А… есть одна вещь. Сури сказала, что Арион… – Последовала пауза, во время которой, казалось, сомнение пришло на смену двум тысячам лет убежденности.

Сури? Нирея впервые назвала рхунку по имени.

– Ну, она сказала, что Арион только защищалась от нападений, – продолжила жрица. – Если верить ей, моя дочь ни разу не нарушила Закон Феррола. Значит, она не была предательницей. Если это так, не мог бы фэйн сделать публичное заявление, чтобы очистить имя моей дочери?

И вывести пятно, испортившее твою репутацию? – подумала Имали.

– Мы рассмотрим этот вопрос. Спасибо за то, что уделила нам время. До свидания, Нирея, – сказал Вэсек.

После ее ухода Имали, закрыв дверь, повернулась к Вэсеку:

– Почему ты отправил ее домой?

– Потому что терпению Лотиана приходит конец. Я так и не смог показать ему, что мы хоть как-то продвинулись, и скоро он возьмет все в свои руки.

– Это очень плохо, особенно теперь, когда мы узнали, что рхунка прибыла сюда в поисках мира.

– Неужели? С чего ты взяла, что рхунка говорит правду? Я не верю ни единому ее слову и считаю, что тебе тоже не стоит.

– Но она подтвердила слова Лотиана. Она признала, что умеет создавать драконов.

– Это совершенно ничего не значит, кроме того, что она придерживается истории, с которой прибыла сюда. Не вижу повода менять свое мнение по этому вопросу.

– Признаюсь, я так и не решила, кому верить. Ты привел разумные доводы, но Лотиан и Мовиндьюле давно утверждали, что дракона сотворила именно рхунка, а не Арион. А рхунка, находящаяся у нас под стражей – та самая, которой приписывают этот подвиг, – не опровергла их утверждения.

– Думаю, «утверждение» здесь главное слово. Весьма трудно вообразить существование рхуна-миралиита, но возможно ли, что кто-то из них знает больше, чем фэйн – сын первого заклинателя?

С другой стороны, Арион превосходно владела Искусством и преподавала в академии. Она победила Гриндала, а Фенелия дала ей прозвище Цензлиор. Разве не более вероятно, что дракона сотворила именно она? Но помимо предположений о том, кто знает, как их создавать, есть один неоспоримый факт.

– Какой?

– Дракон всего один. Почему? Очевидно, смерть помешала Арион сотворить для Нифрона других драконов. Если бы рхунка это умела, мы бы сейчас это не обсуждали. Небо уже потемнело бы от драконов, и они уничтожили бы наш народ. Как ты объяснишь, что мы до сих пор живы?

Имали покачала головой:

– Никак, но это не единственное, что мне непонятно.

– А что еще?

– Нирея упомянула ошейник. Он действительно существует?

– Да, но это вовсе не означает, что он мешает ей колдовать. Я мог бы заявить, что ботинки, которые я ношу, мешают мне летать, но это неправда.

– Тогда зачем она его носит? У меня сложилось впечатление, что ее доставили сюда в клетке. Не вижу необходимости в ошейнике. Его когда-нибудь использовали, чтобы ограничить ее передвижения? Может, ее раньше сковали цепями, а тот, кто освободил ее, забыл снять ошейник?

Вэсек на мгновение задумался, водя глазами из стороны в сторону.

– По правде говоря, если подумать… там негде прикрепить веревку или цепь, разве что просто сделать петлю.

– А ключ у тебя есть?

– Нет, но он мне и не нужен.

– Если нет необходимости его снимать, значит, не должно было быть причины надевать его. Ты со мной не согласен?

Вэсек не ответил.

– Там есть рисунок?

– Не заметил.

Имали вновь послышался вызывающий трепет голос Трилоса.

У тебя недостаточно деталей, чтобы составить целостную картину. Тебе нужен второй миралиит, Имали, иначе ничего не выйдет. Вот чего ты не знаешь и пока не можешь понять – второй миралиит не обязательно должен быть фрэем.

Если бы эти слова произнес кто угодно, кроме Трилоса, Имали давно выбросила бы их из головы. Но теперь она не могла думать ни о чем другом.

Вэсек пребывал в задумчивости. В отличие от Ниреи, даже остановившись на том или ином предположении, он никогда не отбрасывал любую другую возможность, какой бы абсурдной она ни казалась. Имали поднялась с табурета и подошла к окну. Ледяной дождь лил как из ведра. Ветви деревьев обледенели, и вся улица блестела.

– О чем ты думаешь? – спросил Вэсек.

– О том, что мне пора поговорить с этой рхункой. – Имали кивнула, словно подтверждая принятое решение.

– Что ты надеешься узнать?

– Правду.

Фрэи передвигались очень тихо. Сури никогда не слышала их шагов, хотя знала, что кто-то всегда стоит на страже. Дверь в ее комнату была закрыта, однако, насколько она знала, не заперта на засов. И все же закрытая дверь беспокоила ее, пусть и не так сильно, как раньше. У Сури больше не тряслись поджилки от страха, но воспоминание об этом состоянии преследовало ее как дурное послевкусие от еды, из-за которой ей когда-то стало плохо. Ей выделили удобные покои, через окно проникал солнечный свет, однако она ни на минуту не забывала, что ее держат в плену. Кому же понравится быть пленником?

Сегодня из-за ненастной погоды свет был тусклым. До слуха Сури доносился тихий стук града по крыше и оконным стеклам. В такой день она, скорее всего, и сама предпочла бы не покидать жилище, но это был бы ее выбор. Иметь выбор – вот что по-настоящему важно.

Дверь открылась. Сури ожидала снова увидеть Нирею или же Вэсека. Вместо них в комнату, зацепившись краем ассики о щеколду, неуклюже вошла высокая, крепкая незнакомка с седыми волосами и широкоскулым лицом.