Текст книги "Эра смерти. Эра империи"

Может, она пришла к вратам, но не поняла за кем? Может, мы разминулись, даже не осознав этого.

Нет, решил он. Уж Дэлвин и Сара наверняка знали Арию и помогли бы матери воссоединиться с сыном. Теперь он задумался о том, почему родители Брин сказали, что Одри вернется за Мойей, но про его семью не сказали ничего.

Что это значит? С ними что-то случилось?

Может, его родители, как Мик, бродили по миру Элан, а дороги в Пайр так и не нашли. От этой мысли Гиффорду вдруг стало одиноко.

Брин ушла в дом к родителям. Мойя стояла рядом с Тэкчином, разговаривая с несколькими фрэями, на которых она произвела удивительное, но несколько пугающее впечатление. Дождь продолжал болтать с гномами. Как ни странно, все общались на рхунском.

Наверное, они говорят на родных языках, но поскольку я мертв, то могу понимать их. Может, когда я говорю, они слышат фрэйский или язык бэлгрейглангреан.

Улыбнувшись при мысли о том, что говорит по-фрэйски (интересно, каково это на слух?), Гиффорд заметил у колодца Трессу. Он подошел и присел на перевернутое ведро.

– Ну что, два отщепенца снова вместе? Как будто сидим на крыльце Приюта Пропащих.

– Нет, – ответила Тресса. – Тебе там не место.

– Как это? Почему? Из-за того, что я теперь лучше говорю?

Тресса покачала головой:

– Нет. Мы тебя много лет назад выперли.

– Правда? А мы – это кто?

– Наверное, я. Я ведь единственная, кто остался, да? В любом случае у тебя есть она. – Тресса указала на Роан. Мать и дочь продолжали разговаривать, касаясь друг друга лбами. – Ну и то, что ты несколько лет назад взял и спас все человечество. Это окончательно подорвало твое положение изгоя. Тебя теперь считают героем. В Приюте Пропащих героям не место.

– Ты не изгой, Тресса.

– Что-то не вижу, чтобы народ становился в очередь поблагодарить меня за все хорошее, что я сделала в жизни.

– Это еще не конец.

– Конец, – с чудовищной уверенностью заявила Тресса. – Ну и наделала же я дел, да?

– Что такого ужасного ты натворила? Неудачно вышла замуж? Миллионы женщин так ошибаются.

Тресса покачала головой:

– Я не могу винить в этом Коннигера. Конечно, я не знала, чем он занимается, но ведь должна была, разве нет? Что это за жена, которая не знает, что ее муж убивает людей? Да я и до встречи с ним на всех производила дурное впечатление. Меня с восьми лет прозвали стервой – с восьми! Не знаю почему. Я даже не понимала, что это значит. Я пыталась быть хорошим человеком, привела назад корову Киллианов, когда та заблудилась. Всю ночь ее разыскивала, платье порвала, за что отец меня избил. Глупая скотина застряла в чаще и вполне могла сломать ногу и подохнуть. Впрочем, меня никто не видел, так что и похвалить было некому. И это я заставила Хита Косвелла вернуть Тоупу Хайленду нож – помнишь, у него был отличный нож? Я заставила Хита его вернуть; пригрозила всем рассказать, если не вернет. Он вернул, и я сдержала обещание, ни слова не проронила. Конечно, никто не знал, что это я. Я тогда подумала, это, наверное, хорошо, понимаешь? Видимо, ошиблась. Я часто ошибалась. Забавно, как четко все начинаешь видеть после того, как уже ничего не можешь изменить.

Роан смотрела в их сторону, жестом подзывая Гиффорда подойти.

Он встал, радуясь, с какой легкостью теперь поднимается на ноги. Сделав шаг, остановился.

– Идем со мной, – сказал он Трессе.

– Необязательно со мной миндальничать, Гиффорд. Все нормально.

– Нет, не нормально. И да, обязательно.

– Почему?

– Потому что ты мне нравишься.

Тресса рассмеялась:

– Я отобрала у Персефоны Второй Трон, помнишь? А толку от нас с Коннигером не было никакого, хотя мы должны были руководить кланом. И я пыталась выдать Мойю замуж за Обрубка. Ты ведь об этом не забыл?

Гиффорд нахмурился:

– Ты прилагаешь много усилий, чтобы отталкивать людей, Тресса.

– Вот и хорошо.

– Но я…

– Не надо. – Тресса встала. – Знаю, ты считаешь, я заслужила то, что получила. Уверена, вы все так считаете. Просто некоторые – вроде тебя – ведут себя повежливее, что ли. Но жалость мне ни к чему. Пускай уж лучше ненавидят.

Она торопливо зашагала прочь.

Внутри дом родителей Брин до мурашек напоминал тот, где она выросла. Картины, нарисованные ею на стенах, и отпечатки рук ребенка, которым она когда-то была, – все оказалось на своих местах. Подробности были невероятными, и если это результат воспоминаний, то Брин наконец-то поняла, откуда у нее талант Хранительницы.

Как только Брин вошла, навстречу ей бросилась небольшая толпа. Пятеро детей чуть не сбили ее с ног. Все они были одеты в шерстяную одежду, украшенную узором Далль-Рэна. Каждый взволнованно смотрел на нее.

– Дети, это ваша младшая сестричка, Брин, – сказала Сара и, по очереди указывая на каждого ребенка, представила их: – Это Уилл, вон тот – Дэлл, там Рен, Дэйл, а эта малышка – Мэдоу. Они умерли до твоего рождения. Рен прожила дольше всех.

– Я заболела, – сказала девочка. – Ты побила мой рекорд на четырнадцать лет.

Все дети имели общие фамильные черты; каждый ребенок слегка напоминал Брин – те же глаза, тот же рот, – однако все они были уникальны, словно картины, рожденные воображением одного художника. Брин знала, что у нее были братья и сестры, но подробности потонули во мгле детских сказок. А теперь они с ней разговаривали.

– Я… – Брин не успела договорить, как Мэдоу обняла ее. Она была самой младшей, с огромными глазами и пухлыми щечками.

– Это было… это было ужасно? – спросил Дэлл. – Я про твою смерть.

– Дэлл! – укорила его Сара. – Что за вопрос?

Брин помнила рассказы о Дэлле, первенце Сары. Его нарекли в честь отца, и все называли его Малыш Дэлл. Говорили, что мальчик терпеть не мог это имя.

– Ну, прости… Мне просто любопытно.

Брин не знала, что сказать. Вдаваться в подробности точно не стоило, потому что рано или поздно пришлось бы упомянуть ключ, а она считала, что об этом лучше помалкивать, даже в кругу семьи.

К счастью, Сара сменила тему, и объяснять ничего не пришлось.

– Это твоя бабушка, Брингильда, – сказала Сара, представив женщину, не соответствовавшую никаким ожиданиям.

Брин всегда воображала свою бабку злобной каргой, еще более уродливой сестрой Тэтлинской ведьмы. Эта миловидная женщина выглядела моложе Сары.

– Я бы пришла к вратам, – сказала Брингильда, – но ты бы меня все равно не узнала. А ведь это я дала тебе имя. Так давно хотела с тобой познакомиться, милая.

Женщина обняла Брин.

– Твои дядья и их семьи наверняка подойдут попозже, – продолжала Сара. – Все захотят узнать, что происходит в мире, так что будь готова: тебя забросают вопросами. Хоть на какое-то время это тебя развлечет, а то дни здесь обычно все одинаковые. Скучновато, когда нечем заняться.

– Почему? – Брин огляделась.

– Это место ожидания, – громко произнес отец и, как будто в доказательство своих слов, опустился на стул рядом с полным дров кострищем. – Место без всяких желаний.

– Но это же хорошо, разве нет? То есть вам не нужно постоянно трудиться в поте лица, верно? Не нужно колоть дрова, работать на ферме. При жизни вы оба работали не покладая рук, так что заслужили отдых. У вас больше нет ни трудностей, ни страхов.

– И делать нам нечего, – сказала Сара. – Я никак не могла дождаться, когда же дети вырастут и мы с вашим отцом наконец сможем передохнуть. В какой-то момент я поняла, что этого никогда не будет. Всегда что-нибудь найдется. В этом вся жизнь: только разберешься с одним, тут же на смену приходит другое. Борешься и страдаешь, чтобы достичь цели, а потом понимаешь, что всему этому конца-края не видно. Из-за нескончаемой череды испытаний и несчастий жизнь казалась мне бедствием. Но теперь я понимаю, что в этих трудностях – весь смысл жизни. Если их убрать… смысл исчезает. Как будто жизнь – игра, но теперь состязание закончилось. Мы все здесь, ждем, слушаем про тех, кто еще может играть. Это не ужасно, но и не увлекательно.

– В чем-то теперь лучше, – сказал Дэлвин. – Мы, похоже, забыли об этом, но ты права. Нет страха и беспокойства. Появилось много времени, чтобы отдохнуть, поговорить, подумать.

Брин показалось, что отец изо всех сил старается приукрасить их теперешнее существование.

– И, может быть, как раз для этого Рэл и предназначен. Он дает время остановиться и порассуждать, задуматься о жизни, о том, что мы сделали не так, что могли сделать лучше.

Сара вытерла чистые руки полотенцем без единого пятнышка.

– Ни наше существование, ни мир не должны были быть такими. Мир сломан, и мы продолжим так существовать, пока его не починят. Ну, во всяком случае, так говорят. Все должны были жить вечно – вон там. – Она указала на потолок.

– Брин? – позвала снаружи Мойя. – Нам пора.

На секунду Брин почудилось, что это происходит много лет назад: Мойя пришла позвать ее прогуляться по берегу реки, или пройтись вдоль кромки леса при свете светлячков, или пуститься в очередное приключение. Об этом Брин никогда не писала в своей книге, хотя, наверное, стоило бы.

Книга! Я же им не рассказала!

– Я записываю все, что происходит в мире! – выпалила она и покачала головой, удивляясь собственной глупости. Они же не поймут. – Я делаю отметки на…

– Брин! – Таким тоном говорила не сирота, которую приютила семья Брин, но Щит кинига.

– Что такое? – Выйдя за порог, Брин с удивлением обнаружила там почти всю компанию.

– Нам пора. – Мойя опасливо осмотрелась и прибавила потише: – У нас неприятности. – Она кивнула в сторону Дождя. – Среди гномов ходит слух, что правитель этого царства ищет тех, кто открыл врата, которые он приказал запереть.

– В Рэле есть правитель?

Мойя кивнула:

– И судя по всему, он недоволен.

– А где Тресса? – спросила Брин.

– Я думала, она с тобой.

Брин покачала головой:

– Ты же не думаешь, что она… В смысле… как думаешь…

– Не знаю, но ее нужно найти… и поскорее.

Тресса дошла до самых врат. По правде говоря, она никого не искала и даже рада была, что не объявились ни Коннигер, ни ее родители. Никого из них она видеть не хотела, а потому во избежание каких-либо вопросов села на траву и сделала вид, что сосредоточенно поправляет ремешки на сандалиях, которые ни в чем подобном не нуждались. Наверное, со стороны это выглядело очень глупо – ну сколько времени можно поправлять ремешки? Она чувствовала себя ребенком, который один не получил подарка на Праздник Зимы. Это смущало и расстраивало ее, но не потому, что ей чего-то не дали, а от сознания, что все остальные свои подарки получили.

Тресса понимала, о чем думали все, кто бросали взгляды в ее сторону.

А она-то здесь как оказалась?

Ей тут не место.

Для таких, как она, есть другое место.

Следующее место, подумала она, гадая, почему не попала сразу в Нифрэл.

Тресса понятия не имела, откуда она это знает – возможно, оттуда же, откуда знала, что Малькольм – бог, – но была уверена: стоит ей войти в следующий мир Пайра, и обратно она не вернется. Вот подходящее для нее место – Нифрэл, «под Рэлом», самое дно. Там она встретит множество друзей – друзей и родных.

Как это обычно бывает? Люди, которым суждено попасть в другие миры, как по волшебству оказываются в Нифрэле либо Элисине, стоит им пройти через Врата Рэла? Может, души разделяют не сразу. Или, может быть, за мной кто-нибудь придет, чтобы проводить к месту вечного упокоения.

Все эти мысли казались Трессе неправильными, и она задумалась, уж не вмешивается ли ключ в естественный ход вещей. Наверняка она знала лишь одно: вряд ли ей удастся разгадать эту загадку. Может, Роан удалось бы, но не ей.

А что будет, если я просто не пойду в Нифрэл?

Она могла бы отдать ключ Мойе и остаться в Рэле навечно, вроде как обвести смерть вокруг пальца. Вот только это было бы сродни тому, что мог бы сделать Коннигер, а его планы никогда не срабатывали. Кроме того…

Меня отправил сюда Малькольм. Должно же это хоть чего-то стоить…

Она носила ключ при себе, но до сих пор так и не поняла, почему Малькольм отдал его именно ей или почему остальные с этим согласились. Хотелось верить, что это ее второй шанс, возможность что-то изменить, но она понимала: это пустые мечты. Об этом Малькольм не сказал ни слова, никогда ни на что подобное даже не намекал. У нее не было ничего, кроме ощущения, которое шло рука об руку с уверенностью, что все закончится в Нифрэле.

Обязательно либо одно, либо другое?

Она вздохнула и нахмурилась. Наверное, сначала одно, потом другое. Так логичнее. Она нужна Малькольму, а когда выполнит работу, он выбросит ее, как обгрызенную куриную косточку.

Никто, кроме меня самой, в этом не виноват.

Она могла найти немало доказательств, опровергавших эту мысль, однако понимала, что сама себя обманывает. При куче недостатков Тресса отнюдь не была глупой. Люди всегда находили оправдания своим действиям и считали собственное поведение приемлемым, даже когда ненавидели других за то же самое. Но поддерживать такой самообман стало слишком затруднительно. Когда она вошла в трясину, все казалось очень ясным, но теперь ее сознание снова затуманилось. У нее было время, чтобы обзавестись новыми мыслями и свежими сомнениями.

Если Малькольм – бог и знает все на свете, почему он вообще допустил, чтобы все так запуталось? Почему гибнут хорошие люди? Например, почему он убил…

– Тресса?

Услышав голос, она встала и обернулась.

В нескольких футах стоял и таращился на нее Гэлстон. Он выглядел точно так же, как когда она приходила в Приют Пропащих. Она стучала в дверь, но он не отвечал. Тогда она заходила сама. Увидев ее, он замирал на месте без всякого выражения на лице, будто ничего не понимает. В хорошие дни он помнил ее имя, но кроме этого, как правило, ничего. В плохие дни он вообще ее не узнавал, поднимал шум, кричал, велел ей убираться из его дома. Это всегда сбивало с толку: дом ведь был не его.

Тресса внутренне подготовилась к худшему: озадаченное выражение лица Гэлстона означало, что сейчас начнутся обычные вопли. Но на сей раз этого не произошло. Напротив, он сделал кое-что настолько неожиданное и поразительное, что Тресса совсем растерялась.

Он заплакал.

В его глазах появились слезы, потекли по щекам. Он не пытался их сдержать или хотя бы вытереть. Просто стоял на месте, пока она тоже не прослезилась. Затем Гэлстон неожиданно подошел и крепко обнял ее. Он был высокий, и ее лицо оказалось прижато к его груди. Она ощутила, как большая, широкая ладонь нежно обхватила ее затылок. Его тело содрогалось от всхлипов, и он обнимал ее, как будто…

– Спасибо, Тресса, – наконец сумел прошептать Гэлстон, когда ему удалось сделать вдох – вдох, который ему явно не был нужен. – Я пытался… Я хотел… Я так давно хотел тебе это сказать. – Он снова сделал резкий вдох. – О, Великая Праматерь, благодарю, что позволила увидеться с ней. Я никогда не сумею выразить, как… Словами не описать, как я тебе благодарен за все, что ты для меня сделала. Я так боялся, что ты пробежишь по Рэлу на пути к Двери, и я не успею тебе сказать.

Он отпустил ее. Подняв голову, она встретилась с ним взглядом.

– Ты знаешь?

– Я был с тобой, когда Малькольм все объяснил, помнишь? – дрожащим голосом ответил Гэлстон. – Я был там, но ничего не мог сказать. С того несчастного случая я чувствовал себя таким одиноким. Настоящий кошмар. А потом появилась ты. А я к тебе так ужасно относился. Я не мог управлять собой, собственным телом. Кричал, вопил, швырялся вещами. Даже ударил тебя… Нет. – Он помотал головой. – Все гораздо хуже. Я тебя избил. Да, избил. Помню, ты едва могла открыть глаза. Ты вернулась на следующий день и почти ничего не видела. – На лице у него отразился ужас.

Тресса вытерла глаза, всхлипнула и кивнула:

– Ты не виноват. Ты испугался, принял меня за незваного гостя. Ты… ты решил, что какая-то чокнутая вломилась к тебе домой. Оно и понятно, с чего тебе думать иначе?

Гэлстон покачал головой. Из глаз у него снова потекли слезы, да с такой силой, что все лицо стало мокрым.

– Мне так жаль. О, Тресса… И ведь ты никому не рассказала!

Она пожала плечами:

– Меня никто не слушает. К тому же это никого, кроме нас с тобой, не касалось. На самом деле, это был не ты. Я знаю.

– И ты возвращалась – день за днем. Я так боялся, что ты не придешь. Но ты приходила каждый день, ни одного не пропустила. Ты была для меня единственным лучиком света в океане тьмы. Тресса… – Он взял ее лицо в ладони. – Я люблю тебя, Тресса.

Он снова обнял ее, и тут она поняла, что они не одни.

Отстранившись, она увидела всех остальных. Роан, Гиффорд, Брин, Тэкчин, Дождь и Мойя – все они наблюдали.

– Ну надо же, – сказала ей Мойя. – Годы тщательно поддерживаемой стервозности сведены на нет простым добрым делом.

– Поцелуй меня в задницу, Мойя!

И тут она услышала звон, звук в ушах, заглушавший все прочие. Судя по лицам ее спутников, они его тоже услышали.

Кто-то из их знакомых скончался и прибыл к вратам.

Глава пятая
Жрица-лебедь

У Сури и Арион были сложные отношения с матерями. Может, на том они частично и сошлись. Мистик провела со своей всего несколько часов, а миралиит предпочла бы, чтобы с ней было так же.

«Книга Брин»

Новые покои Сури, куда ее поселили после недолгого пребывания семечком, посаженным в лесу, оказались самым приятным жилищем, какое ей до сих пор предоставляли. Ей нравилось, что, в отличие от грандиозного чертога в башне Авемпарты, эта комната оставляла приятное впечатление жилого помещения. Удобную кровать с матрасом и деревянным изголовьем покрывало лоскутное одеяло с бело-коричневым ромбовидным узором. На затертом деревянном полу просматривалась затоптанная дорожка, ведущая от двери к кровати. Стены были сложены из оштукатуренных балок, в окнх стояли единые толстые стекла. Обстановку дополняли пустые полки и непокрытый стол. Сури заметила чистые от пыли места, свидетельствовавшие о том, что из комнаты поспешно убрали какие-то личные вещи. Конечно, постель из травы и потолок из звезд больше пришлись бы ей по душе, но времена, когда она испытывала непреодолимый ужас перед стенами, канули в прошлое.

Она нашла оставленную на полке веревочку и сложила петлю. В эту игру она не играла уже много лет, и ей нравилось сидеть на кровати и сплетать пальцами различные узоры. Вскоре отворилась дверь, прервав ее развлечение, и вошел Вэсек в сопровождении женщины.

Незнакомка показалась Сури очень миниатюрной, даже для фрэи. Длинной шеей, тонкими чертами лица и грациозными движениями она напоминала лебедя, как напоминала его Арион. Приглядевшись, Сури заметила, что сходство на этом не заканчивается: тот же маленький нос, тонкие губы, выразительные глаза и высокие скулы. Единственным существенным различием были волосы. Арион брила голову, а у гостьи волосы были длинные, белые как снег.

Настоящий лебедь.

Подобие Арион вошло в комнату, держа в руках завязанный веревкой сверток. Рядом с этой женщиной Вэсек казался огромным и неуклюжим. Сури встала с кровати. Она надеялась, они примут это за знак уважения, первый шаг на пути к исполнению плана Арион.

– Это Нирея, – сказал Вэсек. Как всегда, голос его звучал не дружелюбно, но и не холодно, скорее вежливо и равнодушно. Это была его работа, одно задание из многих. Возможно, он служил тюремщиком сотен пленных. – Глава нашего религиозного племени подумал, что тебе следует с ней познакомиться. Это мать Арион.

Нирея озадаченно посмотрела на Вэсека:

– Она тебя не понимает. Это рхунка.

Арион… что?

Сури и Арион редко обсуждали своих матерей и почти никогда на них не жаловались. Арион лишь говорила, что они с Ниреей… далеки друг от друга.

Голос Ниреи показался Сури очень похожим на голос Арион, однако тон был совершенно другим. Арион была теплой и дружелюбной, а в словах Ниреи сквозило ледяное превосходство. Ей не нравилось быть здесь, и она хотела, чтобы Вэсек знал о ее недовольстве.

Далеки.

– Уверяю тебя, она говорит по-фрэйски, но убедись в этом сама. – Вэсек указал в сторону Сури.

Нирея разинула рот от возмущения:

– Неужели ты рассчитываешь, что я стану разговаривать с этим?

– Да.

Нирея вскинула брови, рот ее претенциозно округлился.

– Какой абсурд! Я не собираюсь делать вид, что веду беседу с животным!

Тогда Сури заговорила:

– Я не животное, хотя беседовала со многими из них, и большинство вполне приятны в общении. Конечно, иногда натыкаешься на рассерженного барсука или белку, которая слишком занята, чтобы болтать. Но в целом я нахожу их весьма радушными.

Нирея сделала шаг назад. Лицо ее вытянулось от изумления.

Губы Сури тронула легкая улыбка. Она поняла, что Вэсек пытается ею манипулировать. Он хотел заставить Сури говорить, и она готова была подыграть ему. Не для того, чтобы шокировать Нирею, и не потому, что Сури много времени провела в одиночестве. Она делала это, потому что Арион хотела начать переговоры с фрэями. Персефона попросила ее помочь заключить мир, но Арион ставила более великую цель. Она верила, что Сури поможет изменить мнение, уничтожить предрассудки, порожденные невежеством. Даже выиграй Персефона войну или заключи она шаткий мир, ненависть между рхунами и фрэями никуда не денется, а может, даже усилится. Фрэи будут просто терпеть перемирие. Они не примут его как должное, ибо не видят в людях равных себе. Первый шаг на пути к истинному взаимопониманию двух народов – это развенчание их заблуждений. Нирея, казалось, идеально для этого подходила. Далекая мать Арион – прекрасный пример настоящей войны, той, которую видели, наверное, лишь Сури и Арион.

– Я вас покидаю, чтобы вы могли познакомиться. – Задержавшись на пороге, Вэсек протянул руку, чтобы закрыть дверь.

– Не надо! – хором воскликнули Нирея и Сури, а потом удивленно переглянулись.

Нирея в ужасе уставилась на нее, как будто Сури, поддержав немногословный протест, каким-то образом испортила ей репутацию.

Сури возразила не из-за страха, а потому, что в комнате стояла страшная духота, и если закрыть дверь, исчезнет приятный ветерок, появившийся с приходом Ниреи.

Сури подозревала, что у Ниреи иные причины. Женщина отступила к выходу.

– Я не позволю тебе запереть меня здесь наедине с этой тварью! Это отвратительно – это извращение! Прекрасный пример того, что происходит, когда на троне безбожник-миралиит.

Вэсек нахмурился:

– Это Волхорик приказал тебе прибыть сюда. Хочешь, приведу его, чтобы он напомнил тебе о принесенных тобой клятвах?

Нирея остановилась и поджала губы, стиснув в руках сверток.

– Останься. Поговори с ней, – велел Вэсек.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала? И почему я? Я ничего про них не знаю. Я жрица, а не следователь. Я не знаю, чего ты от меня хочешь. Это безумие.

– Все очень просто, Нирея, – терпеливо ответил Вэсек. – Я хочу, чтобы ты с ней поговорила. Словами. Заведи беседу. Тебе же знакомо это понятие? Я хочу, чтобы вы лучше узнали друг друга.

– Это рхунка! Рхунка! Какой смысл с этим разговаривать?

– Она дружила с твоей дочерью. Волхорик считает, ты могла бы играть роль посредника. Почему бы тебе не расспросить ее об Арион?

– Да ты шутишь! – Нирея посмотрела на Вэсека так, будто ее сейчас стошнит, и покачала головой.

Он сочувственно улыбнулся:

– Это твой долг. Сделай это ради Феррола.

– Не делай вид, что тебе ведома воля нашего Господа, ничтожный червяк!

Оскорбление никоим образом не отразилось на лице Вэсека.

– Волхорик и другие старшие члены Аквилы сочли это важным, а значит, ты сделаешь так, как они просят. Сделай это ради фэйна, ради своего народа, ради Эриана, ради Волхорика. Честно говоря, мне все равно, что именно придаст тебе сил, но ты это сделаешь. Мы ведь не просим тебя заставить ее раскрыть какие-то тайны. Мы лишь просим познакомиться с ней. Не забывай о вежливости. Считай себя представителем нашего народа. Веди себя прилично.

– Сколько мне здесь оставаться?

– Столько, сколько потребуется.

Нирея точно окаменела и стояла неподвижно, прижимая сверток к груди и нервно глядя на Сури.

Вэсек давно ушел, но фрэя не сдвинулась с места и не раскрыла рта. Сури на нее не давила. Нирея напоминала ей загнанного в угол кролика. Лучше подождать, пока она сама успокоится и расслабится.

Удивительно, но Вэсек учел их пожелания и оставил дверь открытой. В этом она усмотрела знак доверия. Хотя… возможно, не так уж он ей доверяет и на самом деле притаился где-нибудь поблизости. Но она не сделает ни шага к выходу. Попытка побега нарушит хрупкое доверие, а она хотела доказать, что достойна его жеста доброй воли.

Глядя на Нирею, которая уже не раз бросала косые взгляды на дверь, Сури догадывалась, что бежать собралась как раз фрэя.

Вот ирония. Сури улыбнулась.

– Ты чего осклабилась? – укорила ее Нирея, как будто улыбка – это преступление.

– Просто подумала, что побега ожидают именно от меня.

На хмуром лице Ниреи проступило подозрение, смешанное с любопытством.

– Это какая-то магия, да? – Она осмотрела потолок и стены. Подалась вперед, пытаясь, не сходя с места, заглянуть Сури за спину. – Это фокусы миралиитов. Они где-то прячутся и делают так, что ты разговариваешь.

– Миралииты не показывают фокусов. И это не магия. Это называется Искусством, хотя мне не известны плетения, заставляющие человека говорить. Однако те, кто владеет Искусством, способны на многое: вырастить горы, управлять погодой, повернуть реку в другое русло. О, а ты знала, что Арион это однажды сделала? Да, она мне рассказывала, что как-то упала с лошади в реку и так разозлилась, что не смогла удержаться. По-моему, ты путаешь владеющих Искусством с волшебниками, которые действительно показывают фокусы и называют это магией.

Нирея наклонила голову и прищурилась:

– Ты говоришь, как… – Она замолчала. В глазах ее мелькнуло сомнение.

– Арион мне про тебя рассказывала. Говорила, вы не ладите, потому что она покинула умалинов, чтобы стать миралиитом. Она упоминала, что ты одна из вождей своего племени и твоя работа – общаться с Ферролом или вроде того.

– Вроде того? – Возмущения Ниреи хватило бы, чтобы заполнить океан. – Я – жрица нашего Господа Феррола.

– Ага. – Сури кивнула. – Так она и говорила. По ее словам, ты сочла предательством ее отказ следовать твоему пути. Она об этом сожалела. Говорила, скучает по тебе.

Нирея гневно посмотрела на нее. Она злилась, но Сури не могла понять почему. Может, она задела ее за живое? Сури попробовала зайти с другой стороны.

– Арион помогла мне выучить фрэйский язык. Сначала у меня плохо получалось, но она была превосходным учителем, хотя иногда бывала чересчур надоедлива. Вечно придиралась: тут надо говорить «меня», а там «я», как будто это имеет значение. В конце концов, она же понимала, о чем я.

– Это имеет значение. – Нирея выпрямилась. – Небрежность неприемлема ни в каком виде. – Окинув Сури взглядом, она прибавила: – Как и расхлябанность.

Сури осмотрела свое мешковатое платье, которое дала ей Трейя. Эта тряпица и раньше-то выглядела не ахти, а теперь и вовсе вся измялась и покрылась пятнами. Достав Сури из могилы, Вэсек обращался с ней на удивление хорошо. Ее кормили дважды в день, поселили в новых покоях и по большей части не беспокоили. Вот только новой одежды не дали.

Сури обратила внимание на белоснежную ассику Ниреи. Ни единой складочки в неположенном месте.

– Ты принимаешь ванну каждый день, да?

– Дважды в день, как любое цивилизованное создание.

Сури кивнула и приподняла грязное платье.

– Ты полагаешь, я так выгляжу, потому что я рхунка. А тебе не пришло в голову, что мне не позволяют купаться, у меня отобрали красивую одежду, заперли в клетке и притащили сюда против воли? Если бы с тобой так поступили, ты выглядела бы не лучше. Арион говорила, ты склонна осуждать других, и я могу понять твое презрение. Но как ты могла возненавидеть родную дочь? Из всех, кого я когда-либо встречала, Арион более других приблизилась к совершенству, но тебе этого было недостаточно.

Нирея сердито смотрела на нее.

– Она лишь хотела, чтобы ты одобрила ее путь. Арион рассказала мне о вашей последней встрече. Она тогда хотела все исправить. Она боялась, что вы больше не увидитесь, и оказалась права. Неужели ты ни о чем не жалеешь? Теперь, когда ее не стало, ты хотела бы сказать ей, что тебе жаль?

Нирея замерла, крепко сжав губы.

Если так ведет себя мать, то хорошо, что я не знала своей.

– Она не могла понять, почему ты отказывалась принять ее.

Нирея круто развернулась и сделала шаг в сторону двери, но потом остановилась. Несколько секунд она стояла спиной к Сури, затем резко обернулась. Ее лицо покраснело, как спелое яблоко.

– Арион меня предала! Я правильно воспитала ее, дала ей все. Она должна была стать первой верховной жрицей племени умалинов. Я бы это устроила. Она была умной, красивой, обаятельной и способной. Арион могла бы стать величайшей в нашем ордене. Она могла бы стать фэйном. Первый правитель народа фрэев из племени умалинов! А вместо этого она…

Нирея заплакала. Стиснув зубы, смахнула слезы.

– Вместо этого моя дочь, – с отвращением продолжила она, – которой я посвятила всю свою жизнь, стала миралиитом. – Она гневно покачала головой: – Я так не могу. Я не могу здесь оставаться.

Нирея сделала еще один шаг к двери.

– Она любила тебя, – сказала Сури.

– Прекрати! Прекрати сейчас же! – закричала Нирея так громко, что Сури отшатнулась и врезалась спиной в стену.

Слезы обильным потоком текли по лицу Ниреи, и она не успевала их вытирать.

– Я только сказала…

– Она не любила меня. Никогда! Это я любила ее и была готова посвятить ей всю себя, все свои достижения! Но она отказалась от моей помощи, отринула меня и наше племя.

– Нет, дело не в этом. Просто она стала собой, а не тем, кем ты хотела ее сделать.

– Ты ничего не знаешь! Ни обо мне, ни о моей дочери. Ты еретичка и дикарка. Не смей даже думать о том, чтобы учить меня, кем была или не была Арион.

Бросив в Сури сверток, Нирея выбежала из комнаты.

– Арион когда-нибудь просила тебя стать миралиитом? А если бы попросила, ты бы решила, что она заботится о твоем благополучии? – крикнула Сури ей вслед.

Она подождала, но в дверях появился Вэсек.

– Вышло не очень удачно, – заметил он.

– Я не собираюсь рассказывать вам, как создавать драконов.

– Я тебя об этом и не прошу. – Он указал на сверток. – Нирея так торопилась, что не успела вручить тебе подарок. Это новая одежда. Да, и отныне, если пожелаешь, для тебя будут готовить ванну. Только попроси.

– Это тоже не сработает. Как бы хорошо вы ко мне ни относились.

Вэсек на мгновение задумался, затем бросил взгляд в том направлении, куда убежала Нирея.

– Не знаю, каким образом ты усмотрела в визите Ниреи признак моего хорошего к тебе отношения. Я бы на твоем месте счел это изощренной пыткой, и хотя ты мне, скорее всего, не поверишь, я готов заявить, что пытать тебя мы не собирались. Возможно, Волхорик слишком наивен. У него нет моего многолетнего опыта изучения, как реагируют на вещи личности вроде Ниреи. – Он покачал головой и грустно вздохнул: – Как и Нирея, большинство умалинов непреклонны в своих суждениях. Если уж она во что-то верит, бесполезно с ней спорить или приводить доказательства, она все равно не изменит мнения. Ты сама видела, чем больше на нее давишь, тем отчаяннее она защищается и становится глуха. Закрытый разум – как дверь, которую нельзя открыть. Скорее даже стена. – Он повернулся к выходу, но помедлил: – Задумайся: хотя стены созданы для защиты, они в то же время разделяют, что делает их препятствием на пути к прочному миру.