Текст книги "Танцы с медведями"

Здесь сработали вещи, проделываемые Хортенко у нее на глазах в подвальной комнате.

Иногда в застенки приводили политзаключенного, которого Хортенко допрашивал еще долго после того момента, когда человек уже выдал все, что знал. Хортенко часто вынуждал искалеченного пленника измышлять все более гротескные формы заговоров и предательств, пока милосердная смерть не забирала беднягу к себе. Иногда там оказывалась проститутка, с которой Хортенко вовсе не разговаривал, но она тоже не покидала комнаты живой.

Аня Пепсиколова видела все.

А когда тела были убраны, подчиненные приносили обитое зеленой кожей мягкое кресло и зажигали на столике читальную лампу. И Хортенко сидел, попыхивая трубкой, и неторопливо читал «Войну и мир» или что-нибудь из Достоевского, а на подставочке у локтя поблескивал стакан бренди.

Однажды в соседнюю клетку бросили человека. Его не потрудились раздеть и обрить, а значит, он был из тех счастливчиков, с которыми разбираются за одну ночь. Когда сторожа ушли, он спросил:

– Сколько ты уже здесь?

Пепсиколова нахохлилась, подтянув колени к подбородку.

– Достаточно долго.

Она не собиралась заводить дружбы с «мясом».

– В чем твое преступление?

– Не важно.

– Я написал трактат по экономике.

Она промолчала.

– Там говорилось о границах политической экспансии. Я доказал, что при нашей экономической системе и с учетом скорости распространения информации Российскую Империю восстановить не удастся. Я думал, князь Московии найдет это полезным добавлением к текущей политической мысли. Нет нужды упоминать, что его люди со мной не согласились. – Пленник издал жалкий смешок, перешедший во всхлип. Затем, внезапно сломавшись, как это свойственно слабым, взмолился: – Прошу тебя, пожалуйста, не молчи. Мы оба узники – если сейчас ты ничего не можешь, то, по крайней мере, помоги мне сохранять присутствие духа.

Она смотрела на него долго и пристально. Наконец, спросила:

– Если я расскажу тебе о себе, ты окажешь мне услугу?

– Все, что угодно! При условии, что это в моих силах.

– Не сомневаюсь, сил тебе хватит. Ты же считаешь себя мужчиной, а не тряпкой, – отозвалась Пепсиколова. – Вот моя история: я здесь ровно месяц. До того я училась в институте. У меня была подруга. Она пропала. Я хотела ее отыскать, и я почти нашла ее.

След, по которому я шла, был извилист и прерывист. Но решимость не покидала меня. Я спала с множеством мужчин и с двумя женщинами, чтобы добыть из них информацию. Трижды меня ловили. Пару раз с помощью моих ножей я освобождалась. Кое-кто, наверное, истек кровью, хотя я в точности не знаю, и меня это не волнует. Потом меня поймали и доставили к Хортенко.

Она стиснула губы.

– И?.. – произнес экономист.

– Все. Я угодила в клетку. И я выполнила свою часть сделки, теперь твоя очередь.

– Что тебе нужно?

Она просунула ногу между прутьями как можно дальше в его клетку. Голодная диета облегчила задачу.

– Ты должен прокусить мою бедренную артерию.

– Что?!

– Мне самой никак. Животные инстинкты чересчур сильны. Но ты справишься. Послушай меня! У меня хватит самообладания не отдернуть ногу. Но тебе придется кусать сильно и резко, прямо в бедренную мышцу. Ты уж постарайся. Сделай для меня малость, и я умру, благословляя твое имя. Клянусь могилой матери.

– Ты спятила, – прошептал мужчина и забился в дальний угол. – Последние мозги растеряла.

– Да, но думать так очень утешительно. – Пепсиколова убрала ногу. Она так давно пребывала в отчаянии, что теперь испытала лишь легкое разочарование. – Ты скоро сам во всем убедишься.

В тот вечер, когда начался допрос, она не отвела глаза.

Позже, ночью, Хортенко по своему обыкновению сидел и читал.

– Интересно… – произнес он через некоторое время. – «…Все в руках человека, и все-то он мимо носу проносит, единственно от одной трусости… это уж аксиома… Любопытно, чего люди больше всего боятся? Нового шага, нового собственного слова они всего больше боятся…»[11]11
  Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание». Ч. I, гл. 1.


[Закрыть] Правда гениально? – Хортенко сдвинул очки на лоб и уставился на нее жуткими фасетчатыми глазищами. – Даже ты, моя милая, знающая, что случается с теми, кто мне перечит, – даже ты боишься кое-чего сильнее, чем присоединения к их числу. Ты не можешь просто сделать шаг или произнести новое слово.

Хортенко таращился на нее неотрывно, явно чего-то ожидая.

Она опустилась на колени в своей клетке, дрожа перед ним, как забитая и полумертвая от голода собака, не в силах сформулировать ответ.

– Ах, Анюта-Анюта. Ты у меня в плену целый месяц и, конечно, удовлетворила свою любознательность. Теперь ты понимаешь, что произошло с твоей однокашницей?

Она кивнула, боясь открыть рот.

– Как ее звали, напомни?

– Вера.

– Ну, да, Вера. В принципе, я поступил бы с тобой так же, как с ней, и дело с концом. Но будь ты обычной девочкой, ты бы тут не оказалась. Ты ухитрилась пройти по следу, который и найти-то удается очень немногим. Ты выманивала, вымогала и выпытывала сведения у моих лучших подчиненных, а ведь я сам мог поклясться, что такое невозможно. Ты умна и изобретательна. Весьма редкое сочетание! Поэтому я собираюсь предоставить тебе шанс выйти отсюда живой. Но тебе надо пробивать дорогу к свободе самостоятельно. Никто не даст ее тебе.

Мысли у Пепсиколовой неслись вскачь. Внезапно ее пронзило озарение – ослепительное, как вспышка. Ее потрясли слова Хортенко. Он был прав. Она боялась этого даже больше чудовищных пыток, которые наблюдала ночь за ночью. Однако собрав все свою волю в кулак, Аня сказала:

– Вы хотите, чтобы я сделала нечто новое.

– Продолжай.

– Вам нужно, чтобы я… работала на вас. Не через силу, но искренне и с воодушевлением. Не просто следуя приказам, но исповедуя ваши интересы. Без жалости и раскаяния, следуя вашим указаниям. Ради меньшего со мной не стоило бы возиться.

– Хорошая девочка. – Хортенко поднялся, похлопав себя по карманам, нашел ключ и отпер клетку. – Повернись, я раскую тебе руки. Сейчас тебе принесут одежду и наполнят для тебя ванну. Ты, должно быть, чувствуешь себя ужасно грязной.

Так оно и было.

Когда спустя несколько часов Даргер извлек себя из кресла и из маленькой комнаты, мозг Пепсиколовой пылал от темных воспоминаний. Она выпрямилась во весь рост и посмотрела на своего работодателя, как на вошь. Но Даргер, беспечный, как всегда, ничего не заметил. Он тяжело вздохнул и пробормотал:

– Ладно, на сегодня хватит. Отведи меня обратно в «Ведро гвоздей», и можешь взять на остаток дня выходной.

Среди побочных талантов Пепсиколовой присутствовало почти абсолютное чувство времени.

– Наш договор гласил, что я должна предоставлять вам себя в качестве проводника от рассвета до заката. В данный момент до заката осталось меньше часа.

– Да, конечно. Можешь использовать лишнее время на свое усмотрение.

– Мне потребуется час, чтобы вывести вас отсюда.

– Тогда давай поторопимся.

Они без приключений пересекли территорию Дрегов и уже приближались к Неглинной, когда Даргер спросил:

– Что это на стене?

Он указывал на шесть строчек единиц и нулей, нарисованных там с педантичной аккуратностью:

01000001 00101110 00100000 01010000 01000101 01010000 01010011

01001001 01000011 01001111 01001100 01001111 01010110 01000001

00100000 01000011 01001111 01001101 01000101 00100000 01010100

01001111 00100000 01010111 01001000 01000101 01010010 01000101

00100000 01010100 01001000 01000101 00100000 01010110 01001100

01000001 01010110 01001111 01010010 00100000 01001001 01010011

– Обычные граффити, которые механо-поклонники и прочие психи малюют на стенах, чтобы шокировать людей. Цифры вообще ничего не значат, – соврала Пепсиколова.

Что было нелегко, ибо двоичный код предназначался лично Ане Пепсиколовой и приказывал ей как можно быстрее предстать перед владыками Нижнего Города.

Она запалила очередную сигарету и от души затянулась.

Глава 7

Карета, посланная баронессой Авдотьей за Аркадием, покинула город. Экипаж катил по дороге, буквально продираясь сквозь сеть низких, выстроившихся ровными рядами холмов. Это были не причуды природы, а бывшие небоскребы, которые обрушились как раз при падении Утопии. К слову сказать, некоторые сомневались в том, что такое блаженное состояние было когда-либо достигнуто в России, поэтому неофициально понятие «утопия» связывалось только со Старой Москвой. Постепенно ландшафт изменился. Теперь повсюду раскинулись сельские имения, окруженные живыми изгородями – более низкорослыми родичами той ограды, которая защищала родной городишко Аркадия.

Возница направил лошадей под сень арочных ворот. Из зарослей выскочила мартышка в зеленой ливрее, запрыгнула в открытое окно кареты и тяжело приземлилась Аркадию на колени. Выхватила из его руки картонное приглашение и выпрыгнула обратно.

– Эй! – Аркадий тщетно попытался схватить исчезнувшего зверька.

В колючем сумраке зачирикали писклявые голоса:

– Похоже на приглашение!

– Это и есть приглашение.

– Он не похож ни на кого из тех, кого мы знаем.

– У него есть приглашение.

– От баронессы?

– А кто еще приглашает сюда?

– Барон иногда.

– Только когда ему баронесса велит.

– Верно.

– Что нам делать?

– У него приглашение.

– Мы не знаем его.

– Но мы видим приглашение.

– У него есть приглашение?

– Да вот же оно.

– Проезжай!

Возницы цокнул языком, и карета дернулась вперед.

Солнечный свет лился в салон. Экипаж подпрыгивал на длинной извилистой дорожке. У Аркадия невольно отвисла челюсть. Имение Лукойл-Газпромов было грандиозно. Прямо из березовой рощи вытекал поток, впадая в прозрачный пруд. В зеркальной поверхности водоема отражалась патриархальная мельница. Поодаль красовалась сказочная деревушка из гигантских желудей с прорезанными в них дверцами и окошками. На поверку она оказалась скопищем тыкв-избёнок, выращенных в качестве жилья для слуг. А на холме возвышался господский дом с колоннами. Аркадию пришли на ум стихи из беспутной юности, с которой он уже жаждал распрощаться:

 
На десять миль оградой стен и башен
Оазис плодородный окружен,
Садами и ручьями он украшен.
В нем фимиам цветы струят сквозь сон,
И древний лес, роскошен и печален,
Блистает там воздушностью прогалин.[12]12
  С. Т. Колридж. «Кубла Хан, или Видение во сне» (пер. К. Бальмонта).


[Закрыть]
 

Тут карета подъехал к особняку, и баронесса вышла поприветствовать его целомудренным поцелуем в щеку. Рядом с ней стоял рыжий и конопатый юноша – ровесник Аркадия. Хозяйка не потрудилась представить его гостю.

– Милый Евгений, – прощебетала она, переключив внимание на следующую карету, – покажите Аркадию имение, пока я встречаю припозднившихся.

– Позвольте вас проводить, – весело сказал Евгений. – Ребята решили немного поразмяться на пруду.

Добравшись до цели, Аркадий понял, что одет немного неправильно для данного случая. Его наряд – муарово-серый сюртук с зеленым парчовым жилетом, ярко-желтые сапоги и перчатки из страусовой кожи – безупречно подошел бы для городского собрания, но здесь, за городом, выглядел чересчур официально. У других мужчин воротники были шире и галстуки мягче. Кстати, их брюки отличались более свободным кроем, дабы обеспечить свободу движения для энергичных развлечений сельской местности. Костюм же Аркадия, по контрасту, оказался чрезмерно облегающим Аркадий смутился от одной только мысли, насколько откровенен его наряд.

К счастью, прочие бестолково сгрудились на выложенном плиткой краю пруда. Гости радостно вопили, ругались и удостоили Аркадия лишь небрежными кивками. На траве лежали парусиновые мешки с водой. Какой-то спортивный господин развязал верхушку мешка и выплеснул что-то в пруд. Ярко-красные, оранжевые, желтые и зеленые ленты принялись энергично извиваться и свиваться кольцами под поверхностью.

Аркадий наклонился, чтобы рассмотреть все получше.

– Берегись! – крикнул Евгений, когда из воды вылетела уродливая голова с усеянной игольно-тонкими зубами пастью и кровожадно щелкнула челюстями у самого лица юноши. Не обхвати Евгений его обеими руками за грудь и не дерни назад, Аркадий мог бы запросто остаться без носа.

– Бога ради, что это было? – выдохнул Аркадий.

– Ее зовут Лулу, – ответил спортсмен.

Он сунул руку в парусиновой перчатке в воду и вытащил оранжевого угря. Тот моментально обвился вокруг предплечья хозяина, прежде чем его засунули обратно в ведро. Голубой угорь с желтыми полосками с распоротым брюхом всплыл на поверхность мертвым. Повернувшись к товарищу, спортсмен заявил:

– Ну, полагаю, Боря, ты должен мне денег.

– Вы угрируете, Аркадий? – парировал Евгений.

– Нет.

– Жаль. Дайте мне знать, как только найдете подходящий для угрения пруд, и я пришлю к вам своего тренера с ведром молоди. – Внезапно вода резко забурлила, и Евгений поспешно переключился на схватку. – Совсем неплохо!

За обедом Аркадию удалось без приключений справиться с супом. Но едва он притронулся к салату, как баронесса наклонилась к нему и прошептала:

– Нельзя начинать с самой крайней вилки, дурачок. Большая ложка, маленькая вилка, серебряные щипчики. «Вилки для Милки, шпажки для Сашки, прискакала белка, очистила тарелку». Так проще запомнить.

В зал вошла череда официантов в зеленом. Судя по их немигающим глазам, они являлись сервилями. Слуги несли на подносах дымящиеся миски и принялись чопорно раскладывать куски розового мяса гостям. Авдотья постучала ложкой по стакану с водой:

– Минутку, прошу вашего внимания! Я очень горжусь данной переменой блюд и сегодня подаю ее вам в знак моей любви. Я безумно ценю вас, господа!

– Хватит тебе дразниться, Дуняша, – добродушно отозвался Евгений. – Что ты придумала?

– Я клонировала для вас собственную плоть. Вот какого высокого мнения я о своих друзьях.

– Очень мило для мужчин, – в шутку надулась хорошенькая юная кокетка. – Но я бы предпочла отведать барона. В конце концов, если он не может присутствовать лично…

Баронесса шаловливо ей подмигнула:

– Ну, а что, по-вашему, пошло на консоме?

Взрыв веселья и аплодисментов взмыл к стропилам.

Аркадий с ужасом уставился на котлету в своей тарелке.

Когда обед закончился, женщины переместились на лужайку газона, дабы полюбоваться, как зажигают фонари, а мужчины курили на веранде. Леонид Никитич Правда-Интерфакс, искреннее представлявшийся профессиональным бездельником (но, согласно Евгению, занимавший высокий пост в Министерстве дорог и каналов), сказал:

– Ирина призналась, что у вас есть некое вещество, – и он карикатурно-заговорщицки понизил голос: – Оно действительно улучшает показатели в седле?

– Да, безусловно. Но сексуальные аспекты действия «Распутина» наименьшие из имеющихся, – откликнулся Аркадий, ступая на знакомую почву. – Духовно же… ну, те немногие, кто принимал его, буквально узрели Господа во всей Славе Его.

– Да-да, Бог – это хорошо, – согласился Леонид. – Но, имея выбор, я бы с куда большим удовольствием узрел Танькины титьки.

– Или Бэлкины булки, – подхватил его приятель.

– Или Лизкину киску, – включился в игру другой.

Его товарищи фыркнули и заржали.

Аркадий снова вспыхнул, бесконечно смущенный. Он понимал, что ни один из этих поверхностных и добродушных молодых людей не хотел унизить его. Но подобная издевка была неизбежностью. Что ни говори, а классовые различия давали о себе знать. А это, в свою очередь, делало переживания максимально болезненными.

К счастью, вернулась баронесса.

– Отложите ваши вонючки и присоединяйтесь к дамам на свежем воздухе, – скомандовала она. – Мы собираемся играть в мини-поло.

Леонид, дружески улыбаясь, подошел к Аркадию.

– Вы ведь умеете играть, Аркадий? Нет? Тогда мы просто обязаны вас научить. Я могу одолжить вам пони, фонарь и трезубец.

Увы, час спустя Аркадий прятался в гостевой спальне, пока служанка баронессы зашивала его брюки. Штаны лопнули по шву при падении Аркадия с лошади, когда он пытался загарпунить детеныша кабана, без предупреждения вылетевшего из кустов.

Ох, когда же сядет солнце и можно будет начать оргию?!

Когда операция закончилась, Бледнолицые развязали путы, удерживавшие женщину на каталке. Она села. Затем встала. Она не потерла грубые швы на свежеобритой голове. Один из Бледнолицых неторопливо пошел к арке на дальнем конце помещения, и женщина без вопросов последовала за ним.

Она стала одной из них.

Порог комнаты переступили еще двое Бледнолицых. Они тоже несли пленника, свисающего с шеста. Он был лыс, как гриб, и тощ, как детдомовец. Рот ему заткнули кляпом, но глаза его безумно метались, и когда его бросили на пол и отвязали его руки и ноги, он попытался резво удрать. Потребовалась дюжина помощников, чтобы утихомирить его и привязать к каталке.

Кощей наблюдал процесс обесчеловечивания с мрачным интересом. Теперь он спросил:

– Откуда берется сырье для операции?

– Это дань от различных подземных племен, – пояснил Чернобог. – Люди, пойманные на воровстве, или ребята, забредшие на чужую территорию без разрешения. Племена избавляются от проблемы и получают пять пачек сигарет за беспокойство. А подземные владыки увеличивают свою армию послушных рабов. Таким образом мир очищается от присутствия очередного негодяя. Все в выигрыше.

Сварожич кивнул на дверной проем, и проводник поманил странников за собой.

Их привели в овальный зал с высоким потолком, ярко освещенный многочисленными фонарями. Стены его покрывали громадные панели с нарисованными на них потускневшими условными картами континентов. По периметру помещения были расставлены столы, где без устали и без страсти трудился Бледный Народ. Движения подземных существ поражали своей четкостью и неторопливостью. Один открывал блок с сигаретами и высыпал содержимое на стол. Находившиеся рядом аккуратно вскрывали и разворачивали каждую пачку и передавали упаковку налево, а сигареты направо. Они методично вскрывали сигареты и высыпали табак в поддоны, которые быстро сдвигались вправо и заменялись по мере наполнения. Обрывки бумаги падали к ногам работников, как снег. У следующей группы столов пепельнокожие фигуры в тканевых масках, закрывавших рот и нос, посыпали табак двумя видами порошков. За ними очередная группа Бледнолицых наполняла смесью миски. Емкости передавались дальше, где работники скручивали из свежей бумаги новые сигареты. Сделанное вручалось другим, которые собирали сигареты в кучки по двадцать штук и затем – круг замыкался – заново складывали их в пачки.

Наконец, блок был аккуратно запечатан. Новобранец присоединился к старожилам, чтобы унести его через ту же дверь, через которую он изначально поступил.

– Это не человеческое состояние? – уточнил Кощей. – Бесконечный круг бессмысленного труда, безрадостно выполняемого под землей, как можно дальше от взгляда Божьего. Потерянным душам повезло, поскольку они уже не сознают себя.

Сварожич кивнул и благочестиво потер висок, где древние шрамы напоминали об операции (отметим, не совсем связанной с только что проделанной Бледнолицыми).

– Забвение предпочтительнее самосознания без Бога, – согласился Чернобог. – Однако я не завидую их судьбе.

– Ни вы, ни я, ни любой другой человек. Но, будучи столь грешными, чтобы угодить в такую беду, бедные мертвые души доказали, что лучшего не заслуживают. – Кощей отвернулся, выкинув их из головы. – По-моему, мне пора познакомиться с подземными владыками.

– Да, – произнес Чернобог. – А им не терпится познакомиться с вами.

Поскольку Пепсиколова нехарактерно опаздывала, Даргер, дабы скоротать время, затеял беседу с табачным агентом. Мужик сторожил стопку блоков в подвальном коридоре сразу за «Ведром гвоздей».

– Товар привозят поездами с Украины казахские торговцы, – объяснял агент, – скатывают в сигареты и фасуют здесь, в Москве. Мои покупатели несколько раз пытались подбить меня продавать им табак россыпью. Но я говорю им: почему я должен отказываться от денег? Я похож на идиота, который позволит серебру утечь в чужие карманы?

– А что, на такой обнищавшей клиентуре реально можно сделать прибыль?

– Поверьте мне, сударь, можно. Оборвыши и голодранцы на первый взгляд помирают с голоду, но на удовольствия, без которых они не в состоянии обойтись, денег у них всегда хватает. И табак – не последнее из них. Мне доподлинно известно, что они покупают различные наркотические и даже ядовитые вещества крупными партиями! Ходят слухи о подземных фермах, где выращивают психоактивные грибы на грядках из человеческого навоза. Однако у некоторых из них хватает духу подниматься из своих скважин наверх и попрошайничать на улицах и в подземных переходах. Ха! Наверняка у них и нет удобств, как у рабочих людей, но они и не вкалывают до седьмого пота, как приходится порядочным людям вроде нас с вами. Их жизнь убога, но праздна, и неизбежную грязь они считают малой платой за сибаритскую легкость своего существования.

– Но где они берут деньги? – спросил Даргер.

– Кто знает? Вероятно, продают наркотики или торгуют собственными телами для тех, кто достаточно опустился, чтобы вожделеть их. Пару раз мне платили старинными серебряными монетами, явно из кладов, спрятанных под землей в смутное время… Думаю, по какой-то причине настоящие владельцы не добрались до своих сокровищ. Но меня ничего не волнует, пока они весят как надо.

Агент с еле заметным оттенком беспокойства взглянул на карманные часы.

– Что могло задержать моих связных? Бледнолицые никогда не опаздывают.

– Вы уже в четвертый раз с момента начала разговора проверяете свои часы. Время поджимает?

– Просто у меня назначена еще одна встреча, на которую мне бы не хотелось опаздывать.

– Но ведь наверняка задержку можно объяснить.

– К сожалению, она не из тех дам, кто принимает объяснения.

– Понимаю – у вас будет свидание личного характера.

– Именно, – уныло кивнул агент. – Или было таковым.

– Тогда не вижу проблемы. Я знаю бармена «Ведра гвоздей». Он с удовольствием возьмет ваши коробки на хранение за небольшую мзду. Давайте! Я помогу вам их занести.

Агент снова взглянул на часы.

– Я все равно не успею, и, уверен, моя медлительность дорого мне обойдется, – посетовал он и прибавил с ноткой мольбы в голосе: – Может, вы согласитесь… но, конечно же, нет. С моей стороны безответственно даже думать об этом.

Чутье мгновенно подстегнуло Даргера.

– Я?! Я не грузчик, сударь! И не поденщик, которого можно нанять с улицы. Я сделал вам предложение только из христианского милосердия. – Он развернулся на каблуках, словно собираясь уйти.

– Подождите, сударь! – воскликнул агент. С внезапной решительностью он начал быстро пересчитывать купюры в бумажнике. – Вы кажетесь порядочным человеком. Думаю, вы охотно выручили бы товарища, попавшего в мучительные сети любви.

– Ну…

– Спасибо, сударь. Как вас зовут?

– Джордж Солтимбанк, – ответил Даргер. – Из Хапсбургских Солтимбанков.

– Я сразу понял, что вы из благородных, сударь, – просиял агент, пихая Даргеру в руки купюры. И уже через плечо добавил: – Вернусь через два часа, максимум через три!

Плотники наконец закончили работу. Довесок налил каждому по стопке водки, и они дружно выпили за новую винтовую лестницу на крышу посольства и за сияющий купол верхушки здания. Довесок видел, как на дальнем конце комнаты по ту сторону экрана расхаживает взад-вперед Зоесофья, беспокойная, как пантера. Но поскольку неандертальцы не позволили бы ей перейти в «зону видимости», пока посторонние мужчины не уберутся прочь, это не слишком его волновало.

– Я велю казначею выдать каждому из вас премию в размере дневной оплаты, – сказал он работягам.

Услышав добрую весть, они так искренне его восславили, что Довесок снова достал бутылку для второго, а затем и для третьего круга тостов.

Когда Довесок проводил народ до дверей, Зоесофья на всех парусах вылетела с женской половины. Неандертальцы отступили перед молниями, которые метали ее глаза.

– Как ваш казначей, – прошипела она, – я не собираюсь выплачивать премию плотникам за работу, за которую им уже заплачено и на которую их вообще не стоило нанимать. Более того, и это также входит в мои полномочия старшего по финансам, мой долг – сообщить вам, что деньги у нас кончились! Теперь мы живем за счет нескольких кредитных линий, обеспеченных трижды перезаложенным имуществом.

– Именно поэтому я столь щедр. Если кредиторы заметят, как мы считаем копейки, они мгновенно утратят веру в нашу финансовую стабильность.

– Стабильность?! Мы прячемся в карточном домике, готовом обрушиться от малейшего дуновения ветра, к которому вы добавили совершенно ненужный купол!

– Милая Зоесофья, вы жестоко раните меня. Просто позвольте мне показать вам мое творение, и, уверен, вы согласитесь, что деньги потрачены не зря.

Под взглядом Зоесофьи окаменел бы и василиск.

– Очень сомневаюсь.

– Составьте мне компанию, и обещаю, что увиденное вам понравится.

И Довесок повел Жемчужину вверх по лестнице. Добравшись до купола, он опустил крышку люка и запер на засов.

– Это чтобы нас не побеспокоили, – пояснил он и обвел панораму лапой. – Разве Москва отсюда не прекрасна?

Расшитый узором из зеленых и желтых рябиновых листьев кисейный экран обтягивал купол и позволял им все прекрасно видеть, оставаясь при этом защищенными от любопытных глаз. Солнце сползало по небу, окрашивая облака медом и пурпуром, которые в руках художника менее искусного, чем сама Природа, показались бы аляповатыми и банальными.

А над крышами возвышался Кремль. Он вздымался над ветхим морем домов, подобно громадному кораблю, который начал крениться, прежде чем уйти под воду.

– Меня зрелище не трогает, – произнесла Зоесофья и быстро обошла восьмиугольный купол по периметру.

Вдоль стен имелись мягкие скамьи, чья ширина располагала скорее к лежанию, нежели к сидению. Внезапно она развернулась к Довеску.

– Что ж… место и время не хуже любого другого. Но завтра ты встречаешься с князем Московии, – внезапно она обратилась к Довеску на «ты». – Я буду тебя сопровождать. – Затем, когда Довесок покачал головой, возразила: – Я уже предупреждала тебя, что мы с сестрами можем устроить тебе неприятности. Однако ты тогда не принял мои слова всерьез и не принимаешь сейчас.

– С чего ты взяла? – сухо заметил Довесок. – Я совершенно искренен.

– О, нет. Ты мне не веришь, – жестоко улыбнулась Зоесофья. – У каждой из нас есть воздыхатели – и нам легче легкого убедить их, что без твоего присутствия Московия станет гораздо лучше. Русские – прямой народ, и нам придется хорошенько постараться, чтобы убедить их в том, что твоя смерть должна быть долгой и болезненной. Но мы умеем быть весьма убедительными. Ты жив лишь благодаря нашей милости, и до сих пор мы терпели тебя только потому, что нам требовался представитель для организации нашей общей свадьбы. К сожалению, ты проявил некомпетентность. Ты чересчур самодоволен и, я бы сказала, назойлив. В итоге у меня сложилось впечатление, что ты и твой отсутствующий друг… в общем, вы оба законченные негодяи!

– Я знаю, из каких глубин исходит твоя страстность, – заявил Довесок торжественно. – Ибо я чувствую то же самое. – Он взял ее руку в перчатке и поцеловал костяшки пальцев.

Зоесофья выдернула руку.

– Ты спятил?!

– Милая моя, как раз наоборот, ибо я долго и тщательно все обдумывал. Слушай внимательно… Еще в Византии в вас была заложена навязчивая идея, делавшая малейшее прикосновение мужчины для вас ядовитым, а интимные ласки смертельными. Однако я видел, как ты и остальные Жемчужины обнимались и награждали друг друга невинными поцелуями в щеку. Я был свидетелем, как вы голыми руками играли с котятами и яркими птичками, и без малейших последствий. Почему?

– Очевидно, потому, что ни женщины, ни котята, ни птицы не являются мужчинами.

– Равно как и я, о Воплощение Восторга Ты забыла, что я не столько человек, сколько перестроенный пес? Мне подправили гены, чтобы дать полный человеческий интеллект и свойственное людям прямохождение. Однако я не Homo sapiens,[13]13
  Человек разумный (лат.).


[Закрыть] но Canis lupus familiaris.[14]14
  Можно перевести как «одомашненный собаковолк» (лат).


[Закрыть] Ты можешь делать со мной, что хочешь, и самоубийственный импульс, заложенный психогенетиками халифа, не сработает. – Довесок нежно притронулся к ее скуле. – Ну, что? Никаких волдырей.

На одно мгновение потрясенная Зоесофья застыла.

Рука ее плавно поднялась, дабы прикоснуться к неповрежденному лицу.

Она медленно стянула перчатки и дала им упасть. Затем ее шелковые одеяния дождем полились на пол с грациозностью, почти столь же завораживающей, сколь и ее обнаженное смуглое тело. Оставшись голой, если не считать украшений, она провела руками над Довеском, раздевая его. Потом откинулась на подушки, а он склонился над ней.

– Я научу тебя всему, что знаю, – произнесла Зоесофья с непроницаемым видом. – Хотя обучение может занять некоторое время.

Она протянула ему самые желанные руки, какие Довесок когда-либо видел или даже представлял себе, и притянула его к себе.

– Первая позиция называется миссионерской.

Присвоенная подземными владыками цитадель прежде была неуязвима. Но в последующую эпоху один из углов срезали ради туннеля, назначение которого давно позабылось. Поэтому пробраться в комплекс незамеченной оказалось довольно легко. Аня Пепсиколова прокралась в обшарпанный туннель, отвинтила металлическую панель, прикрученную в нижней части стены, и нырнула в образовавшийся проем. Она выпрямилась, оказавшись внутри ничем не примечательного и лишенного окон кабинета с единственной ржавой дверью.

Ведомая лишь светом собственной сигареты, Пепсиколова быстро подобрала моток веревки, припасенный ею в углу. Потом она скатала заплесневелый ковер, обнажив скрытую под ним крышку люка. Из нескольких сотен скоб-ступеней уцелела лишь верхняя, к ней-то Анна и привязала веревку и таким образом спустилась на дно шахты. Затоптала окурок и вздохнула. Отсюда оставалось только прогуляться по узкому, обсиженному лишайниками проходу к тому, что она мысленно называла Галереей Шепотов.

Подземные владыки про галерею не знали. В этом Пепсиколова не сомневалась. Она вычислила ее чисто логически. Во-первых, преутопийцы, построившие укрытие, не доверяли никому, даже своим союзникам. И, следовательно, должны были иметь средства шпионажа друг за другом. А дальше Пепсиколова просто вынюхивала и высматривала, пристально изучая все, что казалось подчеркнуто неинтересным. Наконец она обнаружила тайные проходы и не отмеченные на картах лазы, посредством которых преутопийцы обходили собственную систему безопасности.

Галерея Шепотов огибала купол помещения, которое некогда являлось роскошным конференц-залом. Здесь главенствовали дубовые панели и малиновые драпировки, бронзовые канделябры, кожаные кресла и столешницы из полированного мрамора. Потолок уходил так высоко, что никто даже не мог рассмотреть, что декоративная лепнина на самом деле представляла собой ряды узких прорезей, сквозь которые просматривалось все сверху донизу. Пол устилал мягкий материал, полностью поглощавший шаги, а благодаря особой архитектуре малейший звук был прекрасно слышен наверху.