Текст книги "Сладкое поражение"

– А я не стал бы возражать. Меня нигде не ждут, идти мне некуда.

– Разве вас после отъезда за границу вывели из состава клуба? – поддразнила его она.

– Надеюсь, нет. Это было бы страшнее смерти. Хотя жизнь здесь не многим лучше.

– Здесь хорошо, – возразила она. – Тихо, спокойно, и я здесь счастлива.

Лорд Инвалид бросил на нее взгляд, в котором читалось сомнение.

Да, конечно, здесь тихо и спокойно. И она была здесь почти счастлива. Но в последнее время это бесконечное спокойствие стало ее тяготить. Однако гостю вовсе ни к чему было знать об этом.

– Вы закончили? – вдруг резко спросила Анджела. Она поймала себя на мысли, что ей приятно находиться в его обществе, а это было уже слишком. Одно дело – уставать от однообразия, тишины и спокойствия и совсем другое – поддаться чему-то такому, что может захватить и увлечь.

А этот человек не только внешне привлекателен, он ведь еще умен и остроумен, а это в корне меняет дело. В такой ситуации кроется реальная опасность, а Анджеле дорого обошелся урок, который она, к счастью, хорошо усвоила: лучше вообще избежать соблазна, чем пытаться противостоять ему.

– Да, спасибо, – сказал он, жестом давая понять, что поднос можно забрать. – Вы будете мне делать перевязку? – спросил он, надеясь услышать утвердительный ответ.

– Не сейчас.

– А как насчет одеяла? Пожалуйста.

– Если вы будете так часто говорить «пожалуйста», то не заметите, как это войдет в привычку. И что же тогда подумают ваши друзья? – сказала Анджела и вышла из комнаты. В коридоре она встретила Пенелопу.

– Ну, как он? – спросила она. – По-прежнему капризен?

– Да. Но теперь ему нужны одеяла. Потом он, наверное, попросит свечи и сигары, – сказала Анджела.

– А мне он показался обаятельным, – сказала Пенелопа, и в ее взгляде скользнуло разочарование.

– Красивые мужчины не развивают такие качества, как обаяние, потому что они в них не нуждаются, – ответила Анджела.

– Если даже при отсутствии обаяния в него влюблялось так много женщин, значит, наш лорд Инвалид необычайно красив, – задумчиво произнесла Пенелопа. Все девятнадцать лет своей жизни она провела в монастыре, и у нее фактически не было опыта общения с мужчинами.

– Бог знает, как ему это удалось, – ответила Анджела, хотя, конечно, догадывалась. В своем нынешнем искалеченном состоянии Хантли, безусловно, не был уж очень красив, но она хорошо себе представляла, каким он мог быть, если бы не раны. Он обладал невероятным магнетизмом, который обещал что-то волнующее и неизведанное, притягивая неискушенных женщин. Он мог быть соблазнительным и очень опасным.

– Я отнесу ему одеяло, – вдруг сказала Пенелопа, предлагая тем самым нарушить строгие монастырские правила. В благодарность за услугу Анджела сохранит в тайне эту маленькую провинность.

– Спасибо.

На несколько часов Анджела была избавлена от общения с Филиппом Хантли.

Анджела зашла в комнату лорда Инвалида уже к вечеру, когда небо стало нежно-фиолетового оттенка, напоминающего цвет барвинка, а луна только начала подниматься. Она несла ему ужин и толстую восковую свечу, пламя которой всю дорогу предательски дрожало.

Когда она вошла в комнату, Филипп спал. Стараясь не шуметь, Анджела поставила поднос и начала осматривать его раны. Какая-то часть ее существа хотела, чтобы раненый проснулся и чем-нибудь ее разозлил и у нее появился бы повод держать его на расстоянии и не обращаться с ним строго.

Но он безмятежно спал и во сне казался таким кротким и невероятно красивым.

Тут Анджела вспомнила о тайной молитве, об исполнении желания, с которой она обращалась к Господу. Похоже, что Господь ее неправильно понял и ей следует быть более точной в своих обращениях к нему. Анджела просила о прощении своих грехов, о втором шансе на любовь, но к порядочному человеку, который ответит ей взаимностью. А Господь послал ей мужчину неправедного, похожего на ее первого возлюбленного, послал ей человека, который вновь может погубить ее. Причем случилось это теперь, когда она встала на путь спасения.

Глава 2

Прошла неделя, в течение которой Анджела, слава Богу, сумела удержаться от убийства лорда Инвалида. Но ей этого очень хотелось!

Вопреки всем доводам разума Анджела дала ему колокольчик, чтобы лорд Хантли мог позвонить, если ему что-то понадобится. Она надеялась, что, таким образом, наконец, избавится от его постоянных жалоб на отсутствие звонка. Но теперь ее все время, даже во сне, преследовало звяканье этого колокольчика. Филипп звонил, она приходила, потому что он был серьезно ранен, а ей меньше всего хотелось взять еще один грех на душу.

Причины, по которым он вызывал ее, были просто смехотворны. То в комнате слишком жарко – не могла бы она открыть окно? То слишком холодно – не могла бы она закрыть окно и принести одеяло? То он не может спать. То ему скучно, то он голоден. В общем, он был просто невыносим.

Правда, на еду, он больше ни разу не жаловался. Она старалась кормить его как можно лучше, чтобы он быстрее восстановил силы и ушел из ее жизни навсегда.

В качестве маленькой мести она намеревалась заставить его до конца жизни носить ночную сорочку Генриетты, но Джонни Слоун принес свои брюки, рубашку и взял с нее слово, что она передаст их Филиппу. Анджела так и сделала. А пока он переодевался в ее присутствии, она забрала у него звонок. Это была ее первая победа.

Помимо всего прочего лорд Инвалид не переставал требовать бренди, хотя иногда снисходил до просьбы. Порой Анджела всерьез подумывала тайком отправиться в город за бутылкой, но лишь для того, чтобы разбить ее о его голову, хотя в результате у него появится еще одна рана, которую ей же и придется лечить.

Его раны досаждали ей не меньше, чем ему самому, в этом она была уверена. Каждое утро ей приходилось накладывать мазь и менять повязку. Рана на голове, слава Богу, уже зажила. И каждый раз, когда она, обрабатывая раны, наклонялась над ним, она чувствовала его… нескромный взгляд и благодарила Бога за необходимость носить закрытое платье. А то ее подопечный увидел бы, как вспыхивает ее кожа, реагируя на его взгляд. Моментами ей даже казалось, что она ощущает на себе его руки. И исходя из своего прошлого опыта она предполагала, что его прикосновения доставили бы ей удовольствие. И это было плохо.

Она больше не проверяла синяки на его груди, потому что была почти уверена, что они исчезли и не нуждались в обработке, а еще из-за того, что заметила за собой, с каким удовольствием она прикасается к открытым участкам его упругой кожи.

А еще была огнестрельная рана на ноге. Доктор заверил ее, что рана не такая страшная, какой могла бы быть, учитывая характер ранения. Пуля не задела кость, доктор извлек ее, так что если регулярно обрабатывать рану, она прекрасно заживет, причем довольно быстро.

«У такого повесы и гуляки не должно быть такого тела», – думала она. А ей приходится ухаживать за этой чертовой раной на его мускулистом бедре, совсем рядом с… Ей не следует этого произносить. Не следует об этом думать. И даже знать об этом не следует, но она знала.

Она уже раньше была с мужчиной. Один раз. И испытала удовольствие. Но последствия погубили ее. Она пришла в аббатство, чтобы получить прощение или, по крайней мере, забыть произошедшее.

Анджела почти преуспела в этом, но появился лорд Инвалид, и ее эмоции вновь начали просыпаться.

Она пыталась полностью посвятить себя Богу, который мог простить ей грех. Однако совершенно неожиданно опять оказалась в сетях дьявола.

Он был красив и соблазнителен, как дьявол. Он будил в ней чувства, которые она долгое время напрасно пыталась в себе подавить: Филипп Кенсингтон стал для нее источником постоянного раздражения, камешком в ботинке, ее бедствием. Временами он бывал забавным и обаятельным, но такое случалось редко. Чаще Анджела ненавидела его зато, что он напоминал ей о самых мрачных моментах ее жизни, о чем она старалась забыть.

– Где вы были? Я проснулся несколько часов назад и умираю с голоду, – сказал Филипп, едва Анджела переступила порог его комнаты.

– Доброе утро. Откуда вам известно, что вы проснулись так давно? Ведь здесь нет часов.

– У меня такое ощущение, что прошло уже несколько часов, – пробормотал он.

– Мое сердце переполняет жалость. Бедняжка! Вам пришлось лежать в постели, ничего не делая, а между тем некоторые из нас, встав затемно, уже давно работают, выполняя всякие рутинные бытовые обязанности.

Сегодняшний день был самым обычным. Анджела встала с рассветом. Здесь она не могла лежать в постели до позднего утра. Этой роскоши она лишилась шесть лет назад.

– Какие же именно обязанности? – спросил он. Сев в постели, Филипп немного наклонился вперед, помогая Анджеле подложить ему под спину дополнительную подушку.

– Вы это действительно хотите узнать? – спросила она.

При этом Анджела совершила большую ошибку, заглянув в его карие глаза. Они были настолько честны и открыты, что казалось, он действительно хочет послушать свою сиделку. Ее сердечко забилось сильнее.

– Конечно. Кроме того, клянусь, я умираю от скуки. Очень интересно послушать, как вы рассказываете о ваших рутинных обязанностях… Ваш голос меня завораживает, – сказал он, и на его губах заиграла улыбка.

– Что такого в моем голосе?

– Он чарующий. Вам это никогда не говорили? Даже если вы станете говорить мне гадости, я готов их выслушать, потому что это будет ваш голос.

– Первый час утром я провожу в созерцании, размышлениях и молитве, – начала свой рассказ Анджела, стараясь отвлечься от нахлынувших на нее воспоминаний.

На самом деле все ловеласы одинаковы. Ведь много лет назад такой же негодяй говорил ей то же самое. В тот день ее родители весьма неосмотрительно оставили свою дочь наедине с таким же лордом. Они о чем-то говорили, потом Анджела занервничала, растерялась и замолчала.

– Пожалуйста, продолжайте, – сказал он. – Такое удовольствие слушать ваш особенный голос. Я был бы зачарован, даже если бы вы читали вслух мою расходную книгу.

Тогда Анджела заговорила, но его поцелуй заставил ее замолчать.

* * *

– Так о чем же вы обычно размышляете? – продолжал настаивать лорд Инвалид.

– О моих грехах, прошлых и нынешних. И молюсь о том, чтобы их не было в будущем, – ответила она.

– Расскажите мне о ваших грехах, Анджела, – шепотом, с дьявольской улыбкой и озорным блеском в глазах попросил Филипп. Из-за этой улыбки она почти испытала чувство благодарности судьбе за то, что у нее есть грехи, в которых она может ему признаться. Сердце девушки сильно стучало.

– Совершенно исключено, – волнуясь и чуть задыхаясь, сказала она и продолжила: – После этого я час работаю в саду. Затем служу епитимью.

– И что же это за служба?

– Я ухаживаю за вами, – ответила она с ехидцей, – чтобы искупить свои грехи.

– Наверное, вы совсем не грешили, – сказал он с легкой усмешкой.

Большим усилием воли Анджела справилась с желанием вылить ему на голову чашку горячего чая.

Поджав губы, она развернулась и направилась к двери.

– Не уходите, – донеслось с кровати.

Анджела даже не обернулась. Она из последних сил осторожно прикрыла за собой дверь и безвольно опустилась на грубые доски пола монастырского коридора. Опустив голову, она закрыла лицо руками, пытаясь сдержать катившиеся по щекам слезы. Чтобы он ничего не услышал, Анджела старалась даже не всхлипывать.

Они оба были грешны – он и она, Анджела и Филипп. Две половинки яблока – две стороны одного греха. Но этот грех мужчине не страшен. Филипп погубил четырех девушек, о которых знали и говорили. Тем не менее, его всюду привечали, даже здесь, в Стэнбрукском аббатстве.

Но для такой девушки, как Анджела, романтичной и жившей надеждами, дело обстояло иначе. Она загубила не только свою репутацию, но и нанесла вред своей семье. И, подобно Филиппу, лорд Лукас Фрост вышел сухим из воды, без всяких последствий и, она была в этом уверена, без малейшего чувства сожаления.

Тогда, шесть лет назад, был теплый весенне-летний день. Лукас ухаживал за ней уже несколько месяцев, приезжал с визитами и в снег, и в слякоть. Изредка обедал у них, иногда приходил на чай… Они познакомились на балу накануне Рождества, и Анджела с первого взгляда влюбилась в Лукаса. По мере приближения весны и тепла их отношения становились все более нежными.

Постепенно они все лучше узнавали друг друга. Скоро они перешли от скромного держания за руки к поцелуям украдкой. В тот роковой день он предложил ей прогуляться по саду. Она и не заметила, как они оказались на лесной просеке, где решили посидеть на мягкой, как шелк, траве. Чудесная природа, роскошный теплый день располагали к нежности. Они начали целоваться, увлеклись, а потом…

– Что ты делаешь? – спросила она прерывающимся от долгих поцелуев голосом. Лукас, лежавший на боку, молча начал поднимать ей юбки. Затем расстегнул брюки.

– Я собираюсь заняться с тобой любовью, – волнуясь и задыхаясь от непреодолимого желания, ответил он.

– О… – только и смогла произнести она.

Это было ее согласие, быстрое и легкое, как вздох. Он никогда раньше не говорил, что любит ее, а ей так хотелось это услышать. Она не вполне понимала, что значит «заниматься любовью», но звучало это вполне прилично для ее наивного разума. Она не знала, что именно должно происходить, потому что никто никогда не посвящал ее в тайны плоти. Об этом говорят с девушкой перед первой брачной ночью, а Лукас пока ничего не говорил о предстоящей свадьбе…

Сначала было немного больно, потом стало чуть легче, и все было закончено. После этого Лукас не разомкнул объятий, и это понравилось ей куда больше. Она лежала в объятиях любимого человека. Над ними было голубое небо, щебетали птицы. Свежий ветерок овевал их разгоряченные тела. Вот тогда Лукас сказал, что любит ее. И Анджела тоже призналась в том, что любит его.

– Мне следует поговорить с твоим отцом, – наконец сказал Лукас. Они привели себя в порядок и вернулись в дом. Лукас исчез в кабинете ее отца, плотно прикрыв за собой дверь. Анджела, едва сдерживая радость, нетерпеливо ходила по холлу. Она выходит замуж! И человек, которого она любит, отвечает ей взаимностью.

Но это было лишь до того момента, когда с грохотом распахнулись двери кабинета. Возможно, на стене остались отметины от удара бронзовых ручек, но ей это неизвестно, поскольку с тех самых пор ее не было дома. Отец запретил ей возвращаться.

– Как же ты могла, Анджела, как ты могла?! – пророкотал отец. Его лицо и глаза покраснели.

– Папа, я… – Она была в полном смятении.

– Ты обесчещена! Ты опозорила своих сестер, всю нашу семью. Вот к чему привела твоя распутность!

– Я не понимаю. Мы собираемся пожениться, папа… Разве не так, Лукас?

– Давай, сам ей скажи, – произнес ее отец. Анджела взглянула на любимого.

– Я уже обручен с другой, Анджела, – тихо сказал Лукас. Чтобы убедиться, что не ослышалась, она попросила его повторить. Увы, слух ее не подвел.

Внезапно обессилев, Анджела прислонилась к стене, подняла глаза и сразу увидела своих младших сестер, Саманту и Клер, которые, застыв на верхней площадке лестницы, стали свидетелями ее позора.

– Контракт был подписан до того, как я прибыл в ваши края. Я не люблю ее. Мне пришлось сделать это ради моей семьи. Я бы отказался от помолвки, если бы мог себе это позволить.

– «Если бы мог себе это позволить»? – едва слышно произнесла Анджела.

– Очевидно, твое приданое оказалось более скромным, – с жестокой прямотой пояснил ее отец.

– Но почему тогда ты сделал это со мной? – с мольбой произнесла Анджела, глядя на Лукаса, который сосредоточенно смотрел себе под ноги.

Она вновь бросила взгляд на своих сестер. Боже, она и их погубила!

– Я решил, что для нас это единственный способ быть вместе. Но ведь мы действительно можем быть вместе, Анджела, только не как муж и жена.

– Ты слышала, Анджела? Он предлагает тебе стать его любовницей, содержанкой! – Не глядя на дочь, он буквально выплюнул последние слова.

– Папа, я ничего не знала!

– Ты покинешь этот дом. Отправляйся с ним, если хочешь, мне безразлично. А с тобой, – отец повернулся к Лукасу, – мы встретимся на рассвете.

Потеря девственности оказалась не самым страшным событием того лета. Гораздо страшнее было потерять семью и утратить веру в себя, свои чувства. Да и веру в любовь она потеряла. Она разуверилась почти во всем.

Но Анджела очень хотела вернуть все это и именно поэтому не уехала с Лукасом, а ушла в монастырь.

Достав платок, Анджела стерла со щек слезы. Она давно не вспоминала эту страшную сцену. Почувствовав, что рядом кто-то стоит, она подняла глаза и с облегчением увидела, что это не лорд Инвалид, а Хелена.

– Что он сделал? – спросила она, усевшись рядом.

– Он сказал, что мои грехи не так уж велики, – ответила Анджела, смахнув с глаз последние слезинки, и даже не попыталась улыбнуться.

Они посвятили себя Богу и святому ордену, но при этом обе остались женщинами. Им нравилось болтать, тем более что у них не было секретов друг от друга. Анджеле не нужно было ничего объяснять Хелене.

– Хам, – коротко бросила Хелена. – Только он мог такое сказать!

– Что случилось? – спросила Пенелопа, положив кипу постельного белья, и тоже присела на пол рядом.

– Лорд Инвалид сказал, что мои грехи ничтожны.

– А ты что, рассказала ему о своем прошлом? – спросила Пенелопа.

– Нет.

– Это не имеет значения, – сказала Хелена. – Его слова свидетельствуют о том, что его нисколько не волнуют судьбы погубленных им женщин.

– Подумать только, а я принесла ему еще два одеяла, – пробормотала Пенелопа.

Эта фраза, произнесенная девушкой, которая во всем видела только хорошее, заставила Анджелу улыбнуться.

– Ты снова собираешься идти туда? Или пойти мне? – предложила Пенелопа.

– Я сама. Мне станет легче, если я чуть-чуть помучаю его.

– Ты же знаешь, что не нам судить или наказывать других, все в руках Божьих, – серьезно произнесла Пенелопа.

– Да, конечно, знаю, – с вздохом ответила Анджела.

– Послушай, ведь эта мазь чертовски жжет, особенно если намазать погуще, – добавила Пенелопа.

Наверняка она была большой грешницей, думал Филипп. Может быть, он сказал не те слова и задел ее чувства. Но он не так глуп или беспечен, каким порой его считают, и понимает, что до настоящего момента он был не самым тяжелым пациентом у своей сиделки. Значит, причина была в другом.

Филипп попытался вспомнить, не встречались ли они раньше, и не совершил ли он опрометчивого поступка в отношении ее. Но Анджела относилась к тому типу женщин, которых мужчины, как правило, не забывают. Значит, здесь что-то другое. Черт его знает, может, все правы и он действительно глуп и беспечен.

Как только она вернется, стоит попросить прощения. А в том, что она появится снова, он был абсолютно уверен.

Филипп знал, что его сиделка сейчас за дверью, причем не одна. Он слышал голоса, но не мог разобрать, о чем говорят монахини, хотя точно знал, что они говорят о нем. Только полный кретин мог подумать иначе. Конечно же, они осуждают его, наверное, считают ужасным, безрассудным, а может, и того хуже, и решают, что делать и как себя с ним вести.

Хорошо, что они монахини, а то вполне могли бы подсыпать ему яду. Или, что еще пострашнее, оставить его в этой комнате одного на несколько дней, недель или на сколько потребуется, чтобы он тихо отправился к праотцам. Интересно, что погубит его раньше – голод, скука или одиночество? «Нет, это уже полная ерунда», – сказал он себе. Но факт остается фактом: он действительно полностью зависит от девушки, которую крепко обидел. А это было чертовски глупо с его стороны.

Дверь отворилась.

– Я прошу прощения, – тотчас произнес он.

Девушка не ответила, и Филипп, озадаченный ее молчанием, был поражен озарившими его тревожными мыслями.

Сначала мелькнула мысль о том, что она, простая послушница, уже дважды заставила его, дворянина, попросить у нее прощения.

Второй мыслью было то, что она дважды заставила его произнести слово «пожалуйста».

Третье тревожное озарение заключалось в том, что его слова довели девушку до слез. Наверное, не в первый раз его слова стали причиной женских слез, но он впервые был свидетелем этого. И впервые он почувствовал себя виноватым.

И, наконец, четвертым пришло осознание, что из-за нанесенной обиды он чувствует себя ужасным и недостойным человеком. Поэтому, когда Филипп громко и четко произнес: «Пожалуйста, простите меня», – это прозвучало вполне искренне.

Всего за одну неделю Анджеле удалось внести изменения в его словарный запас и повлиять на его эмоциональное состояние. Что же будет дальше?

Неужели это звучит его голос? Именно он произнес эти неуклюжие и бессвязные слова?.. «Я не хотел приуменьшить ваши грехи, я уверен, что они тяжелы для вас. И вы совершенно правы, общение со мной – тяжкое испытание. По крайней мере, так всегда говорили мой отец и все мои гувернантки. Да и наши слуги, я уверен, за моей спиной говорили то же самое. Итак, вы, конечно, правы, а я не прав и…»

– Пожалуйста, перестаньте, – произнесла она, мягко прерывая его, хотя ее голос звучал по-прежнему слегка раздраженно. – Вы только еще хуже делаете.

– Этого я и боялся.

Неужели он только что говорил о своем отце? Филипп не вспоминал о нем с того момента, как старика хватил удар и он сделал единственным наследником Девона, брата Филиппа. И он, в самом деле, назвал ее «великой грешницей»? Что с ним происходит?

Похоже, у нее не только завораживающий голос, она сама заворожила его. Ведь до встречи с ней он был совсем не таким. Отсюда надо бежать, но у него нет возможности сделать это.

– Я ценю вашу попытку, – тихо сказала Анджела, и Филипп почувствовал облегчение.

– Я рад, – улыбнувшись, ответил он и замолчал, хотя его снедало любопытство.

Что же такого могла совершить эта хрупкая девушка? Но спрашивать нельзя, и Филипп в очередной раз прикусил язык. В этот момент Анджела отвлекла его внимание, попросив лечь на спину, чтобы обработать рану на лбу, которая, впрочем, уже почти зажила.

Филиппу очень хотелось, чтобы Анджела уделила внимание его переломанным ребрам, но она не сочла нужным этого делать, а он не решился попросить, чтобы лишний раз не искушать судьбу.

Филипп приподнялся и оперся на локти, чтобы лучше видеть свою сиделку, которая собиралась обрабатывать рану на бедре. Ему хотелось видеть, как ее руки отодвигают одно за другим одеяла – осторожно, словно испуганно, стараясь не касаться его кожи, снимают тугую повязку. Рана заживала прекрасно, хотя шрам, конечно, останется.

– Разве нужно так много мази? – спросил он. – Вчера вы накладывали гораздо меньше.

– Прошу меня извинить, но это необходимо, – ответила она, продолжая наносить мазь, которая уже жгла его бедро, словно каленым железом.

– Черт побери, я же извинился.

– Да, я помню.

На ее полных розовых губах играла легкая улыбка удовлетворения. Но глаза ее оставались грустными. Совесть снова заговорила в душе Филиппа. Анджела молча собрала свои вещи и направилась к двери.

– Подождите, – сказал Филипп.

Она обернулась и посмотрела на него. «Останься со мной», – хотелось сказать ему. Но он не мог себе это позволить. Девушка вопросительно подняла брови, и он сказал первое, что пришло в голову:

– Вы унесли звонок:

Он не видел, как она это сделала, но звонок исчез. Конечно, он злоупотреблял им, беспрестанно звоня, часто без всякой причины, просто чтобы увидеть ее.

– Да, я знаю.

– А что, если…

«Что, если ты будешь мне нужна?» – собирался спросить он, но вместо этого произнес:

– А если мне что-нибудь понадобится?

– Вам что-нибудь нужно?

– Нет.

– Я вернусь.

И она вышла. Филипп закрыл глаза и заставил себя уснуть, лишь бы ни о чем не думать.

Клод Дерю объяснил ему, со своим явным французским акцентом, что попытка сбежать будет гибельной – Филипп задолжал ему деньги, значит, надо платить. Клод Дерю готов был принять долг золотом, но мог принять и человеческой жизнью, хотя предпочитал наличные.

Филипп же, в свою очередь, предпочел бы не расставаться ни с тем, ни с другим. В его кошельке лежала сумма, которой он мог погасить долг, но тогда у него не осталось бы ни фартинга, а взять денег ему было негде. Клод Дерю был последним из ростовщиков, к которому он мог обратиться.

Шел дождь, когда Филипп сошел с корабля и впервые за четыре года ступил на английскую землю, но в этом не было ничего удивительного, в Англии всегда шел дождь. Он внимательно осмотрелся, пытаясь определить, кто из снующих вокруг людей мог быть соглядатаем Дерю. Ничего подозрительного Филипп не заметил, хотя понимал, что его, возможно, уже увидели.

Найдя постоялый двор, Филипп заказал обильный обед, потом купил приглянувшуюся ему лошадь и ночью, под продолжающимся проливным дождем, выехал в сторону Лондона. Но так до Лондона и не доехал…

Филипп погонял уставшую от долгого пути лошадь. Дождь не прекращался. Более того, временами он просто переходил в настоящий ливень – беспрестанный, безжалостный. И вот сквозь шум ливня позади, послышался стук копыт. Очевидно, люди Дерю догоняли его.

Уставшая лошадь Филиппа продолжала старательно вбивать копыта в размокшую землю, но воздух уже со свистом вырывался из легких скакуна. Ему не удастся оторваться. Он погибнет. Но он не хотел погибать, убегая от преследователей. Пусть это будет последняя схватка в его жизни, но он встретится со своими убийцами лицом к лицу.

Филипп остановил лошадь и развернулся навстречу преследователям. Он их не видел, но это не означало, что они не видят его. Предполагалось, что он спешится и попытается скрыться, но он ждал своих убийц в седле, с высоко поднятой головой.

Раздался выстрел. Лошадь заржала и поднялась на дыбы, сбросив потерявшего сознание Филиппа в глубокую придорожную канаву.

Филипп вздрогнул и проснулся. Стук лошадиных копыт в его сне был таким явственным… Но это был всего лишь сон. Он проснулся. Его сердце сильно стучало. Шум дождя был реальным, потому что за окном действительно шел дождь. Было так темно, что уже нельзя было понять, что это – поздний вечер или глубокая ночь.

Они оставили Филиппа, решив, что он мертв. Но что бы они сделали, обнаружив, что он выжил?

Дверь открылась, и сердце Филиппа панически дернулось. Но, слава Богу, это была Анджела – новый, иной и странный вид опасности. Она не представляла опасности для жизни, но она могла запросто уничтожить ту жизнь, которую он вел прежде.

– С вами все в порядке? – спросила она, и впервые в ее голосе прозвучала искренняя озабоченность.

– Все хорошо, а почему вы спрашиваете?

– Потому что вы серьезно ранены, и я несу ответственность за ваше здоровье.

– Раньше вы не спрашивали, – пояснил он, вдруг испытав легкую обиду.

– Странно, вы так бледны, словно увидели привидение. – Она подошла к кровати, как обычно, поставила поднос и потрогала его лоб рукой. Ее нежное прикосновение ласковой волной прокатилось по его телу. – Лихорадки у вас нет.

– Мне приснился кошмарный сон, – объяснил он. – Я вспомнил, что со мной случилось.

– Так расскажите мне об этом. Я хочу услышать вашу историю, – сказала Анджела, зажигая свечи.

Две восковые свечи ярко осветили их лица, сгустив до черноты полумрак в углах комнаты. Только шум дождя напоминал о том, что где-то там, за окном, есть целый мир, от которого здесь осталось лишь пятно света.

– Я повел себя либо смело, либо глупо. Как именно, еще не разобрался.

– У меня есть предположение на этот счет, но продолжайте, – произнесла она, садясь на табурет у его постели. Она могла ничего не говорить, он и так знал, что она думает.

– Меня преследовали двое. Остановив лошадь, я развернулся, чтобы встретиться с ними лицом к лицу. Я подождал несколько минут, позволив им хорошенько прицелиться. Если бы я вовремя свернул с дороги, то мог бы убежать.

Рассказывая свою историю, Филипп понял, насколько нелепо она звучит. Он не выглядел смелым – скорее, невероятно глупым и малодушным.

Но, черт побери, где он оказался в результате? В месте, где не только соотношение мужчин и женщин – один к пятидесяти, но и очень привлекательные сиделки. Возможно, ему просто повезло.

– Чего они хотели от вас? – спросила Анджела.

– Трудно сказать. Когда меня нашли, у меня были при себе деньги?

– Не думаю.

– В таком случае долг погашен. Они забрали мои деньги и пытались убить меня. Они думают, что им это удалось.

Он удовлетворенно вздохнул и с облегчением почувствовал, что сломанные ребра болят уже меньше.

– Так вы просто спасались от кредиторов? А я-то думала, что вы пострадали за более благородное дело, – сказала она с некоторым разочарованием.

– Например, бежал от разбойников с большой дороги? – саркастически спросил Филипп.

– Да, но я рада, что дело обстояло не так.

– Это почему же?

Как странно! Считается, что женщинам нравится слушать такого рода истории. Неудивительно, что он никогда не пытался их понять.

– Зная правду, легче управлять своими чувствами.

– А разве вам недостаточно того, что у меня совершенно определенная репутация и я достаточно капризный пациент? – отшутился он, предпочитая не спрашивать, почему у нее возникла необходимость «управлять своими чувствами».

– Вам действительно без труда удается вызывать к себе неприязненное отношение, – тихо пробормотала Анджела.

Ну что ж, девушка была права, он у любого человека мог вызвать раздражение и даже неприязнь.

– И, тем не менее, вы сидите и разговариваете со мной, хотя у вас наверняка много других дел, – произнес он с плохо скрытой ехидцей.

– Вы правы, мне следует идти.

Девушка встала, и Филипп сразу же пожалел о своих словах. Ведь для него любая компания была лучше одиночества. И, кроме того, в самой послушнице было нечто особенное. За все время она ни разу не пыталась польстить ему, как это делают другие женщины. А если не пытались льстить, то старались не смотреть в глаза, потому что, по слухам, Филипп Хантли мог погубить женщину одним взглядом. Анджела, в отличие от других, совершенно не боялась смотреть ему в глаза. И даже если она ухаживала за ним, руководствуясь лишь чувством долга и сострадания, так он должен отметить, что до того еще никто и никогда о нем так не заботился.

Поэтому, рискуя вызвать ее недовольство, он все-таки осмелился задать девушке вопрос, который мучил его весь день, хотя шанс получить ответ был ничтожно мал.

– Анджела, вы не скажете мне, что же такое вы совершили? В чем состоит ваш великий грех?

Она стояла у двери, спиной к нему, уже собираясь выйти из комнаты. Рука, готовая взяться за тяжелую кованую ручку двери, замерла. Несколько секунд прошло в тяжелом молчании. Филипп, напряженно ожидавший ответа, невольно залюбовался ее фигурой, которую со спины не уродовал грубый фартук. Наконец она повернулась.

– В моей жизни был мужчина, подобный вам, – холодно ответила она, глядя ему в глаза.