Текст книги "Сладкое поражение"

– Подобный мне?

– Да, красивый, легкомысленный и не испытывающий угрызений совести. Он погубил меня, а я опозорила свою семью.

Филипп вновь посмотрел на нее и на этот раз увидел красивого «падшего ангела». Лишь теперь он понял: все эти язвительные замечания, резкие ответы и нисколько не завуалированная попытка настроить себя против него не имели к нему почти никакого отношения. Эти эмоции были направлены совсем на другого человека, он просто оказался под рукой и вынужден отвечать за чужие грехи.

«Подобный вам». Для нее, как и для всех остальных, не было разницы между человеком и его репутацией. Может быть, она в этом смысле и не отличалась от всех остальных.

– Вы всегда принимаете слухи за истину? – спросил он, стараясь, чтобы его слова не звучали обвиняюще, но ему это не удалось.

Неужели на земле нет места, где он мог бы быть самим собой? Неужели не было человека, который еще до встречи с ним не знал бы о нем больше, чем он сам?

– Что вы хотите этим сказать? – спросила Анджела удивленно.

– То, что вы скорее поверите слухам, чем попробуете отыскать истину. Никто никогда не пытался понять меня, узнать меня настоящего, все слепо верили сложившемуся мнению. И, к сожалению, вы не исключение.

Впервые Филипп облек в слова то тусклое и постоянно ноющее чувство, которое занозой сидело в его душе. Разве кто-нибудь когда-нибудь упоминал его имя, не вспомнив при этом какие-то ужасные поступки, которые он якобы совершил? Нет. Все видели в нем только источник светских сплетен, которые регулярно появлялись в газетах.

– Значит, на самом деле вы не губили невинных женщин? – парировала Анджела. – Значит, вы не проиграли за карточным столом состояние вашей семьи? Значит, вы не проводили время в постоянных пирушках, лишь изредка появляясь на людях трезвым?

– Я лишь хочу сказать, что у каждой истории есть обратная сторона, как бы банально это ни звучало.

Хотя некоторые вещи, в которых она его обвиняла, были правдой.

– Но непохоже, чтобы вы когда-либо пытались развеять эти заблуждения, – возразила она. – Или вы считали, что если будете их игнорировать, то они просто исчезнут сами собой, как и те девушки, которых вы погубили?

– Я не утверждаю, что я идеал. Меня просто не понимают. Более того, никто даже не пытается меня понять.

– Значит, теперь я должна вам посочувствовать? – горячо спросила Анджела.

– Нет, просто не путай меня с человеком, который тебя погубил.

– Так не давай мне для этого оснований.

Она стремительно вышла. Это был довольно малодушный способ выиграть спор. Скорее, это была хитрая уловка на грани мошенничества. Кроме того, это было нечестно, потому что ее оппонент был прикован к постели и не мог уйти, оставив за собой последнее слово.

Завтра он встанет на ноги, чего бы это ему ни стоило.

А пока он будет спать. Или постарается заснуть. «Никто даже не пытался меня понять». Его собственные слова бесконечным эхом отдавались в его голове. А что, если дело не в этом? Может быть, в нем, кроме длинного списка прегрешений, действительно нет ничего, что следовало бы понять?

Анджела часто мучилась от бессонницы, и сегодняшняя ночь не стала исключением. Когда ей не удавалось заснуть, она всегда шла в часовню и там приводила свои мысли в порядок. В этот поздний час священное место было пустынным и темным, горело лишь несколько свечей, которые всегда оставляли зажженными у статуи, изображающей Деву Марию с младенцем Иисусом.

Она опустилась перед ней на колени.

Но не склонила голову и не сложила руки в молитве, а открыла принесенный с собой альбом для рисования.

Этот толстый альбом ей подарил в свое время Лукас Фрост. Она взяла его с собой в монастырь не в силу какой-либо сентиментальной привязанности, а потому, что рисование приносило ей успокоение, в котором она порой так нуждалась. Периодически ей просто необходимо было отключиться и уйти с головой в процесс нанесения линий и штрихов, в тщательную и аккуратную растушевку, в уплотнение теней и выделение главного в композиции рисунка. Она очень любила это спокойное занятие. Оно приносило ей истинное удовлетворение.

На первой странице так и остался набросок портрета Лукаса. Анджела рисовала его в доме своих родителей сидящим на канапе перед окном гостиной. Если она была похожа на ангела, то и Лукас здесь напоминал амура. У него были темно-русые, слегка вьющиеся волосы. Голубые глаза. Черты лица были не резко очерченными, а мягкими и округлыми, вполне мужественными и красивыми. На заднем плане она легкими штрихами набросала высокое окно и небольшой участок газона. Дом. Ее дом.

На второй странице был рисунок статуи, перед которой она сейчас стояла. Каменная Дева Мария держала младенца Иисуса. Пухленький младенец, запеленатый в тонкую материю, спокойно лежал на руках матери, ее улыбка была легка и безмятежна.

Вплоть до сороковой страницы в альбоме были рисунки статуи в разных ракурсах, сделанные с разного расстояния. На некоторых набросках был только профиль Девы Марии, на нескольких – только младенец. Для рисунка на сорок второй странице, над которым Анджела трудилась сейчас, она выбрала очень сложный ракурс – вид снизу, с уровня взгляда молящегося на коленях.

Анджела работала, думая о том, что ей хотелось бы вернуть назад тот последний час, который она провела с Филиппом.

Ни чувство собственного достоинства, ни здравый смысл не помешали Анджеле рассказать о том, как она потеряла свое доброе имя. Зачем она это сделала? Разве можно рассказывать совершенно чужому человеку подобные вещи? Хотя Филипп для нее уже не был посторонним человеком, она ухаживает за ним, и ей придется вновь и вновь встречаться с ним.

Задумавшись, Анджела склонилась слишком низко и ударилась головой о деревянное ограждение перед статуей. Опомнившись, она потерла место ушиба и вернулась к своему рисунку, продолжая растушевывать тени капюшона, покрывавшего голову Девы Марии.

Нет, она совершенно точно знала, почему все рассказала Филиппу, – ее рассказ позволил ей на несколько минут задержаться в его комнате. И еще где-то в глубине души она надеялась, что лорд Инвалид скажет что-нибудь ужасное, и тогда она с полным основанием возненавидит его. Но он этого не сделал. И вообще в этот момент он был человеком, а не презренным распутником. Для нее все это было опасным, поскольку лишь полное неприятие этого человека могло спасти ее от искушения.

Не глядя на модель, поскольку слишком хорошо ее знала, Анджела начала прорисовывать фигурку Иисуса и руки Девы Марии, прижимающие младенца к груди. Потом усилила тени и добавила несколько деталей, благодаря чему ее руки обрели плоть, перестав быть каменными.

Удовлетворенная своей работой, Анджела вернулась к сорок первой странице альбома. Там, среди дюжины набросков Девы Марии и Спасителя во младенчестве, расположился небольшой портрет Филиппа. Она сделала его еще до того, как лорд Инвалид пришел в себя.

Он был изображен спящим. Она удачно нарисовала его ресницы, оттеняющие резко очерченные верхние скулы. Его рот закрыт, полные губы расслаблены – ни намека на высокомерие или дьявольскую усмешку. Упавшая на лоб прядь была похожа на резаную рану. Рядом несколькими точными штрихами она изобразила настоящую рану, а легкой растушевкой обозначила довольно солидный кровоподтек. Нелегко было точно передать искривленную линию его профиля. Большой восторг ей доставила работа над его обнаженной грудью. Раньше она никогда не рисовала обнаженных мужчин с натуры. Его мускулистую грудь необходимо было несколько оттенить. Труднее всего было выписать волосы на груди, но теперь, глядя на рисунок, она подумала, что справилась и с этой задачей.

«Спящий дьявол» – гласила подпись в углу листа. Но после сегодняшнего вечера она начала сомневаться в правильности этой подписи и в истинности ходивших о Филиппе слухов.

Глава 3

Когда Анджела и аббатиса, постучавшись, вошли в его комнату, неся, как обычно, обильный завтрак, лорд Инвалид стоял, прислонившись к оконной раме, и смотрел в окно.

– Доброе утро, я не ждал гостей, поэтому, прошу прощения, не одет, – сказал он, оправдываясь. Действительно, на Филиппе была лишь довольно короткая рубашка с распахнутым воротом. Его длинные мускулистые ноги оставались неприкрытыми. Тугая повязка, край которой виднелся из-под рубахи, все еще охватывала его бедро.

– Вы должны быть в постели! – строго сказала Анджела. Нет, он был невыносим! Если сейчас растревожить заживающую рану, ему придется задержаться здесь надолго.

– Поскольку у окна холодно, я, конечно, вернусь в постель. – Филипп сделал шаг и поморщился от боли, которую вызвала нагрузка на раненую ногу.

– Сколько с вами хлопот, – пробормотала Анджела, передавая поднос аббатисе, и подошла к Филиппу, чтобы помочь.

Приобняв подопечного за талию, Она положила его руку себе на плечо. На несколько секунд оба замерли, словно сраженные Молнией. Анджеле показалось, что воздух в комнате раскалился, ей вдруг стало жарко, она запылала от головы до пят. Жар был такой силы, что казалось, будто языки адского пламени касались ее обнаженного тела. Правда, ощущение было… довольно приятное.

– Обопритесь на меня, – сказала она. – Я помогу вам.

Так он и сделал, медленно и мягко. Они вместе шагнули по направлению к кровати. Анджела украдкой взглянула на него и сразу заметила выражение напряженного страдания, которое Филипп безуспешно пытался скрыть. «Наверное, я тоже выгляжу не лучше», – подумала она, делая еще один шаг. Но он не может ощущать такой же жар, она в этом уверена. Желание? Да. Соблазн? Наверняка. Его рука осторожно соскользнула с ее плеча и легла чуть выше талии, почти под самой грудью, и ей тут же нестерпимо захотелось, чтобы его ладонь поднялась выше.

Они сделали еще один шаг по направлению к постели. Аббатиса смотрела на них с непроницаемым выражением лица.

Филипп двигался медленно, даже слишком медленно. Ей показалось, что эта пытка продолжалась достаточно долго, и с каждым шагом она осознавала, как потрясающе приятно находиться в объятиях мужчины. Но в объятиях Лукаса Анджеле не доводилось испытывать такого томящего чувства.

Наконец они добрались до постели, рука Филиппа скользнула по ее спине и как бы случайно слегка коснулась ягодиц. Ни слова не говоря, он лег. Но это мимолетное, совершенно непозволительное прикосновение на глазах у аббатисы сразу привело Анджелу в чувство. Какая наглость! Негодяй! Воспользоваться моментом и позволить себе такое!

Анджела с негодованием взглянула на него, собираясь дать решительную отповедь, но промолчала, «споткнувшись» о его обезоруживающую улыбку.

– Лорд Хантли, не думаю, что мы с вами раньше встречались. Я леди Бэмфорд, настоятельница Стэнбрукского аббатства. Когда-то, очень давно, я была знакома с вашими родителями.

Филипп кивнул. При упоминании о родителях улыбка исчезла с его лица.

– Я надеюсь, Анджела хорошо заботится о вас.

– Да, конечно, когда приходит, но мне этого, извините, недостаточно. Как вы могли убедиться, я еще не поправился окончательно.

О, она готова была убить его!

– Лорд Хантли, у Анджелы есть и другие обязанности, но я уверена, она сможет уделять вам чуть больше времени. Не стесняйтесь обращаться, если вам что-нибудь требуется.

– У меня есть одна просьба, – сказал он, потирая рукой подбородок. – Мне бы очень хотелось побриться.

– О, это несложно устроить, – ответила аббатиса и, простившись кивком головы, вышла из комнаты.

– Вам тоже следует уйти, – сказал Филипп Анджеле, как только они остались одни. Он ее выпроваживает!

– Но я должна обработать ваши раны, – сказал Анджела, что было правдой.

– Они никуда не денутся, – устало проговорил Филипп. – Сейчас мне просто необходимо побыть одному.

На самом деле Филипп совершенно не хотел, чтобы она уходила, но не мог позволить, чтобы она обрабатывала его раны, которые, как назло, располагались в нескольких дюймах от его эрегированного естества. Он даже не мог допустить, чтобы девушка находилась в комнате, потому что понимал, что в ее присутствии возбуждение не спадет. Кроме того, лорду Хантли необходимо было подумать, а пока она была здесь, его одолевали вполне определенные мысли.

Когда пришли Анджела с аббатисой, он в одной рубашке, без брюк, стоял у окна. Это было плохо. Но он увидел, как Анджела смотрит на его ноги, и это ему понравилось. Однако самое опасное заключалось в том, что под ее взглядом он начал испытывать возбуждение. И это при аббатисе! Да еще без брюк! Решив, что сильная боль отвлечет его, Филипп собрался сам дойти до постели.

Но Анджела разрушила его план, причем не просто разрушила. Нет, чувство было такое, будто он в результате внезапной атаки оказался в полном окружении.

То, что она предложила свою помощь в таком пустячном деле, как несколько шагов по комнате, задело его самолюбие. Он мужчина, пэр Англии, ему не полагалось нуждаться в чьей-либо помощи, да еще получать от этого удовольствие.

Но разве он может не испытывать удовольствия, если к нему прижимается красивая женщина? Женщина, тело которой жаждало его прикосновений, но было ему недоступно. Он сделал глубокий вдох, сознательно раздвигая сломанные ребра, чтобы болью вытеснить из головы эти назойливые мысли. Но боли не было, только слабый запах мыла, ванили и женщины проник в его легкие.

Анджела сама предложила ему опереться на нее… Никто никогда раньше не предлагал ему помощи. И трудно было предположить, что это ему может понравиться. Но, черт возьми, как же это оказалось приятно!

А затем – да, он все-таки настоящий негодник – он не удержался и слегка погладил ее пониже спины, а потом еще чуть ниже, когда отпускал ее. Она, скорее всего этого даже не заметила, а он попался и проиграл, потому что это мимолетное прикосновение добило его окончательно, и он уже не мог бороться с возбуждением.

Ничего удивительного не было в том, что прикосновение к телу красивой женщины возбудило его. Удивительное заключалось в том, что она пробудила в нем нечто другое. И он подозревал, что это «нечто» было его чувствами, эмоциями.

Анджела была опасна, Филипп понял это окончательно.

Его атаковали со всех сторон, у него не было защиты. В буквальном смысле застигли со спущенными штанами. В другой ситуации он мог бы над этим посмеяться. Он даже мог представить, как за выпивкой и картами рассказывает эту историю своим приятелям в клубе. Но сейчас ему было совсем не смешно. Он испытывал желание, и даже страсть к женщине, которой явно не нравился. Да и вообще, какое значение имеет страсть, если объект твоих вожделений почти монахиня.

Впервые в жизни лорд Хантли не мог получить того, чего так желал. Но как ни странно, это лишь усиливало его желание.

– Нет, я сам, – сказал Филипп Анджеле, которая некоторое время; спустя опять появилась в его комнате, неся все необходимое для бритья.

– Я просто стараюсь помочь, – с раздражением ответила Анджела.

– Конечно, я это ценю. Но никак не могу позволить вам приблизиться к моему горлу с бритвой.

– Я этого ожидала, поэтому захватила с собой зеркало, – заметила Анджела.

– Вы же не станете убеждать меня в том, что не причините мне вреда?

– Жизнь стоит дорого, и я не стану тратить ее зря.

Услышав эти слова, Филипп улыбнулся, но тут же одернул себя. Нельзя считать эту девушку забавной. Он решил прекратить наслаждаться ее обществом. И, кроме того, он запретил себе разглядывать ее. Он больше не собирался восхищаться золотым оттенком ее волос, гадать, какой они длины, насколько мягки, или представлять, как они волнами ниспадают на ее лицо.

– Вы слишком пристально смотрите на меня, – сказала Анджела, и Филипп подумал, что, скорее всего этим, объясняется легкий румянец на ее щеках.

– Держите зеркало, тогда я буду смотреть на себя. Заключив ее руки в свои, он собрался повернуть зеркало так, чтобы ясно видеть свои заросшие щеки.

Однако на это простое движение потребовалось время: ее руки были такими мягкими и нежными, что, забыв посмотреть на свое отражение, Филипп невольно залюбовался возникшей перед глазами картиной – его руки поверх ее рук. И тут же молнией пронеслась мысль, что если он чуть потянет девушку за руки, она окажется совсем близко и он сможет ее поцеловать.

– Неужели так трудно… – спросила она, слегка задыхаясь.

«Да», – мысленно произнес он.

– …настроить зеркало и сосредоточиться на своем отражении? – закончила Анджела. Значит, они думают о разных вещах. Филипп отпустил ее руку и сконцентрировал внимание на бритье.

– Поговорите со мной, – попросил он, испытывая неловкость от молчания.

– О чем?

– Как долго вы живете в монастыре?

– Шесть лет, – ответила она с вздохом. – Шесть лет, один месяц и двенадцать дней.

Филипп остановился и посмотрел на нее:

– В самом деле? Вы старше, чем я думал.

– Старше и мудрее, – ответила она, не отводя взгляда.

– Сочувствую, – легкомысленно сказал Филипп. – Продолжайте, Анджела. Мне так нравится ваш голос.

Он смог произнести эти слова, поскольку не смотрел на нее.

– Тогда спросите меня о чем-нибудь.

– Расскажите о своей семье. У вас есть братья или сестры?

– Один брат и две сестры, все младше меня, – сказала Анджела.

От воспоминаний ей сразу стало грустно, и она сама задала вопрос:

– А как насчет вашего брата? Он ведь не знает, где вы, не так ли? Может, вы хотите ему написать? Ведь он, вероятно, беспокоится.

– Сомневаюсь. Мы с ним почти не разговариваем, за исключением тех случаев, когда спорим о чем-либо.

Хотя интересно было бы посмотреть, как он среагирует на этот шрам, – произнес Филипп, потирая пальцем порез над правым глазом. – Наверняка он разозлится.

– Почему?

– Потому что у него точно такой же, только мой чуть побольше. Теперь единственный признак, по которому нас можно отличить, – мой сломанный нос. Ну, разве еще то, что он хороший, а я плохой.

Она не стала ему возражать.

– Но мы говорили о вас и о ваших родных, – продолжил Филипп. – Вы им пишете?

– Время от времени я получаю от них письма. Но сама я редко им пишу, и мои письма, как правило, совсем короткие. У меня ведь практически нет новостей.

Ее письма почти всегда были одинаковы.

Дорогие мои! Размышляла над своими грехами, молилась о прощении, выполняла рутинные обязанности в монастыре. Надеюсь, вы меня простите.

Любящая вас Анджела.

Присутствие Филиппа было единственным за шесть лет событием, нарушившим однообразное течение ее жизни, но она понимала, что не стоит писать об этом своим домашним, потому что это лишь расстроит их.

– Если у вас так мало новостей, вам следует почаще выбираться в свет.

– Я не могу покидать монастырь, – сказала Анджела и замолчала. – Хотя я еще не приняла постриг…

– Так вы еще не приняли постриг? А что это значит? – Он перестал бриться и внимательно посмотрел на нее.

– Это значит, что я еще не дала обет бедности, послушания и непорочности, всецело посвятив себя Богу и жизни в монастыре, – ответила Анджела.

Филипп не слышал ничего после слова «непорочность». Он также не помнил, что она сказала до этого. До его сознания дошли только слова о том, что она еще не дала «обет непорочности». Это стало для него лучшей из новостей, которые он слышал за многие годы.

Но, похоже, она всерьез думает об этом. Глупая девчонка.

Он же думал о совершенно противоположном.

– Что же вас останавливает? – спросил он, очень надеясь услышать в ответ: «Вы».

Анджела слегка пожала плечами и после небольшой паузы спросила, закончил ли он бритье. Да, он уже побрился.

– Ну вот, теперь у вас почти приличный вид, – сказала она.

Филипп никак не среагировал на ее слова. Он уже обдумывал, как соблазнить эту женщину, чтобы она забыла о своем намерении дать обет непорочности. Соблазнить ее до того, как она примет постриг.

Филипп быстро понял, что мысль о том, как соблазнить Анджелу, станет для него в ближайшее время навязчивой идеей. В конце концов, кто-то же должен спасти ее от самой себя, и Филипп считал, что лучше, если это будет он. Никого другого, кто бы мог подойти для этого сложного дела, поблизости не было. А он, несомненно, был на это готов.

Единственная проблема заключалась в том, что Филипп пока толком не знал, как приступить к решению этой непростой задачи. Одно дело – соблазнять девушку, когда ты пэр Англии, находящийся в полном здравии, и совсем другое, когда ты прикованный к постели «негодяй», который к тому же зачастую ассоциируется в ее сознании с человеком, обесчестившим ее и подтолкнувшим к мысли уйти в монастырь.

– Спасибо, – сказал он, возвращая ей бритвенные принадлежности. – У вас, наверное, много других дел.

Краем глаза Филипп заметил, как смутилась девушка от его вежливости.

– Почему вы снова просите меня уйти?

– Ведь у меня почти приличный вид, Анджела, – сказал он, слегка улыбаясь и вопросительно приподнимая брови.

– О! – сказала она, широко раскрыв глаза и поняв, что он имеет в виду. Потом быстро вышла из комнаты. Впервые за много дней Филипп не испытывал скуки. Он был слишком занят разработкой плана соблазнения.

Это оказалось труднее, чем он ожидал. Поскольку он не может свободно передвигаться, она должна сама прийти к нему, но просто затянуть ее в постель нельзя, так как девушка может ненароком упасть на его раны, и боль сразу же погубит все дело. Кроме того, Анджела не субтильная девица, и если не отнесется к его действиям благосклонно, то может просто покалечить его. Такой ход развития событий казался вполне вероятным, поскольку она, кажется, по-прежнему ненавидит его.

Ясно, что, прежде всего он должен выздороветь. А, кроме того, он должен заставить ее изменить свое отношение к нему. О первом позаботится время. Но что касается второго, Филипп был в полной растерянности. Однажды человек, подобный ему, погубил ее. Анджела не так наивна, чтобы так же легко сдаться еще раз, тем более ему. Филипп проклинал того щеголя, который совратил ее, поскольку этот случай резко снижал его шансы на успех. Неожиданно в голову Филиппу пришла мысль, что на свете наверняка есть люди, проклинающие и его по той же самой причине, ведь он действительно соблазнил четырех невинных девушек.

– Где ты была? – прошептала Хелена, когда Анджела с большим опозданием пришла, наконец, на вечернюю трапезу. Она села на свое обычное место в конце стола между Хеленой и Пенелопой. Трапезы должны были проходить в тишине, но иногда удавалось тихонько переговариваться: звяканье посуды заглушало слова монахинь.

– У лорда Инвалида, – тихо ответила Анджела, расправляя салфетку на коленях.

– Я думала, ты относишь ему ужин после нашей трапезы, – присоединилась к разговору Пенелопа, смахивая со лба прядку рыжих волос.

– Я так и делаю. И позднее пойду, а сейчас я помогла ему побриться, – объяснила Анджела. Затем она взяла кусочек тушеной баранины, потом еще один, но тут поняла, что обе подруги пристально смотрят на нее.

– В чем дело? – спросила Анджела. Она заметила, что сидящие напротив сестры Бетани и Агнес также с любопытством разглядывают ее.

– Ты много времени проводишь с ним, – сказала Пенелопа. – Это очень милосердно с твоей стороны. Он, вероятно, в отличие от нас не привык к одиночеству.

– Я просто нахожусь при нем, когда он ест, потому что это проще, чем ходить взад-вперед, – сказала Анджела. – И, наверное, ему приятнее есть в компании, – добавила она многозначительно.

– Да, и бреется он тоже в твоей компании. Что дальше? Будешь тереть ему спину, когда он станет принимать ванну? Нелогично уделять так много времени человеку, который тебе не нравится. Или ты уже изменила свое отношение к этому вертопраху? – сказала Хелена укоризненно, словно невозможно было испытывать к мужчине другие чувства, кроме презрения.

– Должна признаться, что он не так ужасен, как показался вначале, но он все равно мне не нравится, – ответила Анджела, «Он мне не нравится», – как заклинание мысленно повторила она. И в тот же миг поймала себя на том, что ей стало приятно находиться в его обществе, но своим подругам она пока об этом ничего не скажет.

– Что ж, надеюсь, что ты только разговариваешь с ним и не позволяешь ему никаких вольностей.

– Он ранен и лежит в постели. Что он может сделать? – возразила Анджела.

– Он распутник, и это всем известно. Вопрос лишь в том, чего он не станет делать.

– Между прочим, его очень огорчает, что люди готовы верить любым грязным слухам о нем, – сказала Анджела шепотом, пытаясь отвести разговор от себя. Подруги как по команде от удивления вскинули брови.

– А что, разве на самом деле он не такой? – осмелилась спросить Пенелопа.

Похоже, даже сестра Бетани захотела услышать ответ.

– Вообще-то я не спрашивала, – чистосердечно призналась Анджела.

Она не задавала вопросов, потому что не была уверена в том, хочет ли знать правду. А Хелена, в этом Анджела была уверена, будет ненавидеть его, даже если все сплетни окажутся чистым вымыслом.

– Возможно, все это не так, – пожала плечами Хелена. – Но не позволяет ли он вольностей по отношению к тебе?

– Нет.

Чтобы не говорить ничего лишнего – например, о том, что в какой-то момент ей очень захотелось, чтобы Филипп ее поцеловал, – Анджела засунула в рот огромный кусок баранины.

Дело было не в Филиппе Хантли, она была в этом уверена. Просто, оказавшись рядом с мужчиной, она вспомнила то счастливое время, когда за ней ухаживал Лукас. Тогда она наслаждалась его поцелуями и ласками. А в последнее время желание испытать это вновь стало настолько осязаемым, что все тревоги и опасения уходили на второй план.