Текст книги "Новые времена"

IX. Контрзаговор

Николас повел трех неизвестных янки к участку Базби. Если Уайтоки, Воны и Лэси прибыли из Англии и поселились в Онтарио, то именно деду Илайхью Базби был отведен земельный участок, когда он, лоялист Объединенной империи, после Американской революции покинул дом в Пенсильвании и на гужевой повозке перевез молодую семью в дикие места этой провинции. За предыдущие восемьдесят лет жизнь здесь сильно изменилась. Построили дороги, которые соединяли одно поселение с другим. По железной дороге от поселений можно было добраться до больших городов. Это уже не была жизнь первопроходцев. Здесь начали возделывать поля, и понемногу фермеры стали процветать.

У Илайхью Базби была большая семья, которая его немного побаивалась, но считала себя не хуже других. Члены семьи сочетали в себе пылкую преданность королеве с подозрительным отношением к английским манерам. Уайтоки им нравились, но часто смущало то, что Базби казалось высокомерием. Они питали вечную неприязнь к американцам и преувеличивали значительность имущества, которое им пришлось два поколения назад оставить в Пенсильвании. Их свободолюбивому духу была ненавистна сама мысль о рабстве, душой и сердцем они были с Севером, выступая против рабовладельческого Юга.

Их комфортабельный фермерский дом находился в четырех милях[11]11
  Примерно шесть с половиной километров.


[Закрыть] от «Джалны». Николас вел мужчин по дороге, осторожно отвечая на вопросы, которыми его донимали шпионы. В том, что это шпионы, он не сомневался, и чувствовал себя в самой гуще леденящих кровь дел.

Члены семьи Базби собрались за столом и наслаждались трапезой. Незнакомцев, в духе старомодного гостеприимства, пригласили к столу. Те согласились, а Николас, которого здесь всегда встречали приветливо, сослался на то, что его ждут дома. Однако, выйдя из дома, он медлил – надеясь непонятно на что. Его мальчишеское воображение разыгралось из-за конфликта за рубежом, и он мечтал поучаствовать в каком-нибудь опасном мероприятии. Но ему пришло в голову лишь подбирать попадавшие с дерева на траву мелкие зеленые яблоки и швырять их в острый торец дома.

Тогда к нему вышла Амелия Базби.

– Не делай этого, – сказала она. – Еще окно разобьешь. И тогда с тобой будет разговаривать мой отец. – Но смотрела она приветливо. – Наверное, мистер Мадиган уехал от вас, – спустя секунду добавила она.

– Почему это вы так думаете? – спросил мальчик.

– Ах, не знаю.

– Ему все время что-то не нравится, если вы об этом, – предположил мальчик. – Но он не уедет. Он в «Джалне» обосновался прочно, пока мы, молодняки, не уедем учиться.

Амелия не могла удержаться и спросила:

– А он когда-нибудь говорит обо мне?

Николас уклонился от ответа и пробормотал:

– Мне следовало сказать «мы, молодняк». Это было бы грамотнее.

– Он требует от вас грамотности, да?

– Строго требует, – важно ответил Николас.

Амелия посчитала мальчика невыносимо самодовольным, но терпела, так как хотела узнать о Мадигане.

– Он когда-нибудь говорит обо мне? – повторила она.

– Никогда, – твердо сказал Николас и метнул еще одно зеленое яблоко в стену.

– Послушай, – сказала Амелия. – Не мог бы ты кое-что передать ему от меня?

– Пожалуйста, – согласился Николас. – Только чтобы было покороче. У меня память плохая.

– Скажи ему, – заливаясь румянцем, медленно проговорила она, – скажи ему, что я прошу меня извинить за то, что обидела его.

Николас уставился на нее. Ему все-таки стало интересно.

– Я бы хотел, чтобы вы мне сказали, кто эти незнакомые люди, расположившиеся у вас на кухне как у себя дома, – попросил он.

– Да я толком не поняла, – честно ответила она, – знаю только, что это янки.

– От одного этого слова у меня все внутри кипит.

– Но ведь ты не за рабство?

– Темнокожим нравится быть рабами. Мистер Мадиган говорит, что мы все рабы – той или иной привычки.

– Николас, какой же ты сообразительный!

Пришлось с ней согласиться. Пока бежал домой, он припомнил этот разговор и пришел к выводу, что держался хорошо.

Люциус Мадиган оказался в беседке, где с помощью глобуса проводил с Эрнестом урок географии.

– Вот этот маленький остров – Ирландия, – тыча костлявым пальцем, сказал он.

Эрнест подался вперед так, что почти уткнулся в глобус носом.

– Почему Ирландия такая маленькая? – спросил он.

– Из-за притеснения Англией, – сказал Мадиган.

– Наша страна очень большая, – гордо заметил Эрнест.

– Из-за размера все беды, – отпарировал Мадиган. – Большая мерзлая пустота.

– В данный момент, – не согласился Николас, – я вспотел, как конь.

– Пройдет не так много лет, – мрачно продолжал Мадиган, – и эту страну захватят американцы.

– У нас Северный полюс, – сказал Эрнест. – Его американцы у нас не отберут.

– Поживем – увидим, – сказал Мадиган.

– Вы ни за что не угадаете, сэр, с кем я говорил – к тому же говорил о вас, – вклинился в разговор Николас.

– Амелия Базби? – догадался Мадиган.

– Верно! А угадайте, что она сказала?

– Что любит меня? – предположил учитель с наигранной глупой ухмылкой.

– Не совсем. Она просит извинить ее за то, что оскорбила ваши чувства.

– Это ни одной женщине не под силу.

– Даже миссис Синклер? – Еще немного, и улыбка мальчика превратилась бы в оскал.

– За такую дерзость, – объявил Мадиган, – напишешь пятьдесят строчек. Начинай прямо с того места, где остановился в прошлый раз.

– Можно, я сначала отнесу Гасси подарок?

– Подарок?

– Ведь вы знаете, что у нее день рождения! Я дарю ей домашнего голубя. Как тяжело быть наказанным, когда в семье день рождения.

– Ладно, на этот раз я тебя прощаю, – сказал Мадиган, – но впредь попридержи свою непочтительность.

– Что такое непочтительность? – спросил Эрнест.

– Нахальство, – сказал Мадиган. – Смотри, остерегайся его.

– Нахальство, черт возьми, – воскликнул Эрнест и бросился за братом.

Августа, откинувшись, сидела в тени, среди белых берез. Сама она тоже была в белом, в честь дня рождения. Со счастливым выражением она теребила золотую цепочку с медальоном у себя на шее. Она думала, что такой красивой вещицы у нее не будет еще много лет. Но в то утро мама поднесла медальон к шее, а папа приподнял сзади копну темных волос и защелкнул замочек. На одной стороне медальона под стеклом были две переплетенные пряди волос: светлая – Филиппа и рыжая – Аделины.

Мальчики с трепетом наблюдали, как Августа раскрыла медальон и предъявила реликвии.

– Видите, пряди волос только на одной стороне, – объяснила она. – На другой у меня будут ваши две пряди и прядка малыша Филиппа, аккуратно переплетенные между собой. Тогда будет представлена вся семья.

От восторга Эрнест захлопал в ладоши и прилег рядом с сестрой, чтобы подержать в руках медальон. Он казался таким маленьким рядом с Гасси, что она почувствовала, как сердце, вдруг ставшее восприимчивым к новым эмоциям, защемило от любви к брату. Она потрепала его по щеке и поцеловала.

Николас, ревниво глядя на это, сказал:

– Полагаю, мой подарок тебя не интересует.

Тогда она увидела, что под мышкой он держал красивого лоснистого голубя, который выпятил грудку и во все стороны крутил головой.

– Это мне? – радостно воскликнула Гасси.

Николас опустил птицу ей на грудь. Голубь совершенно не испугался и принялся клевать медальон.

– Он твой, – сказал Николас, – и я построил ему голубятню.

Эрнест сел и протянул руку, чтобы потрогать глянцевые перышки.

– Он не улетит, – успокоил их Николас, – у него на ножке кольцо, к которому я привязал ленточку. – Он вложил конец «поводка» в руку сестры.

Все трое были совершенно счастливы в этот ослепительный день. Они откинулись на траву, Августа уложила голову Эрнеста себе на плечо и гладила ее. Изнутри на нее нахлынуло какое-то упоение. Николас положил ей голову на другое плечо.

– И меня гладь, – попросил он.

К вечеру Люциус Мадиган возник в комнате, где дети обычно занимались и делали уроки. Августа учила стихотворение, повторяя строчки монотонным голосом. Николас клеил бумажного змея, а Эрнест нарезал полосками бумагу для хвоста.

Лицо учителя было то ли довольное, то ли виноватое.

– Ну, у меня хоть и не день рождения, но вот подарок. Глядите-ка! – сказал он.

Подарок нельзя было не заметить сразу, потому что это была громоздкая диванная подушка из красного с золотом атласа и с кистями по углам.

– Должен вам сказать, – доверительно сообщил Мадиган, – пока тащил, мне стало так жарко, что уже хотел бросить ее на дороге.

Дети с любопытством рассматривали подарок, а голубь грациозно семенил, пока не добрался до конца «поводка».

– Какая красота! – сказала Августа.

– Спорим, я знаю, от кого подарок, – сказал Николас. – От Амелии Базби!

– Можно, я подержу подушку? – встрепенулся Эрнест. – Она тяжелая? – Он поднял подушку. – Да нет, легкая. Я мог бы всю дорогу эту подушку нести и не устал бы. – И тут же спешно уронил ее на пол.

Как бы измученный усталостью, Мадиган опустился на пол и положил голову на подушку.

– Теперь, – сказал он, – можем все вместе спокойно отдохнуть.

– У вас занятный педагогический метод, – сказала Августа.

– Я обучаю вас своим примером. Если понаблюдаете за мной, без труда поймете, чего не следует делать и кем не следует быть.

– Мы тут были вполне довольны, пока вы не пришли. – В голосе Августы было скорее удивление, чем недовольство.

– Такая уж у меня судьба, – сказал Мадиган, – приношу несчастье.

– Тогда почему, – спросил Николас, – Амелия Базби замуж за вас собирается?

Мадиган схватился за голову, будто ужасно расстроился.

– Только не говори, – воскликнул он, – что это так!

– Мама считает, – назидательно пояснил Николас, – что когда женщина начинает чрезмерно заботиться о мужчине, значит, она хочет за него замуж. Мама считает, что мужчине этого не избежать.

– Умен не по годам, – заметил учитель. – Скоро ты будешь обучать меня, а не наоборот.

В веселом расположении духа выйдя от детей, он понес диванную подушку на верхний этаж в свою комнату. На самом деле он не знал, что с ней делать, и его лицо теперь выражало озабоченность. В его комнате не было дивана, и подушку пришлось положить на довольно жесткий стул с тростниковым сиденьем. Тогда он понял, что стулом теперь не попользуешься – он просто не сможет сидеть на этой изысканной подушке. У него появилась мысль отнести ее обратно и сказать Амелии, что в его жизни для этого предмета места нет. Жаль, что детям уже показал. Они обязательно расскажут матери. У него появилась мысль той же ночью исчезнуть, а подушку оставить.

Дети и вправду рассказали матери о подарке Амелии. Сделали они это из озорства, но Аделина восприняла новость серьезно. Она хотела бы, чтобы Мадиган удачно устроил свою жизнь, но боялась, что когда он уедет из «Джалны», то будет бесцельно менять одну заурядную работу на другую. Она восхищалась его ученостью. Говоря о нем с посторонними, она преувеличивала его образованность до высочайших интеллектуальных достижений, а в разговорах с Синклерами называла его «этот никчемный ирландец, да поможет ему Бог». Его преклонение перед Люси Синклер было уж слишком очевидным.

– Я тут слышала, что молодая женщина подарила вам красивую вещицу, мистер Мадиган, – сказала она за чаем.

– Ах, мне от нее никакой пользы, – отозвался Мадиган.

– Полно вам, не говорите так. Нет большей пользы, чем от мягкого предмета под голову. Не так ли, мистер Синклер?

– Я уже забыл, когда отдыхал, – ответил он.

– Эта подушка из красного с золотом сатина с кистями по углам, – вставил Николас.

У него выходило «с кистьями».

– Дорогой мистер Мадиган, – вскричала Аделина, – как только покончите с чаем, обязательно принесите ее сюда. Умираю, хочу посмотреть. Вы тоже, Люси, не так ли?

– Ничто не интересует меня больше, чем хорошее рукоделие, – ответила Люси.

– А меня – меньше, – сказал Мадиган.

– Ах, какое нечуткое замечание! – наливая ему еще чаю, воскликнула Аделина. – Право, этот ирландец безнадежен. Создает о себе неверное впечатление. На самом деле у него доброе сердце и тонкая душевная организация, как…

– Как у ирландского волкодава, – перебил ее Филипп. – Пожалуйста, еще чаю.

Люциус Мадиган трясся в беззвучном смехе. Настроение у него вдруг стало приподнятое. В тот день он получил квартальную зарплату. Обычно по этому случаю он на несколько дней исчезал из «Джалны», а возвращался бледный, с покаянным видом и со значительно менее тугим кошельком. Однако сейчас деньги оставались нетронутыми, а сам он оказался в центре романтического приключения. Он согласился, что после чая принесет подушку для осмотра. Все решили, что она очень красивая. Филипп взгромоздил ее в гостиной на диван и положил на нее свою белокурую голову, что очень смутило его дочь, которая была озабочена тем, чтобы родители не потеряли чувство собственного достоинства. Малыша Филиппа перед сном принесли поиграть, и отец подкидывал его вверх, пока тот не завизжал от восторга и не обмочился.

Аделина отвела Мадигана в прихожую, где, приняв внушительную позу с одной рукой на стойке перил, увенчанной роскошной резной гроздью винограда, сказала:

– Люциус, мне нужно сказать вам кое-что важное – надеюсь, вы серьезно обдумаете и учтете.

Раньше она никогда не обращалась к нему по имени, у учителя на глазах выступили слезы. Он, бедный одинокий ирландец, к сожалению, лишний в этой стране мужественных первопроходцев. Он подумал о своей бедной матери в графстве Корк и о том, что за последние десять месяцев не написал ей ни строчки.

– Я серьезно обдумываю все, что вы говорите, миссис Уайток. – Он говорил чуть не плача.

– Так вот что я вам скажу, – продолжала она. – Вам надо жениться на Амелии Базби. Лучше не придумаешь.

– Но… – в панике начал он.

– Слушайте. Сразу видно: она от вас без памяти. Молодая здоровая женщина, которая будет о вас отлично заботиться. Добрая. Безумно хочет замуж – все ее сестры давно завели семьи.

– Но у меня нет средств. Семью создавать не на что.

Продолжая увещевать, Аделина понизила голос почти до шепота.

– Пусть это вас не беспокоит. Амелия – женщина со средствами. Дядя-холостяк оставил ей отличную ферму, которую она сдает в аренду. Кроме того, он оставил ей домик в городе. Вы могли бы сразу переехать туда. Амелии скоро тридцать, и она страстно желает зажить с супругом семейной жизнью. Она боготворит вас. Ясно как божий день.

– Но почему… почему? – пробормотал Мадиган. – Во мне нечего боготворить.

– Вы не знаете себе цену, – сказала Аделина. – С ирландцами всегда так. Мы чересчур скромны. Англичане так спокойно самонадеянны. Шотландцы так чванливы. Послушайте моего совета, Люциус, и попросите руки Амелии. Ручаюсь, она согласится за вас выйти.

Мадиган сцепил руки на груди, хотел что-то сказать, но не смог, снова открыл рот и наконец проговорил:

– Моей женитьбе на такой девушке, как мисс Базби, препятствует одно существенное обстоятельство.

– Только не говорите, что вы женаты.

– Слава богу – нет, но я католик.

Аделина удивилась, но не растерялась.

– Странно, – ответила она, – что вы сразу мне не сказали – наверное, боялись, что, если узнаю, не приму вас на работу.

– Причина именно в этом. – Учитель с вызовом посмотрел ей в глаза. – Не потому, что я стыжусь своего католического воспитания – но я отчаянно нуждался в работе и знал, что в местном сообществе категорически преобладают протестанты.

– Ну, – грустно согласилась она, – тогда боюсь, что в плане этого брака все безнадежно.

Тут о себе заявила несговорчивая натура Мадигана.

– Не понимаю почему, – сказал он. – Религии в любой форме я придаю мало значения. И лет пять не исповедовался.

– А ваша мать знает? – допытывалась Аделина.

– Нет, не знает.

– Бедная женщина – иметь беспутного сына.

– Я ее очень люблю.

– Надеюсь, вы ей часто пишете.

Мадиган заломил пальцы.

– Крайне редко, – признался он и с благодарностью посмотрел на прервавшего разговор Эрнеста.

– Идемте скорее, – позвал мальчик. – Там Неро подает папе лапу.

Они вернулись в гостиную. Неро сидел на задних лапах, а Филипп, наклонившись, протянул ладонь.

– Дай лапу, – сказал он.

Неро нерешительно посмотрел на руку, а когда команду повторили, на этот раз умасливающим тоном, положил свою мохнатую лапу на протянутую ладонь.

– Что за чудесная картина! – воскликнула Люси Синклер. – Какая уверенность, какая любовь между хозяином и собакой!

Улыбаясь, Филипп подошел к накрытому столу с остатками чая, взял кусочек глазированного кекса и предложил Неро, который проглотил его одним махом.

Диванная подушка была забыта всеми, кроме Аделины и Мадигана. Она то и дело поощрительно улыбалась ему. Уходя к себе в комнату, он забрал подушку с собой, и там она продолжала его преследовать. Если он просыпался среди ночи, на подушку обязательно падал свет луны. Стулом он не пользовался, так как боялся, сев на подушку, раздавить ее.

И это еще не все. Буквально на следующий день в ущелье, где он хотел найти убежище, ему повстречалась Амелия Базби. Она преподнесла ему тарелку с целой горой пирожных со взбитыми сливками собственного производства. Два дня спустя она подарила ему льняной носовой платок с вышитыми на уголке инициалами «L M». Почти незаметно для самого себя он договорился с ней о прогулке по берегу озера.

Погода стояла жаркая, было влажно. Дорога была ухабистая и каменистая, но Амелию, похоже, не волновали ни испорченная обувь, ни натертые ноги. Спустя немного времени она заработала мозоль на пятке, но не забывала бросать на спутника влюбленные взгляды. Она уверенно улыбалась, обнажая все до одного белые зубы.

На берегу она доказала, что лучше него умеет пускать «блинчики». Ей ужасно хотелось сбросить туфли с чулками и залезть ногами в прохладную зеленоватую воду, но из скромности она этого не сделала. Буйная волна, набегавшая на песок, вызывала в ней ощущение необузданности. Разметавшиеся черные локоны падали на светло-голубые глаза. Мадиган никогда раньше не замечал, как она привлекательна.

Аделина пригласила ее в «Джалну» на обед и за столом посадила рядом с Мадиганом. Амелию так смутило присутствие Синклеров, что она если и открывала рот, то только для того, чтобы положить туда еду. После обеда они с Мадиганом удалились на крыльцо, и там она сидела совсем близко к нему на одной из крепких дубовых скамеек.

– Эта девушка добивается Мадигана изо всех сил, – заметил Филипп, когда остался один на один с Аделиной. – Шансов на спасение у него никаких. А ты ее поддерживаешь и всячески содействуешь. Не отпирайся.

– Я хочу, чтобы к тому времени, как дети выйдут из-под его опеки, бедняга удачно устроил свою жизнь. Места учителя ему больше не найти.

– Как об учителе я о нем невысокого мнения, – сказал Филипп. – Начнем с того, что он слишком много пьет. И потом, никакой дисциплины. Это ты его наняла. Я просто смирился.

– Их браку препятствует одно обстоятельство, – сказала Аделина. – Люциус – католик.

Глаза Филиппа расширились.

– Илайхью Базби ни за что не смирится со смешанным браком, – сказал он.

– Ему говорить необязательно, – заявила Аделина. – Люциус не активный католик. Уже несколько лет ноги его не было в церкви, не считая нашей.

– Он не вырос в моих глазах, – сказал Филипп. – Хотел бы я помешать их браку, только зачем? Девица решила его захомутать, и как пить дать захомутает.

Филипп оказался прав. Пока все вокруг бурлило планами и контрпланами, Амелия Базби и Люциус Мадиган обручились. Он и сам не понимал, как это произошло, но, когда испытания закончились и он прибился к берегу, ощущал великое спокойствие, что было сродни счастью. В семье Амелии в целом были рады ее предстоящему отъезду. У нее был волевой характер, она никогда не сомневалась в своей правоте.

Она сама сшила свадебное платье, и пресвитерианский священник зарегистрировал брак в усадьбе Базби.

Амелия даже не пыталась скрыть торжество победы. Она заполучила мужчину, которого сама выбрала. Ни один человек в тех краях, даже сам настоятель мистер Пинк не мог сравниться с ним по учености. Безусловно, у него имелась склонность к хандре, но ее бодрости духа хватит на двоих. Она рассчитывала, что под ее воздействием – ведь она понимала, что ни перед чем не остановится – он получит должность профессора в университете.

На медовый месяц они отправились на Ниагарский водопад. Там, под рев падающей воды, они бродили, взявшись за руки. По ночам от темноты и интимной обстановки у него развязывался язык, и он изливал поэтические порывы своей кельтской души. Она не понимала и половины того, что он говорил, но слушать умела отлично, и ее круглые светлые глаза, широко раскрытые в темноте, упивались его воображаемым лицом, а аккуратные розовые уши – словами, слетавшими с его губ.

На третью, и последнюю ночь в Ниагаре Мадиган решил посвятить ее во все то, что знал о планах Кертиса Синклера. Из обрывков услышанных разговоров, в результате порывистой доверительности Люси Синклер он узнал больше, чем могли себе представить в «Джалне». Теперь, одурманенный воздержанием от алкоголя и потаканием животным наслаждениям, он выложил все, что знал. К своему ужасу, Амелия узнала о запланированных рейдах по ту сторону границы, о предстоящих поджогах, о подлежащих уничтожению поставках. По духу, по силе характера она была дочерью своего отца. Ничем не выдав своих истинных чувств, она крепко прижимала Мадигана к себе, пока он не заснул.

А сама провела первую в жизни бессонную ночь.

Когда наступило утро, она точно знала, что делать. Выскользнув из постели, она оделась, не потревожив сон Мадигана, и вышла на улицу небольшого города. Она знала, где искать коттедж, в котором размещался штаб шпионов янки, так как сидела со своим вязанием в комнате, когда они разговаривали с отцом. Тот знал, что ей можно доверять.

Некоторое время она провела в коттедже, рассказывая о своем открытии – правда, не сообщив, как именно его сделала. Она почти задыхалась от волнения, но слушатели были в крайнем отчаянии и хватались за любые намеки. К тому же Амелия была закутана, будто в плащ, в дух благодетельной надежности.

Разволновавшись, по дороге в гостиницу она сбилась с пути и вернулась позже, чем рассчитывала. Ее предрасположенность к влюбленности никоим образом не уменьшилась из-за того, что выболтал Мадиган. И она почти бежала – так сильно было ее желание вернуться к нему. Она собиралась просто сказать, что вышла на раннюю прогулку. Он никогда не узнает, как она воспользовалась его ночной доверительностью. Ею овладело ощущение власти и даже благородной справедливости. Она не предполагала, как глубоко в ее чувства проникла ревность к Люси Синклер.

В номере царил беспорядок. Люциус Мадиган снялся с места, забрав все свои вещи, и не оставил прощальной записки.