Текст книги "Герцог-упрямец"

Глава 4

Проклятье! Невозможная женщина! Чертовски раздражает…

Эрик кипел от злости, возвращаясь обратно в Мейфэр. Она, судя по всему, была совершенно убеждена, что ее история – истина. А ведь у нее – ни малейших доказательств! Любая другая по меньшей мере подумала бы, прежде чем объявлять войну. Но только не мисс Маккаллум!

Но мошенница ли она? В свое время Эрику довелось несколько раз встретиться с мошенниками, и все они, как правило, проявляли такую же убежденность в своей правоте. Они просто вынуждены были это делать. Но она… Что на самом деле думала она?

Там, в саду, мысль о том, что эта женщина решилась на вопиющий обман, вызвала у него странную реакцию: в основном гнев, но еще… и разочарование. И это приводило его в замешательство. Ведь действительно, какое ему дело до того, что она, возможно, мошенница? Наверное, ему просто не хотелось так о ней думать.

И ведь он никогда так не злится. Ну… редко. А сейчас скачет верхом по Лондону, стиснув зубы! Он все еще видел ее, сидевшую на скамье… И солнечные блики рисовали узоры на ее коротких волосах. А она тем временем говорила о своих правах на эти земли…

Английская армия не убивала детей? Но он не мог утверждать это со всей уверенностью, и она это знала. Его ведь там не было… А кто знает, что происходило в каждом отдельном случае, связанном с наследниками мятежников? И вообще значение имело только то, во что верили люди. А она верила.

В те времена в Нортумберленде жило множество якобитов, поддерживавших шотландское восстание. Преимущественно – католики. В те годы Нортумберленд стал приютом для тех, кто сражался при Каллодене. И если кто-нибудь хотел отправить своего ребенка в безопасное убежище, то выбирал именно это место.

Проклятье! Ее рассказ в общем-то логичен. Но это всего лишь рассказ, не более того. Рассказ и письмо от полубезумного короля, находившегося на грани белой горячки.

Эрик тихо выругался. Похоже, эта женщина станет для него источником неприятностей, возможно – на долгие годы. Достаточно взглянуть на нее, чтобы понять: такая никогда не отступится. Да и с какой стати? Ей-то нечего терять, зато она может многое получить.

Кроме того, речь шла именно о тех землях. Он никогда не думал о том своем шотландском поместье – не хотел вспоминать о нем. Даже сейчас, когда он гнал коня по лондонским улицам, его терзали воспоминания и угрызения совести. И еще он то и дело вспоминал свой разговор с Хевершемом. Добравшись до Мейфэра, Эрик пришел к выводу, что реальная опасность исходит вовсе не от мисс Маккаллум, а от короля, которому непременно захочется отстоять свое «доброе» имя и честь. И этот вывод заставил его повернуть к дому друга.

Дворецкий взглянул на его визитную карточку – хотя они хорошо знали друг друга – и сообщил:

– Его светлости нет дома, ваша светлость.

– Я пришел к герцогине, а не к Страттону, – заявил Эрик.

– В таком случае… Сейчас я посмотрю, дома ли ее светлость.

Брентворт ждал в гостиной. Он предполагал, что Клара сейчас дома. Хм… Как странно… Ведь Клара была последней женщиной, на которой мог жениться Страттон. Их семьи давно враждовали, и вот оказалось, что эти двое полюбили друг друга – вопреки всему, – причем их союз представлял собой торжество оптимизма над обязательствами крови и долга. Будучи реалистом, Эрик с самого начала не возлагал слишком больших надежд на долговечность их великой любви, однако они и по сегодняшний день были без ума друг от друга – точно юные влюбленные. Возможно, именно поэтому Страттон даровал своей супруге независимость – весьма необычную даже для герцогини. Впрочем, Клара в любом случае добилась бы этой независимости – иначе просто быть не могло.

Эрику пришлось прождать почти полчаса, но она все же появилась в гостиной.

– Вы застали меня врасплох, Брентворт, и это мой неприемный день, – сообщила герцогиня. – Мне пришлось наспех одеваться ради вас, и потребовалась целая вечность, чтобы привести в порядок волосы. – Ее каштановые волосы были искусно накручены и уложены.

– Возможно, вам следует их обрезать, миледи. Полагаю, короткие локоны причесывать очень просто.

– Милорд, прошу прощения… – Герцогиня бросила на него подозрительный взгляд, словно думала, что он подшучивал над ней.

– Не обращайте внимания, – улыбнулся Эрик. – Вы могли бы не переодеваться и выйти в том, в чем были. Я друг вашей семьи, и нам совсем не обязательно придерживаться этикета.

Последовал еще один подозрительный взгляд.

– Как великодушно с вашей стороны, милорд. Однако же… не очень вежливо встречать гостей в халате.

Эрик снова улыбнулся, а Клара подошла к дивану и пригласила его сесть.

– Сомневаюсь, Брентворт, что это обычный светский визит, поэтому простите, если я спрошу, чего вы хотите.

– Миледи, но почему вы решили, что я чего-то хочу?

– Потому что за все время нашего знакомства вы ни разу не нанесли визит лично мне. Если нет моего мужа, то нет и вас.

Эрик мысленно вздохнул. Да, глупейшая ошибка с его стороны.

– О боже, Брентворт, вы определенно чувствуете себя неуютно. Должно быть, вам что-то очень нужно. Выкладывайте же. И имейте в виду: в вашу пользу говорит то, что вы обратились напрямую ко мне, а не стали уговаривать моего мужа сделать это за вас.

– Буду откровенен, миледи. У меня есть основания думать, что именно вы писали королю относительно мисс Маккаллум.

– Откуда вы знаете?

– От Хевершема.

Брови герцогини приподнялись.

– Значит, мое письмо отдали прямо ему? Что ж, он должник моего отца, тот похлопотал за него в одном деле, когда Хевершем был еще совсем молодым человеком. Так что, полагаю, он все сделает правильно, если сможет.

– Правильно для кого?

– Для мисс Маккаллум, разумеется.

– Так значит, вы знаете о ее прошении?

– Да, но без подробностей. Знаю только, что ей обещали уделить внимание. Речь шла о какой-то проблеме с наследством, но обещание не сдержали. Это постыдно! Короли не смеют лгать в таких вещах.

Эрик промолчал. Было ясно, что обстоятельства этого дела Кларе неизвестны. Но она была женщиной весьма проницательной, так что кое о чем могла догадаться.

– Брентворт, а с чего это вдруг Хевершем стал рассказывать вам об этом?

– Он кое в чем просил моего совета, – ответил Эрик и в общем-то не солгал.

– Что ж, по крайней мере, они наконец-то делают то, что обещали, и разбираются с ее прошением. Надеюсь, вы сумеете помочь. Теперь, когда ее отец умер, бедняжка осталась совсем одна. Пока ей удается прокормиться, давая уроки девочкам, но кто знает, как долго она еще сможет находить эти уроки? Подозреваю, что в конце концов ей придется стать гувернанткой, а это было бы ужасно. – Немного помолчав, герцогиня спросила: – Так с чем же вы все-таки пришли?

– Я должен просить вас об одолжении, миледи, – пробормотал Эрик.

– Брентворт, вы едва не подавились, говоря это. Полагаю, вам крайне редко приходится просить кого-либо об одолжении. Что ж, я вас слушаю.

– Видите ли, я думаю, что для мисс Маккаллум будет лучше, если ее дело станут разбирать негласно, не привлекая к нему внимания.

– Вы имели в виду… лучше для короля?

– Не выйдет ничего хорошего, если все это обернется салонными сплетнями.

– Брентворт, вы что, пришли сюда просить меня в порядке одолжения держать язык за зубами и никому ни о чем не говорить?

– Я бы никогда не позволил себе оскорбить вас намеком на то, что вы сплетничаете. Меня гораздо больше волнует этот ваш журнал.

Сказать, что герцогиня резко выпрямилась и вся обратилась в слух, – значит, ничего не сказать.

– Журнал? – переспросила она. – Но мы не пишем о мелких стычках по поводу наследства. Разве только… Может, вы имеете в виду, что за этим кроется что-то еще? Скандал или что-нибудь в этом роде – в общем, то, что сможет подпитывать сплетни целый год…

– Вряд ли это настолько интересно. Тем не менее я прошу вас в порядке одолжения воздержаться от любых заявлений об этом деле.

Герцогиня поморщилась и проворчала:

– Ох как жестоко с вашей стороны: подвесить приманку, а потом резко убрать. Надо полагать, что если я не соглашусь сделать вам одолжение, то вы попросите об услуге моего мужа, а потом мне придется выслушать его просьбу.

– Я бы предпочел обойтись без этого.

– Значит, такое все же может случиться? – Клара прищурилась. – Почему-то мне кажется, что вы делаете это для того, чтобы помочь не Хевершему и королю, а каким-то образом самому себе.

Эрик с улыбкой пожал плечами.

– Вы о чем миледи?

– Ладно, хорошо, – кивнула герцогиня. – Будет вам одолжение, но при одном условии. Если в какой-то момент эта история созреет для публикации, «Парнас» получит на нее первоочередное право, согласны? Видите ли, бывают случаи, когда только факты могут положить конец недоразумениям и покончить с ложью.

– Условие принято. – Эрик поднялся. – Благодарю вас, миледи.

Клара тоже встала, вместе с гостем подошла к двери, а затем улыбнулась и сказала:

– Оказать вам эту услугу будет очень легко. Но теперь, милорд, вы мой должник. О, это забавно…

Девина не присоединилась к мистеру Хьюму в библиотеке, когда Брентворт ушел. Вместо этого она долго бродила по саду, то и дело проклиная герцога. В конце концов тропинка увела ее далеко в поле, и поэтому, когда она вернулась в дом на Сент-Эннз-лейн, семья уже сидела за ужином. Она вошла в столовую так бесшумно, как могла, и уселась на свой стул.

Во время прогулки Девина вспоминала свою встречу с герцогом и в итоге пришла к выводу: напугать ее он не смог, – но при этом поняла, почему некоторые женщины его побаивались. Общение с ним приводило в замешательство, причем настолько, что временами хотелось зажмуриться – только бы не смотреть на него, хотя он был настоящим красавцем. И теперь Девина понимала, почему леди теряли дар речи под его пристальным взглядом.

…Миссис Хьюм продолжала есть суп, а Нора лишь взглянула в сторону своей наставницы и потянулась к хлебной корзинке за булочкой. Зато мистер Хьюм разыграл целый спектакль при ее появления. Он умолк на полуслове, перестав описывать политический митинг, и его густые брови – того же медного цвета, что и волосы, – слегка приподнялись над голубыми глазами. Усы же, которые он носил как символ радикальных идей, подергивались над крепко сжатыми губами. Какое-то время помолчав, он, наконец, проговорил:

– Вы довольно долго отсутствовали, мисс Маккаллум. – Вытащив карманные часы, Хьюм посмотрел на них – как будто не знал, который час. – Добрых три часа, мисс Маккаллум.

– Мне захотелось хорошенько прогуляться, – ответила девушка.

– Такое не подобает, – пробормотала миссис Хьюм.

Старуха не любила Девину и не считала нужным притворяться. Ей не нравились весьма необычные условия, которые девушка выдвинула, прежде чем согласиться на это место. В результате она часто бранилась, когда Девина проявляла независимость, стоявшую первым пунктом в ее списке обязательных условий.

– Как ты провела вторую половину дня, Нора? – спросила старуха. – Ведь из-за отсутствия мисс Маккаллум тебе пришлось остаться одной…

– Ходила к моей подружке Энн, – ответила девочка. – У нее новая кукла, и она всегда носит ее с собой. Если бы я была младше, то могла бы ей и позавидовать, потому что кукла французская. Но мне кажется, что глупо повсюду таскать с собой куклу, если тебе уже тринадцать.

– Уж лучше кукла, чем книга, слишком сложная для твоей юной головки, – проворчала пожилая дама.

– Миссис Хьюм, меня пригласили в ваш дом, чтобы побуждать Нору интересоваться сложными вещами, – заметила Девина.

Бледное лицо старухи порозовело, и она пробурчала:

– И я должна терпеть такую дерзость от гувернантки?..

– Ее наняли учительницей, мама, а не гувернанткой, – возразил мистер Хьюм. – И она вовсе не проявляет дерзость, а объясняет тебе положение вещей.

Девина с благодарностью посмотрела на своего нанимателя. Ему наверняка было не так-то просто возражать матери, в особенности – объяснять, почему учительница не ведет себя так, как обычная прислуга.

Миссис Хьюм – с уже побагровевшим лицом – извинилась и встала из-за стола. Ее уход мог бы стать драматическим, да только она не могла выскочить из столовой слишком уж быстро. Из-за больных суставов, что часто случается у пожилых женщин, она нуждалась в помощи и в трости. Девина тотчас подскочила к ней, чтобы помочь, а Нора спросила:

– Можно мне тоже уйти?

– Да, можно, – отозвался мистер Хьюм.

– И займись латинскими глаголами, – сказала Девина. – Завтра проверим.

Нора не застонала и не стала возражать. Послушная девочка, она, казалось, даже получала удовольствие от учебы. «Но долго ли это еще продлится?» – гадала Девина. Ведь вскоре модные наряды и молодые люди вскружат ей голову, и вспомнит ли Нора о том, что должна и чего не должна знать юная девушка?

Мысленно вздохнув, Девина принялась за тушеную курицу, а мистер Хьюм тем временем пил вино. Его длинные пальцы так осторожно держали ножку бокала, словно он был хрустальным, а не оловянным. Девина ждала, когда же Хьюм затронет столь важную для нее тему. Наконец, сделав очередной глоток, он спросил:

– И что же, Брентворт действительно приходил из-за наследства?

– Да, – кивнула девушка.

Иногда Девина жалела о том, что поделилась с мистером Хьюмом своей тайной, из-за которой приняла его предложение и стала учительницей его дочери. Она с самого начала сомневалась, что ей стоило соглашаться на эту работу. Начать с того, что мистер Хьюм, с которым она познакомилась в Эдинбурге, проявлял к ней излишний интерес в том смысле, в котором сам он ее не интересовал.

Во время той встречи, когда она приняла предложение, она многое о себе поведала. Сказала, что ей нужно поехать в Лондон, чтобы подать прошение королю.

К сожалению, мистер Хьюм заключил, что эта история может послужить и другим целям – в дополнение к тем, которые он вынашивал в надежде на роман с ней. Судя по всему, его заинтересовало ее шотландское поместье, если, конечно, ей удастся его заполучить.

– Что вы о нем думаете? – спросил он.

– Гордец. Прекрасно осознает свою значимость и положение в обществе. – Девина помолчала. – Очень умный к тому же. Чего я никак не ожидала. Неверно предположила, что он ленив, богат и испорчен – как персонаж сатирического фельетона.

– Английская аристократия не вся состоит из глупых и вялых бездельников, склонных к самолюбованию. В большинстве своем – да. Но не целиком. Я ведь предупреждал вас, что Брентворт – человек очень опасный.

Мистеру Хьюму нравилось считать себя советчиком в ее сложном предприятии. Он рассчитывал на политические и материальные выгоды, не имевшие отношения к ее целям, и поэтому то и дело пытался ее наставлять. А Девине это очень не нравилось – у нее имелись собственные планы. Она хотела превратить тот шотландский особняк в уютное место, где можно будет оказывать медицинскую помощь простым людям, о которых ее отец всегда заботился, пока мог. Таким образом она продолжила бы его дело и обрела бы наконец цель в жизни, утраченную после смерти отца.

– Любой герцог – личность весьма влиятельная, сэр, – ответила она. – Он как-то очень уж грозен. Ничего не открывает и никогда не раскроет свои карты…

Хьюм утвердительно кивнул.

– Да, разумеется. А он знает, что вы задумали?

– Наш разговор в саду доказывает, что он знает все. Думает, что я мошенница. Что все это сочинила. Полагаю, мне следовало подождать, пока не наберется больше доказательств. Только я думала, что оставленных дедом доказательств вполне достаточно. А их даже найти не могут…

– Это они так говорят, – заметил Хьюм.

– Ну, если они так говорят, то это фактически истина. – Девина пожала плечами. – Не думаю, что я добьюсь успеха, если буду рассчитывать на мистера Хевершема. Нужно изложить мое дело кому-нибудь другому – тому, кого король выслушает. Вы не могли бы помочь мне добиться аудиенции у кого-нибудь… близкого к королю?

Мистер Хьюм, казалось, задумался. Но Девина прекрасно знала, что его влияние не простиралось так далеко. И не только потому, что Хьюм являлся членом парламента от Шотландии, но еще и потому, что он был известен как злостный радикал. То есть было очевидно, что при дворе вряд ли пойдут ему навстречу.

– Я об этом подумаю, – ответил он наконец. – Вам следует знать, что я сделаю все, что в моих силах, – только бы помочь вам. Так что мы найдем способ… – добавил Хьюм с ласковой улыбкой.

Девина же от этой его улыбки почувствовала себя очень неуютно. Нет-нет, мистер Хьюм не совершил ничего предосудительного с тех пор, как она месяц назад приняла его предложение насчет работы, – разве что слишком быстро начал называть ее по имени и обиделся, когда она попросила его воздержаться от подобной фамильярности. К тому же его нельзя было назвать непривлекательным. Его длинные локоны отливали весьма необычным темным оттенком меди, редко встречавшимся вне Шотландии, а голубые глаза бывали очень даже привлекательными, если в них не возникало то выражение, которое появилось в данный момент. При этом он был изящным и гибким, то есть имел фигуру, вполне соответствовавшую современной моде. Более того, Хьюм нравился ей как личность – просто она хотела, чтобы он не думал о ней в том смысле, в каком думал в эту самую минуту.

Девина извинилась и поспешно вышла. Оказавшись в своей комнате, она села за письменный стол и составила список всех возможных доказательств, которые имело смысл искать.

Глава 5

Проталкиваясь сквозь толпу на узкой торговой улице, Девина то и дело озиралась. Всевозможные товары буквально вываливались из дверей многочисленных лавок, а у некоторых витрин было видно, как в глубине лавок трудились мастеровые. Одни люди останавливались, чтобы поглазеть или что-то купить, другие же быстро проходили мимо, торопясь домой к обеду.

Девина, держась в стороне, внимательно разглядывала вывески и разыскивала башмачника. Сюда послал ее мистер Хьюм – поговорить со стариком мистером Джейкобсоном, время от времени посещавшим политические митинги.

Мистер Хьюм полагал, что в молодости башмачник жил в Нортумберленде, то есть в тех самых местах, где родилась Девина. «Возможно, он знает что-нибудь полезное для вас», – сказал Хьюм. Однако сам он не стал сопровождать ее, что наводило на мысль, что этот визит скорее всего успехом не увенчается. Впрочем, Девина подозревала, что Хьюм сообщил ей адрес этого человека только для того, чтобы казаться полезным.

Наконец-то Девина заметила вывеску с нарисованным на ней сапогом и подумала: «А может, этот мистер Джейкобсон не башмачник, а сапожник?»

Протиснувшись мимо стоявшей у входа тележки и поморщившись от неприятного запаха, девушка вошла в лавку.

Всевозможные сапоги стояли в ряд вдоль одной стены, а на другой висели отрезы кожи. Крупный старик с розовым лицом и коротко остриженными седыми волосами оседлал скамью у окна и, сильно щурясь, прибивал к сапогу подошву – видимо, ему не помешали бы очки. Похоже, он не услышал, как Девина вошла.

– Добрый день, сэр, – сказала девушка. – Вы мистер Джейкобсон?

Старик поднял на нее глаза – все еще щурясь.

– Да, верно. Но я не шью сапоги для женщин.

– Я пришла не за сапогами, хотя ваши выглядят весьма привлекательно. Видите ли, мистер Хьюм, ваш знакомый, подумал, что вы могли бы мне кое в чем помочь.

– Хьюм? Этот смутьян? О чем он думал, посылая ко мне женщину? Только и делает, что болтает без устали, а другие пусть делают всю работу, – вот кто он такой. – Старик нахмурился и вернулся к своему занятию. Немного помолчав, проворчал: – Своей болтовней он навлек кучу неприятностей и чуть не испортил все дело, а вот рисковать собственной шкурой не захотел.

– Сэр, мое дело не имеет никакого отношения к политике. Я пришла спросить вас, не знали ли вы в Нортумберленде мою семью? Хьюм сказал, что вы родом оттуда – недалеко от Нью-Касла.

– Это большое графство, девочка.

– Да, очень большое. Но все-таки там широко развиты семейные связи, и всегда имеется возможность, что вы знали моих родных, если жили неподалеку от деревни Кэкследж. Это возле Кентона.

Сапожник неохотно кивнул.

– Да, верно. Юношей я жил не так уж далеко от этого города. А как их звали?

– Маккаллумы.

– Ага, шотландцы… Что ж, это сужает круг поиска. Да, я знал тамошних Маккаллумов. С одним даже в церковную школу ходил. Правда, он не был католиком, а послушать, как говорит, – то и не шотландцем. Но его отец хотел, чтобы он получил хоть какое-то образование, а церковная школа была единственной возможностью.

– Сэр, это мог быть мой отец. Он получил образование в школе Святого Амвросия в Нью-Касле, но начинал учиться в местной приходской школе.

– Значит, мог быть и он. – Старик пожал плечами. – Но он был младше меня, а я учился там совсем недолго, потом пошел в подмастерья, так что знали мы друг друга очень плохо. Я тебе мало что могу о нем рассказать.

– Сэр, я надеялась узнать хоть что-нибудь о моем дедушке, – сказала Девина.

Мистер Джейкобсон отложил свой инструмент и ненадолго задумался, потом пробормотал:

– Сдается мне, его знавал мой отец, по крайней мере – немного. Думаю, он жил в приемной семье неподалеку. Старая семейная пара… Забыл их фамилию.

– Митчеллы, Гарольд и Кэтрин.

– Ну не знаю… А вообще-то было нехорошо, когда он еще совсем молодым человеком вышел из церкви. Хм… странное дело… Нынче старые воспоминания всплывают быстрее, чем свежие. А запомнил я это потому, что мой отец говорил, мол, некрасиво с его стороны посылать сына в церковную школу, если сам нашу церковь покинул. Может, только поэтому я их семью и запомнил. – Старик помолчал, потом, пожав плечами, добавил: – Ну, по крайней мере это одна из причин…

– А есть и другие?

Сапожник ответил не сразу, и, казалось, погрузился в воспоминания, а затем произнес, словно обращаясь к самому себе:

– Я подумал, что странно так говорить.

– Кому говорить? – спросила Девина.

– Моему отцу, конечно, – тотчас ответил старик. – Когда Маккаллум умер, отец сказал это матери. Довольно странно звучало… Потому слова отца и застряли у меня в голове. «Маккаллум подцепил горячку и умер», – сказал он.

– Не так уж и странно сообщить об этом, если в молодости ваш отец и мой дед посещали одну и ту же церковную школу.

– «Маккаллум подцепил горячку и умер, так что барона больше нет» – вот что сказал мой отец. – Старик ухмыльнулся. – Надо думать, он и впрямь вел себя как барон. Да-да, теперь вспоминаю. Заставлял обратить на себя внимание. Должно быть, ему дали такое прозвище, чтобы подначивать.

– Может, и так… – пробормотала Девина со вздохом.

– Гордец небось был, – продолжал старик. – Что ж, довольно обычный грех. Бывают и хуже. Хотя его и хорошим семьянином трудно было назвать – теперь-то вспоминаю. Отдал своего сына в ту самую школу, а сам время от времени бросал семью и уходил куда-то на чуток. Из-за этого ему все время приходилось искать новую работу. Сдается мне, моей матери было что по этому поводу сказать. Конечно, она такого не одобряла. – Сапожник хохотнул. – Никогда не видел, чтобы мой отец отдыхал от своей работы или от нас, вот что я тебе скажу. Моя мать такого бы не потерпела.

– Немногие из женщин потерпят, – пробормотала Девина. Но куда же дед уходил, когда на время бросал свою семью? И как долго отсутствовал?

А старый сапожник вдруг добавил:

– Я туда возвращался десять лет назад. И никто ни слова о них не сказал. Да и тебя я совсем не помню.

– Мой отец уехал оттуда, когда мне было тринадцать. После смерти матери мы переехали на север.

– А… тогда понятно, – кивнул старик. – А больше я тебе ничего рассказать не могу. Как я и говорил, не так уж хорошо я их знал.

Девина невольно вздохнула. Ох как ей хотелось, чтобы мистер Джейкобсон с ее отцом были добрыми друзьями: тогда бы он многое мог ей рассказать. Но увы…

– Благодарю вас за то, что вы рассказали мне все, что помните, – сказала девушка. – Было приятно услышать о моем дедушке и об отце в дни его молодости.

Сапожник снова взялся за молоток.

– Так ведь это нетрудно. – Он пожал плечами. – И скажи дураку Хьюму: пусть придет и закажет себе сапоги. Те, в которых он ходит, никуда не годятся.

– Передам.

Девина попрощалась и вышла на улицу. Как бы там ни было, но она все-таки нашла хоть какие-то полезные сведения. Возможно, что ее деда называли бароном из-за его манеры держаться, но возможно также и то, что речь шла о его прошлом, известном тем, кто привез его в те места. Это, конечно, не много, но все же гораздо больше, чем она рассчитывала узнать во время этого визита.

Мысленно улыбнувшись, Девина зашагала в сторону дома.

Окликнув Эрика, Страттон галопом пустил коня по парковой дорожке. Эрик остановился и, поджидая приятеля, вдруг заметил, что следом за ним скачет Лэнгфорд.

– Странно видеть тебя тут в такую рань, – сказал Страттон. Его конь фыркнул и негромко заржал. – Я думал, ты застрянешь на одной из своих встреч.

– Денек холодный, но ясный, а мне необходимо проехаться верхом, чтобы прочистить мозги, – ответил Эрик, повернув на соседнюю дорожку, когда их догнал Лэнгфорд.

Пристроившись справа, Страттон сказал:

– Если мы с Лэнгфордом отрываем тебя от важных размышлений…

– Прочистить мозги – это значит хотя бы на время забыть о важных размышлениях, – перебил Эрик.

Он отправился на верховую прогулку, чтобы не думать о шотландской женщине, пытавшейся завладеть его землей.

– А я-то думал, тебя одолевают столь важные мысли, что ты просто не можешь забыть о них, – заметил Страттон.

– Нет у меня таких проблем, – пробурчал Эрик.

– Неужели? – улыбнулся Лэнгфорд.

Эрик взглянул на него и снова повернулся к Страттону. Оба держались слишком уж непринужденно – явно умышленно. «Будь я проклят, если поделюсь с ними своими мыслями», – подумал Эрик.

Через некоторое время все трое повернули к небольшому озеру. И Страттон вновь заговорил:

– Мы не видели тебя последние несколько дней, но Клара сказала, что ты приходил к ней с визитом. Значит, в отшельника не играешь.

– Я никогда не изображал отшельника, – проворчал Эрик.

Отшельничество означало полный уход от людей, а также – самоотречение. Он не стремился ни к тому ни к другому, хотя случалось, что ему не очень-то хотелось общения.

– Ну да, в те времена, когда мы были намного моложе, – заметил Лэнгфорд.

Эрик никак не отреагировал на его слова. Но почему Лэнгфорд упомянул об этом? И снова нахлынули воспоминания… Да, верно, тогда он вовсе не был отшельником, просто оказался втянут… Проклятье! Огонь! Безумие! Непостижимая потеря контроля… Усилием воли Эрик заставил себя отгородиться от ужасных воспоминаний.

– В любом случае очень мило с твоей стороны, что навестил Клару, – сказал Страттон.

– Почему это?

– После этого начались разговоры о ней и о журнале. То есть ты дал понять, что по-прежнему высоко ее ценишь.

– Жена рассказывала тебе о моем визите?

– Только то, что ты заходил.

– И теперь ты гадаешь, зачем?

– Вовсе нет. И если ты решил навестить мою жену, когда меня нет дома, то я ничего против не имею.

– Просто Страттон не думает, что у тебя на нее виды, – вмешался ехавший с другой стороны Лэнгфорд. – Он никогда ничего подобного не подозревал. Верно, Страттон?

– Разумеется, не подозревал.

– Думаю, она все же рассказала тебе, зачем я приходил. Что именно она сказала?

Страттон пожал плечами.

– Сказала только, что это имеет какое-то отношение к журналу. Поэтому я благодарен тебе за поддержку.

Эрик надолго задумался. Было совершенно очевидно: рано или поздно проблема с мисс Маккаллум все равно станет известна. Ведь если об этом знает королевский двор, то узнает и весь Лондон. Кроме того… Станет ли Хьюм держать язык за зубами? Возможно, нет, если учует в разглашении некую выгоду для себя.

– Это дело не касается журнала, но касается мисс Маккаллум, – проговорил наконец Эрик.

– Ну, что я тебе сказал? – Лэнгфорд взглянул на Страттона. – Как только ты упомянул журнал, я сразу подумал: «А кто пишет для этого журнала?» Теперь понял? Брентворт ею очарован.

Эрик решил не обращать на Лэнгфорда внимания. Иначе пришлось бы его поколотить. Конечно, соблазн был велик, но все же они находились в центре парка.

– Никто не очарован, – буркнул Эрик. – Только немного зол. И на твою жену, Страттон, – тоже.

– Надеюсь, ты посетил Клару не для того, чтобы отругать? Я подобного не потерплю.

– Черт, да никто не ругает Клару! И даже ты не осмелился бы. Я всего лишь попросил ее об одолжении, и она любезно согласилась.

Приятели Эрика резко остановились. А он продолжал ехать дальше. Когда же они догнали его, Лэнгфорд спросил:

– О каком одолжении? Ты уже довольно много нам рассказал, так что продолжай… И имей в виду: может, Клара Страттону так и не признается, но Аманда-то мне точно все расскажет… если я применю к ней свои чары.

– У меня нет оснований думать, что Аманде об этом известно.

– Конечно, известно. Или будет известно. Она говорила, что в этом своем клубе они только сплетнями и занимаются. Ее послушать, так они еще хуже мужчин…

Зная, как успешно Лэнгфорд пускал в ход свои чары, Эрик не сомневался: Аманда наверняка расскажет ему все, что узнает…

Откашлявшись, Брентворт проговорил:

– Мисс Маккаллум приехала в Лондон, чтобы ходатайствовать о возвращении ей земель, которые, по ее утверждению, были конфискованы несколько поколений назад и переданы кому-то другому. Вот какова истинная причина ее проживания здесь, а вовсе не написание статей в «Парнасе» и не работа учительницей.

Брови Лэнгфорда сошлись на переносице.

– И кто же владеет этими землями сейчас? – Он искоса взглянул на Эрика. – О, так это…

– Несколько дней назад она была в Сент-Джеймсском дворце. И я тоже. До тех пор король ее избегал, но это стало невозможным после того, как вмешалась чья-то жена и написала королю по ее просьбе. – Эрик выразительно посмотрел на Страттона.

– Не такое уж серьезное вмешательство, – пожал плечами Страттон.

– Однако король не мог проигнорировать герцогиню, верно? Потому отправил Хевершема поговорить с ней. И со мной.

– И тебе хватило наглости явиться к Кларе и попросить ее перестать вмешиваться? – проворчал Страттон.

– Я попросил ее дождаться, когда дело уладится само собой, и не публиковать ничего на эту тему в этом ее проклятом журнале. Король только потому и согласился заняться делом мисс Маккаллум, что знает о журнале и о попечительстве твоей жены. Вероятно, он вообразил, что его в журнале изобразят лжецом.

– Лжецом? – переспросил Лэнгфорд. – Но почему?

Эрик тяжело вздохнул.

– Да потому что это обещание было дано королем несколько лет назад. Право же, я очень благодарен Кларе за то, что она обещала ничего не публиковать.

– Это на нее не похоже, – заметил Страттон. – Должно быть, ты нравишься ей больше, чем я думал. Мне всегда казалось, что вы с ней…

– Да-да, но я слегка подсластил свою просьбу. Она получит всю историю целиком, если будет о чем рассказывать.