Текст книги "Вечность"

19

КОУЛ

Болтаться в одиночку в книжном магазине было не самым веселым занятием. Я немного побродил по залу, выискивая книги, в которых могло быть написано что-нибудь обо мне, потом пошаркал по ковру на лестнице против ворса, вытаптывая на нем свое имя, наконец принялся крутить радиоприемник в поисках чего-нибудь более-менее неомерзительного. Здесь все пахло Сэмом – впрочем, наверное, это он пах магазином. Чернилами, старым зданием и чем-то более забористым, чем кофе, но менее интересным, чем травка. Слишком уж вся эта обстановка была… высокоинтеллектуальная. Меня как будто окружали разговоры о чем-то совершенно мне неинтересном.

В конце концов я отыскал какую-то книженцию о том, как пережить все самое худшее в жизни, устроился на табуретке у кассы и, водрузив ноги на прилавок, принялся перелистывать ее. На тему «Как жить, если ты оборотень» ничего не обнаружилось. Выяснить «Как избавиться от одержимости» и «Как ужиться с самим собой» – тоже не удалось.

Над входной дверью звякнул колокольчик, но я не стал отрываться от книги, подумав, что это вернулся Сэм.

– А ты что здесь делаешь?

Пренебрежительный тон и запах духов сказал мне, кто это, еще до того, как я поднял голову. Выглядела она сногсшибательно. Губы у нее были совсем как клубничные леденцы, так и тянуло попробовать. Глаза густо накрашены, волосы отросли – я мог бы дважды обмотать эти платиновые пряди вокруг своего запястья, впрочем, не то чтобы я об этом мечтал. Она прикрыла за собой дверь, и ее леденцовые губы слегка приоткрылись.

– Добро пожаловать в «Корявую полку», – произнес я, вскидывая бровь. – Чем могу помочь? У нас большой выбор книг из раздела «Помоги себе сам».

– Ну, тебе ли о них не знать, – парировала Изабел. В руках у нее были два бумажных стаканчика, и она с размаху хлопнула их на прилавок подальше от моих ног. На ее лице, когда она взглянула на меня, было написано что-то вроде презрения. Или это был страх? Неужели Изабел Калперер способна испытывать страх? – Чем Сэм вообще думает? Ты понимаешь, что кто угодно может пройти по улице и увидеть твое лицо сквозь витрину?

– Мне не жалко, пусть смотрят, – пожал я плечами.

– Всегда завидовала беспечным людям.

– Всегда завидовал тем, кто способен принимать так близко к сердцу чужие проблемы. – Внутри медленно разгоралось какое-то незнакомое чувство. Я с изумлением и даже с некоторой гордостью понял, что это гнев. Не помню, когда я в последний раз злился – кажется, это было во время какой-то из ссор с отцом, – поэтому, что влечет за собой эта эмоция, я тоже припоминал с трудом.

– Я не собираюсь мериться с тобой остроумием, – отрезала она.

Я взглянул на стаканчики с кофе, которые она принесла. Один для нее, другой для Сэма. Подобная щедрость была совсем не в духе Изабел, которую я знал.

– А с Сэмом мериться остроумием ты бы стала?

Изабел одарила меня долгим взглядом, потом покачала головой.

– Господи, ты настолько не уверен в себе?

Ответ на этот вопрос неизменно был положительным, но перспектива обсуждения моих не известных широкой публике изъянов меня не возбуждала. Я наклонился, рассматривая стаканы. Изабел буравила меня убийственным взглядом. Я снял крышки и оглядел содержимое. В одном плескалось что-то такое, от чего подозрительно пахло здоровым образом жизни. Зеленый чай, наверное, или еще какая-нибудь дрянь. Во втором был кофе. Я сделал глоток. Вкус был горький и непонятный. Сахара и сливок в него добавили по минимуму, ровно столько, чтобы он стал годен для питья.

– Вообще-то это был мой кофе, – заметила она.

Я широко улыбнулся. Улыбаться мне не хотелось, но я скрыл это нежелание, улыбнувшись еще шире.

– Было ваше – стало наше. Так что мы почти квиты.

– Господи, Коул, о чем ты? Квиты за что?

Я молча смотрел на нее и ждал, когда она поймет. Пятьдесят очков, если через тридцать секунд. Двадцать, если через минуту. Десять, если вообще до нее дойдет. Изабел уставилась в окно, скрестив на груди руки, как будто опасалась, что на нас вот-вот налетят папарацци. Я прямо-таки чуял ее злость. Потрясающе. Все мои волчьи чувства обострились, по коже побежали мурашки. Глубоко скрытые инстинкты требовали как-то действовать. Драться. Бежать. Ни то ни другое не казалось подходящим. Она продолжала молчать. Тогда я покачал головой и изобразил, будто подношу к уху телефонную трубку.

– О. – Теперь уже Изабел покачала головой. – Ты серьезно? До сих пор злишься? Из-за того, что я не брала трубку? Брось, Коул. Я и не думала, что ты так к этому отнесешься. До чего же ты вредный.

– Вредный? – переспросил я. Пожалуй, я покривил бы душой, если бы сказал, что не почувствовал себя польщенным. Это слово было полно какой-то манящей силы. Вредный. – Да, вредный. Это одно из моих лучших качеств. Это ты потому, что я не стал с тобой спать? Странно. Обычно девицы злятся на меня, потому что я с ними переспал.

Она засмеялась своим резким отрывистым смешком – ха, ха, ха – и, процокав каблучками, обошла прилавок и остановилась ко мне вплотную. Ее дыхание обжигало мне лицо, голос дрожал от гнева.

– «Злюсь» я, как ты выразился, потому, что позавчера ночью вот так же стояла рядом с тобой и смотрела, как ты корчишься на полу и пускаешь слюни, вколов себе какую-то гадость. Один раз я вытащила тебя из этой ямы. Сейчас я сама на грани. Мне не нужен рядом человек с точно такими же проблемами. Ты тянешь меня за собой. А я пытаюсь выкарабкаться.

И снова я подпал под чары Изабел. Этот приступ откровенности – весьма к тому же кратковременный – выбил почву у меня из-под ног. Гнев вдруг куда-то испарился. Я медленно, по одной, снял ноги с прилавка и развернулся так, что оказался к ней лицом. Вместо того чтобы отодвинуться, она осталась стоять, где стояла, между моими ногами. Вызов. А может, капитуляция.

– Неправда, – заявил я. – Ты нашла меня на дне только потому, что сама там оказалась.

Она была так близко, я даже чувствовал запах ее помады. И не мог думать ни о чем, кроме того, что ее бедра от моих отделяют считаные дюймы.

– Я не собираюсь смотреть, как ты убиваешь себя, – отрезала Изабел. Еще минуту не было слышно ничего, кроме рева грузовика на улице. Глаза Изабел были прикованы к моим губам, потом она вдруг резко отвела взгляд. – Все, я не могу больше здесь находиться. Скажи Сэму, что я ему позвоню.

Она начала разворачиваться, и в этот миг я обхватил ее за бедра.

– Изабел. – Мои пальцы нечаянно скользнули по обнаженной коже над поясом ее джинсов. – Я не пытался убить себя.

– Кайф хотел словить?

Она дернулась прочь, но я держал крепко. Не настолько крепко, чтобы точно не дать ей сдвинуться с места, но и рывок ее был не настолько сильным; в общем, мы остались в том же положении.

– Я не пытался словить кайф. Я пытался превратиться в волка.

– Неважно. Это уже тонкости терминологии.

На меня Изабел не смотрела.

Я отпустил ее и поднялся. Мы очутились лицом к лицу. Я давно понял, что самое грозное оружие в моем арсенале – способность вторгаться в чужое личное пространство. Она повернула ко мне голову, и все исчезло, остались лишь мои глаза и ее глаза, и меня затопило ощущение правильности происходящего, того, что я говорю нужные слова в нужное время нужному человеку, такое нечастое ощущение верности слов и их искренности.

– Я не собираюсь больше повторять это, так что советую тебе поверить мне с первого раза. Я ищу противоядие.

20

СЭМ

Она – Эми, я пытался думать о ней как об Эми, а не как о матери Грейс – с усилием открыла дверь и провела меня через сумрачный вестибюль в чуть более приглушенных, чем фасад здания, тонах в поразительно светлую студию, заставленную холстами. Свет лился сквозь стеклянную заднюю стену, выходившую на заброшенный пустырь, на котором стояли старые тракторы. Если закрыть глаза на вид, обстановка студии была элегантно профессиональной: светло-серые, как в музее, стены со свисающими с белого карниза по периметру потолка проволочными подвесами для картин. Эти самые картины висели на стенах и стояли в углах; некоторые из них, похоже, еще не успели окончательно просохнуть.

– Воды? – предложила Эми.

Я встал в центре комнаты, стараясь ни к чему не прикасаться. Потребовалось время, чтобы уложить в голове контекст, в котором мне предлагают воду: для утоления жажды, а не с целью утопить.

– Спасибо, все в порядке, – сказал я.

Когда Эми в прошлый раз показывала мне свои картины, они выглядели странно и причудливо – животные в городской обстановке, любовники, раскрашенные всеми цветами радуги. Теперь же все полотна казались безжизненными. Даже если на них были изображены пейзажи – улочки и постройки, – они все равно производили впечатление необитаемых планет. Ни животных, ни любовников. Ничего, притягивающего взгляд. Единственное полотно, на котором разворачивалось хотя бы какое-то подобие действия, стояло у нее на мольберте. Огромное, с меня высотой, оно все было белого цвета, за исключением маленькой человеческой фигурки в нижнем левом углу. Девушка на картине сидела спиной к зрителю, понурив плечи, и по спине у нее рассыпались темно-русые волосы. Несмотря на то что лица видно не было, я сразу же узнал Грейс.

– Давай устрой мне сеанс психоанализа, – сказала Эми, заметив, что я разглядываю картины.

– Я пытаюсь завязать с этим, – пошутил я, но шутка показалась мне предательством, как вчера ночью, когда я подхватил предложенную Коулом игру «продолжи песню», хотя следовало бы надавать ему по шее. Я вступал в соглашение с врагом.

– Тогда просто скажи, что думаешь, – попросила она. – Ты действуешь мне на нервы, Сэм. Я когда-нибудь это тебе говорила? Наверное, стоило сказать. Ладно, скажу сейчас. Ты никогда ничего не говорил, когда был с Грейс, а я не понимала, как это воспринимать. Со мной все разговаривают. Я могу разговорить кого угодно. Чем дольше ты молчал, тем больше я ломала голову, в чем дело.

Я посмотрел на нее. Я понимал, что тем самым лишь подтверждаю ее точку зрения, но все равно не находил нужных слов.

– Ох, теперь ты нарочно морочишь мне голову, – продолжала она. – О чем ты думаешь?

В голове у меня крутилось множество мыслей, но большинству из них не следовало превращаться в слова. Все они были гневные, обличительные. Я повернулся к нарисованной Грейс, отгородившейся от меня спиной.

– Я думал о том, что это совсем не та Грейс, которую я знал.

Эми подошла и остановилась рядом со мной. Я отодвинулся. Я старался сделать это незаметно, но она все равно заметила.

– Ясно. Видишь ли, это единственная Грейс, которую знала я.

– Она тут очень одинокая, – произнес я медленно. – И замерзшая.

Знать бы, где она сейчас.

– Независимая. Упрямая. – Эми вдруг вздохнула и отошла от меня так резко и неожиданно, что я вздрогнул. – Я не считаю себя такой уж плохой матерью. Мои родители не давали мне вообще никакой свободы. Они читали все книжки, которые читала я. Ходили на все мероприятия, на которые ходила я. Установили строгий комендантский час. Я жила под микроскопом, пока не уехала в колледж. С тех пор я ни разу не была дома. И до сих пор с ними не разговариваю. Они все еще рассматривают меня под увеличительным стеклом. – Она изобразила руками окуляры бинокля. – Я думала, у нас с Льюисом все здорово. Когда Грейс захотелось самостоятельности, мы не возражали. Врать не стану – я тоже рада была вернуться к своей обычной жизни. Но она отлично справлялась. Все жаловались, что их дети вечно проказничают и плохо учатся. Если бы Грейс начала плохо учиться, и разговор с ней был бы другой.

Это прозвучало не как признание, а как заявление художника. Конфликт, изложенный в благопристойном виде для прессы. Я не смотрел на Эми. Я смотрел на Грейс на картине.

– Вы бросили ее совсем одну.

Повисло молчание. Наверное, она не ожидала такого обвинения. Или просто не ждала возражений.

– Это неправда.

– Я верю тому, что она сама мне говорила. Я видел, как она плакала из-за вас двоих. И это было искренне. Грейс не склонна устраивать представления.

– Она никогда ни о чем не просила, – сухо произнесла Эми.

Вот теперь я посмотрел на нее – пригвоздил своими желтыми глазами. Я знал, что ей неуютно – под моим взглядом неуютно становилось всем.

– Правда?

Эми выдерживала мой взгляд в течение нескольких секунд, потом отвела глаза. Наверное, она уже пожалела, что пригласила меня зайти.

Но когда она взглянула на меня снова, в глазах у нее стояли слезы, а нос некрасиво покраснел.

– Ладно, Сэм. Будем до конца откровенны. Знаю, порой я вела себя как эгоистка и видела то, что хотела видеть. Но это дорога с двусторонним движением, Сэм: Грейс тоже не была самой ласковой дочерью в мире.

Она отвернулась и вытерла нос краешком блузки.

– Вы ее любите? – спросил я. Она склонила голову к плечу.

– Больше, чем она меня.

Я ничего не ответил. О силе чувств Грейс к родителям мне не было известно. Мне захотелось, чтобы вместо меня она сама сейчас очутилась здесь, в этой студии.

Эми вышла в примыкающую ванную и принялась громко сморкаться. Вернувшись, она остановилась в нескольких шагах от меня и промокнула нос платком. На лице у нее было странное выражение, какое бывает у людей, когда они собираются сделать что-то необычайно для них важное.

– А ты ее любишь? – спросила она.

Уши у меня запылали, хотя смущения я не испытывал.

– Я же здесь, – ответил я.

Она прикусила нижнюю губу и уткнулась взглядом в пол. Потом, не глядя на меня, задала еще один вопрос:

– Где она сейчас?

Я не шелохнулся.

После долгого молчания она вскинула на меня глаза.

– Льюис считает, что ты ее убил.

Я не почувствовал ровным счетом ничего. Еще нет. Тогда это были всего лишь слова.

– Из-за твоего прошлого, – продолжала она. – Он говорит, ты был слишком тихий и слишком странный, и вообще во всем виноваты твои родители. После этого ты просто не мог остаться нормальным и убил Грейс, когда узнал, что ей запретили с тобой видеться.

Кулаки у меня дернулись сжаться, но я подумал, что это будет плохо выглядеть, и усилием воли заставил руки расслабиться. Они гирями повисли по бокам, распухшие и чужие. Эми неотрывно смотрела на меня, оценивая реакцию.

Я знал, что она хочет слов, но мне нечего было ей сказать. Поэтому я лишь молча покачал головой.

Она печально улыбнулась.

– Я так не считаю. Но тогда… где же она, Сэм?

В груди шевельнулся червячок тревоги. Не знаю из-за чего – то ли из-за этого разговора, то ли из-за запаха краски, то ли из-за того, что Коул остался один в магазине, но мне стало не по себе.

– Я не знаю, – ответил я честно.

Мать Грейс коснулась моего локтя.

– Если найдешь ее раньше нас, – сказала она, – передай ей, что я люблю ее.

Я подумал о Грейс и смятом платье в цветочек, которое поднял с земли. О Грейс, рыскавшей сейчас где-то в чаще леса.

– Что бы ни случилось? – уточнил я, хотя едва ли любые ее уверения смогли бы убедить меня.

Я расцепил руки: сам того не осознавая, я все это время тер большим пальцем шрамы у себя на запястье.

Голос Эми не дрогнул.

– Что бы ни случилось.

Я ей не поверил.

21

ИЗАБЕЛ

Коул Сен-Клер был такой человек, которому ты верил и не верил одновременно. Он был грандиозен, и казалось – ему под силу совершить невозможное. Но при этом был просто скотиной и абсолютно не вызывал доверия.

Беда в том, что мне хотелось ему верить.

Коул сунул руки в задние карманы джинсов, словно в доказательство того, что и пальцем не собирается меня трогать, если только я сама не сделаю первый шаг. На фоне стеллажей с книгами он выглядел сошедшим с плаката, какие можно увидеть в библиотеках, – где знаменитости пропагандируют чтение. «Коул Сен-Клер призывает: ни дня без книги!» Вид у него был до крайности довольный собственным духовным величием.

Он вообще был чертовски хорош.

Мне вдруг вспомнилось дело, которое не так давно вел мой отец. Подробности я не очень помнила – если не ошибаюсь, это вообще было несколько дел, объединенных в одно, – какого-то придурка, в прошлом осужденного, обвиняли в новом преступлении. И мама тогда сказала что-то вроде: поверь человеку на слово. Ответ отца врезался мне в память навсегда, ведь это были первые и единственные умные слова, которые я от него услышала: «Человеческая суть не меняется. Меняется лишь то, что с ней делают».

Выходит, если папочка был прав, значит, за этими серьезными зелеными глазами, устремленными на меня, был все тот же Коул, способный, как и прежде, валяться на полу мертвецки пьяным и собираться с духом, чтобы покончить с собой. Не знаю, могла ли я принять это.

– И в качестве лекарства от превращения в оборотня ты выбрал… эпилепсию? – произнесла я наконец.

Коул равнодушно фыркнул.

– О, это всего лишь побочный эффект. С этим я разберусь.

– Ты мог умереть.

Он улыбнулся широкой ослепительной улыбкой, отлично зная, насколько она широка и ослепительна.

– Но не умер же.

– Все равно, – уперлась я, – это ничем не отличается от попытки самоубийства.

– Рисковать – не значит пытаться совершить самоубийство, – отмахнулся Коул. – Иначе всех скайдайверов давным-давно упекли бы в психушку.

– У скайдайверов есть парашюты, или с чем там они прыгают!

Коул пожал плечами.

– А у меня есть вы с Сэмом.

– Мы даже не знали, что ты… – Я умолкла, услышав зазвонивший у меня в сумочке телефон. Я вытащила его, отодвинулась от Коула и взглянула на экранчик. Папа. Сейчас как никогда кстати было бы воспользоваться автоответчиком, но после вчерашней выволочки я не могла не взять трубку.

Чувствуя на себе взгляд Коула, я ответила.

– Что там еще у тебя?

– Изабел?

Голос у отца был удивленный и… торжествующий одновременно.

– Ну да, если только у тебя нет еще одной дочери, – отозвалась я. – Кстати, это многое бы объяснило.

Отец пропустил шпильку мимо ушей. Во всяком случае, голос у него остался все таким же подозрительно благодушным.

– Я случайно набрал твой номер. Вообще-то я собирался позвонить маме.

– А позвонил мне. А зачем она тебе понадобилась? Что-то ты слишком веселый, – сказала я.

Коул вскинул брови.

– Последи за языком, – бросил отец автоматически. – Мне только что позвонил Маршалл. Та девушка стала последней каплей. Как ему сообщили, нашу стаю исключают из перечня охраняемых животных и устраивают отстрел. На этот раз все будет на уровне штата. Больше никаких местных с ружьями. Отстрел будет производиться с вертолета. Они сделают все как надо, как в Айдахо.

– Это уже точно решено? – спросила я.

– Осталось только назначить время, – отозвался отец. – Когда изыщут ресурсы и живую силу.

Почему-то последнее предложение прозвучало для меня как окончательный приговор – эти «ресурсы и живая сила» настолько вписывались в лексикон придурка Маршалла, что я так и представила, как отец повторяет услышанное пять минут назад по телефону.

Это был конец.

Лицо Коула утратило недавнее выражение ленивой самоуверенности. Видимо, моя интонация насторожила его, потому что он не сводил с меня внимательных глаз. Я почувствовала себя раздетой и отвернулась.

– Ты в курсе, когда это будет? Хотя бы примерно? – спросила я отца.

Он сказал что-то в сторону. Его собеседник засмеялся, и отец засмеялся в ответ.

– Что? Слушай, Изабел, я не могу больше говорить. Примерно через месяц, так мне сказали. Но мы будем пытаться провернуть все побыстрее. Думаю, тут вопрос в пилоте и в оцеплении. Увидимся дома. Э-э… а почему ты не в школе?

– Я в туалете, – соврала я.

– Ох. Не обязательно было брать трубку, если ты на занятиях. – Я услышала, как отца кто-то позвал. – Все, мне пора. Пока, котенок.

Я захлопнула крышку телефона и уставилась на стеллаж с книгами. Прямо передо мной стояла биография Тедди Рузвельта.

– Котенок, – вскинул брови Коул.

– Не начинай.

Я повернулась, и мы молча посмотрели друг на друга. Не знаю, как много он слышал. Чтобы уловить суть, хватило бы пары фраз. Что-то в лице Коула все еще вызывало у меня странное чувство. Как и прежде, жизнь всегда была для него маленькой шуткой, которую он находил слегка забавной, но главным образом неудачной. Однако теперь, в свете новой информации, Коул казался… неуверенным. На пару секунд мне показалось, будто открылась потайная дверца куда-то внутрь его души, а потом звякнул входной колокольчик и дверца захлопнулась.

На пороге стоял Сэм. Дверь за ним плавно закрылась.

– Скверные новости, Ринго, – сказал Коул, снова становясь прежним. – Мы все умрем.

Сэм вопросительно взглянул на меня.

– Мой папаша добился своего, – пояснила я. – Они готовят охоту. Дело только за вертолетом.

Сэм долго стоял на пороге, только желваки играли на щеках. На лице у него застыла странная решимость. «Закрыто» – гласила обратная сторона дверной таблички у него за спиной.

Молчание тянулось слишком долго, и я собиралась уже сказать что-нибудь, когда Сэм произнес до странности чужим голосом:

– Я забираю Грейс из леса. Всех остальных тоже, но ее в первую очередь.

Коул вскинул голову.

– Думаю, в этом я смогу тебе помочь.