Текст книги "Эмма, фавн и потерянная книга"

4

В прошлом году на уроках истории мы обсуждали исторические источники и значимость хронистов для последующих поколений. Доктор Майер не раз подчеркивал их влияние на то, какая информация дошла, а какая не дошла до наших дней. Аргументировал он четко: важнее построек и вещей, например монет и осколков глиняной посуды, всегда были документы, сохранившие свидетельства времени, – они обеспечили нам сегодняшние знания, например о Древнем Риме. Сейчас люди помнят то, что запечатлено письменно, и больше ничего (я, наверное, согласна с этим, но ведь неизвестно, о чем древние римляне не написали намеренно. Впрочем, это тоже подтверждает теорию доктора Майера).

В том году именно это мотивировало нас с Шарлоттой почаще вносить записи в школьный блог. Шарлотта и так любила документировать свою жизнь – она постоянно выкладывала фотографии и посты в Интернете. Ее внуки точно смогут составить ясное представление о бабушке (только о том случае, конечно, не узнают никогда, Шарлотта не скажет ни слова, как и любой приличный хронист, это знание она унесет с собой в могилу).

О том уроке истории я вдруг вспомнила, когда заметила книгу на прикроватном столике. Мы с Ханной в тот момент сидели в нашей комнате, успев пообсуждать Дарси де Винтера и его игнорирование нашего общества. Внесенные хронистами заметки об истории Штольценбурга, собранные в книге, уходили далеко в прошлое, в те времена, когда Интернета не было и в помине. Книга хранила мысли, зародившиеся несколько сотен лет назад, и, наверное, будет хранить их еще лет четыреста-пятьсот, если сама не станет жертвой какого-нибудь несчастного случая. Делая записи в книге, свидетели тех или иных событий определяли, о чем потомки будут знать, а о чем нет. Вообще-то, это довольно клево.

Ага…

Разве не соблазнительно встать в один ряд с хронистами и, оставив свои заметки, решить, что будущие поколения будут знать о жизни Штольценбурга, например, в две тысячи семнадцатом году?

Я пролистала страницы книги.

Последняя запись была сделана несколько лет назад, и в книге осталось еще много чистых страниц. Посмотрев на бумагу, я решила, что на ней прекрасно будет смотреться запись, сделанная именно перьевой ручкой.

Я достала из стола пенал и выудила оттуда свою ручку.

Конечно, описывать такие мелочи, как цвет нарядов или содержимое шведского стола, я не стану. Но, может, будущие информации о том, когда, например, в Штольценбурге произошло основание клуба «Западные книги»?

Я медленно опустила наконечник ручки на бумагу и старательно, красивыми голубыми чернилами вывела «Август 2017 года» на самом верху следующей страницы. Да, выглядит хорошо. Чувствуется значительность. Значительность и важность момента.

В коротеньком вступлении я набросала несколько слов об основании нашего клуба, описала не только саму идею, но и освобождение западной библиотеки от хлама и нашу первую встречу. Как настоящий хронист. Как человек, который пишет историю. Просто чудесно! Ручка летала по бумаге, выводя строку за строкой, выписывая буквы и слова. Я рассказывала все больше и больше, не замечая, что делаю, как вдруг вечер уже закончился.

Я сначала не хотела упоминать бесславное появление Дарси, ведь лет этак через сто оно все равно никому не будет интересно, правда? Но ручка, словно сама по себе, продолжала писать, я не смогла удержаться и потратила несколько предложений на Дарси. Наверное, потому, что все еще злилась на него так сильно, что, недолго думая, пожелала этому задаваке задохнуться под книгами, которые он отнял у нас. Ну вот, это совсем не профессионально!

Я дописала абзац и заставила себя перевести повествование в позитивное русло. Набросала несколько слов о том, как рада, что завтра начнется учебный год, что и учителя, и ученики благополучно вернулись с каникул. Все-таки в Штольценбурге хороших людей хватает, и они ведут себя очень мило. Например, госпожа Беркенбек и доктор Майер, которые сегодня в кафетерии могли поцеловаться (да, тут я немного преувеличила), не протиснись Дарси так бесцеремонно между ними.

Я захлопнула книгу и положила ее обратно на столик. Нужно немедленно прекратить нервничать из-за этого типа, даже если он заставил меня осознать, что хронист из меня скверный, но пишу я более-менее красивым почерком. Я сделала глубокий вдох и попыталась успокоиться. Постепенно ярость утихла и сердце перестало тревожно биться.

Так лучше. Я улеглась под одеяло, закрыла глаза и решила, что отныне перестану думать о Дарси де Винтере. Кто такой Дарси? Никогда не слышала о таком.

С утра мы с девочками впервые в этом учебном году натянули на себя школьную форму, пошли на настоящий первый урок, потом на второй, третий, четвертый, пятый и шестой. Я снова долго водила Ханну по Штольценбургу, представила ей каждого ученика и преподавателя, которые попадались нам на пути, – в общем, старалась изо всех сил. Мне было важно, чтобы Ханна как можно скорее освоилась здесь, чтобы ее первый школьный день в нашем замке прошел хорошо. Ей нужен настоящий дом, как и мне четыре года назад.

Ханне было десять, когда ее родители и две сестренки погибли в автокатастрофе. С тех пор она жила с бабушкой. По-моему, стипендию от Штольценбурга Ханна больше чем заслужила, да и дружеский прием тоже.

Я постаралась, чтобы и на уроках, которые я не посещала, кто-нибудь брал Ханну под свое крыло. А если неподалеку появлялся Синан, смеялась над ее шутками с особенным энтузиазмом.

В любом случае, к обеду у меня сложилась твердая уверенность, что Ханна полюбит Штольценбург так же сильно, как я. Мой план работал, это было видно уже по тому, с каким свойским видом присела моя новая подруга за стол к Максу, Яне и Джованни с факультета по химии и заговорила о домашней работе (к этому я руки не прикладывала). Может, дело было в том, что я попросила Яну приглядывать за моей новой соседкой. А может, в том, что Ханна умела объяснить разницу между алканами, алкенами и алкинами. Ребята слушали во все уши, а мы с Шарлоттой за соседним столом радовались тому, что решили учить французский. Мы считали, что по сравнению с химией французский язык не только нужнее, но и, главное, не требует столько нервов. А еще всегда звучит романтично. Причем не важно, что ты говоришь.

– II a porte la petite chouette dans ses bras, – сказала я с серьезным видом. («У него в руках маленькая сова».)

Шарлотта кивнула.

– Mais oui, la pauvre chouette, – согласилась она. («Да-да, бедная сова».)

Мы еще улыбались друг другу через стол, как вдруг случилось кое-что странное. Только что все в столовой разговаривали о новых предметах, расписании и домашней работе или, как мой отец за столом учителей, о современных методах педагогики. А в следующий миг в помещении внезапно воцарилась тишина.

Причиной тому послужил доктор Майер, уронивший во время раздачи питания тарелку с густым супом. Точнее, как мне удалось за секунду разглядеть, тарелка не выпала у Майера из рук, доктор сам бросил ее. Попросту швырнул. Майер размахнулся и запустил тарелку перед собой как диск. С глухим треском она разбилась о стену позади стола преподавателей, оставив пятна чечевицы. (Oh, mon dieu!)

Мисс Витфилд и госпожа Бредер-Штрауххаус едва успели уклониться от горячих брызг супа, а доктор Майер, со странно отсутствующим видом, уже начал залезать на прилавок для раздачи питания. С неожиданной для его возраста элегантностью он запрыгнул на поверхность, столкнул большую кастрюлю, из которой черпала суп госпожа Беркенбек, и втащил ее саму наверх. Все произошло так быстро, что женщина даже не успела сориентироваться. Госпожа Беркенбек вмиг оказалась рядом, доктор Майер заключил ее в свои объятия, навис над ней и…

…поцеловал!

Довольно долго и крепко. Крепче, чем уместно во время обеда.

Это было так странно, что мой мозг отказывался верить в реальность происходящего. Словно загипнотизированная, наблюдала я за происходящим – как госпожа Беркенбек падает в объятьях доктора Майера, как встречаются их губы и как…

Несколько учеников осторожно начали аплодировать, и это, наверное, смутило доктора Майера на какую-то секунду. В любом случае, он ослабил свою хватку, и госпоже Беркенбек наконец удалось освободиться. Вся красная, женщина отпрянула от Майера и, размахнувшись, влепила ему звонкую оплеуху. Потом спрыгнула с прилавка и убежала из зала.

– La pauvre chouette, – пробормотала Шарлотта.

Доктор Майер растерянно оглянулся. На его щеке отчетливо виднелся отпечаток руки госпожи Беркенбек.

Весь день почти все в Штольценбурге говорили только вспышке страсти доктора Майера. Ходили слухи, что госпожа Беркенбек от стыда заперлась в подсобке и клянется, что никогда оттуда не выйдет. Доктор Майер же сам не знал, что на него нашло, он выглядел совершенно сбитым с толку.

Пока папа обсуждал в своем кабинете с нашим историком случившееся у него помрачение рассудка, мы с Ханной и Шарлоттой встретились в школьном кафетерии для срочного разговора. Собственно, собирались мы доделывать домашнее задание и решить, как нам заполучить библиотеку обратно (по возможности без помощи отца).

Шарлотта уже давно казалась какой-то отстраненной и ежеминутно поглядывала на экран своего мобильного. А Ханне не хватало нескольких учебников, без которых она не могла приниматься за домашнее задание. Да еще на нервы нам действовала какая-то младшеклассница, упражнявшаяся на фортепьяно в соседней комнате; ее мелодия отдаленно напоминала старую-престарую песню Бритни Спирс. Недалеко от нас сидела Хелена фон Штайн с подружками. Девушки хихикали, глядя в планшет.

За столами вокруг разгорались очаги сплетен. Большинство учеников шокировало событие, разыгравшееся в кафетерии. Такого в Штольценбурге еще не бывало. И это сделал доктор Майер, всегда казавшийся таким тихим и правильным… даже меня поразили разбитая тарелка и поцелуй на прилавке, причем…

– У меня было слабое предчувствие, что так и будет, – заявила я Шарлотте и Ханне.

– Ну да, – кивнула Шарлотта. – Должно же это было случиться.

– Нет, серьезно. Я как раз вчера подумала: между этими двумя что-то может завязаться.

– А вот меня доктор Майер и госпожа Беркенбек совершенно застали врасплох, – улыбнулась Ханна. – Этого точно не предугадаешь.

Шарлотта не могла отвести взгляда от телефона у себя на коленях.

– Нет же, – возразила я. – Я еще вчера подумала, что эта парочка… – Я вспомнила о том, что писала в хронике. – А знаете, я могу даже доказать.

– В смысле?

– Да, я…

– Это точно пойдет на первую страницу, – усмехнулась принцесска Штайн. – Повезло, что первый скандал произошел прямо в первый учебный день. Надо сразу же нарезать видео и выложить.

Вдруг я поняла, что смотрели Хелена и ее подружки. Бедная госпожа Беркенбек! Конечно, у многих на телефонах сохранились записи происшествия в кафетерии.

– Не смейте! – заявила я, встревая в разговор девчонок, да еще и громким, уверенным тоном.

Так я обычно говорила, когда папа слишком увлекался придуманной болезнью и приходилось отговаривать его вызывать вертолет «Скорой помощи». Например, когда он решил, что у него инфаркт, потому что во время подъема по лестнице появилась боль в боку.

Хелена подняла голову:

– Ты это нам?

– Разумеется, – подтвердила, я все еще используя голос – спасательный вертолет. – Пусть я и не знаю, зачем Майер так поступил. Но тебе не кажется, что всем участникам этой ситуация и без того тяжело?

Я подумала о младшей госпоже Беркенбек в подсобке, откуда, надеюсь, нет доступа в Интернет.

– Мучительна или не мучительна – разницы никакой. Я, как журналистка, должна рассказать об этом. – Хелена была непреклонна. – Видео надо разместить в любом случае.

– Хелена, пожалуйста. Подумай о них обоих. Может, это был внезапный порыв. Если ты выложишь видео, его увидят все, и на несколько месяцев это точно станет предметом всеобщих шуток.

– Да, мне тоже жаль. Но я ведь знаю: вы с Шарлоттой верите в то, что если просто молчать о позоре, то все решат, что ничего не произошло, и состояние ковра в Букингемском дворце перестанет кого бы то ни было занимать. – Хелена наградила многозначительным взглядом Шарлотту, покрасневшую до корней волос, и продолжила: – Что произошло, то произошло. Если видео выложим не мы, это сделает кто-нибудь другой.

– Но… как же репутация школы? – пробовала я урезонить ее снова.

– А что с ней?

– Видео же создаст у людей неверное представление о Штольценбурге. Предлагаю сначала обсудить все на следующем заседании школьного совета. Как представительница средних классов я думаю…

– Ох, Эмма, чего ты всегда так важничаешь? Дело не в политике, а в свободе печати.

– Или вуайеризме, – сказал Дарси у меня за спиной. – Извините, можно пройти?

Ссорясь, мы с Хеленой, перегнувшись через проход, слегка отодвинулись, чтобы дать парню дорогу. Я вообще не заметила Дарси в зимнем саду. Видимо, сидел где-то позади нас со старшеклассниками.

– Если вспомните еще что-нибудь, дайте знать, – крикнул Дарси через плечо. И снова повернулся к Хелене: – Эмма права, сотри свои видео. – И парень протиснулся между нами в направлении двери.

Вскоре ужасные попытки исполнить песенку Бритни Спирс на фортепьяно прекратились, и кто-то гораздо более искусный заиграл «Лунную сонату».

Конечно, Хелена все равно ничего не стерла. Она демонстративно повернулась ко мне спиной и стала обрабатывать видео на планшете. Ее подруги сидели рядышком и выбирали, какую музыку поставить на фон (А что насчет Hit те baby one more time? – «Нет, лучше I was made for loving you baby»).

Я откинулась на диванную подушку и вздохнула.

– О’кей, – после паузы сказала я Ханне и Шарлотте. – И что же мы будем делать с библиотекой?

– Я все еще за то, чтобы раздобыть лом и наведаться к ее владельцу, – заявила Ханна.

Шарлотта продолжала пялиться в телефон и не ответила ничего.

Проблема в том, что, хотя мой отец и пообещал разрешить проблему, в первый школьный день у него оказалось слишком много дел. И сегодня, когда я пожаловалась на обиду, он заверил, что займется нашим делом в выходные. Встревожило меня в папиной реакции то, что его совсем не задело поведение Дарси, а значит, приходилось признать, что де Винтеры действительно имеют бесспорные права на владение замком. Во время большой перемены мы с ребятами хотели вернуть экран в технический класс, но выяснилось, что права у семейства Дарси были не только на владение замком, но и на ключи. Впрочем, двери западной библиотеки по ночам и так запирались. Как и все другие двери в том коридоре. Меня пугало, как быстро Дарси де Винтер и Тоби Белл просто взяли и прибрали к рукам сотни квадратных метров. И для чего?

Тоби по секрету рассказал Шарлотте, что Дарси хотел приехать именно сюда, а их поездка по Европе придумана просто для маскировки – это Дарси впарил своим родителям, чтобы те ему хоть немного не мешали поразмышлять в Штольценбурге, как выразился Тоби. Причиной тому – сестра Дарси и событие, произошедшее четыре года назад. Меня немного удивило, что родители Дарси ничего не должны были об этом узнать. На математике я развлекалась тем, что представляла, как посылаю сообщение лорду и леди де Винтер («Уважаемый лорд, уважаемая леди, вы, наверное, не знаете, но ваш сын у нас в Штольценбурге, а не пялится на Колизей в Риме. Конечно, вы были бы больше рады, вернись он домой. Мы вот точно бы обрадовались, получив свою библиотеку обратно…»). Но я отказалась от этой мысли – детский сад какой-то!

– В мастерской Шаде наверняка найдется что-нибудь, что можно использовать как рычаг, – все твердила Ханна. – Только стыдно разрушать резную дубовую дверь.

– Отца приступ хватит, – хмыкнула я.

Причем, возможно, восьмой по счету.

– А если мы найдем другое место?

– Нет. Мы пришли туда первыми. Это наша школа.

Я чувствовала, как во мне снова поднимается ярость. Но раз уж я решила никогда больше не нервничать из-за Дарси де Винтера, то сразу сменила тему. Я быстро повернулась к Шарлотте, которая молча набирала что-то в телефоне:

– Все в порядке? Что-то не ладится с обновлением?

Шарлотта помотала головой:

– Да нет. Я просто уже несколько часов жду ответа.

Она показала мне чат с Тоби: всего полтора дня – и уже сотни сообщений.

– Вау, он точно на тебя запал.

Сообщения за последний вечер были по большей части по-дурацки банальными, романтическими, полными вычурных метафор, такими, какие обычно любят писать мальчишки. Но сегодня утром, около полвосьмого, общение вдруг прервалось. «Еду в Кельн на несколько дней и еще не знаю, когда вернусь. Бывай», – и ниже смайлик на серфе.

Шарлотта на это ответила: «Ох, это неожиданно» — и немного позже: «Что делаешь?» А Тоби больше ничего не писал, даже когда через час Шарлотта спросила, все ли в порядке и есть ли причина, почему он молчит.

– Это просто смешно, – пробормотала я.

Шарлотта продолжала пялиться в телефон, будто пыталась загипнотизировать его так, чтобы он высветил сообщение от Тоби.

– Может, у него в Кельне важная встреча. А может, просто зарядка села, – проговорила она. – Надеюсь, ничего плохого не случилось.

На самом деле я надеялась, что этот парень не намерен разбивать сердце моей лучшей подруги.

Июль 1794 года

Если девушка решила стать героиней,

судьба уж постарается,

чтобы в руки ей попало что-то,

что заставит ее стать именно такой.

5

К вечеру следующего дня дела стали совсем уж странными.

А как безобидно все начиналось. Мы с Шарлоттой шли по парку с тренировки по плаванью, торопясь вернуться в замок в свои комнаты, чтобы успеть до ужина высушить мокрые волосы феном. Ничего не предвещало того, что мое понимание мира скоро перевернется с ног на голову. Мы как раз проходили мимо самого большого фонтана в центре парка, как вдруг кто-то выскочил из подлеска и бросился нам навстречу.

– Бегите! – закричал Тоби. – Скорее!

Он в панике оглядывался по сторонам. Видно, он несся по лесу сломя голову: одежда порвана и в пятнах; лицо украшали пятна грязи, из царапины на левой щеке сочилась кровь; в волосах застряли листья и веточки; на одной ноге не было ботинка. Да и в целом выглядел парень измотанным до предела. «Словно спасался от смерти», – подумалось мне. Но, конечно, этого не…

– Или прячьтесь! – продолжал орать Тоби. – Быстро!

– Тоби! – воскликнула Шарлотта. – Что происходит?

Мы замерли на месте, и Тоби уже оказался рядом с нами. Вместо ответа он схватил меня и Шарлотту за плечи и рухнул за фонтан, утянув нас за собой. Я больно ударилась коленями о гравий и поцарапалась о бордюр.

– Ау! – вскрикнула я. – Ты спятил?

Шарлотта тоже подала голос.

– Мой локоть! – простонала она.

– Тс! – шикнул Тоби и прижал наши головы к земле.

Он что, псих?

Я дернулась, пытаясь освободиться от его руки на шее. Гравий затрещал под моими разбитыми коленками.

– Тише, – процедил Тоби, не разжимая губ, и только усилил захват.

Я начала задыхаться, Тоби же, высунувшись над кромкой фонтана, всматривался в сторону опушки леса, где (насколько я могла углядеть, уткнувшись носом в подмышку Тоби) не было ни движения.

Он точно псих. И если мы не хотим, чтобы он еще больше слетел с катушек, надо не впадать в панику.

– Извини, – вежливо пробурчала я в нос. – Но ты меня задушишь.

(Воздух, которым я дышала, не то чтобы был совсем свежим.)

– Тс! – повторил Тоби, но ослабил хватку, и мы с Шарлоттой смогли немного отодвинуться.

– Что случилось? – прошептала Шарлотта. – От кого мы тут прячемся?

– Мы думали, ты в Кельне, – добавила я.

Тоби приложил палец к губам, не спуская глаз с опушки леса. Через несколько минут там по-прежнему было тихо, и парень немножко расслабился.

– Есть телефон с собой? – спросил он еле слышно. – У моего зарядка села. А нужно срочно позвонить в полицию.

– Зачем? – спросила я.

– Вот, – сказала Шарлотта и протянула Тоби свой смартфон.

Через несколько секунд мы услышали, как Тоби объясняет диспетчеру службы спасения, что от деревни до замка его преследовал огромный лев. Лев!

Интересно, что диспетчер почти не удивилась. Я разобрала, что женщина на другом конце провода сказала что-то вроде «сохраняйте спокойствие» и «старый и беззубый, но все равно опасный зверь» и пообещала выслать специальный отряд.

– Спасибо, – прошептал Тоби и отключился.

Шарлотта уставилась на него.

– Лев? Правда? В нашем лесу?

Эта новость поразила и меня. Причем, возможно, сильнее, чем Шарлотту и Тоби, вместе взятых.

– Да, – ответил Тоби. – Как я понял, он сбежал из бродячего цирка, остановившегося в нескольких километрах отсюда. Я возвращался в замок, и на заправке у деревни зверь бросился на меня из ниоткуда. Лет ему, наверное, уже немало, он давно отвык выходить на тропу охоты. Наверное, потому у меня и получилось увернуться от него и сбежать. Но зверь не оставил мне ни шанса вернуться к машине, преследовал с подножия горы до этого места.

У меня по спине побежали мурашки. О происшествиях вроде этого думаешь – такого со мной не случится, слишком невероятно. Ситуация сюрреалистичней некуда, но вдруг раз – и она случается. Причем точь-в-точь так, как я…

– Ты уверен, что это был настоящий лев? – спросила Шарлотта.

Я же нисколечко не сомневалась, что настоящий. И даже не вскрикнула, когда здоровенная хищная кошка вскоре показалась на опушке леса и принялась прогуливаться между стволами деревьев.

Потому что я начала понимать.

Мы пригнулись еще ниже за бордюр фонтана и стали ждать оперативной группы полицейских или пожарных, кого бы ни послала диспетчер. Лев сперва скрылся в тени деревьев, затем, не производя ни звука, прошествовал по великолепно подстриженной лужайке и наконец опустился под одним из рододендронов, где, кажется, и задремал. Свалявшуюся шерсть зверя покрывала пыль, кожа складками свисала с худого тела. Да, особо воинственным лев не выглядел. Но убить человека сил ему, наверное, хватало. Зверь лежал так близко, что мы почти не дышали. Шарлотта прижалась поближе к Тоби, а у меня началась паника. Не от страха, что меня сожрут, а потому, что я все поняла.

Самым странным во всей этой истории было то, что я предвидела это невероятное происшествие, более того, я его написала. Вчера вечером я сделала новую запись в книгу – хронику Штольценбурга. В порыве шалости. Или помрачения рассудка. Или сразу и того и другого. Уже не помню.

Сперва я просто описала случившееся в кафетерии, не называя никаких имен. В моей версии у госпожи Беркенбек и доктора Майера произошел действительно романтический поцелуй. Причем в скрытом от чужих глаз уголке за автоматом с напитками. Ну а потом я вспомнила, что Шарлотта все еще ждет сообщения от Тоби, и уже в полусне и одурев от сладкого, ведь позавчерашний вечер фильмов и сладостей продолжился вчера в нашей с Ханной комнате, написала о возвращении Тоби в Штольценбург. Всего-навсего два предложения. Мол, пора ему уже вернуться или хотя бы извиниться перед Шарлоттой, а иначе я скормлю его льву. Просто так, не думая, взяла и сказала… э-э… взяла и написала.

И вот, пока мы с Шарлоттой и Тоби прятались за фонтаном, вслушиваясь в тихий храп существующего в реальности огромного зверя, голову мне пронзила невероятная мысль. Она захватила меня целиком, пронеслась по каждой извилине мозга и обернулась сотней вопросов, одним ответом и, разумеется, справедливым сомнением в собственном рассудке.

Все равно. Пускай это безумие, но я должна посмотреть правде в глаза.

Я сочинила произошедшее.

Что написала, то и случилось. Так же с поцелуем доктора Майера и госпожи Беркенбек: едва я сделала запись в хронику, они поцеловались. И тот и другой случаи слишком нелепы, чтобы все оказалось просто совпадением. Но ведь у меня никогда не ладилось с выдумками, особенно с такими странными. Поэтому остается только одно объяснение. Даже если оно кажется невероятным, нереальным. Только одно.

Эта книга больше, чем просто хроника.

Она вообще существует по другим законам, совсем не таким, как мне всегда казалось: ты не описываешь то, что уже произошло, а делаешь запись – и затем все происходит на самом деле! Все, что я вписала в книгу, волшебным образом стало явью! И именно потому, что я это написала.

О боже! Да я рехнулась! Подумать такое всерьез! Я задрожала всем телом, не в силах отделаться от пришедшей мысли. Да, я сейчас не только подумала, я даже во все это поверила. Мне стало нехорошо.

– Эмма, тс! – зашептала Шарлотта. – Он спит.

Подруга стала гладить меня по спине, а я вцепилась в нее ледяными пальцами. Книга в моей комнате… нет, хватит. Это невозможно. И точка. Но лев… и Тоби… не может быть, чтобы… Я остановилась взглядом на каком-то кусте, глядя куда-то поверх уха Шарлотты. Сердце бешено колотилось в груди. На лбу выступил холодный пот.

– Кажется, у нее шок, – произнес Тоби.

Шарлотта обняла меня крепче:

– Эмма, не бойся. Лев спит. Помощь близко.

И правда, через несколько минут во двор замка въехал полицейский грузовик, и уже скоро ветеринар, использовав трубку и дротик с транквилизатором, подарил льву под рододендроном еще более глубокие сны. Спящий лев казался чуть ли не милым, пока его грузили в ящик для перевозки.

Отец был вне себя. Опасный хищник подобрался к школьным строениям и подверг опасности его собственную дочь! Папа так разволновался, что у него случился приступ астмы, и в восемь часов ему пришлось отправиться в постель. А нас с Шарлоттой продолжало трясти даже после двух часов выслушивания всяческих извинений от директора цирка. Мы пропустили ужин и полчаса простояли под горячим душем, чтобы хоть немного успокоиться. Сейчас, направляясь к мисс Витфилд на занятие в кружке «Высшее общество», проходившее вечером в ее домике на опушке леса, мы – из соображений безопасности – пробежали некоторую часть пути, чтобы не проводить на природе больше времени, чем надо. Кто знает, какие звери объявятся здесь в следующий раз? А ведь…

– Думаешь, я его чем-то разозлила? – спросила Шарлотта, когда мы миновали фонтан.

– Нет, – решительно ответила я.

Сразу после спасения Тоби бросил нас посреди толпы любопытных учеников и растворился в западном флигеле. А ведь это был идеальный момент, чтобы заключить Шарлотту в объятия и извиниться за загадочный отъезд и молчание. Но Тоби не сделал ни того ни другого, он просто удрал. Снова. Что не так с этим парнем?

Ясно, что причина, по которой Тоби вдруг изменил свое доброе отношение, не имеет отношения к Шарлотте.

– Ты была сама доброжелательность, – добавила я через какое-то время.

– Я правда думала, что нравлюсь ему, – вздохнула подружка.

– Я тоже, – сказала я и мимоходом погладила по спинке Фрейлейн Бархатный Носик. – Ты действительно ему нравишься. Все разъяснится, вот увидишь. Я тебе помогу.

У меня даже появилась идея, как это сделать.

Небольшая гостиная мисс Витфилд выглядела чрезвычайно по-британски. Занавески сочетались по цвету с розами на окне и вязаными чехлами на диванных подушках (все бледно-розовые). На каминной доске выстроились в ряд семейные фотографии, на полках – книги в красивых обложках. В углу стоял изящный секретер, а рядом на длинноногом табурете покоился старый граммофон. Чтобы всем пятнадцати ученикам, посещавшим курс, нашлось место, где сидеть, по всей комнате стояли разные кресла, стульчики и столики, казалось, она вот-вот лопнет по швам.

Кружок «Высшее общество» – один из штольценбургских кружков без обязательного посещения – готовил нас вращаться в светских кругах. Здесь мы учились, как вести себя за праздничным обедом, что делать во время официального приема и какие манеры требуются на балу. Другими словами, мне тут было не место.

Семья Шарлотты настояла на том, чтобы она регулярно ходила на эти занятия, и потому я, недолго думая, тоже записалась в кружок. Кроме того, мне просто нравилась мисс Витфилд. Да и знать, как проводится чайная церемония, не помешает, верно?

– И отводите мизинец немного в сторону, – как раз объясняла правила поведения мисс Витфилд.

Шарлотта безукоризненно пригубила свой «Эрл Грей» (что бы ни писали в британской желтой прессе, манеры у моей подруги были действительно превосходны. Конечно, когда ее не тошнило).

– А так правильно? – спросила Ханна, сидевшая с нами за крошечным столиком.

Мне с Шарлоттой неожиданно удалось уговорить ее пойти с нами.

Ханна просунула большой палец в ручку чашки и, судя по всему, не могла освободиться.

– Кажется, я застряла.

Мисс Витфилд улыбнулась:

– Если такое произойдет с тобой за чаем с каким-нибудь лордом, можешь разбить чашку о его голову с криком: «Долой аристократию!»

По лицу мисс Витфилд нельзя было определить ее возраст. Высокого роста, с серебряными ниточками в волосах, она никогда не одевалась во что-нибудь, кроме длинного платья или юбки. Учительница со вздохом оглядела застрявший палец Ханны:

– Даже сейчас, стоит тебе отвести мизинец в сторону, рука будет смотреться элегантнее. Пойдем-ка лучше на кухню. Будем разливать чай и посмотрим, получится ли, если взять немножко мыла, освободить палец, не разбив мою любимую чашку, прежде чем ты ошпаришься?

Ханна ушла с мисс Витфилд. Я украдкой огляделась вокруг, но ребята были заняты своими чашками и разговорами о лордах и львах. Джонатан и Том углубились в сражение сложенными из салфеток ласточками.

Я достала книгу из сумки и протянула Шарлотте под столом:

– Знаешь что? Я нашла ее недавно в библиотеке.

Шарлотта кивнула:

– Ага, и?

Она проглядела первые страницы.

– Старый дневник?

– Похоже на то.

Закусив губу, я открыла хронику на самом последнем тексте. Ее я сделала сорок пять минут назад, чтобы проверить, правильно ли понимаю положение вещей.

– Смотри, что я недавно написала.

Шарлотта пробежала глазами по странице. Запись была короткой. Перевела на меня непонимающий взгляд.

– Э-э… – протянула она. – Ты знала, что у нас по программе сегодня классическое чаепитие?

Я помотала головой:

– Нет, я это придумала.

Шарлотта наморщила лоб:

– А что насчет моего кекса?

– Тоже взяла с потолка. Но все равно считаю, стоит тебе…

Я указала на стоящую посередине стола этажерку для десертов с четырьмя британскими кексами-сконами и корзиночкой со сливочным кремом на верхнем ярусе.

– Ты серьезно? – Шарлотта перевела взгляд с меня на кексы и обратно. – Что…

– Поверь мне. У меня есть теория об… да, об этой книге. Итак, какой кекс хочешь?

– Тоби ведь говорил, что у тебя, может быть, шок, – пробормотала Шарлотта. – Как ты себя чувствуешь? Лев совсем выбил из колеи, да?

– Да, – кивнула я. – Но дело по большей части в этой книге. Слушай, сделай милость, съешь кекс, а?

Я снова закусила губу, а Шарлотта протянула руку и заскользила вдоль ярусов этажерки. Ненадолго задержала руку на первом, затем взяла скон с верхнего. Нерешительно откусила кусочек, прожевала и… уставилась на меня.