Текст книги "Королевский Ассасин"

Глава 10
Тень

Предполагается, что завтра утром я отправлюсь в Виоллу Рузу в карете, которую пришлет за мной королева. Предполагается.

Но у меня есть собственные планы и относительно средства передвижения, и относительно места назначения – я намерена сесть в тюремную повозку и отправиться в Дирсию. Если бы только я была парнем – тогда у меня было бы куда больше шансов осуществить свой план. Или, если бы я каким-то образом смогла раздобыть официальную бумагу о моем назначении на работу в эту тюрьму… Вообще-то, если задумываться о препятствиях, стоящих на моем пути, то замысел, представлявшийся мне поначалу таким многообещающим, кажется почти неосуществимым.

Госпожа Кингстон приходит к нам опять и приносит с собой два платья для последней примерки: одно повседневное и одно вечернее – в последнее я должна буду облачиться в первый вечер во дворце. Сегодня пожилую модистку сопровождают ее подмастерья-швеи, которым всю эту неделю приходится работать день и ночь. Остальной мой гардероб, по словам госпожи Кингстон, будет доставлен во дворец к моему приезду туда.

Одно платье сшито из бледно-розового шелка, на нем полно оборок и кружев, и у него короткие пышные рукава.

– Восхитительно! – восклицает госпожа Кингстон и восторженно хлопает в ладоши, когда я надеваю его.

Я поворачиваюсь к большому зеркалу, в котором можно увидеть свое отражение в полный рост, – его к нам для примерки доставила команда швей-подмастерьев – ну и вид у меня. Просто курам на смех. Ни дать ни взять – уличная кошка, на которую напялили свадебный наряд.

Мои тетушки тоже явно не уверены, что это именно то, что мне нужно, но они поддакивают.

– Да, удивительное зрелище, – довольно двусмысленно говорит тетя Меша.

Тетя Мория соглашается:

– Я тоже никогда не видела ничего подобного.

Второе платье ненамного лучше, но оно хотя бы не делает меня похожей на клубничный мусс. Его цвет недурен: оно бледно-голубое с серебристым отливом, и у него длинные, ниспадающие красивыми складками рукава – так что в нем я менее похожа на чересчур ухоженного пуделя знатной дамы.

Впрочем, это неважно, поскольку, если моя задумка осуществится, мне вообще не придется надевать эти наряды. Но времени у меня остается совсем мало, и с какой стороны я бы на все это ни смотрела, я по-прежнему не представляю, что именно мне надо сделать, чтобы мой замысел удался.

Когда ближе к вечеру модистка наконец прощается с нами, мои тетушки начинают уверять меня в том, что все будет хорошо:

– Ну, ты же понимаешь, мы будем тебя навещать, и ты сможешь нам писать, и если у тебя возникнут какие-то проблемы…

Правда, по-моему, их уверения нужны были больше им, чем мне. Они не могли закончить ни одного предложения без слез на глазах, хотя и пытались прятать эти слезы. Я рада видеть, что им не хочется, чтобы я уезжала от них. Что перспектива моего отъезда вызывает у них печаль.

После легкого ужина (ни у кого из нас нет аппетита) они начинают проверять мои познания в придворном этикете, пока мы моем миски, из которых ели суп, и убираем их в буфет. Мне приходится выслушивать нескончаемый поток бессмысленных вопросов и давать на них еще более бессмысленные ответы. Например: «Когда заканчивается официальный завтрак, обед или ужин?» (Ответ: когда трапезничать заканчивает королева – и неважно, закончили ли трапезу остальные) и так далее и тому подобное.

Точно так же мы повторяем правила дворцового этикета каждый вечер – кто кому должен кланяться, к кому из тех, кто сидит рядом с тобой за столом, тебе следует поворачиваться для беседы сначала, а к кому потом, или когда ты вообще не должна ни с кем говорить. Многие из этих запутанных правил я запомнила еще тогда, когда изучала книги по вопросам этикета из библиотеки моих тетушек (она умещается на трех небольших полках, стоящих в гостиной, и еще одной у меня на чердаке), но, судя по тому, на сколько вопросов я даю неверные ответы, мне требуется дополнительный инструктаж. Хотя это, разумеется, пустая трата времени. Мне надо изучать что-то полезное: искусство ближнего боя, управление магической силой – все что угодно, кроме дурацких вопросов о том, какой вилкой нужно есть морепродукты, а какой – салат.

– Я не хочу тратить сегодняшний вечер на дворцовый этикет, – говорю я. Хотя я не добавляю «поскольку это мой последний вечер здесь», эти слова словно повисают в воздухе.

Тетя Меша вешает свой передник на спинку стула.

– У меня есть идея, – объявляет она.

Несколько минут спустя мы все устраиваемся на моей кровати, как тогда, когда я была маленькой девочкой и мне бывало трудно заснуть без сказки. Сейчас тетя Мория и тетя Меша по очереди озвучивают персонажей из моей любимой книги сказок, в которой собраны легенды из всех земель Авантина. Считается, что большинство их было сложено в Деянскую эпоху, до того, как единое королевство распалось на части. И говорится в них не о королях, не о битвах, а просто о людях и даже о животных и о том, как они порой творят добро, порой зло, но в конце добро всегда побеждает.

Мои тетушки читают эту книгу с начала до конца, и к тому времени, когда они дочитывают «Приключения Лэнди», историю о девушке, которая переодевается юношей и на корабле переплывает море, чтобы спасти принца, я уже наполовину сплю. Я чувствую, как каждая из них целует меня в лоб, после чего они выходят из моей комнаты и спускаются по лестнице.

Мои глаза закрыты, но сон ко мне никак не идет. «Пора, – говорю я себе. – Время на исходе, больше нельзя ждать».

Я не могу не думать о том, что мне надо сделать, и встаю с кровати.

«Мои новые платья висят на крючках на стене чердака. Как же странно и несообразно они выглядят в моей простой комнате, – думаю я. Так же, как они выглядят на мне».

Под платьями стоит небольшой сундучок, в котором лежат атласные туфельки к каждому из них, белье и корсеты, предназначенные для того, чтобы сжимать мое тело, придавая ему противоестественную форму. В таких штуках невозможно сидеть, не говоря уже о том, чтобы бегать, наносить удары ногами и даже просто дышать. Надо полагать, это привилегия богатых.

Еще в сундучке хранится ларец, в который я пока не заглядывала. Я вынимаю его, сажусь, скрестив ноги, на деревянный пол и ставлю ларец перед собой. Открыв его, я нахожу прямоугольную шкатулку, почти плоскую и выложенную изнутри бархатом, и в ней – набор украшений из золота и бриллиантов, которые я должна буду надеть завтра: серьги-гвоздики с бриллиантами размером с крупную жемчужину, сверкающее ожерелье из нескольких ниток все тех же бриллиантов, широкий бриллиантовый браслет, который надо надевать поверх длинных, выше локтя, перчаток, и два бриллиантовых кольца, одно в виде цветка с изумрудными лепестками, а второе с огромным квадратным аргонианским изумрудом (такие камни – большая редкость), окруженным круглыми бриллиантами чистой воды.

Я надеваю ожерелье перед зеркалом, и оно буквально душит меня. Как его носить? Ощущение такое, будто оно сжимает мне горло. Я быстро расстегиваю его и кладу обратно в шкатулку.

Кроме шкатулки с украшениями в ларце лежит еще кое-что – черный кожаный кошель, полный золотых монет. Надо полагать, они мои, и я могу тратить их как пожелаю, поскольку никаких указаний относительно этих денег в ларце нет.

Я высыпаю монеты на пол и беру несколько штук просто затем, чтобы прикинуть на руке их вес. Все они новенькие, только что отчеканенные. На одной стороне выбиты профиль покойного короля и его вдовы, на другой – королевская печать: реновианская роза, окруженная тремя кольцами, символизирующими вечность.

И тут мне в голову приходит идея.

С неистово бьющимся сердцем я беру одну из монет, подхожу к моему письменному столу и беру палочку сургуча. Нагреваю его над огнем и, когда он плавится, капаю немного на обрывок бумаги. Затем резко впечатываю в сургуч монету и осторожно подцепляю ее ногтями. Получился отличный оттиск.

Повеление прибыть во дворец, которое я получила от королевы, лежит здесь же, в сундучке. Я возвращаюсь к нему, достаю его и несу к столу, чтобы сравнить официальную печать со своей.

Они почти одинаковы. Разумеется, оттиск официальной печати четче, и она чуть-чуть крупнее, но с первого взгляда обычный человек ничего не заметит. Нечеткий оттиск может быть просто результатом спешки. Невнимательный тюремщик не станет тратить время и усилия на то, чтобы беспокоиться о таких мелочах.

Единственная разница заключается в том, что мой сургуч красный, а королевский – лиловый. Такой цвет имеет только королевский сургуч.

Что же делать? Я оглядываюсь по сторонам, и мой взгляд падает на мою чернильницу. Я опять капаю на бумагу расплавленным сургучом, затем отвинчиваю крышку чернильницы, опускаю кончик моего пера в темно-синие чернила, добавляю каплю на расплавленный красный сургуч и быстрыми круговыми движениями перемешиваю их до того, как сургуч застынет. Сургуч становится лиловым.

Мое сердце радостно трепещет, мне хочется закричать, хочется пуститься в пляс. Получилось. Получилось!

Я кладу на повеление королевы чистый лист бумаги и опять погружаю перо в чернила. Затем аккуратно вывожу: Ее Королевское Величество Лилиана, королева-регентша Реновии. Затем идет следующая строчка: Требует твоего прибытия. После чего я самым красивым своим почерком пишу: в Дирсию в качестве конюха.

Я делаю еще немного лилового сургуча, стараясь добиться как можно более точного оттенка, подделываю королевскую печать. Это серьезное преступление, и я это знаю. Но тут перед моим взором возникает образ моей матушки, тот, который я недавно видела во сне, и меня охватывает железная решимость. Я должна идти собственным путем… или вообще не жить. «Следуй своим путем», – сказала она.

Именно это я и намерена сделать.

Следующая проблема: женщинам запрещено проходить за ворота этой тюрьмы. В «Приключениях Лэнди» героиня придумывает, как ей сойти за юношу. Я оглядываю комнату, грызя ноготь большого пальца. Везде платья и финтифлюшки. У меня есть черные штаны и куртка, похожая на мужскую, но вряд ли можно обойтись только этим.

Мой взгляд останавливается на простыне.

Я стаскиваю ее с кровати и отрываю от ее края длинную полосу ткани. Туго обматываю ею грудь, чтобы сделать ее плоской, и поворачиваюсь к зеркалу боком, глядя на результат моих трудов. Пожалуй, если надеть подходящую рубашку, сойдет. С помощью еще одной полоски ткани я делаю талию шире. Мои голос и лицо, вероятно могут сойти за голос и лицо очень юного парнишки, но как быть с волосами? Парни вполне могут носить длинные волосы, но мои куда длиннее, чем у любого конюха из тех, кого я когда-либо встречала, и они густые.

Из моей корзинки для шитья выглядывают серебряные ножницы. Я пристально смотрю на них, и у меня замирает сердце.

Я делаю глубокий вдох. Я не считаю себя тщеславной, но мои длинные, густые волосы – это такая же неотъемлемая часть меня, как мои карие глаза и три веснушки на тыльной стороне левой руки. Я беру ножницы, затем кладу их обратно. Но я знаю, что выбора у меня нет – я должна это сделать.

Я собираю волосы в хвост, беру ножницы, закрываю глаза и отхватываю большую их часть. Затем открываю глаза и провожу рукой по тому, что осталось. Я немного потрясена, и мне немного грустно.

Но худшее уже сделано, и я подравниваю то, что остается от моей шевелюры. Я выгляжу вихрастой, мои волосы слегка завиваются сзади у шеи и на макушке. Я похожа на парнишку, которому не мешало бы подстричься.

Я облачаюсь в черные штаны и свободные рубашку и куртку и ставлю около кровати свои самые крепкие ботинки. Поддельный приказ отправиться на работу в Дирсию и золотые монеты я кладу в кошель, который висит на моем бедре. Я могла бы пуститься в путь прямо сейчас, но мне не хочется идти в темноте. Если подождать несколько часов, восходящее солнце осветит начало моего путешествия.

В моей голове крутятся проблемы, которые могут возникнуть при осуществлении моего плана. Я перебираю в уме приготовления, уверенная в том, что о чем-то забыла, хотя все вроде бы идет как надо. Очутившись в Дирсии, я найду способ помочь Кэледону бежать, и он будет так мне благодарен и так впечатлен моими храбростью и смекалкой, что возьмет меня к себе в подмастерья.

При первом золотом проблеске на горизонте я вскакиваю с кровати и зашнуровываю ботинки. Подойдя к двери спальни, я оглядываюсь, чтобы в последний раз посмотреть на платья, висящие на своих крючках, на ту девушку, которой я могла бы стать. Возможно, это всего лишь игра моего воображения, но вид у них немножко сиротливый.

Я, крадучись, спускаюсь по лестнице, держась у самой стены, чтобы избежать скрипа ступенек. До меня доносится храп тети Меши. Мория же, напротив, спит тихо. Они придут в ярость, когда проснутся. Но я надеюсь, что в конце концов они станут гордиться мной.

Прежде чем неслышно выскользнуть в заднюю дверь, я оставляю на обеденном столе десять золотых монет и записку: «Вы знаете, что я не могу иначе. Скажите матушке, что я в безопасности. Я люблю вас обеих».

Глава 11
Тень

Я добираюсь до Серроне – мое туловище туго обмотано полосками ткани, волосы обстрижены, я одета как конюх, – когда еще только-только рассвело. Студеный утренний воздух холодит мою непривычно голую шею. Мне не пришло в голову взять с собой шарф.

Дворец нависает над деревней и словно бы наблюдает за мной. Как будто знает, что я сбежала из дома, и не одобряет меня.

«Латунный краб» закрыт и не откроется еще несколько часов – вот и хорошо. Его хозяин постоянно покупает у нас мед для изготовления медовухи, и он бы наверняка меня узнал. Народу на улицах мало. Я вижу пекаря через окно пекарни, но он не замечает меня, когда я шагаю мимо. Жена перчаточника подметает дорожку перед его мастерской, и, хотя я прохожу менее чем в метре от нее, не узнает меня и лишь вежливо кивает.

Я нервничала, идя в город, но оказалось, что молодые люди не привлекают к себе особого внимания. Мне приходит в голову, что горожане, вероятно, принимают меня за посыльного и потому едва смотрят на меня.

После ряда лавок начинается городская площадь, где я ставлю нашу торговую палатку несколько раз в неделю. Затем дорога разветвляется, и левая ведет к домам купцов, а затем к фермам, а по правой можно доехать до других городов северо-востока Реновии. И затем до дворца. Конюшни и тюремная башня – здесь временно держат обвиняемых перед тем, как их дела начинают слушаться в суде, – находятся в западной части города. Туда и лежит мой путь.

Прежде чем подойти к тюремной башне, я останавливаюсь. Если вернуться сейчас, все еще можно исправить. Мои обстриженные волосы можно скрыть под париком. Я не пропущу королевскую карету, которую отправили за мной. Еще не поздно передумать.

Нет, поздно. Я приняла решение и знаю, что именно это я должна сделать, невзирая на риск.

Я иду вдоль каменной стены, некогда высокой, а теперь едва доходящей мне до талии – эта стена тянется по лугу до самых конюшен. Добравшись до них, я начинаю сгребать сено, ведь мне нужно, чтобы меня приняли за своего.

На работу приходят двое парней; на холодном воздухе их дыхание превращается в белесые облачка. Один из них пихает другого, и оба смеются. На траву садятся птицы, ища себе поживу. На столбе ограды сидит лесная голубка и воркует вместе с другими голубями, прячущимися на деревьях в саду.

Вскоре, топая, появляются тюремщики, перевозящие заключенных; их тяжелые кожаные сапоги хлюпают по сырой траве луга. Птицы улетают. Тюремщики скрываются из вида в здании конюшни, наверное, чтобы проверить, как там лошади и тюремная повозка. Конюхи сначала должны покормить лошадей, затем осмотреть их подковы, приготовить сбрую и уже после этого запрячь их в повозку. Только когда все будет готово и повозка выедет на гравийную дорогу, тюремщики посадят на нее арестанта. Он проедет тем же путем, что и Кэледон.

Мне надо точно подгадать время, когда я подойду к ним. Если я обращусь к ним слишком рано, они, возможно, будут ожидать, чтобы я выполнила какую-то работу, которую я делать не умею, или же им захочется до отъезда проверить, правдив ли мой рассказ. Они скорее примут его на веру, если у них не будет времени на то, чтобы подумать.

Мои руки грязны, и я провожу ими по своему лицу. Дополнительная маскировка. Один тюремщик что-то кричит другому, и от страха у меня начинает сосать под ложечкой. Я принимаюсь глубоко дышать, медленный вдох и медленный выдох, как учили меня тетушки, когда мне бывало не по себе.

Осмотрев повозку и лошадей, тюремщики выходят из конюшни и, повернув налево, через скрипучую заднюю дверь заходят в башню, где располагаются подвальные темницы.

Щелкает кнут, стучат подковы. Из конюшни выезжает пара гнедых лошадей, запряженных в тюремную повозку. Конюх, правящий упряжкой, выводит ее на дорогу, чтобы в нее посадили арестанта. Спрыгнув с козел, он подходит к лошадям, гладит их спины.

Через несколько минут выходят тюремщики, ведя арестанта – это монтрисианский шпион. И заставляют его сесть на повозку.

Возница хлопает вожжами.

– Но!

И повозка трогается с места.

Я подбегаю к повозке, крича:

– Стой! Стой! – и машу рукой.

Повозка останавливается, и возница хмуро смотрит на меня.

– Чего тебе, парень?

– Извините, я опоздал, – отвечаю я. Голос мой звучит хрипло – я желала представить дело так, будто я быстро бежала и запыхалась, но в действительности я хриплю оттого, что боюсь. – Я только что получил вот это, – я машу поддельным приказом королевы.

– Это еще что? – спрашивает тюремщик постарше и покрепче на вид.

Я протягиваю ему бумагу, надеясь, что он не станет брать ее в руки, поскольку время уже поджимает.

Но мне не везет. Он выхватывает бумагу из моей руки, ломает печать и читает. Я напрягаюсь. Что делать, если он начнет расспрашивать меня – бежать или стоять на своем? Мне кажется, что проходит целая вечность, прежде чем он вздыхает.

– А, ну ладно, – говорит он мне, затем обращается к своему товарищу: – Похоже, этот пацан едет с нами. – Затем бормочет: – А мне никто ничего не сказал.

Чувствуя несказанное облегчение, я залезаю на повозку, сажусь на скамью и, чтобы не упасть, хватаюсь за прут решетки.

– На кой нам еще один конюх? – вопрошает второй тюремщик. – От них никакого толку, только хлопот полон рот.

Первый тюремщик пожимает плечами.

– Может, мне сходить к начальству и спросить? – И он машет в сторону башни.

Я чувствую, как у меня учащается пульс. Каждая минута промедления таит в себе опасность разоблачения. Чем скорее мы тронемся в путь, тем лучше. «Скорей, скорей, скорей», – повторяю я про себя.

– Да ладно, – машет рукой второй тюремщик. – Мы и так уже запоздали. Поехали.

Когда мы трогаемся с места, я не могу сдержать улыбку. Пока что мое мужское платье и поддельный приказ работают. Пока.

* * *

Я умудряюсь задремать, сидя на скамейке, привалившись к бортику повозки и сложив руки на груди. Проснувшись, я обнаруживаю, что мы уже далеко от Серроне и окружающих его лугов. Теперь местность вокруг стала каменистой, и благоухание трав сменилось запахом пыли.

Уже почти вечер. Я ерзаю, пытаясь сесть поудобнее, но из этого ничего не выходит. Арестант разговаривает с тюремщиками, сидя ко мне спиной. Они говорят тихо, так что поначалу я не могу ничего разобрать, слышатся только стук подков и скрип колес.

– Может, тебе повезет, – говорит один из тюремщиков. – Я слыхал, что там куча свободных мест.

– Ага, думаю, это можно устроить, – замечает второй, толкнув первого локтем.

«О чем они толкуют? Что можно устроить?»

Затем арестант говорит:

– Если он похож на своего отца…

У меня мурашки бегут по спине. Они разговаривают о Кэледоне. Я делаю вид, будто сплю, и они продолжают свою беседу, не обращая на меня ни малейшего внимания. До меня доносятся не все их слова, но кое-что я все-таки разбираю. «Королева Лилиана. Афразианцы. Принц Аласт, ох уж этот чертов парень». Затем: «Не ожидал этого пацана. Это точно осложняет дело».

И тут я понимаю, в чем дело. Этот монтрисианский шпион едет в Дирсию, чтобы убить Кэла. И тюремщики с ним заодно. Это заговор, больше это ничем нельзя объяснить, ведь перевозимым арестантам запрещено говорить с теми, кто их сопровождает, тем более в такой панибратской манере. Если это не заговор, то с какой стати им вести этот разговор? Они везут в Дирсию монтрисианского шпиона, чтобы он прикончил Королевского Ассасина, пока тот представляет собою легкую мишень.

Но я этого не допущу. Им это невдомек, но на помощь Кэлу идет подкрепление.

* * *

Когда мы подъезжаем к Дирсии, уже стемнело. Крепость нависает надо мной, темная и грозная. Самые высокие из ее башен окутаны туманом. Теперь, когда я здесь, я не знаю, как мне это воспринимать. Издали Дирсия казалась мне величественной, но вблизи видно, что она полуразрушена, и ее камни покрыты мхом. Она кажется заброшенной, забытой, и те, кто в ней содержатся, похоже, тоже забыты.

Я не ожидала, что здесь мне станет не по себе, ведь, в конце концов, это просто-напросто старое строение, такое же, как любое другое. Но мне определенно не по себе. Возможно, все дело в истории замка. С людьми здесь обращаются хуже, чем со скотиной.

Когда я соскакиваю с повозки на землю, меня мороз по коже продирает. Должно быть, мои чувства отражаются на лице, потому что один из тюремщиков говорит:

– Ну как, ты впечатлен?

Я молчу.

Тюремщики ведут арестанта к воротам. Я иду за ними, но один из них оборачивается и говорит:

– Куда это ты намылился, пацан? – Я пытаюсь придумать какую-то правдоподобную причину для того, чтобы пройти в крепость, но тут он добавляет: – Конюшня вон там. – И показывает в другую сторону.

Выбора у меня нет, и я иду к конюшне. Похоже, я не смогу увидеть, где заточен Кэледон. Стало быть, моя задача оказалась сложнее, чем я ожидала.

Приблизившись к конюшне, я слышу ведущийся там разговор. Похоже, конюхи рассказывают друг другу шутки. Один говорит, остальные смеются. Их речь груба, грубее того, к чему я привыкла. Я останавливаюсь перед входом и делаю глубокий вдох. Если конюхи не примут меня, мне каюк.

Я толкаю дверь. И вижу сидящих в конюшне парней либо моего возраста, либо моложе. Они воззряются на меня, перестав смеяться и говорить.

– Ты кто? – спрашивает один. Судя по его манере держаться и тому, где он сидит – на ящике, возвышаясь над остальными, сидящими на земле, – он тут главный.

– Э-э-э… – Я не придумала себе мужское имя. Как глупо. Это моя первая ошибка.

– Как же приятно познакомиться с тобой, э-э-э, – говорит еще один парень.

Еще кто-то добавляет:

– Наконец-то мне встретился человек, который так туп, что не знает, как его зовут.

– Разумеется, я знаю, как меня зовут. Но это вовсе не значит, что я должен сообщать это тебе, – огрызаюсь я.

Первый парень спрашивает:

– Чего тебе надо?

– Меня прислали сюда на работу, – отвечаю я. Парни переглядываются. Может, им должны были сообщить, если бы отправили сюда еще одного конюха? Надеюсь, что нет.

– Никто из нас не собирается отсюда уезжать, – говорит первый парень. – Так что можешь убираться восвояси.

– Точно. Никто из нас не собирается отсюда уезжать, – подтверждает второй из говоривших, сидящий на земле.

– Вам и не надо уезжать, – говорю я.

– Вам и не надо уезжать, – тонким голоском передразнивает меня второй парень, и я краснею.

– Спасибо тебе, добрый человек, за то, что ты соблаговолил разрешить нам остаться, – говорит первый парень, тот, который тут главный, и отвешивает мне нарочитый поклон. Остальные смеются.

– Я не это имел в виду. – Я пытаюсь говорить тихо и спокойно. Нельзя дать им понять, что они допекли меня. Больше всего мне сейчас хочется спать. У меня все болит от тряски в повозке, и мне хочется пить. Бурдюк с водой, который я взяла с собой, опустел. Они все пялятся на меня. Я показываю им пустой бурдюк.

– Колодец вон там, – говорит первый парень и добавляет: – А спим мы на сеновале.

Я смотрю туда, куда показывает он. Похоже, там достаточно места. Я смогу найти себе укромное местечко.

– Но ты можешь спать тут. – Он показывает на грязный закуток. Остальные фыркают.

Я не отвечаю – не хочу доставлять им такое удовольствие. Думаю, этот закуток – самое то. Я выхожу, чтобы наполнить бурдюк водой. И слышу, как они возобновляют свою беседу.

Набрав воды из колодца, я возвращаюсь в тот угол, где, по словам их вожака, я могу спать. Рядом навалено сено, я устраиваю себе лежанку из него и валюсь на нее. Жаль, что я не могу снять с себя полоски ткани, которые я намотала на тело – у меня все чешется, и не получается улечься удобно. Но тут я на виду, так что раздеваться нельзя. К тому же так теплее.

Хотя больше я не произнесла ни слова, из-за моего присутствия им, похоже, расхотелось шутить, и они поднимаются на сеновал – все, кроме одного, который укладывается спать в противоположном углу помещения. Раз он спит отдельно от остальных, можно надеяться, что я с ним подружусь. Интересно, почему остальные отправили его спать сюда – может, он тут тоже новенький? Надо будет выяснить это позже. А также придумать, как добраться до Кэледона. Но сейчас мне надо лечь спать. У меня слипаются глаза – сказываются бессонные ночи.

Первый день прошел нормально, но нельзя допустить, чтобы мое пребывание в Дирсии затянулось. Я не смогу долго притворяться парнем.