Текст книги "Встречи на полях"

В этот же момент всякая надежда на то, что он не опознал жанр рукописи, идет прахом.

Я скольжу глазами по заголовку, напечатанному в центре страницы шрифтом Times Roman: «РАБОЧЕЕ НАЗВАНИЕ: “ТОМЛЮСЬ ПО ТЕБЕ”». А в правом верхнем углу курсивом написано: Холли Рэй.

Инстинктивно сжав челюсти, я читаю абзац, напечатанный ниже: «Время замерло, когда он положил руку ей на плечо, а затем обхватил ее за шею. Они стояли под кленом, слушая шепот проезжающих мимо машин…»

Нет никаких сомнений.

Уильям Пеннингтон все понял.

Глава 2

– Да ничего он не понял.

Я иду по коридору, пошатываясь на каблуках и впервые в жизни опережая Лайлу. Мы поднимаемся на один пролет и оказываемся на втором этаже, где тоже лежит плюшевый ковер, только темно-синий, а на обоях мужчины в шляпах, подталкивающие дам на качелях, чередуются с девушками, кружащими в танце под какую-то наверняка заводную мелодию.

Я сворачиваю за угол.

– Всего одна страница… – говорит Лайла.

– Одной страницы достаточно, – перебиваю я.

– Он едва на нее взглянул. К тому же мы работаем в издательстве, и каждая вторая страница в этом здании из какой-нибудь рукописи. – Лайла сверлит меня взглядом. – Перестань, Сав. Ты даже не засветила свое настоящее имя. Ты использовала псевдоним по назначе…

– Проблема в другом, – не сбавляя темпа, говорю я. – В том, что он прочел достаточно, чтобы понять, что этот материал не для «Пеннингтона». Он понял, что это любовный роман. – Я перехожу на многозначительный шепот: – Любовный роман.

Наверняка именно так себя чувствуют преступники. На моей репутации нет ни единого пятнышка – прямо как на кедах, которые в нижнем ящике стола дожидаются пяти часов вечера. Я никогда не прогуливала уроки. Никогда не списывала. А сейчас я утаиваю… роман? И не простой, а любовный? Который я не просто читала, но и сама написала, да еще и редактировала в рабочее время?

Если бы лист подняла миз Пеннингтон, то все было бы кончено.

Меня бы выставили за дверь, на прощание швырнув в голову «Средневековые лимерики для влюбленных» и «Практическое руководство по домашним растениям».

Мне нужно найти безопасное место, сейчас же.

Мы проходим одну дверь за другой. Далеко внизу слышится гул голосов медленно выходящих на улицу людей. У всех дела – забрать автора из аэропорта или отеля, отправиться в конференц-центр для подготовки.

А в этом коридоре непривычно тихо.

Я шагаю со скоростью двадцать пять километров в час и легко дала бы фору любому олимпийскому чемпиону по спортивной ходьбе, когда Лайла вдруг дергает за лямку сумки, висящей у меня на плече. Мои каблуки вязнут в ковре.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь, прикрывая сумку рукой.

– Та-а-а-ак, дорогуша, – произносит Лайла, – я тебя услышала. Ты не хочешь потерять работу у своих деспотичных господ. Понимаю. Но если ты намерена ее сохранить, то тебе придется следовать указаниям. И сейчас это означает идти на улицу.

– Сначала мне нужно где-то это спрятать, – говорю я и, услышав скрип, смотрю сначала Лайле за спину, потом оглядываюсь назад. – Если я избавлюсь от улик и буду вести себя как ни в чем не бывало, возможно, он забудет о том, что увидел. Или я смогу убедить его, что он не видел то, что увидел.

Лайла вскидывает бровь.

– Так… ты хочешь… газлайтить[10]10
  Заставлять кого-то сомневаться в адекватности своего восприятия реальности, в том числе отрицая или обесценивая произошедшие факты.


[Закрыть]… своего нового босса? Ты себя вообще слышишь?

Я все понимаю по ее глазам. Я знаю. Знаю, что выгляжу как сумасшедшая. Но так на моем месте выглядела бы любая, если бы последние три года каждую свободную минуту разговаривала с воображаемыми персонажами в голове, жила историей, которую сама сочинила, и не спала черт знает сколько ночей, перенося ее на бумагу.

Редактор в «Пеннингтоне» – это моя работа. Писательница – моя мечта, сокровенная мечта.

И я рискую потерять и то и другое, если моя рукопись попадет в руки Уильяма.

Лайла моргает, и ее угольно-черные ресницы опускаются, а затем снова поднимаются к бровям. Похоже, ей потребовалась вся сила воли, чтобы не закатить глаза.

– Ладно. Просто засунь ее к себе в стол – и пойдем. Хорошо? – Она указывает рукой на коридор, будто Ванна Уайт[11]11
  Ведущая шоу «Колесо фортуны», американского прототипа передачи «Поле чудес».


[Закрыть], которая демонстрирует яхту за сверкающей шторой. – Пока нас и впрямь не уволили. Ты же слышала нового босса. Мы должны пойти в вестибюль, чтобы поприветствовать новоприбывших.

– Да, но… – Я убираю с лямки ее руку и отхожу подальше. – Я… забыла взять книгу, которую у меня попросил Освальд. Он спрашивал, могу ли я раздобыть для него сигнальный экземпляр февральской новинки Дженни…

– «Расцвет во время менопаузы»? – спрашивает Лайла. – Зачем старику Осси экземпляр «Расцвета во время менопаузы»?

Но прежде, чем она успевает сказать что-либо еще, я разворачиваюсь и бегу в противоположный конец коридора.

– Ты хотя бы вернешь мне сумку?

– Три минуты! – бросаю я через плечо и скрываюсь за углом.

Увеличивая расстояние между мной и Лайлой, я чувствую себя так, будто нахожусь на «Титанике» в последние моменты перед погружением. Обычно в коридорах гудят людские голоса и все ходят туда-сюда, но сейчас здесь никого нет. Обои, вероятно, как раз времен «Титаника», не улучшают моего настроения. Все вокруг вынуждает представлять себя пассажиром, который безрассудно возвращается на нижние ярусы судна, чтобы забрать с собой еще одно сокровище.

Свернув за угол, ступаю на винтовую лестницу. На узеньких вычурных ступеньках едва помещается полстопы. На середине пути у меня начинается одышка, я снова и снова хватаюсь за изогнутые перила. Если бы это место не было моим домом и убежищем, если бы я не поднималась по этой лестнице так много раз за последние шестьсот восемьдесят семь дней, то, несомненно, я потеряла бы опору под ногами.

Наверху меня встречают выцветшие желтые обои. На полу нет ковра, лишь скрипучая древесина, которая при каждом шаге издает звуки расстроенной скрипки. Я предполагаю, что чердак, в отличие от других этажей, не ремонтируют, потому что сюда редко кто-то поднимается. Кому нужно заботиться о половицах, по которым лишь изредка ходят заглянувшие к нам в гости авторы?

Я подхожу к двери в конце коридора и смотрю на часы.

Две минуты и двадцать секунд. Отлично. Если что, скажу, что мне нужно было отойти в туалет на двадцать секунд.

Дверь закрыта. Рядом висит простая черная табличка, какие украшают все кабинеты в «Пеннингтоне». На ней небольшими золотыми буквами написано: «Хранилище». Это официальное название – на самом деле мы зовем его комнатой сигнальных экземпляров или комнатой сигналов.

В ней нет ничего выдающегося. Ничего такого, чего не нашлось бы в любом другом издательстве. Это просто… комната, где хранятся сигнальные экземпляры.

Но, едва взявшись за старую стеклянную ручку двери, я чувствую дрожь.

Волшебство.

Открываясь, дверь скрипит в унисон с половицами. У этого старого викторианского особняка многоскатная крыша, поэтому потолок в комнате сигналов наклонный, местами совсем не высокий. Здесь темно и нет окон, но я уверенно делаю три шага вперед, два вправо, обхожу картонную коробку и вслепую тянусь к цепочке. Загорается лампочка и окрашивает все в винтажный желтый оттенок.

Книги.

Ряды книг.

Коридоры книг. Полка за полкой, ящик за ящиком, куда ни глянь.

Я вдыхаю запах старой сосны, спекшейся теплоизоляции и свеженапечатанных книг и направляюсь к следующему проходу, где тяну еще за одну веревку. Вспыхивает сначала одна лампа, затем другая. Я иду мимо книжных шкафов, скрипя половицами и пытаясь не отвлекаться на новинки в сверкающих твердых и блестящих мягких переплетах.

Это непросто. Находясь в помещении, полном бесплатных книг, я всегда чувствую себя ребенком в кондитерском магазине.

В каждом издательстве есть такая комната – место, где хранятся сигнальные экземпляры книг, которые еще не вышли из печати. Инфлюэнсерам и букстаграмерам они нужны, чтобы вовремя подготовить и выложить свои отзывы. Авторам они нужны, чтобы запрашивать блербы. Журналам и прочим СМИ – чтобы заблаговременно написать статьи, приуроченные к выходу книги. И да, во время редких визитов в редакцию авторы «Пеннингтона» – эти книжные черви – сразу же оживляются при упоминании комнаты сигнальных экземпляров. Более того, мне не раз приходилось вытаскивать отсюда авторов, которые воспринимали слова «Берите что угодно» слишком буквально.

(И нет, как я много раз объясняла, это не значит взять шесть экземпляров книги для «подарков на Рождество».)

Но не мне их судить. Я понимаю.

Бесплатные книги.

Бесплатные образцы еще не изданных книг.

Только истинный книголюб может это понять. Разве не настоящая музыка для ушей – «Не торопитесь. Можете взять что хотите»? После этого паутина по углам книжных полок и под потолком начинает переливаться, будто золото. В комнате внезапно начинает пахнуть как в тюльпановом поле. А скрип половиц напоминает хор, поющий: «Аллилуйя».

Даже если бы здесь не было ничего, кроме книг, эта комната была бы достаточно волшебной.

Но… в ней есть не только книги.

А кое-что еще.

Я останавливаюсь перед тремя одинаковыми шкафами для бумаг под скошенным потолком в дальней части комнаты. Шкафы такие же старые, как само здание. По углам металл потрескался и заржавел. Ручки покрыты паутиной. Они выглядят так, будто их уже сто лет никто не трогал. И меня это устраивает. И я догадываюсь, что предыдущего гостя тоже устраивало.

Быстро оглянувшись и испытывая привычное нарастающее волнение, я берусь за центральную ручку и тяну, выдвигая ящик.

Я до сих пор помню свой шок, когда впервые открыла его. Тогда я была еще птенцом в «Пеннингтоне» и у меня выдался особенно трудный день. Миз Пеннингтон на совещании сделала мне выговор из-за «чрезмерного использования бесполезных картинок с цветочками, отвлекающих от сути» в презентации. А как раз перед этим моя руководительница Жизель толсто намекнула, что я совершила серьезную ошибку, на прошлой неделе сходив на свидание с ее бывшим парнем. Поэтому, когда кто-то попросил унести коробку с книгами, оставшуюся после предыдущего совещания, я ухватилась за шанс побыть одной.

Я помню, как прокралась в эту комнату, стараясь не шуметь и воображая, как при малейшем скрипе из-за мрачных книжных полок выскочит что-то жуткое. Помню, как увидела металлические шкафы в углу и подумала, что книги можно положить туда. Как нерешительно потянула за эту маленькую ручку. И как вместо туго выдвигающегося ящика со стопкой забытых папок, который я ожидала увидеть, распахнулась вся передняя часть шкафа. Я едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть, отскочила назад и споткнулась о коробку старых книг в противоположном углу. Головой задела огромную паутину на стене и до конца дня испытывала приступы паники, представляя, что у меня в волосах ползают пауки.

Но то, что я обнаружила, того стоило.

Прижав сумку Лайлы к себе, я сгибаюсь пополам и осторожно переступаю через порог.

Толкаю заднюю стенку шкафа, и она тоже распахивается.

Мой личный шкаф с проходом в другой мир.

И вот я здесь.

Единственный источник света в комнате – лучи, струящиеся через окно под конусообразной крышей. Я смотрю на воробья на витраже, чьи крылья окрашивают кресло-мешок посередине комнаты в фиолетовый оттенок, нащупываю цепочку и тяну за нее. Загораясь, лампочка покачивается и освещает истоптанный бордовый персидский ковер в центре и полукруглые книжные полки, обрамляющие эту каморку.

Книги. Десятки книг, которые кто-то принес сюда до меня – как и ковер с креслом.

Обложки книг, подписанные авторами, висят на стене в дешевых деревянных рамках. Кипы книг стоят по бокам кресла в качестве самодельных тумбочек. И одна наполовину прочитанная раскрытая книга с треснувшим корешком нетерпеливо дожидается, когда я возьму ее с верха стопки и закончу.

На протяжении двух лет я постепенно пополняла коллекцию хранящихся здесь сокровищ: приносила сюда свои любимые книги. Книги, которые что-то для меня значат.

Мне всегда казалось, что это наш маленький секрет – мой и того загадочного незнакомца, который сделал это место своим убежищем до меня.

Наша воробьиная комнатка.

Наш тайничок.

Я смотрю на часы: три минуты и двадцать секунд. (И четыре тысячи шестьсот семьдесят восемь шагов! Может, к обеду я все-таки доберусь до пяти тысяч.) У меня нет времени даже на то, чтобы привести рукопись в порядок. Я могу только оставить ее тут и уйти.

Я чувствую себя беззащитной, когда, перевернув сумку, вытряхиваю помятые истерзанные листы на ковер. Я еще никогда не оставляла здесь свою рукопись. Да и вообще до сегодняшнего дня не приносила ее на работу.

Но есть ли более подходящее место, чтобы спрятать свои секреты, чем тайник?

Я бросаю последний долгий взгляд на листы бумаги у меня под ногами, мысленно обещаю им как можно скорее вернуться, тяну за цепочку, чтобы выключить свет, и ухожу.

Глава 3

Это все напоминает «Рождественские каникулы»[12]12
  Американская комедия про приключения семьи Гризволдов на рождественских каникулах.


[Закрыть].

В просторном вестибюле старого особняка раздаются шумные приветствия, эхом отскакивая от полированных мраморных полов к обложкам бестселлеров «Пеннингтона», висящих в рамках на стенах. Из окон видны силуэты тех, кто общается на широком деревянном крыльце, обрамляющем дом. Старинные медные канделябры, верно стоящие на посту, сияют мягким светом. Триста пятьдесят два хрусталика люстры на потолке сотрясаются от громогласного смеха.

Авторы «Пеннингтона», спасаясь от ледяного дождя, в промокших пальто заходят внутрь, к ним тянут руки, их заключают в объятия. Я слышу вокруг фразы вроде: «Как добрался?», «Я видела твой пост о том, что ты опоздала на перелет, бедняжка» и даже «Прости, Тэбби, но я правда не считаю попытки зачать ребенка уважительной причиной для срыва сроков». Повсюду раскрасневшиеся щеки – отчасти от волнения, отчасти потому, что в вестибюле душно и полно народу.

А я?

Я вся дрожу от предвкушения. Или, по крайней мере, мой желудок.

Потому что сегодня бесплатный день. И не просто бесплатный, а с корпоративной кредиткой. Когда платят мне – буквально за то, чтобы я, создавая иллюзию величия нашего издательства, сводила автора в новый ресторан, на который посматриваю уже несколько месяцев, но куда не могу себе позволить сходить. Я буду разъезжать по городу с автором, делать все для того, чтобы он хорошо провел время, обсуждать с ним его свежие идеи, но еще и есть. И, конечно, смотреть достопримечательности. Но потом опять есть.

Я почти ощущаю, как в большом кармане моего пальто, будто сердце, стучит серебряная корпоративная кредитка. Она готова к действию. Она шепчет: «Бесплатно, бесплатно, бесплатно».

В предвкушении этого события я не ела весь день.

И ощущаю себя ребенком на Рождество.

– Делайла! Я здесь! – Визгливый голос заглушает все остальные, и я чувствую, как кто-то пихает меня локтем в бок.

Я спотыкаюсь, Жизель, полностью игнорируя меня, машет Делайле Рэй и обнимает ее так, как будто она ее возлюбленный-моряк, вернувшийся спустя десять лет.

А прошло всего два дня.

Делайла Рэй, богатая инстаграм[13]13
  Деятельность продуктов компании Meta (Instagram и Facebook) запрещена на территории РФ.


[Закрыть]-инфлюэнсерша с миллионом подписчиков, которые наблюдают за каждым ее шагом (и, соответственно, покупают ее книгу, в которой все эти шаги описаны), живет в Нэшвилле.

Жизель – мой босс. Вообще-то одна из многих моих боссов, но если конкретнее, то она моя непосредственная начальница. Метр восемьдесят ростом. Прямые платиновые волосы. Проведя всего один семестр за границей десять лет назад, она до сих пор просит всех помолчать, когда разговаривает по «мобильнику», и говорит, что «выжата как лимон»[14]14
  В оригинале использованы британские эквиваленты нейтральных слов.


[Закрыть] на следующее утро после вечеринки. Ах да. Еще она меня ненавидит.

Но будем честными, откуда мне было знать в ту первую неделю, что Сэм из отдела контрактов временно расстался с Жизель, когда пригласил меня на свидание? (Я тоже тогда была в не слишком постоянных отношениях.) Выражаясь языком Жизель, черт меня побери, если я от этого получила удовольствие. Не очень приятно, когда тебя используют в качестве приманки для ревнивой бывшей, которая случайно оказывается твоей новой и невероятно злопамятной начальницей. Как бы то ни было, по прошествии двух лет, несмотря на то что мы все взрослые, она до сих пор меня не простила.

Жизель и Делайла Рэй сцепились в утомительном приветствии – таком, когда игнорируешь всех вокруг и разговариваешь в полный голос, – и занимают столько места, что мне трудно разглядеть нового гостя, вошедшего с улицы следом за ними. Я оживляюсь при виде красного вязаного свитера и встаю на цыпочки, чтобы подтвердить свою догадку.

И действительно, из-за спин девушек появляется Освальд. Он растерянно оглядывается. Более того… кажется, думает сбежать. О нет.

Я тут же подскакиваю к нему.

– Освальд, я так рада, что ты смог приехать, – говорю я, сокращая дистанцию между нами. Хватаю его за руку и крепко жму ее, отчасти в знак приветствия, отчасти для того, чтобы предотвратить его побег. – Гляньте-ка. – Я рассматриваю толстый красный воротник вокруг его шеи. – Подарок от благоверной?

Его огромные глаза моргают за стеклами круглых очков, пытаясь сосредоточиться на мне. Бедный Освальд. Гений словесности, настоящий знаток своего дела, он безнадежен в том, что касается продаж и общения с людьми.

– Ты про мой свитер? – наконец спрашивает он, с сомнением оглядывая себя. – Ну… да.

Я терпеливо улыбаюсь.

– В отель заселился?

Еще одна длинная пауза. Наконец кивок.

– Чудесно. – Я улыбаюсь шире. – Чудесно. – Очевидно, следующие сутки пройдут как по маслу. Я перевожу тему: – Мне жаль, что твоя жена не смогла приехать. Чем она будет заниматься на выходных? Надеюсь, чем-нибудь интересным?

За этим следует мучительная пауза, почти такая же длинная, как многостраничные описания листопадных деревьев в книгах Освальда.

– Читать.

– И? – Я ободряюще киваю в ожидании большего.

Освальд моргает, и я понимаю, что история подошла к концу.

Ну, хватит болтать. Пришло время развлекаться.

К тому же в этой ситуации есть существенный плюс, напоминаю я себе. Преимущество того, что я работаю с Освальдом, а не, например, с Делайлой Рэй, заключается в том, что он прежде всего послушный. Он настолько пассивен, что мне приходится умолять его выразить свое мнение по поводу маркетинговых стратегий и дизайна обложек. Я всегда осторожно редактирую его книги (в которых поднимаются темы вроде «Действительно ли пестрая лириопе – лучший способ украсить границы вашего лесного сада?»), потому что этот мастер садоводства с удивительно большим количеством подписчиков в соцсетях, которые следят за каждым его растительным движением, принимает всерьез все мои замечания и полностью переворачивает свой мир, лишь бы согласиться со мной (хотя я, чтобы вы знали, могу загубить даже суккуленты).

На самом деле редактор обладает опасной властью. По щелчку моих пальцев Освальд сделает темой своей следующей книги «Бетонные сады, путь будущего».

Но сегодня я собираюсь использовать свою власть по полной.

– Итак, наш план на день, – говорю я, копаясь в сумке в поисках ключей. – Я нашла в центре милое бистро, в котором уже зарезервировала нам столик. Я подумала, мы можем начать с чашечки кофе и бранча, а дальше как пойдет. Ты любишь рыбу? Я слышала, их камбала, фаршированная креветками, – это нечто…

– У меня аллергия, – вклинивается Освальд, и, похоже, его настолько удивляет собственный ответ, что он тут же закрывает рот.

– Аллергия, – растерянно повторяю я и вижу, что Освальд начинает краснеть. Ничего страшного. Я с легкостью перестраиваюсь. – Все в порядке. В полном порядке. У них есть много других блюд. Я уверена…

– Я не смогу там есть, – снова перебивает меня Освальд и опять захлопывает рот.

– А.

Учитывая, что этот мужчина настолько инертен, что однажды попросил меня «не переживать из-за аванса за следующую книгу» (тут немедленно вмешался его агент и стал отрицать все, что Освальд сказал), должна признать, я немного удивлена такой реакцией. Как-то я видела интервью Освальда на утреннем шоу, в ходе которого ведущий по ошибке взял сценарий выпуска следующей недели и полчаса расспрашивал его о книге под названием «Дилемма убийства». Поправил ли его Освальд? Нет. Он продолжил сидеть с пылающими ушами, отзываться на имя Скиппи Джи и едва слышно отвечать, что собирается делать после того, как тридцать лет провел за решеткой.

Да ради всего святого. На удаляющейся линии роста волос Освальда появляются капли пота.

– Не проблема, Освальд, – как можно более успокаивающим тоном говорю я, положив руку ему на плечо. – Мы сходим куда захочешь. Куда угодно. Это же твой день.

У меня урчит в животе.

Куда угодно, Осси. Пока мой живот еще не привлек всеобщее внимание своим бурчанием.

Но, к моему удивлению, он качает головой.

– Ну же. – Я ободряюще киваю. – Просто назови место. Мы пойдем куда угодно.

Наконец он отвечает. Настолько тихо, что мне приходится наклониться, но все же. Я хмурюсь, не понимая, верно ли я расслышала.

– Что, прости?

Я почти прижала ухо к его губам, его дыхание щекочет мне кожу, и он шепчет:

– Я пощусь.

Я отстраняюсь и смотрю ему в глаза.

– У тебя… пост. Ну… – Я начинаю лихорадочно соображать. – Ничего. Вообще-то это отлично, Освальд. Правда отлично. Ты молодец. – Я собираюсь добавить что-то вроде: «Мы можем сходить туда, и ты расскажешь мне о своей новой идее за бокалом воды, пока я буду пробовать шампанское, куриный гамбо[15]15
  Густой суп, популярный в штате Луизиана и по консистенции напоминающий рагу.


[Закрыть], корифену и тирамису», – как вдруг ощущаю у себя за спиной чье-то присутствие.

И оборачиваюсь.

За мной, вытянув руки вдоль тела, стоит Уильям Пеннингтон, который явно готов вмешаться в наш разговор. Я не знаю, как давно он здесь, но во время образовавшейся паузы он делает шаг вперед и протягивает руку.

– Мистер Мейкерс, приятно познакомиться. Я Уильям Пеннингтон, новый издатель импринта «Пеннингтон Пен» и заместитель директора.

Освальд озадаченно смотрит на высокого мужчину и неуверенно протягивает ему руку.

– А что… случилось с Гарри? – спрашивает он.

– Вы построили план на день? – интересуется Уильям так, будто не услышал вопроса.

Освальд моргает и смотрит на меня.

– Да, – воодушевленно вклиниваюсь я. – Мы собираемся… – Но мне на ум не приходит ничего, кроме бискотти[16]16
  Итальянское миндальное печенье.


[Закрыть]. И маникотти[17]17
  Паста в виде широких трубочек.


[Закрыть]. И латте с пенкой в форме листка. В ресторане, счет в котором был бы равен моей недельной зарплате. И все бесплатно.

Я вижу, что Уильям выжидающе на меня смотрит. Ну же, Сав. Ты же все спланировала. У тебя, помимо еды, есть много планов. Думай. Что было в списке? Сходить на бранч в «Бутчер энд би». Побродить по «Парнассусу» и «Букшопу» (ради… книг). Пообедать в «Марго». Быстренько выпить в «Аттабое» и послушать Трэйса Грина на открытии КБА.

Вот это меня особенно воодушевляет. Я имею в виду Трэйса Грина. Я обожаю его с колледжа. Более того, именно благодаря ему я начала писать.

Я тогда в очередной раз рассталась с Феррисом и читала одну из книг Грина. И меня затянуло. Затянуло. Я прочла двадцать четыре его романа за два месяца, а следующие три провела в унынии, мечтая о новом. Все думали, что я страдаю из-за Ферриса. Но это было не так. Не в тот раз. То есть расставание, разумеется, далось мне нелегко, но оно разбило мне сердце не так сильно, как осознание того, что у меня не осталось непрочитанных книг Грина. Мне нужно было ждать целых девять месяцев до следующего релиза, и это было невыносимо.

В конце концов что произошло с Кларой в «Женщине в поезде»? Сможет ли она в итоге выбраться из того люка?

Эти романы оказали такое влияние на мою жизнь, что я пошла в секретариат, положила одну из книг Грина на стол перед методистом и заявила, что хочу перевестись на другой факультет. Я больше не собиралась становиться медсестрой. Моя жизнь начала вращаться вокруг слов.

С помощью них совершенно незнакомый человек утешил меня, помог забыть о проблемах – пусть и на время, но ровно столько мне потребовалось, чтобы сделать передышку, – и посредством ненавязчивых воодушевляющих посылов, красной нитью проходящих через его динамичные романы, показал мне, что значит следовать за своей мечтой. Отправляться в приключения. Дерзать.

Слова на бумаге стали моей страстью. И с того момента я знала, что дарить кому-то эти приключения, жизнь, радость, надежду, целый мир – это невероятная честь.

Писать романы – да и вообще играть любую роль в создании книг – значит обладать суперсилой.

– L’écureuil volant[18]18
  Белка-летяга (фр.)


[Закрыть]! – визжит Жизель в другом конце помещения, победоносно сцепившись с Делайлой костлявыми пальцами. Я не видела ее такой счастливой с тех пор, как Трину из бухгалтерии уволили и на парковке освободилось ее место. – После него в «Парнассусе» хотят обсудить твою воскресную автограф-сессию. А потом, если ты не против, я забронировала фантастический сеанс маникюра и педикюра в «Пейнтбоксе».

– Мистер Мейкерс. – Уильям снова привлекает мое внимание, и, хотя он улыбается Освальду, я вижу в его мельком брошенном взгляде стальной проблеск. – Вы же прилетели из Невады?

Освальд смотрит на Пеннингтона так, будто это вопрос с подвохом.

– Да, – неуверенно отвечает он.

– И собираетесь улететь завтра?

Небольшой второй подбородок Освальда трясется, а взгляд мечется от Уильяма ко мне, будто он пытается понять, где ловушка.

Наконец он едва заметно кивает.

– Ну, мы в «Пеннингтоне» хотели бы, чтобы ваши усилия не прошли даром и вы с пользой провели здесь время, – продолжает Уильям. – Так что, пожалуйста, скажите, чем бы вы хотели заняться перед вечерним банкетом?

Предыдущая долгая пауза выглядит мгновением по сравнению с той, которая наступает сейчас, и мы, кажется, целую вечность наблюдаем за размышлениями Освальда. Его влажные голубые глаза осматривают вестибюль так, будто это самый глубокий вопрос, который ему сегодня задали, и я начинаю беспокоиться. Что он скажет? Я могла бы предсказать ответ любого другого человека. Но Освальд для меня загадка. Никогда не знаешь, что он выдаст.

Ладно… это не страшно. В нашей ситуации все еще остаются плюсы. У меня есть кредитка компании. Я проведу выходной, показывая Освальду город. И, если позволите заметить, выгляжу я довольно стильно: на мне темно-бордовый кардиган, белая блузка, черные колготки и модная серая юбка, чей подол разлетается достаточно, чтобы показать, что я нескучна, но профессиональна. Этот наряд я надела в честь победы, которую одержу, когда отправлю рукопись, и бесплатного выходного. Мне пришлось постараться, чтобы влезть в эти вещи, но даже Оливия утром сделала мне комплимент, а это дорогого стоит.

– Я… Кажется, у вас тут есть флоатинг.

Мои мысли останавливаются. Краем глаза я вижу, как один из темных локонов, которые я так тщательно завила с утра, начинает раскручиваться. Что Освальд сказал?

Уильям хмурится.

– Простите, я не понимаю, о чем вы. Объясните, пожалуйста. Вы хотите поплавать?

– «Флоут спот»? – наконец произносит Освальд и моргает, глядя на меня.

Секунду я смотрю на него, переваривая услышанное. «Флоут спот». Из тысяч прекрасных вещей, которыми мы могли бы заняться, он хочет сходить во «Флоут спот».

Это новейшая в нашем городе камера сенсорной депривации с соленой водой. Там нужно раздеться, втиснуться в крошечную капсулу и, что хуже всего, закрыть дверцу. И все. Несколько месяцев назад, в отпуске, Лайла познакомила меня с этим странным занятием. Она спросила, не хочу ли я пойти с ней, и я согласилась, решив, что мы проведем время в нормальном спа, ну, не знаю, с расслабляющей музыкой, розовым лаком для ногтей и массажем ног. Где же я оказалась вместо этого? В холодной комнате, где в колючем халате ждала своей очереди, чтобы пройти в капсулу для инопланетянских родов. Я отчетливо помню ужасающий плакат на противоположной стене, на котором жирным красным шрифтом было написано:

ДЛИТЕЛЬНАЯ СЕНСОРНАЯ ДЕПРИВАЦИЯ МОЖЕТ ПРИВЕСТИ К ПОВЫШЕННОЙ ТРЕВОЖНОСТИ, ГАЛЛЮЦИНАЦИЯМ, СТРАННЫМ МЫСЛЯМ, ВРЕМЕННОЙ ПОТЕРЕ ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТИ И ДЕПРЕССИИ

К вашему сведению, они забыли добавить в список ТОШНОТУ.

Хуже идеи, по-моему, не придумаешь.

– Великолепная идея.

Я поворачиваюсь и вижу, что Уильям Пеннингтон широко улыбается.

– Мало что так расслабляет после долгого перелета. Я уверен, миз Кейд с удовольствием к вам присоединится. Правда, Саванна?

Он выжидающе смотрит на меня. Ждет моего ответа. Ждет, что я скажу: «О, это же мечта!» – пока Жизель с Делайлой Рэй неподалеку от нас оправдывают необходимость купить одинаковые сумочки Тори Берч, чтобы носить в них все свои закладки.

Я не собираюсь это делать. Вот и все. Я отвезу Освальда в его безумную камеру, если он захочет, и, пока он будет три часа наслаждаться тишиной, посижу в вестибюле с хот-догом с заправки. О! Пока он там, я могла бы даже улизнуть обратно в офис, взять рукопись и поработать. Если повезет, отправлю ее Клэр Донован еще до вечернего банкета.

Но под взглядом холодных голубых глаз Уильяма мои планы с пшиком испаряются. Я чувствую себя обнаженной, будто все мои мысли написаны у меня на лбу. Откуда-то он знает, о чем я думаю. Судя по слегка поджатым губам и морщине между бровями, он знает и, как босс, переживает. Я снова слышу у себя в голове: «Редакторы, а вы на этих выходных делайте все что потребуется, чтобы ваши авторы остались довольны. Все. Что. Потребуется».

Меня охватывает холод, и температура воздуха падает на десять градусов в этой нависшей надо мной зловещей тени.

Я не поем.

Не попробую бискотти в «Эйтф энд роуст».

И даже не послушаю Трэйса Грина.

Нет, вместо этого я буду лежать в дурацкой капсуле.

Я поворачиваюсь к Освальду и сдавленным голосом говорю:

– Замечательная идея, Освальд. Мне уже не терпится туда попасть.

– Трэйс Грин? – слышу я голос Жизель, чей обколотый ботоксом лоб тщетно пытается нахмуриться. – Да, наверное, мы сможем пойти его послушать. Но это может совпасть с нашим педикюром… Это он написал «Янтарные воды»?

– «Приливы», – с досадой бормочу я. – «Янтарные приливы».

Что ж. Значит, решено. Пока моя начальница будет полировать свои и без того идеальные ноготки и, листая каталог на сайте «Джей Крю», вполуха слушать, как один из моих любимых авторов делится впечатляющими и еще никому не известными историями, я буду голодать. В едва теплой воде. В темноте. С галлюцинациями.

Я поднимаю взгляд и осознаю, что на меня смотрит Уильям Пеннингтон. Однако теперь это… уже не так страшно.

– Итак, ты поклонница Грина? – спрашивает он.

Я напрягаюсь. Грин пишет не то чтобы… интеллектуальную прозу. Его книги выбирают, когда хотят не спать до утра, игнорировать родных и друзей и взять больничный на пару дней ради лучшего литературного приключения в жизни.

– А, – говорю я, пожимая плечами. – Кажется, что-то читала несколько лет назад. Сейчас я скорее… фанатка Чосера[19]19
  Английский поэт XIV века, которого часто называют отцом английской литературы.


[Закрыть].

За этим следует длинная пауза.

– Чосера, – повторяет Уильям.

У него дергаются губы. Он что, пытается не улыбнуться?

– Да, – отвечаю я, на миллиметр приподнимая подбородок. – Я обожаю Чосера. Он… – Я ищу в памяти слово дня, которое недавно выучила как раз для такого случая. – …Фантасмагоричный. – Я взмахиваю рукой. – Я могу часами читать его рассказы.