Текст книги "Незваные гости"

Глава 8

Всю ту ночь Китти сидела рядом с Хлоей, пока ту трясло в лихорадке, которой, попадая в Пустоземье, страдали все пришельцы из другого мира. Однако в необходимости ухаживать за больной оказался и неожиданный плюс – Китти получила повод отложить встречу у Эдгаром. Сменившись с поста, он остановился возле ее палатки, но не стал заходить внутрь без приглашения, тем более сегодня, когда она нянчилась с новой Прибывшей.

Китти занималась этим так часто, через ее руки прошло столько людей, что дело это стало для нее чуть ли не обыденным. Обыденным, но, к сожалению, неизменно выматывающим. Она сидела подле той же кровати, где когда-то в лихорадке после перехода трясло Мэри, она смачивала салфетки в том же самом белом тазике и наблюдала за другой женщиной, которой предстояло очнуться в совершенно чужом для нее мире.

Первые несколько дней давались телу очень трудно. К полудню следующего дня Хлоя преодолела кризис лихорадки, но теперь ей был необходим глубокий отдых. Она редко приходила в себя, но это было нормально. Переход из знакомого им мира в Пустоземье всем давался крайне тяжело. Теперь, когда худшее миновало, присмотр за Хлоей можно будет на пару часов доверить Мелоди, а потом Фрэнсис сменится с караула и тоже немного посидит здесь. Обычно Китти старалась в это время поспать и за минувшую ночь, и за будущие сутки. К вечеру третьего дня Китти засядет в палатке и будет ждать, когда Хлоя придет в себя. Хоть это и не было правилом, но она старалась сделать так, чтобы, когда Прибывшие приходили в себя, радом с ними находилась она или Джек. Все остальные были согласны с нею, хотя не все понимали толком, зачем это нужно. Остальным не доводилось приходить в себя в одиночестве, глубоко растерянными и ничего не понимающими; они не познали, насколько это ужасно. А Китти и Джек прошли через это.

Когда они вдвоем оказались в Пустоземье, им не было известно ровным счетом ничего об этом мире, о людях и существах, обитающих здесь, и еще менее – о том, каким образом они сюда попали. За двадцать шесть лет они очень много узнали о мире, людях, животных и иных существах. И делились этими знаниями с теми, кто вновь попадал сюда, помогали им пережить переход. Так надо было делать.

Но сегодня ей хотелось оказаться где-нибудь в другом месте – не отдыхать, не переживать из-за смерти Мэри, не готовиться успокаивать Хлою. После происшествия с братией группа уже неделю находилась в этом лагере. Китти требовалась смена обстановки, ей нужно было хоть немного побыть вдали от внимательных глаз, отвлечься от страшных предчувствий, которые сопровождали для нее каждую смерть.

Она переоделась во что-то мало подходящее для работы и, убедившись, что в поле зрения нет Эдгара, направилась к воротам, где обнаружила Фрэнсиса, который сидел, скрючившись в одной своих любимых поз, казалось бы, совершенно недоступных человеку. Он испытывал какой-то из кремов, которые делал из растений; этот крем придал его коже голубоватый оттенок. В отличие от большинства, Фрэнсис обгорал на солнце докрасна, даже если применял средства защиты от солнечных ожогов, которыми пользовались все остальные. Он сам изготовлял их, и всем остальным они приносили ощутимую пользу. Просто кожа у него была очень чувствительная. Глядя на его синее лицо, Китти не смогла сдержать улыбку.

– Мне нужно сходить в Виселицы, – сказала она.

– В одиночку? – Он лишь мельком окинул ее взглядом и снова принялся внимательно следить за раскинувшейся перед ним пустыней.

Китти принялась перебирать оружие, сложенное воле ворот, пытаясь выиграть время и решить, в чем ей сознаться, а о чем лучше умолчать. Оделась она так, что нечего было прикидываться, будто она идет не в таверну, а куда-то еще. Ее легкая юбка, подхваченная спереди ленточками, обеспечивала ей свободу движений и оставляла открытыми ноги выше колен. Сзади завязок не было, и подол чуть не волочился по земле, так что, даже не глядя на качество ткани, любой сказал бы, что эта одежда не для прогулок по пустыне. В кайму набьется песок и, как ни выбирай дорогу, юбка непременно будет цепляться за растения и скоро превратится в тряпку.

Она кинула в сумку несколько метательных ножей и наконец приняла решение.

– Джек в обходе, так что мы обязательно встретимся, прежде чем я доберусь до города.

Это не было совсем уж ложью. Она подозревала, что брат действительно догонит ее, правда, не могла сказать, случится ли это до того, как она доберется до города, или уже там. Это будет зависеть от того, насколько рано он обнаружит, что она ушла.

– Если Эдгар спросит, я не стану скрывать, – сказал Фрэнсис, не глядя на нее. – Если Джек вернется без тебя…

– Ты говоришь так, будто не веришь мне.

– Знаешь, дома я искурил невесть сколько травы, наделал множество глупостей, но это не значит, что я совсем уж дурак. – Фрэнсис продолжал упорно вглядываться в пустыню.

Она вздохнула.

– Ну, попытаюсь я чуть-чуть подыграть тебе, попытаюсь, – тихо сказал он. – Ты всегда переносишь смерти тяжелее всех нас. Иди, попробуй отвлечься. Только постарайся, чтобы тебя не убили, а не то Эдгар и Джек… честно говоря, я даже не представляю себе, что тогда случится. Они очень не любят, когда ты уходишь одна.

– Им можно ходить в одиночку. – Китти старалась говорить спокойно, но ведь ее брат прямо сейчас находился в пустыне один. Как, без сомнения, Эдгар немного раньше. Они вели себя так, будто она не могла постоять за себя, хотя лишь она одна из всей группы владела магией обитателей Пустоземья. Она находилась здесь ровно столько времени, сколько и Джек, дольше, чем Эдгар. Задолго до того, как сюда попал любой из остальных, они с Джеком сражались и убивали тварей, совершенно неизвестных в том мире, который они когда-то называли домом. – И нет никаких причин, по которым я не могла бы поступать точно так же.

Произнося эти слова, она вспомнила о предупреждении Дэниела, но он был ничем не лучше Джека или Эдгара. Все они вели себя так, будто она была слабой, хрупкой, беззащитной и нуждалась в постоянной опеке – по крайней мере, до тех пор, покуда не требовалось колдовать или стрелять. Ее боевые качества вполне удовлетво-ряли их, но только в тех случаях, когда она находилась вместе с ними. Это было возмутительно.

Фрэнсис протянул ей револьвер. Она взяла его и сунула в кобуру, которая была пристегнута у нее под юбкой, на бедре, так, чтобы оружие не бросалось в глаза, но до него было бы легко дотянуться.

– Они ходят одни, потому что побыли здесь дольше всех, – сказал Фрэнсис.

– Я здесь ровно столько, сколько Джек, и дольше, чем Эдгар, – уточнила она.

– Справедливо, – согласился Фрэнсис и добавил равнодушным вроде бы тоном: – А сколько лет назад они родились?

– Знаешь что, Фрэнсис, заткнись! – Она не собиралась признавать его правоту и воспользовалась его собственным выражением – Мэри тоже часто употребляла его – для ответа. Она постепенно набиралась у родившихся позже Прибывших всяческих словечек и повадок, невзирая на то, что кое-какие из них продолжали ее озадачивать. Впрочем, она не могла не признать, что Фрэнсис заметил точно: Джек не очень-то хотел меняться, он цеплялся за свои старые привычки, как будто рассчитывал, что когда-нибудь все они обретут возможность вернуться назад. Китти все эти годы старалась двигаться вперед, тогда как Джек и Эдгар, когда дело касалось ее безопасности, возвращались к самым возмутительным своим привычкам из прошлого.

– Главное, будь осторожна. – Фрэнсис извлек свое тощее тело из бочки, которую использовал в качестве своеобразного кресла, и одной рукой приобнял Китти. – Китти, я серьезно: постарайся, чтобы тебя не убили.

– Ничего со мною не случится, – пообещала она. – Просто мне нужно немного развлечься.

Спустя несколько часов Китти пыталась убедить себя, что развлекается, но споры с вооруженными пьяницами никак не помогали ей поверить в эту ложь. Здесь, глубине пустыни, она не могла найти ничего лучше, чем крошечный окраинный городок под названием Виселицы, да и по всему, что было известно, городишко действительно был неплохим. В Виселицах она провела немало веселых ночей. По большей части с Эдгаром или… Она поспешила одернуть себя, прежде чем успела подумать о тех Прибывших, которые за эти годы побывали ее друзьями.

Отогнав от себя эту мысль, она посмотрела на пьяную тощую женщину, сидевшую рядом с нею.

– Лира, подумай головой. Ты же не хочешь…

Но она так и не смогла высказать свои доводы, потому что ей в лицо плеснул полный стакан вина.

Китти вытерла лицо ладонью; приторно-сладкий запах дешевого вина раздражал ее почти так же, как намокшие волосы, мгновенно облепившие лицо. Она принялась считать про себя, изо всех сил стараясь не потерять терпения.

Бармен присел за стойку, а еще одна пьяная женщина, сидевшая слева от Китти, подняла револьвер.

Китти ударила ее в лицо.

– Спасибо. – Лира расплылась в улыбке, как будто это не она только что облила Китти вином.

Китти еще немного посчитала, но совсем недолго. Она рассчитывала провести эту ночь так, будто у нее все нормально, а сейчас от нее пахло вином, которого она не пила, костяшки на пальцах она сбила, а женщина, которая завела этот дурацкий спор, улыбалась ей, будто они были подругами. Она была знакома с Лирой уже много лет – эта известная скандалистка была одним из сменных мастеров, – но случайные разговоры и споры не означают дружбу. И, между прочим, подруги не плещут тебе в лицо вином.

– Господи, упаси меня от дураков, – произнесла вслух Китти и от души врезала Лире.

В прошлом она отошла бы в сторону и позволила бы двум пьяным дурам стрелять друг в дружку сколько душе угодно, но наставление, которое часто повторял Джек, отдавались в ее сознании и когда его не было рядом: это наше призвание.

– Какое еще, в задницу, призвание! – пробормотала Китти, заметив, что в баре начались еще несколько потасовок. Теперь, когда сменный мастер вышла из игры, а бармен не стал предпринимать никаких попыток восстановить порядок, посетители повели себя как хулиганистые дети. Она могла бы вмешаться, но Джека с его закидонами рядом не было, а ей самой совершенно не хотелось этого делать. Поэтому она подняла свой стакан в безмолвном тосте и, повернувшись спиной к стойке, принялась наблюдать за представлением. Иногда при виде таких заварух ей почти казалось, что она вернулась домой, но она не могла ни на миг забыть о том, что этот мир насыщен магией и всякими тварями, которых можно прямиком помещать в сборник волшебных сказок. Люди есть люди, даже если они порой относятся к какому-нибудь другому виду. А неприятности есть неприятности, пусть даже их устраивает чудовище. Вот и все.

Она развлекалась, молча пытаясь угадать победителей в различных драках, но вдруг почуяла запах дыма и оглядела помещение. Ни одна из бочек, которые здесь использовали вместо столов, не горела. С обоями на стенах тоже все было в порядке. Дым сочился откуда-то снаружи.

– Ложись! – заорала она.

Оба окна, выходивших на улицу, вылетели, и осколки окрашенного красным стекла посыпались на присутствовавших.

Хаос, творившийся в баре, мгновенно улегся. Пьянчуги, только что готовые раскроить друг другу головы, кинулись помогать своим недавним противникам.

Бармен снова присел за стойкой, так что видны остались только глаза и макушка.

– Да сделайте же что-нибудь!

Один из поваров уже полз к ней, волоча за собой ведро с какими-то не поддающимися опознанию кусками сырого мяса.

– Держи.

Китти хмуро взглянула на толпу: все смотрели на нее, как на единственную преграду, отделявшую их от несчастья. На самом деле это было не так. Любой из них мог встать, но никто этого не сделал и не сделает.

Несмотря на все проповеди Джека, вопреки всему потустороннему дерьму, на которое она насмотрелась за двадцать шесть лет (ну, чуть больше или чуть меньше), прошедших с тех пор, как она покинула нормальный мир и Калифорнию, она в трудных ситуациях решалась полагаться на предсказуемость человеческого поведения. Начало настоящих бед большинство людей скрывает. Сейчас, когда им требовалась помощь, она была каждому лучшим другом. Будь она помягче душой, это задело бы ее. Ладно, может быть, это ее и впрямь задело, но не настолько, чтобы она вспомнила об этом где-то в ближайшем будущем.

Китти вздохнула, но решительно собрала липкие волосы в узел и подхватила протянутое ведро.

– Не высовывайтесь!

Не тратя время на то, чтобы убедиться, послушались ли ее, она прошагала по залу и распахнула невысокие – точь-в-точь как в калифорнийских салунах – двери. У нее сложилось подозрение, что в Виселицы забрался тот самый линдвурм, который недавно пропал на ранчо Кози.

К счастью, зверюга, развалившаяся вдоль улицы, была молодой и извергала больше дыма, чем огня. Она лежала на своем чешуйчатом брюхе, растопырив ноги, но это вовсе не значило, что она не сможет быстро передвигаться, если приспичит. Китти подобрала и завязала подол юбки, чтобы не путался в ногах, если придется бегать.

– А посмотри-ка сюда. – Она шагнула вбок. Линд-вурм качнул головой вслед за нею, держа ее в поле зрения.

Она кинула на землю перед зверем кусок мяса. Быстрым, похожим на удар кнута движением линдвурм выбросил длинный гибкий язык, подхватил мясо и ползком дернулся в ее сторону.

– Умница. Вот так и иди за мисс Китти, – нежно пропела она.

Один громадный опаловый глаз не отрываясь следил за тем, как она пятилась от дома. Зверь не кидался на нее и не изрыгал пламени в ее сторону – из огромных ноздрей вылетело лишь небольшое облачко дыма.

Продолжая пятиться, Китти бросила линдвурму еще горсть мясных обрезков. Прошло несколько долгих напряженных мгновений, и он еще немного продвинулся следом за нею.

Со взрослым крупным линдвурмом она вряд ли решилась бы вести такую игру, но молодые были не столь проворны и злобны. Этот, похоже, был голоден; если накормить его, он уснет. Ей нужно было всего лишь выманить его из города и не дать поджарить себя, пока она будет этим заниматься. Благодаря пескам, широко раскинувшимся вокруг Виселиц, линдвурмов разводили именно в этих краях: плантации, наподобие тех, какие были в ее родном мире, здесь очень быстро выгорели бы дочиста от степных пожаров.

Еще несколько кусков заставили линдвурма отодвинуться чуть дальше от домов, но зверь не желал двигаться дальше или хотя бы быстрее. Китти, увы, не могла попросить его подождать, пока она раздобудет еще мяса. Быстро посмотрев по сторонам, она убедилась, что никто не бежит к ней с еще одним наполненным ведром. Пасти линдвурмов в одиночку было, в общем-то, невозможно. Несколько попыток, которые она предприняла в прошлом, заканчивались, как правило, смертью с последующим воскресением.

– Есть тут смелый человек, готовый немного помочь? – крикнула Китти.

Ни одна дверь, ни одно окно не открылось. Это нисколько ее не удивило.

Линдвурм начинал терять терпение, а мясо уже кончалось. Зверь выдохнул небольшой язычок огня, и Китти метнулась в сторону.

– Неужели? – проворчала она. – Я вовсе не рассчитывала, что этой ночью меня поджарят!

– В таком случае, Кэтрин, тебе вряд ли стоило уходить в одиночку. – На этот раз она, против обыкновения, очень обрадовалась, услышав голос Джека. Даже не глядя на него, она могла сказать, что губы у него сжаты в тонкую ниточку, отчего лицо утратило обычную красоту, а в обманчиво ласковых детских голубых глазах застыло суровое выражение «я-очень-разочарован-твоим-поведением».

Чтобы скрыть испытанное облегчение, Китти поспешно кинулась в атаку.

– Очень нужно мне было шляться с тобой, дураком, или Эдгаром. Я хотела отдохнуть.

– Все ясно, – нараспев произнес Джек, заходя справа от линдвурма, который волновался все сильнее. – И не нашла лучшего времяпрепровождения, чем дразнить ящериц.

– Я в этом не виновата.

– Как всегда, – бросил Джек и добавил после секундной паузы: – Поводья и ошейник, кажется, целы. Те-бе нужно…

– Я не табунщица.

– Вот тебе и еще одна причина для того, чтобы не ходить в одиночку. – Он взглянул в ее сторону и, когда их взгляды встретились, спросил: – Готова?

– Давай! – Она кинула налево от зверя один из не-многих оставшихся кусков мяса.

Как только линдвурм повернул шею, чтобы схватить угощение, Джек оказался верхом на покрытом чешуей звере. На лице его была та же ухмылка, что в бою или в любом другом случае, угрожавшем ему прямой опасностью. В остальное время он обычно был суров и вещал правила точно так же, как она сыпала ругательствами. Зато если случалась какая-нибудь заварушка, он расцветал в улыбке.

– Задери юбку и беги, – заорал он.

Линдвурм хлестнул его хвостом так, что проступила кровь, но не пустил в ход огонь. Взрослый зверь – пустил бы. А этот мог только брыкаться и бить хвостом. К тому же Джек еще не разозлил его по-настоящему.

Китти помчалась к мясной лавке, распахнула дверь, схватила увесистый кусок баранины и, сжимая пальцами скользкий кусок мяса, побежала обратно к линдвурму.

Увидев ее, зверь снова остановился.

Приблизившись к линдвурму, она подняла мясо как можно выше (и стараясь держать его подальше от себя).

– А вот этого я терпеть не могу.

– Приготовься бежать, – напомнил Джек.

Глядя, как линдвурм принюхивался к мясу, которое она держала перед собой, Китти сказала самым равнодушным тоном, на какой была способна:

– Он собирается поджарить себе ужин. Я получусь с хрустящей корочкой.

– Получишь сразу несколько выходных.

Китти выпустила мясо, не дожидаясь, пока линдвурм приблизится к ней вплотную, и зверь подхватил кусок, едва он успел коснуться песка.

Пока он чавкал бараниной, Джек подобрал поводья, опоясывавшие массивное туловище, и направил линдвурма в пустыню. Китти следовала за ними пешком, покуда они не удалились от строений настолько, что ни один случайный или намеренный выдох пламени уже не смог бы поджечь ни паб, ни что-нибудь другое. Если бы она могла забраться на спину зверя, поступила бы так же, как и брат, но никто, будучи в здравом уме, не попытается лезть на линдвурма без помощи напарника, который будет отвлекать животное (разве что человек, самонадеянный до полной глупости).

Джек соскользнул наземь. Не успел он подойти к сестре, как та оторвала с юбки широкую оборку, чтобы обвязать рваную рану на левом бицепсе брата.

– Надо было предупредить меня, что ты уходишь, – попенял он ей, прежде чем положить правую руку на плечо сестры, чтобы той легче было бинтовать рану. – Или сказать Эдгару. Выбор имеется.

Она туже затянула импровизированный бинт.

– Спасибо, Кит. А я всегда рад тебе помочь. Уж тем более теперь, после того как я свалял дурака и оттолкнул тебя, чтобы в одиночестве упиваться муками совести. Прости, но я не мог допустить, чтобы ты была рядом и утешала меня. Правда-правда. – Она завязала ярко-красную полосу материи узлом на его руке и, подняв лицо, встретилась с братом взглядом. – И за то, что тебе пришлось испортить платье, тоже прости. Я куплю тебе новое. Я, честно, очень рад, что ты не пострадала. И, да, спасибо, что нашла сбежавшую ящерицу.

– Ты все сказал? – вздохнула Китти. – Джек, тебе было бы лучше, если бы поспорил со мною.

– О чем спорить-то? Пусть я и не болтаю всех этих сентиментальных штучек, но ты права. – Он бережно взял пальцами липкий от вина и покрытый пылью локон, прилипший к ее щеке, и заправил ей за ухо. – Я знаю, что ты уже взрослая женщина, но все равно ты моя маленькая сестричка.

Она уткнулась лбом в его плечо и принялась считать про себя, чтобы не сказать чего-нибудь неподходящего. Он был прав. Она знала, что он прав.

Постояв так несколько секунд, она отодвинулась. Сброд, торчавший в таверне, уже осмелел и начал высовываться наружу. Китти не хотелось при посторонних ни затевать ссору с Джеком, ни разводить с ним нежности.

– Зверь не уйдет домой сам по себе, – раздался у нее за спиной голос Бетси. – Нельзя же оставлять его здесь.

Китти закатила глаза и поспешно вновь принялась считать. Необходимость иметь дело с отсутствовавшей в самый интересный момент хозяйкой таверны никак не могла поднять ее настроение. Эта женщина нанимала более чем бестолковых работников и обращалась со своей таверной так, будто это был завоеванный край, отданный ей на разграбление. Все это никак не пробуждало в Китти уважения к ней.

Джек мгновенно выступил вперед и улыбнулся Бетси.

Можно увести игрока из салуна, но лишить игрока обаяния не получится, – подумала Китти. Когда-то она тоже пыталась полагаться на свое обаяние, но с тех пор как они оказались здесь, стала предпочитать пули улыбкам. И все же случалось, что старые привычки оказывались предпочтительнее новых. Китти старательно улыбнулась, придав лицу фальшиво-простодушное выражение, и повернулась, чтобы стать плечом к плечу с Джеком. Родные держатся вместе. Она руководствовалась этой истиной с детских лет.

– Конечно, мы можем оставить его здесь, пока не смотаемся на ранчо к Кози и не выясним, его это зверь или нет. – Джек с улыбкой указал на успокоившегося линдвурма.

Бетси рассмеялась.

– И полагаться на то, что Кози сломя голову помчится за своей скотиной? Джексон, ты красавчик, но я уже не так молода, чтобы клевать на красоту. – Она окинула его жадным взглядом и добавила: – По крайней мере, на одну только красоту.

Джек сделал вид, что не заметил намека, и ослепительно улыбнулся Бетси.

– Надо попробовать.

– Ну уж нет. – Бетси энергично мотнула головой, но тут же объявила, подмигнув Джеку: – Скидка в честь линдвурма до тех пор, пока зверюга не уберется. Пинта по половинной цене. – С этими словами она повернулась и решительно направилась в бар, громко вызывая по пути уборщиков и стекольщика.

Тут же и посетителей словно втянуло обратно – всех, кроме кучки шахтеров, которые совсем недавно выступали главными заводилами скандалов. Как и все потомственные горняки, они были низкорослыми, коренастыми с большими, растопыренными, как у летучих мышей, ушами и глазами без белков. Ходили обильные слухи, что, дескать, и малым ростом, и громадными ушами, и темными глазными яблоками они обязаны тому, что бесчисленные поколения их постоянно работали под землей; по мнению Китти, эта теория имела смысл – ровно настолько, чтобы немного ослабить тревогу, которую она испытывала, когда смотрела на них.

– Полагаю, вряд ли можно рассчитывать на то, что у вас найдется цепь, способная удержать линдвурма? – вопросительным тоном произнес Джек.

Двое мужчин выступили вперед.

– Может, и найдется, – сказал один, сердито взглянув на Джека.

Второй же сразу перешел к сути:

– Ты нас обвиняешь в чем-то, что ли?

Китти шагнула к нему; грех было не воспользоваться тем преимуществом, что его глаза находились чуть ли не на уровне ее бедер. Покрой юбки позволял шахтерам видеть ее ноги чуть ли не целиком. Подойдя ровно настолько, чтобы забияке пришлось бы задрать голову (поступить иначе значило бы сознаться в том, что вид неприкрытой женской кожи полностью завладел его вниманием), она остановилась.

Дождавшись, когда же он все-таки вскинет глаза к ее лицу, она сказала:

– Мы же просто-напросто просим цепь. Неужели похоже, будто я прячу цепь для линдвурма где-то на себе?

Шахтеры пристально, напряженно уставились на нее, но очень быстро были вынуждены согласиться с тем, что ей действительно нужна цепь. Когда они принесли ее, ни Китти, ни Джек не стали обращать внимание на то, что она прямо-таки идеально подходит к сбруе, надетой на шею линдвурма. Еще несколько лет назад брат с сестрой сошлись на том, что на проступки тех, на ком неблагоприятно сказывается деятельность Аджани, можно иногда смотреть сквозь пальцы. Горняки, безусловно, возглавляли этот список.

– Вряд ли вам удастся быстро увести его отсюда, – продолжила Китти, обращаясь не к какому-то из вожаков шайки, а ко всем сразу. – Уверена, что если кто-нибудь сможет добраться до Кози за день или хотя бы сутки, он простит задержку на радостях, что получит обратно своего зверя.

Собеседники забубнили в ответ что-то одобрительное, а ей только это и требовалось. Кози, наглый и злой тип, откровенно плевал на многовековые традиции ради возможности набить карманы деньгами Аджани. Как и многие другие фермеры, выращивавшие линдвурмов, он так задрал цены, что шахтеры уже не могли не то что покупать, но даже нанимать зверей. Аджани зорко следил за поведением фермеров и круто задирал подати, если кто-то из них осмеливался заводить дела с теми, кого он не одобрял, а шахтеров он не одобрял безусловно. Много лет назад те отказались продать Аджани свои родовые шахты, и с тех пор он мстил, постепенно лишая их орудий труда и, соответственно, возможности продолжать свое ремесло. В результате единственный народ, занимавшийся горным делом, многие поколения которого буквально жили в шахтах, народ, физически эволюционировавший от такого образа жизни, начал голодать. А еще это значило, что шахтеры, не имея возможности законным образом нанимать линдвурмов, время от времени угоняли их.

Китти улыбнулась шахтерам. Ей было приятно, что найденное ею решение проблемы устраивало шахтеров. Она не получила удовольствия от борьбы со зверем, но и не могла упрекнуть коротышек за то, что они не помогли ей. Сейчас было важно, что никто не пострадал, что Аджани лишится хотя бы малой крохи из своих прибылей, а шахтеры запомнят, что она одолжила им линдвурма, и неважно, что того самого, которого они перед этим сами украли.

Разрешив ситуацию, Китти взяла Джека под руку, и они направились к лагерю. Неизбежная в Пустоземье пыль, казалось, висела в воздухе гуще чем обычно – хотя, возможно, так казалось, потому что обильнее ложилась на липкие от вина кожу и волосы.

Джек нарушил молчание, лишь когда они отошли на добрую милю от городка.

– Я сожалею, что так получилось с Мэри… и извини, что я не пускал тебя туда, пока… пока ждал.

– В ее смерти ты не виноват, но в следующий раз сам говори мне, что хочешь выставить меня, а не перекладывай грязную работу на Эдгара. – Китти знала, что Мэри много значила и для ее брата, но он не жаловался и не хныкал. Много лет назад он сам внушал ей, что слезы – для слабаков. Может быть, именно поэтому он и не хотел, чтобы я находилась с ним в палатке. Она знала, что Мэри любила его брата, но была уверена в том, что он не отвечал на ее чувство настоящей взаимностью. А если он и любил Мэри, то не сказал ей об этом – а Китти не сказал до сих пор.

Джек ничего не ответил, и Китти решила зайти с другой стороны.

– Раз уж мы дошли до извинений… – игривым тоном бросила она. – Между прочим, ты испортил мне вечер. В этом ты определенно виноват.

– Да уж, я сразу заметил, как тебе не хотелось уходить – после ванны из вина и танцев с линдвурмом, – усмехнулся Джек. – И кстати, просто из любопытства: сколько тебе пришлось считать, чтобы удержаться и не стукнуть меня?

Она не собиралась признаваться ему в том, что обрадовалась, когда он так вовремя пришел ей на помощь. А также и в том, что, будь у нее надежда разозлить его подначками, она так и сделала бы, потому что ему, как никому другому, требовалось спустить пар. Но она лишь закатила глаза и смиренно ответила:

– Когда до этого дойдет, я тебе скажу.

Джек рассмеялся. Дальше они шли уже не в столь напряженном молчании.

Уже почти у самых ворот лагеря Джек предложил:

– Я мог бы подойти сюда к тому времени, когда эта женщина придет в себя.

Китти улыбнулась.

– Потому что ты умеешь обращаться с рыдающими женщинами?

– Эта показалась мне не похожей на плаксу, – заметил Джек.

– Хлоя, Джексон, а не «эта». Ее зовут Хлоя. – Китти не стала говорить о том, что за ней самой водился такой же грех: мысленно она старалась не называть вновь прибывшую женщину по имени. Имена делают людей настоящими. Именно этого Китти подчас пыталась избежать: того, чтобы они становились настоящими. Если бы они не были настоящими, было бы куда легче переносить впоследствии их смерть.

– Верно, – кивнул Джек. – Не думаю, что Хлоя окажется плаксой.

– Давай надеяться хотя бы на то, что она окажется не из тех, которые перебегают к Аджани.

Джек поморщился, но ничего не сказал. Они оба знали, что Аджани обладает реальной возможностью привлечь Хлою на свою сторону. Раньше или позже, но он обязательно даст о себе знать. А до тех пор им оставалось одно: делать все возможное, чтобы помочь Хлое обосноваться в этом мире. Это все, на что они были способны; ну, и еще тревожиться.

За время своего пребывания в Пустоземье они много раз оказывались в таком положении. Будь Китти честнее перед собой, она признала бы, что именно это ей и требовалось – чтобы не пропасть в пьянстве или не погрязнуть в обществе местных жителей. Ей требовалось постоянное единство с единственным человеком, который мог испытывать те же тревоги, думать о тех же смертях, помнить лица давно ушедших людей. Этот единственный остаток ее семьи был ей совершенно необходим.