Текст книги "Мое время – ночная пора"

4

Не успела Лаура открыть дверь своего номера, как возник коридорный с ее вещами: саквояж с платьями, два больших чемодана и сумка-плоскодонка с самым необходимым. Она почти читала его мысли: «Барышня, встреча выпускников длится сорок восемь часов, а не две недели».

Но сказал он вот что: «Мисс Уилкокс, мы с женой каждый вторник смотрим „Округ Хендерсон“. Вы там просто великолепны. Не собираетесь вернуться?»

Когда рак на горе свистнет, подумала Лаура. Но благодаря неподдельной искренности мужчины она воспряла духом, а ей это необходимо. «Да, но это будет не „Округ Хендерсон“ – я снялась в пилоте для телеканала „Максимум“, – сказала она. – Его запустят в эфир где-то в начале года».

Но это не вся правда. «Максимум» одобрил пилотный выпуск и заявил о приобретении прав на сериал. Но за два дня до своей смерти позвонила Элисон.

– Лаура, дорогая, не знаю, как сказать, у нас проблема. «Максимум» хочет кого-нибудь помладше на роль Эмми.

– Помладше?! – вскричала она. – Какого черта, Элисон?! Мне тридцать восемь, а у матери в сериале двенадцатилетняя дочь! И я отлично выгляжу! Ты же прекрасно об этом знаешь!

– Не кричи на меня! – заорала в ответ Элисон. – Я делаю все, что в моих силах, убеждая их оставить тебя. Что же касается «отлично выгляжу», то в эпоху лазерной хирургии, ботокса[5]5
  «Botox» – вещество, которое вводят под кожу, чтобы разгладить морщины.


[Закрыть] и подтяжек лица, каждый в нашем деле отлично выглядит. Вот почему так сложно найти кого-нибудь на роль бабушки. Больше никто не выглядит бабушкой.

Мы договорились приехать на эту встречу вместе, подумала Лаура. Элисон сказала, что если верить списку ответивших «да» одноклассников, Гордон Эймори будет здесь, а он вроде бы недавно вложил деньги в «Максимум». И он достаточно влиятелен, чтобы помочь ей сохранить работу – нужно лишь убедить его воспользоваться своей властью.

Лаура долго увещевала Элисон, чтобы та немедленно позвонила Горди, и заставила его вынудить «Максимум» утвердить Лауру на роль. В конце концов Элисон сказала: «Во-первых, не называй его Горди. Он терпеть этого не может. Во-вторых, я просто стараюсь быть тактичной, а ты ведь прекрасно знаешь – для меня это редкость. Так что скажу тебе прямо. Ты все еще красавица, но этого недостаточно для актрисы. Люди из „Максимума“ полагают, что этот сериал станет настоящим хитом, но при одном условии – сниматься в нем будешь не ты. Возможно, Гордон переубедит их. Ты можешь очаровать его. Ведь он, кажется, неровно дышал к тебе?»

Коридорный принес ведерко со льдом, постучал в дверь и вошел. Не задумываясь, Лаура достала из кошелька двадцатидолларовую банкноту. Его горячее «Спасибо огромное, мисс Уилкокс!» заставило ее вздрогнуть. Опять она строит из себя важную шишку. Хватило бы и десятки.

Во время учебы в Стоункрофте, Горди Эймори действительно был влюблен в нее, как многие. Кто мог подумать, что он выбьется в такие тузы? Черт, знать бы заранее, думала она, расстегивая молнию на сумке. Нам всем не помешал бы хрустальный шар, чтобы заглядывать в будущее.

Шкаф оказался маленьким. Номер тоже. И окна. Бурый ковер, коричневая обивка кресел, на кровати – покрывало цвета тыквы. Лаура небрежно вынула из сумки платья для фуршета и вечерний наряд. Заранее решила на приеме благоухать «Шанелью». Блистать, так блистать. Сразить их насмерть. Выглядеть преуспевающей, несмотря на то, что задолжала налоговой службе, у которой теперь закладная на ее дом.

Элисон сказала, что Горди Эймори разведен. Ее последний совет до сих пор звучал у Лауры в ушах: «Послушай, дорогая, если ты не сможешь убедить его насчет твоего участия в сериале, то, возможно, тебе удастся выскочить за него замуж. Он произвел на меня весьма сильное впечатление. Забудь, каким замухрышкой он был в Стоункрофте».

5

– Могу я еще что-то сделать для вас, доктор Шеридан? – спросил коридорный.

Джин покачала головой.

– Вы хорошо себя чувствуете? Вы побледнели.

– Все в порядке. Спасибо.

– Если вам что-нибудь понадобится, дайте нам знать.

Как только дверь за ним закрылась, Джин присела на краешек кровати. Ей не давал покоя факс в кармане сумочки. Она достала листок и перечитала странные фразы: «Джин, уверен, ты уже убедилась, что я знаю Лили. Но я не знаю, поцеловать мне ее или убить? Шучу, конечно. До встречи».

Двадцать лет назад она доверительно рассказала доктору Коннорсу, врачу из Корнуолла, что беременна. Он неохотно согласился с ней, что было бы ошибкой сообщать об этом родителям. «Я собираюсь отдать ребенка на усыновление, несмотря ни на что. Мне восемнадцать, и таково мое решение. Но родители расстроятся, рассердятся, и сделают мою и без того безрадостную жизнь невозможной», – она расплакалась.

Доктор Коннорс поведал ей о супругах, давно утративших надежду завести собственных детей и рассчитывающих взять приемного ребенка. «Если ты твердо решила отказаться от ребенка, могу обещать тебе, что они будут его холить и лелеять».

Он пристроил ее в один из домов престарелых в Чикаго, пока не подойдет срок рожать, а потом сам принял роды и забрал ребенка. В сентябре она пошла в колледж, а через десять лет узнала, что доктор Коннорс умер от сердечного приступа, после того как пожар уничтожил его клинику. Джин слышала, что весь его архив тоже погиб в огне.

Но, похоже, не весь. И если так, то кто нашел записи и почему спустя годы этот человек вышел со мной на связь? – мучительно размышляла она.

Лили – это имя она дала ребенку, которого вынашивала девять месяцев, а видела лишь четыре часа. За три недели до выпуска Рида из Вест-Пойнта, а ее из Стоункрофта, она поняла, что беременна. Они оба испугались, но сошлись на том, что по окончании учебы сразу поженятся.

«Ты понравишься моим родителям, Джинни», – утверждал Рид. Но она знала: он беспокоится, как они отреагируют. Рид признался, что отец предупреждал его – никаких серьезных отношений, пока не исполнится хотя бы двадцать пять лет. Он никогда не рассказывал о ней своим родителям. За неделю до выпуска его сбил на узкой дороге в студенческом городке Вест-Пойнта какой-то лихач, скрывшийся с места происшествия. Так и не довелось генералу (ныне – в отставке) и миссис Кэррол Рид Торнтон увидеть, как награждают их мальчика, пятого по успеваемости в классе. Диплом и кортик покойного сына они получили на особом вручении во время выпускной церемонии.

Они не знали, что у них есть внучка.

Даже если кто-то и отыскал запись об удочерении, как он сумел (или сумела) настолько сблизиться с Лили, чтобы взять у нее расческу и снять с зубцов длинные золотистые волоски? – недоумевала Джин.

Первое страшное сообщение содержало расческу и записку, гласившую: «Проверь ДНК – это твой ребенок». Ошеломленная Джин отнесла в частную лабораторию волоски из локона своей новорожденной дочери, которые сберегла, а также образец своей ДНК и волосы с расчески. Заключение подтвердило ее наихудшие опасения – волосы с расчески принадлежат ее дочери, которой уже пошел двадцатый год.

А может, эта замечательная заботливая чета, удочерившая Лили, узнала, кто я такая, и решила подобным образом прощупать почву, прежде чем попросить у меня денег?

Ведь после того, как ее книга об Эбигейл Адамс[6]6
  Эбигейл Адамс (1744 – 1818) – американская феминистка, жена Джона Адамса, второго президента США.


[Закрыть] стала бестселлером, поднялась рекламная шумиха, а потом книгу удачно экранизировали.

Лишь бы дело было в деньгах, думала Джин, принимаясь разбирать чемодан.

6

Картер Стюарт швырнул сумку на кровать. Кроме нижнего белья и носков в ней лежали два пиджака от Армани и несколько пар брюк. Неожиданно он решил пойти на первую вечеринку в джинсах и свитере, в которых приехал.

В школьные годы он был костлявым, неряшливым ребенком – сын костлявой, неряшливой матери. Если она время от времени и вспоминала, что следует постирать одежду, то в доме не оказывалось порошка. Тогда она добавляла отбеливатель, и поэтому все, что попадало в стиральную машину, быстро приходило в негодность. И пока Картер не начал прятать от матери свои вещи и стирать их самостоятельно, в школу ему приходилось ходить в довольно странном одеянии.

Если он явится на первую встречу с бывшими одноклассниками разодетым, то не избежать замечаний насчет того, каким они привыкли его видеть. А так – что они подумают, когда увидят его? Уже не тот заморыш, каким был в старших классах – средний рост, тренированное тело. В отличие от некоторых, замеченных в вестибюле, у него, темного шатена, ни одной седой пряди в аккуратно подстриженной шевелюре. На фотографии его запечатлели лохматым, с полуприкрытыми глазами. Один обозреватель недавно написал о его «темно-карих глазах, в которых от злости вдруг вспыхнули желтые искры».

Картер с отвращением оглядел номер. Ему приходилось работать в этом отеле летом, когда он учился в предпоследнем классе Стоункрофта. Обслуживая номера, возможно, не раз бывал со своей тележкой и в этой унылой комнате, выполняя заказ бизнесменов, дамочек, приехавших на экскурсию по Гудзонской долине, или родителей, навещавших своих детей в Вест-Пойнте. Или, подумал он, парочек, которые тайком встречались здесь, украдкой покинув свои дома и семьи. Я всегда ставил их в неловкое положение, вспоминал он. Приносил им завтрак и с глуповатой улыбкой спрашивал: «У вас медовый месяц?» Виноватое выражение на их лицах – это было что-то!

Он ненавидел это место тогда, брезговал им и сейчас. Уж лучше спуститься по лестнице и поучаствовать в ритуале приветствия. Убедившись, что взял пластиковую карточку – ключ он номера, Картер вышел в коридор и направился к лифту.

Неофициальный фуршет проводился в зале для встреч «Гудзонская Долина», в бельэтаже. Выйдя из лифта, Картер услышал электронную музыку и голоса, пытавшиеся ее перекричать. Видимо, собралось человек сорок-пятьдесят. У входа два официанта держали подносы с вином. Он взял бокал красного, попробовал. Паршивое «мерло». Мог бы и догадаться.

Картер вошел в зал, и почти сразу его хлопнули по плечу. «Мистер Стюарт, я Джейк Перкинс, пишу статью о встрече выпускников для „Стоункрофт Газетт“. Не могли бы вы ответить на несколько вопросов?»

С кислой миной Картер повернулся и посмотрел на нервного рыжего парнишку, стоящего почти вплотную к нему. Первое, что ты должен усвоить: если тебе что-то нужно – не маячь у самого лица собеседника, раздраженно подумал Картер, отступил на шаг и уперся спиной в стену.

– Предлагаю выйти и найти тихое место, если, конечно, ты не умеешь читать по губам, Джейк.

– Боюсь, такого таланта у меня нет, сэр. Выйти – хорошая мысль. Следуйте за мной.

Поколебавшись, Картер решил взять бокал с собой. Пожав плечами, он повернулся и пошел по коридору за студентом.

– Прежде чем начать беседу, мистер Стюарт, с вашего позволения скажу, что восхищаюсь вашими пьесами. Я и сам хочу быть писателем. То есть, я и так писатель, но хочу стать таким же знаменитым, как вы.

«Господи боже мой!» – подумал Картер.

– Каждый, кто брал у меня интервью, говорил то же самое. Большинство, если не все, так ничего и не добились.

Он ожидал гнева или замешательства, обычно следовавших за этим заявлением. Однако вместо этого, к его разочарованию, кукольное лицо Джейка Перкинса озарилось улыбкой.

– Но не я, – сказал он. – Я абсолютно уверен. Мистер Стюарт, я много узнал о вас и других награждаемых выпускниках. У всех вас есть кое-что общее. Все три женщины добились успеха еще здесь, но никто из вас, четверых мужчин, не проявил себя в Стоункрофте. Вы, например... Я не нашел ни одной записи о вашей деятельности в школьном журнале, ваши оценки довольно заурядны. Вы не писали в школьную газету или...

Дерзкий парнишка, подумал Картер.

– В мое время школьная газета была слишком дилетантской даже для школьной газеты, – резко сказал он. – Уверен, такой и осталась. Я никогда не увлекался спортом и писал исключительно в личный дневник.

– Этот дневник лег в основу какой-то из ваших пьес?

– Возможно.

– Они все довольно мрачные.

– Я никогда не питал иллюзий относительно жизни – ни сейчас, ни в годы учебы.

– Вы хотите сказать, что вы провели в Стоункрофте безрадостные годы? Картер отпил вина.

– Да, безрадостные, – невозмутимо сказал он.

– Тогда что вас привело на встречу выпускников? Картер холодно улыбнулся.

– Благоприятная возможность дать тебе интервью. А сейчас, если не возражаешь, пойду поздороваюсь с Лаурой Уилкокс, очаровательной королевой нашего класса, которая только что вышла из лифта. Посмотрим, узнает ли она меня.

Он не обратил внимания на бумажку, которой размахивал перед ним Перкинс.

– Еще минуту, мистер Стюарт... У меня есть список, мне кажется, он вас заинтересует.

Картер уже почти бегом догонял очаровательную блондинку, которая шла в зал «Гудзонская Долина», а Перкинс сверлил взглядом его сутулую худую спину. Неприятный тип, думал Перкинс, своими джинсами, свитером и кроссовками он выказывает неуважение каждому, кто нарядился ради этого вечера. Не затем он приехал, чтобы получить жалкую, никому не нужную медаль. Что же привело его на эту встречу?

Этим вопросом он и завершит свою статью. Он уже собрал достаточно сведений о Картере Стюарте. Тот начал писать в колледже, выдающиеся одноактные пьесы ставили на отделении драмы, что и привело его в аспирантуру Йельского университета. Тогда он и отбросил свое первое имя – Говард, или Гови, как называли его в Стоункрофте. Ему не было тридцати, когда его пьесу впервые успешно поставили на Бродвее. Имел репутацию одиночки – работая, скрывался ото всех в одном из своих четырех загородных домов. Замкнутый, неприветливый, максималист, гений – так обычно характеризуют его в статьях. Я бы добавил к ним еще немного, зло подумал Джейк Перкинс. Что я и сделаю.

7

Марк Флейшман не рассчитывал, что дорога из Бостона в Корнуолл отнимет столько времени. Он надеялся, что у него останется несколько свободных часов и прежде чем лицезреть бывших дноклассников, он побродит по городу. Он хотел, пользуясь случаем, попытаться уловить разницу между восприятием подростка и взрослого. Возможно, так ему удастся изгнать своих демонов.

Он медленно ехал по забитой машинами коннектикутской магистрали, и мысли его то и дело возвращались к утреннему разговору с отцом одного из своих пациентов: «Доктор, вы же сами прекрасно знаете – дети безжалостны. Они были безжалостны в мои дни, таковы они и сейчас. Они как львиный прайд, преследующий раненую жертву. Именно это они делают сейчас с моим ребенком. Именно это они делали со мной, когда я был в его возрасте. И знаете что, доктор? Я неплохо преуспел в жизни, но когда приезжаю на встречу выпускников средней школы, то через десять секунд из исполнительного директора компании списка „Форчун 500“ превращаюсь в неуклюжего болвана, которого любой может подразнить в свое удовольствие. Глупо, да?»

Когда машина Марка в очередной раз еле ползла в пробке, он подумал, что, используя медицинскую терминологию, можно сказать: коннектикутская магистраль постоянно проходит интенсивную терапию. То и дело попадались длинные участки дороги, где вели восстановительные работы, из-за чего три полосы сливались в одну, и неизбежно возникали заторы. Он поймал себя на мысли, что сравнивает проблемы магистрали с проблемами своих пациентов, например, того мальчика, чей отец пришел на консультацию. В прошлом году ребенок пытался покончить с собой. Другой мальчик, такой же изгой, раздобыл пистолет и навел его на одноклассников. Гнев, боль, унижение нашли единственный выход. Когда такое случается, одни люди пытаются покончить с собой, другие – со своими мучителями.

Как психиатр, специалист по проблемам взросления, он внял просьбам и взялся вести на телевидении авторскую программу. Отзывы были благоприятными. «Высокий, поджарый, жизнерадостный, забавный и мудрый доктор Марк Флейшман покоряет своим серьезным подходом, помогая решать проблемы болезненного переходного периода, именуемого взрослением». Так написал о его передаче один критик.

Возможно, после этих выходных я разделаюсь со своим прошлым, подумал он.

Марк не успел пообедать, поэтому, добравшись до отеля, он первым делом направился в бар, где заказал бутерброд и светлое пиво. Когда бар заполнили прибывшие на встречу выпускники, он, не доев бутерброд, быстро расплатился по счету и поднялся в номер.

Было без четверти пять, смеркалось. Марк несколько минут постоял у окна. Осознание того, что он должен сделать, давило тяжким грузом. Зато так он сможет избавиться от прошлого. Начать с чистого листа. И тогда он действительно станет веселым и забавным, а, может, и мудрым.

На глаза навернулись слезы, и он отошел от окна. Гордон Эймори убрал бейдж в карман, собираясь надеть его потом, на вечеринке. А пока так забавно оставаться не узнанным среди бывших одноклассников, разглядывать их имена и фотографии, когда они – этаж за этажом – входили в лифт.

Последней вошла Дженни Адаме. В детстве она была настоящей коровой, и несмотря на то, что сбросила вес, все равно оставалась крупной женщиной. Было что-то провинциальное в ее дешевом парчовом костюме и бижутерии, явно купленной с уличного лотка. Ее сопровождал дородный мужчина в слишком узком пиджаке, который трещал по швам на его накачанных руках. Оба, широко улыбаясь, сказали одно на всех «здрасьте».

Гордон не ответил. Шестеро других, с бейджами, хором пропели приветствия. Триш Кэнон, о которой Гордон помнил, что она входила в легкоатлетическую команду, и которая по-прежнему оставалась тощей дылдой, взвизгнула:

– Дженни! Ты потрясающе выглядишь!

– Триш Кэнон! – Дженни обняла бывшую одноклассницу. – Хэрб, мы с Триш все время обменивались шпаргалками на математике. Триш, это мой муж Хэрб.

– А это мой муж Барклай, – сказала Триш. – А это... Лифт остановился на бельэтаже. Выходя, Гордон неохотно прикрепил бейдж. После дорогостоящей пластической операции он больше не выглядел, как тот суслик на школьной фотографии. Нос его стал прямым, глаза-щелочки широкими, подбородок оформлен, уши плотно прилегали к голове. Имплантанты и мастерство лучшего парикмахера-колориста преобразили его когда-то жидкие, тускло-серые волосы в густую каштановую гриву. Теперь он считал себя красивым мужчиной. Последнее, что осталось от затравленного ребенка, проявлялось у него лишь при сильном стрессе – он не мог отучиться грызть ногти.

Горди, которого они знали, больше нет, мысленно сказал он себе, направляясь в зал «Гудзонская Долина». Кто-то похлопал его по плечу.

– Мистер Эймори. Гордон обернулся.

Рядом стоял рыжеволосый парень с кукольным лицом, в руке он держал блокнот.

– Я Джейк Перкинс, репортер «Стоункрофт Газетт». Я беру интервью у награждаемых выпускников. Не уделите мне минуту?

Гордон изобразил радушную улыбку.

– Конечно.

– Вы сильно изменились за двадцать лет, судя по вашей школьной фотографии.

– Да, несомненно.

– Вы владеете значительной частью четырех кабельных телеканалов. Почему вы вложили деньги в «Максимум»?

– "Максимум" завоевал репутацию канала, ориентированного на семейный просмотр. Я решил, что в наших силах привлечь эту часть аудитории, и таким образом реализовать наш пакет развлекательных программ.

– Слухи о новом сериале и о том, что ваша бывшая одноклассница Лаура Уилкокс исполнит главную роль... Это правда?

– Для того сериала, о котором вы говорите, роли еще не распределены.

– Ваш телеканал о преступлениях и наказаниях критиковали за то, что на нем слишком много насилия. Вы согласны с этим?

– Нет. Он предлагает вашему вниманию неподдельную реальность, в отличие от всяких приукрашенных смехотворных событий, на которых делают деньги коммерческие телесети. На этом, с вашего позволения, закончим.

– Будьте добры, еще один вопрос. Не могли бы вы взглянуть на этот список?

Гордон Эймори нетерпеливо взял у Перкинса лист бумаги.

– Вы узнаете эти имена?

– Мои бывшие одноклассницы.

– Да, эти пять женщин – ваши одноклассницы, погибшие или пропавшие без вести за последние двадцать лет.

– Я не знал об этом. Перкинс выдержал паузу.

– Я очень удивился, когда приступил к изысканиям. Все началось с Кэтрин Кейн, девятнадцать лет назад. Она училась на первом курсе университета имени Джорджа Вашингтона. Ее машина упала в Потомак. Синди Лэнг исчезла в Сноуберде[7]7
  Зимний курорт в штате Юта.


[Закрыть]. Глория Мартин якобы покончила с собой. Дебра Паркер шесть лет назад погибла в авиакатастрофе, управляя собственным самолетом. В прошлом месяце Элисон Кэндал утонула дома в бассейне. Как вы считаете, можно ли будет назвать его «злополучным классом» и нельзя ли сделать об этом передачу на вашем телеканале?

– Я бы предпочел назвать его «несчастливым» классом, и я бы не хотел делать об этом передачу. А сейчас прошу простить, мне пора.

– Конечно. Еще один вопрос. Что значит для вас эта награда от Стоункрофта?

Гордон Эймори улыбнулся. Это значит, что я могу навлечь чуму на твой дом. Несмотря на перенесенные здесь страдания, я возвысился, подумал он. Но вслух сказал:

– Сбылась моя мечта – я добился уважения одноклассников.