Текст книги "Папина дочка"

13

Миссис Хилмер жила все в том же коттедже дальше по улице. Теперь между ним и домом, в котором мы прожили несколько лет, стояло еще четыре постройки. Похоже, нынешние владельцы нашего старого жилища воплотили в жизнь мечту моей матери. Коттедж расширили с торца и в стороны. Если и раньше это был внушительный фермерский дом, то теперь передо мной возвышалось поистине великолепное здание, вместительное, но не лишенное определенной красоты, с белоснежными досками обшивки и темно-зелеными ставнями.

Проезжая мимо него, я снизила скорость и, решив, что в это тихое воскресное утро меня вряд ли кто заметит, остановилась.

Деревья заметно выросли. В этом году на северо-востоке выдалась теплая осень, и, несмотря на то что уже похолодало, на ветвях все еще пестрели золотые и пурпурные листья.

Нашу гостиную расширили. Любопытно, а что со столовой, задумалась я. И вдруг снова очутилась там с коробкой столового серебра в руках – или это было серебряное блюдо? – рядом с Андреа, которая аккуратно сервировала стол. «Сегодня у нас почетный гость – лорд Малькольм Бигботтом».

Меня заметила миссис Хилмер. Не успела я выйти из машины, как дверь ее дома открылась, и через пару секунд меня уже заключили в горячие крепкие объятия. Миссис Хилмер осталась все той же маленькой миловидной толстушкой с материнским выражением лица и живыми карими глазами. Теперь ее русые волосы стали совсем седыми, а вокруг глаз и рта появилась сеточка морщин. Но в общем она не изменилась. На протяжении долгих лет миссис Хилмер присылала матери открытки на Рождество, подробно рассказывая обо всех новостях, а мама, которая никогда не любила открытки, писала ей ответные письма, в которых выставляла в лучшем свете наш очередной переезд и расхваливала мои успехи в школе.

Я сообщила миссис Хилмер о смерти матери и получила теплый ответ с соболезнованиями. После переезда в Атланту я не написала ей ни строчки, а если сама она и посылала мне какие-то письма или праздничные открытки, то все они возвращались. В наше время почта не слишком усердно разыскивает адресата.

– Элли, какая ты высокая, – улыбнулась, почти смеясь, миссис Хилмер. – А была совсем крошка.

– Я подросла в старших классах, – объяснила я.

Вскоре на плите уже закипал кофе, а на столе лежали горячие булочки с черникой. По моей просьбе мы остались на кухне и уселись за стол. Следующие несколько минут миссис Хилмер рассказывала мне о своей семье. Ее сына и дочь я почти не знала. Когда мы переехали в Олдхэм, у обоих уже были свои семьи.

– Восемь внуков, – с гордостью сообщила наша бывшая соседка. – Жаль, что все они живут далеко отсюда, но все равно, многих из них я часто навещаю. – Насколько я помнила, миссис Хилмер давно овдовела. – Дети говорят, что этот коттедж для меня слишком велик, но это мой дом, и он мне нравится. Когда я перестану справляться с хозяйством, наверное, я его продам, но пока – нет.

Я вкратце рассказала ей о своей работе, а потом мы принялись обсуждать причину моего возвращения в Олдхэм.

– Элли, с того дня, как Роба вывели из зала суда в наручниках, Вестерфилды пытались убедить всех в его невиновности и делали все возможное, чтобы его освободить. И многих им удалось привлечь на свою сторону. – У нее на лице появилось обеспокоенное выражение. – Элли, честно говоря, я должна тебе кое-что сказать. Я уже сама сомневаюсь, а не признали ли Роба виновным отчасти из-за его репутации бездельника и хулигана. Все считали его плохим парнем и были заранее готовы поверить в самое худшее.

Пресс-конференцию она смотрела.

– Из всего того, что сказал Уилл Небелз, правда только одно, – отрезала она, – то, что он лазил в дом старухи Вестерфилд за деньгами. Был ли он там в тот вечер? Возможно. С одной стороны, мне интересно, что ему пообещали за этот рассказ, но с другой, я помню, как сорвался Пол тогда, в классе, когда объявили о смерти Андреа. Я видела, как эта учительница давала показания. Более сдержанного свидетеля сложно и представить. Помнишь, как она старалась защитить Пола? Тем не менее даже она была вынуждена признать, когда Пол выбежал из класса, он, как ей показалось, произнес: «Я не думал, что она мертва».

– Кстати, как поживает Пол Штройбел? – поинтересовалась я.

– Сейчас – просто замечательно. Первые десять-двенадцать лет после суда он ни с кем не общался. Пол знал, что некоторые считают его виновным в смерти Андреа, и эта мысль его убивала. Он стал работать в бакалейной лавке с родителями и, насколько я поняла, замкнулся в себе. Но после смерти отца ему пришлось все больше и больше самому заниматься делами, и сейчас он словно расцвел. Надеюсь, заявление Уилла Небелза не выбьет его из колеи.

– Если Роб Вестерфилд добьется повторного слушания и его оправдают, это все равно что признать Пола виновным, – заметила я.

– Пола арестуют и будут судить?

– Я не юрист, но, думаю, нет. Новых показаний Небелза достаточно, чтобы пересмотреть дело Роба Вестерфилда и вынести оправдательный приговор, но Уилла никогда не сочтут достаточно надежным свидетелем, чтобы обвинить Пола Штройбела. Но дело будет сделано, и Пол станет очередной жертвой Вестерфилда.

– Может, да, а может, и нет. И от этого еще тяжелее. – Миссис Хилмер помолчала, а потом выдала. – Элли, ко мне приходил парень, который пишет книгу об этом деле. Кто-то сказал ему, что я была близким другом вашей семьи.

Ее слова прозвучали предупреждением.

– И как он себя вел?

– Вежливо. Задавал много вопросов. Я следила за каждым своим словом. Послушай, Элли, у этого Берна своя точка зрения на случившееся, и он будет подгонять под нее факты. Он спрашивал, правда ли, что Андреа встречалась с парнями тайком из-за того, что отец был с ней слишком строг.

– Это не так.

– Он выставит это как факт.

– Да, Андреа любила Роба Вестерфилда, но вскоре она стала бояться его. – Эти слова вырвались у меня непроизвольно, и вдруг я поняла, что это правда. – А я – за нее, – прошептала я. – Роб так разозлился на нее из-за Пола.

– Элли, я была у вас дома. И я помню, как ты давала показания на суде. Но ты никогда раньше не говорила, что ты или Андреа боялись Вестерфилда.

Неужели миссис Хилмер полагала, что память меня подводит и я пытаюсь оправдать свои детские показания?

Вдруг наша бывшая соседка добавила:

– Элли, будь осторожна. Этот писатель намекал мне, что ты была эмоционально неуравновешенным ребенком. В своей книге он собирается развить эту мысль.

Значит вот какой он выбрал путь, подумала я. Андреа была шлюхой, я – психически неуравновешенным ребенком, а Пол Штройбел – убийцей. Если раньше у меня и оставались какие-то сомнения, то теперь я поняла, что это – мое расследование.

– Может, Роба Вестерфилда и выпустят из тюрьмы, миссис Хилмер, – тихо сказала я, а потом добавила уже тверже, – но к тому времени, когда я закончу расследование и распишу в подробностях всю его грязную жизнь, никто не захочет рядом с ним и шагу по улице пройти, ни днем, ни ночью. И, даже если он и добьется пересмотра дела, ни один присяжный его не оправдает.

14

В понедельник в десять утра я приехала в Олбани на встречу с Мартином Брэндом, членом комиссии по досрочному освобождению. Он оказался уставшим мужчиной лет шестидесяти, с мешками под глазами и густой копной седых волос, которым, судя по всему, слишком давно не уделял внимание его парикмахер. Верхняя пуговица его рубашки была расстегнута, а узел галстука болтался где-то на груди. Судя по раскрасневшемуся лицу, у него явно проблемы с высоким давлением.

Без сомнения, за этот год он уже слышал не одно подобное заявление.

– Мисс Кавано, мы и так уже два раза отклоняли прошение о досрочном освобождении Вестерфилда. Думаю, на этот раз мы его выпустим.

– Он может убить еще кого-нибудь.

– Вы в этом уверены?

– А вы уверены в обратном?

– Два года назад Вестерфилду предложили досрочное освобождение, если он признается в убийстве вашей сестры и чистосердечно раскается. Он отказался.

– Да ладно вам, мистер Брэнд. Вестерфилду есть что терять – честность ему не на руку. К тому же он знал, что вы и так его скоро выпустите.

Он пожал плечами.

– Я и забыл, что вы журналистка.

– Я – сестра пятнадцатилетней девочки, которая так и не дожила до радостного дня своего шестнадцатилетия.

Усталое выражение на секунду слетело с его лица.

– Мисс Кавано, у меня есть некоторые сомнения относительно виновности Роба Вестерфилда, а вам, я думаю, придется свыкнуться с мыслью о том, что он отбыл свой срок и все это время вел себя, не считая пары происшествий в первые годы, как образцовый заключенный.

Хотела бы я знать, что это за пара происшествий! К сожалению, я понимала, что Мартин Брэнд мне о них не расскажет.

– И еще, – продолжил он. – Даже если Вестерфилд и виновен, на это преступление его толкнула любовная страсть к вашей сестре, и шансы, что подобное повторится, почти равны нулю. По нашей статистике, вероятность совершения лицом повторного преступления снижается после достижения им тридцати лет и почти сходит на нет после сорока.

– Но у некоторых «лиц» мораль отсутствует с самого рождения, и, выйдя из тюрьмы, они превращаются в ходячие бомбы замедленного действия.

Я отодвинула стул и встала. Брэнд поднялся за мной.

– Мисс Кавано, хоть вы об этом и не просили, я дам вам один совет. Мне кажется, вы до сих пор живете с памятью о жестоком убийстве вашей сестры. Но вам ее не вернуть, так же, как и не удержать Роба Вестерфилда за решеткой. А если он добьется пересмотра дела и его оправдают, вам придется смириться и с этим. Вы молодая женщина. Езжайте домой в Атланту и постарайтесь оставить эту трагедию в прошлом.

– Это хороший совет, мистер Брэнд, и я, скорее всего, когда-нибудь им обязательно воспользуюсь, – улыбнулась я. – Только не сейчас.

15

Три года назад, после того, как я написала серию статей о Джейсоне Ламберте, серийном убийце из Атланты, мне позвонила Мэгги Рейнольде, нью-йоркский книгоиздатель, с которой я познакомилась на одном судебном заседании, и предложила мне объединить эти статьи в книгу и издать их.

Ламберт – серийный убийца типа Теда Банди[7]7
  Теодор Банди (1956 – 1989) – легендарный американский серийный убийца 1970-х – 1980-х. Убивал девушек-подростков. Был приговорен к смертной казни.


[Закрыть]. Он появлялся на территории колледжей, выдавая себя за студента, и заманивал какую-нибудь девушку к себе в машину. Как и жертвы Банди, девушки затем просто исчезали. К счастью, он не успел избавиться от последней жертвы, когда его поймали. Теперь он отбывает свои сто сорок девять лет в тюрьме в Джорджии без права досрочного освобождения.

К моему удивлению, книга имела неожиданный успех. На пару недель она даже попала в конец списка бестселлеров «Нью-Йорк Таймс».

Выйдя из офиса Брэнда, я позвонила Мэгги. После того как я описала ей все обстоятельства дела и наметки моего текущего расследования, она с радостью согласилась подписать контракт на мою будущую книгу об убийстве Андреа, где, как я обещала, будет убедительно доказана виновность Роба Вестерфилда.

– Вокруг той, что сейчас пишет Джейк Берн, раздули такую шумиху, – добавила Мэгги. – Я хочу, чтобы мы с твоей книгой шли за ними по пятам. Берн разорвал с нами контракт, и это после того, как мы потратили целое состояние на его последний роман и раскрутку!

Я подумала, что на расследование и само написание проекта мне понадобится месяца три усердной работы, и еще пара месяцев, если Роб Вестерфилд все же добьется пересмотра дела. Решив, что проживание в гостинице такой долгий срок станет для меня слишком обременительным, я поинтересовалась у миссис Хилмер, где здесь поблизости можно снять квартиру. Она резко отмела эту идею и предложила остановиться у нее, в комнатах для гостей над гаражом.

– Я обустроила их несколько лет назад на случай, если мне понадобится, чтобы кто-то постоянно был рядом, – объяснила она. – Элли, там удобно и тихо. Я – соседка нешумная, и мне все равно, кто к тебе приходит и уходит.

– Да, вы всегда были хорошей соседкой. Отличное решение!

Пожалуй, меня смущало только одно – что придется все время ездить мимо нашего старого дома. Правда, думаю, со временем боль, которую я ощутила при виде нашего участка, пройдет.

«Акр Господа Бога», как в шутку называла его мама. Как ее радовала мысль о том, что вся эта земля – наша собственность, и как страстно она желала, чтобы наш участок стал «гвоздем» программы весеннего обзора Клуба Любителей Садоводства Олдхэма.

Я съехала из гостиницы, перевезла вещи в комнаты над гаражом миссис Хилмер, а в четверг вылетела обратно в Атланту. В четверть шестого я уже добралась до редакции. Я знала, что Пит наверняка еще там. Работа всегда была ему и домом, и семьей.

Пит поднял глаза, увидел меня, сдержанно улыбнулся и сказал:

– Давай все обсудим за тарелкой спагетти.

– А как же лишние килограммы?

– Я решил забыть о них на несколько ближайших часов.

У Пита такое мощное энергетическое поле, что его воздействие, похоже, распространяется на всех окружающих. Он пришел в «Дэйли Ньюз», частную ежедневную газету, сразу после школы, и уже через два года стал главным редактором. К двадцати восьми Пит занял два руководящих поста – главного редактора и директора издательства, и «умирающая Дэйли», как ее когда-то окрестили, неожиданно для всех пережила второе рождение.

Чтобы увеличить тираж издания, Пит решил нанять штатного репортера по уголовным делам. На это место мне и повезло попасть шесть лет назад. Меня взяли в газету простым стажером. В последний момент парень, которому Пит предложил заниматься журналистскими расследованиями, отказался, и меня попросили поработать на этой должности, пока не найдут другого кандидата. А потом в один прекрасный день, без лишних слов, Пит перестал искать мне замену. Так я получила работу.

«Наполи» – один из тех маленьких ресторанчиков, которые встречаются в Италии на каждом шагу. Пит заказал нам бутылку «Кьянти» и сгреб ломоть теплого хлеба, который поставили перед нами на стол.

Воспоминания унесли меня в то время, когда я проучилась семестр в Риме, – один из тех редких периодов моей взрослой жизни, когда я была по-настоящему счастлива.

Мама в очередной раз пыталась бросить пить, и дела у нее шли очень даже неплохо. Она приехала ко мне на весенние каникулы, и мы вдвоем чудесно провели время. Мы облазили весь Рим, объездили за неделю Флоренцию и горные города Тосканы, и в завершение посетили Венецию. Мама выглядела просто великолепно, и когда во время нашей поездки она улыбалась, то казалась прежней. По негласному соглашению ни она, ни я ни разу не упомянули Андреа и отца.

Я рада, что помню маму такой.

Принесли вино. Пит его одобрил, и бутылку открыли. Я сделала глоток, и принялась за отчет:

– Я неплохо поработала и много чего узнала. У них есть все шансы отбелить репутацию Вестерфилда. Джейк Берн хороший писатель. Он уже закончил первую статью об этом деле, ее опубликуют в следующем месяце в «Вэнити Фэйр».

Пит взял очередной кусок теплого хлеба.

– И что ты можешь сделать в этой ситуации?

– Я пишу книгу, которая выйдет в тираж весной, на той же неделе, что и монография Берна. – Я пересказала Питу мой разговор с Мэгги Рейнольдс. Он встречался с ней на презентации моего бестселлера, которую Мэгги устроила для меня в Атланте. – Этим займется Мэгги, так что с публикацией я не задержусь. Но пока что мне нужно как-то реагировать на статьи Берна и пресс-релизы Вестерфилдов.

Пит молчал. Такой уж у него характер – Пит никогда не спешит с ответом и не пытается заполнить паузы в разговоре.

– Только, боюсь, серия статей об убийстве, совершенном двадцать два года назад в округе Вестчестер штата Нью-Йорк, вряд ли заинтересует читателя в Джорджии. К тому же лучше всего их было бы публиковать не здесь. Вестерфилды – это Нью-Йорк.

– Согласен. И что ты предлагаешь?

– Если ты разрешишь, я возьму отпуск. Если нет – уволюсь, напишу книгу, а когда закончу, снова попытаю счастья.

К столу подошел официант. Мы оба заказали макаронные трубочки каннелони и салат из свежих овощей. После минуты тягостных раздумий Пит остановился на соусе горгонзола.

– Элли, я буду держать за тобой это место, пока могу.

– То есть?

– Возможно, я сам здесь проработаю недолго. Мне сделали пару интересных предложений, и сейчас я в раздумьях.

Я была в шоке.

– Но «Ньюз» – твое детище.

– Мы стали слишком крупным изданием – с нами сложно конкурировать. Ходят разговоры, что скоро нас продадут за большие деньги. В этом заинтересованы хозяева. Нынешнему поколению нет никакого дела до печати, им важна только прибыль.

– И куда ты хочешь податься?

– Похоже, меня хотят пригласить в «Лос-Анджелес Таймс». Второй вариант – Хьюстон.

– И что тебе больше нравится?

– Если мне поднесут предложение на блюдечке с голубой каемочкой, я его приму. Какой смысл терять время и гоняться за журавлями в небе? – Пит не стал дожидаться моей реакции и продолжил. – Элли, я тоже провел собственное небольшое расследование по этому делу. Вестерфилды неплохо продумали стратегию защиты. Их впечатляющая команда адвокатов сделает все, чтобы урвать денег. У них есть этот Небелз, и хотя он еще тот проходимец, многие поверят в его историю. Делай что знаешь, но, прошу тебя, пообещай себе: если Вестерфилд добьется суда и его оправдают, ты бросишь эту затею. – Он посмотрел мне в глаза. – Элли, я знаю, о чем ты сейчас думаешь. «Ни за что». Но, постарайся понять – неважно, насколько хорошие книги напишите ты и Берн. Кто-то до самой могилы так и будет уверен, что на Вестерфилда повесили это дело, а кто-то будет всегда считать его виновным.

Пит просто хотел дать мне добрый совет, но в тот вечер, когда я упаковывала вещи, которые понадобятся мне во время длительного пребывания в Олдхэме, я кое-что поняла. Даже Пит считает, что, виновный или нет, Роб Вестерфилд уже отбыл свой срок, каждый все равно останется при своем мнении, а мне пора завязывать с этим расследованием.

Нет ничего плохого в праведном гневе. Если он не застилает тебе глаза слишком долго.

Я вернулась в Олдхэм, а на следующей неделе состоялось слушание о досрочном освобождении Роба Вестерфилда. Как я и ожидала, решение вынесли в его пользу. Было объявлено, что Роб выходит 31 октября.

Хэллоуин, подумала я. Прямо в точку. Ночь, в которую демоны блуждают по земле.

16

Я открыла дверь магазинчика под звон привязанного над входом колокольчика. Пол Штройбел стоял за прилавком. В моих смутных воспоминаниях образ Пола связан со старой заправочной станцией, на которой он работал много лет назад. Юноша заправлял бензобак нашей машины, натирал до блеска лобовое стекло, и мама всегда повторяла: «Какой Пол хороший мальчик». Но после того как на него пало подозрение в убийстве Андреа, мама больше так не говорила.

Думаю, внешность Пола я частично, если не целиком, помнила по фотографиям из газетных вырезок, хранившихся у матери. Газеты тогда во всех подробностях описывали убийство Андреа и суд. Ничто так не привлекает читательскую аудиторию, как красивый парень из богатой и влиятельной семьи, обвиняемый в убийстве симпатичной девушки-подростка.

Ясное дело, текст статей сопровождали фотографии: вот тело Андреа вытаскивают из гаража-"убежища". Вот ее гроб несут из церкви. Вот моя мать в отчаянии заламывает руки, ее лицо искажено горем. Отец с выражением безысходности и боли на лице. Вот я сама, маленькая и потерянная. Пол Штройбел, весь на нервах и в смятении. Роб Вестерфилд, как всегда, красивый, самоуверенный и ироничный. Уилл Небелз, с неуместной заискивающей улыбкой.

У фотографов, так обожающих запечатлевать человеческие эмоции, явно выдался удачный день.

Мама никогда не рассказывала мне о своей коллекции газетных вырезок и копии протокола суда. Как я была поражена, когда, уже после ее смерти, оказалось, что громоздкий чемодан, сопровождавший нас во всех переездах, – настоящий ящик Пандоры, полный боли и горя. Наверное, когда мама выпивала и погружалась в пучину тягостных воспоминаний, она открывала этот чемодан и заново обрекала себя на муки личного распятия.

Я предполагала, что Пол и миссис Штройбел уже слышали, что я в городе, но, когда Пол поднял глаза и увидел меня, на его лице промелькнуло удивление, быстро сменившееся настороженностью.

Я вдыхала потрясающий букет ароматов окорока, бекона и специй – традиционные запахи немецкой кухни. Мы с Полом стояли и разглядывали друг друга.

Флегматичная внешность Пола больше подходила взрослому мужчине, чем подростку с газетных фотографий. Лицо утратило детскую пухлость, а в глазах уже не было того смятения и неуверенности, что двадцать три года назад.

Скоро магазинчик закрывался – уже почти шесть. Как я и надеялась, никаких запоздалых покупателей, желающих что-то приобрести в последнюю минуту, не оказалось.

– Пол, это я, Элли Кавано.

Я подошла к нему и протянула руку через прилавок. Пол крепко, даже слишком сильно, стиснул мою ладонь.

– Я слышал, что ты вернулась. Уилл Небелз лжет. Меня не было в гараже в ту ночь, – с болью в голосе запротестовал он.

– Я знаю.

– Нечестно, что он так говорит.

Тут дверь, отделяющая кухню от зала магазина, открылась, и к нам вышла миссис Штройбел. Похоже, она всегда готова броситься на защиту сына от малейшей опасности.

Конечно, миссис Штройбел постарела. Она похудела и уже не выглядела той розовощекой толстушкой, которую я помнила. Волосы ее, не считая пары прежних ярко-соломенных прядей, стали совсем седыми, а в походке появилась легкая хромота. Увидев меня, она проронила:

– Элли?

Я кивнула, и озабоченное выражение на ее лице сменилось приветливой улыбкой. Обогнув прилавок, миссис Штройбел заключила меня в объятия.

Тогда, после моих показаний в суде, миссис Штройбел подошла ко мне, взяла за руки и, чуть ли не плача, стала меня благодарить. Адвокат защиты пытался выудить из меня, что Андреа боялась Пола, но, стоя перед присяжными, я объяснялась на редкость четко:

– Я не сказала, что Андреа боялась Поли, потому что она его не боялась. Она переживала, что Пол может рассказать папе, что иногда она встречается с Робом в «убежище».

– Как я рада тебя видеть, Элли. Ты стала настоящей красавицей. А вот я совсем одряхлела, – вздохнула миссис Штройбел, касаясь губами моей щеки. Ее родной акцент струился в словах, словно мед.

– Нет, что вы, – запротестовала я. Теплота этой встречи, как и радушный прием миссис Хилмер, показались мне лучиками света в непроницаемой темноте печали, которая сопровождала меня каждый миг моего сознательного существования. Я вдруг почувствовала, что вернулась домой, к людям, которые меня любят. И здесь, рядом с ними, даже после стольких долгих лет я не чужой человек, и я не одинока.

– Повесь на дверь табличку «Закрыто», Поли, – бодро решила миссис Хилмер. – Элли, может, зайдешь к нам пообедать?

– С удовольствием.

Я ехала за ними на своей машине. Штройбелы жили где-то в миле от магазина, в одном из старых районов города. Дома здесь небольшие, конца девятнадцатого века. Тем не менее выглядят они уютными и ухоженными. Наверное, не одно поколение семей сидело летом на этих крылечках.

Наш приезд с энтузиазмом встретил желтый Лабрадор, собака Штройбелов. Пол тут же взял поводок и отправился выгуливать пса.

Дом Штройбелов оказался таким, как я и представляла – гостеприимным, чистым и уютным. Я отказалась от предложения матери Пола устроиться в одном из мягких кресел в гостиной и посмотреть телевизионный выпуск новостей, пока она будет готовить обед на кухне. Вместо этого я пошла с ней и уселась на табуретку за кухонный стол. Не особо надеясь на согласие, я предложила свою помощь и, получив отказ, стала наблюдать, как миссис Штройбел хлопочет по хозяйству.

– Ничего особенного, – предупредила она. – Вчера я потушила говядину. Я всегда готовлю ее два дня подряд. Так лучше. И намного вкуснее.

Ее руки двигались быстро и ловко, пассируя последние овощи для жаркого, раскатывая тесто для печенья и нарезая зелень в салат. Я сидела тихо. Я поняла, что миссис Штройбел сначала хочет разобраться с обедом, а потом уже пойдут разговоры.

Я оказалось права.

Прошло минут пятнадцать. Миссис Штройбел удовлетворенно кивнула и выдала:

– Отлично. Теперь, пока не вернулся Поли, ты должна мне сказать. Вестерфилды способны на такое? Смогут ли они двадцать три года спустя снова попытаться выставить моего сына убийцей?

– Попытаться – да, но у них ничего не получится.

Плечи миссис Штройбел опустились.

– Элли, Пол столько всего перенес. Ты знаешь, еще мальчиком ему приходилось нелегко. Он не из тех, кому хорошо дается учеба. Науки не для него. Мы с отцом всегда за него беспокоились. Пол очень добрый, хороший мальчик. Но в школе он всегда был один, кроме как на футбольном поле. Только тогда он чувствовал, что кому-то нужен. – Слова явно давались ей с трудом. – Пол был в запасном составе, так что играл он нечасто. Но однажды его выпустили на поле. Вторая команда вела в счете – я не все понимаю в этих играх, если бы отец Пола был жив, он объяснил бы лучше, – но в последнюю минуту Пол перехватил мяч, сделал бросок и принес школе победу. Как сейчас помню, твоя сестра была самой красивой девушкой в оркестре. Это она тогда схватила мегафон и выбежала на поле. Сколько раз Пол пересказывал мне слова, которые посвятила ему Андреа. – Миссис Штройбел замолчала и подняла голову, как будто к чему-то прислушиваясь, а затем тихим и полным восторга голосом пропела. – "Слава Полу Штройбелу, лучшему из всех! Мы все любим Поли, он – супер на поле. Слава Полу Штройбелу, лучшему из всех! " – Глаза ее засверкали, и она продолжила. – Элли, это самый чудесный момент в жизни Поли. Ты не представляешь, как ему пришлось тяжело, когда Андреа погибла, а Вестерфилды попытались обвинить его в ее смерти. Я знаю, он бы и себя не пожалел, чтобы ее спасти. Наш доктор очень беспокоился, что Пол что-нибудь с собой сделает. Когда ты немного не такой как все и медленнее соображаешь, очень легко впасть в депрессию. Последние несколько лет дела у Пола идут все лучше и лучше. Он все больше сам принимает решения в магазине. Понимаете, о чем я? Например, в прошлом году он предложил поставить у нас столики и нанять официантку. Ничего особенного – просто завтрак и бутерброды днем. Людям нравится.

– Да, столики я видела.

– Полу никогда ничего не давалось легко. Ему всегда приходилось работать упорнее, чем остальным. Но у него все будет в порядке, если только...

– Если только люди не станут снова тыкать в него пальцами и обсуждать, не он ли должен был отсидеть двадцать два года в тюрьме, – перебила ее я.

Миссис Штройбел кивнула:

– Да, это я и имела в виду.

Скрипнула входная дверь, и мы услышали шаги Пола и отрывистый лай Лабрадора. Они вернулись с прогулки.

Пол заглянул на кухню.

– Нечестно, что этот человек говорит, будто я сделал это с Андреа, – бросил он и быстро пошел наверх.

– Он снова разнервничался, – печально вздохнула миссис Штройбел.