Текст книги "Пропавшая"

Однако в его глазах мгновенно отражается обратное. Он явно узнал Мередит. Делая шаг назад, Джейсон медленно поворачивается ко мне и спрашивает:

– Как-как вы сказали? Мередит?..

У меня перехватывает дыхание.

– Вы ее знаете?

Джейсон отвечает не сразу. Гнев его понемногу сходит на нет, и уже более спокойным, мирным голосом он произносит:

– Да. Знаю.

– А откуда?

– Она была доулой у Шелби.

От удивления я застываю на месте как вкопанная. Мне становится дурно.

– Вы серьезно?

От осознания, что Шелби и Мередит были знакомы, во рту у меня пересыхает. Я насильно сглатываю слюну, но она встает поперек горла. Мередит и Шелби знали друг друга! А теперь обе пропали… Совпадение? Или мы не знаем чего-то важного?

– И давно они познакомились? – интересуется Беа.

Джейсон пожимает плечами:

– Да не очень. Пару месяцев назад.

– Наверное, и подружиться успели?

– Не сказал бы. Нет, разумеется, моей жене Мередит нравилась, – делится Джейсон. – И все же это были деловые отношения, не более. Шелби очень переживала перед родами. Рожала она впервые, а болевой порог у нее так себе.

– Поэтому вы наняли доулу? – уточняю я, и Джейсон кивает. – А почему выбрали именно Мередит?

Джейсон снова пожимает плечами. Он не знает – Шелби сама нашла Мередит.

– Сколько сейчас вашему ребенку? – интересуюсь я.

– Полтора месяца. Ее зовут Грейс. Такое было второе имя у Шелби – Шелби Грейс, – объясняет Джейсон, и я обращаю внимание на то, что о своей жене он говорит в прошедшем времени. – Нашу дочь зовут Грейс Элоиз.

– Очень красивое имя, – говорю я.

Беа спрашивает, общались ли Шелби с Мередит после того, как родилась Грейс, на что Джейсон отвечает:

– Немного.

Довольно часто бывало, что Мередит какое-то время поддерживала связь с клиентами даже после родов. Они могли позвонить ей со всевозможными проблемами, от кормления до опрелостей. Бескорыстная Мередит новоиспеченным мамам не отказывала, хотя по контракту была им уже совершенно ничем не обязана.

– А вы присутствовали на родах жены? – интересуется Беа.

– Да, – кивает Джейсон. – И это был чертов кошмар.

– Почему? – удивляюсь я.

– Да потому, – бросает он. – Не хочу об этом говорить.

Джейсон опускает глаза на дочь и только теперь замечает, что бутылочка не на месте, а малышка заливается плачем. Он возвращает бутылочку ей в рот; девочка тут же перестает плакать и беспокойно сучить ручками и ножками. Джейсон поднимает на нас глаза, в которых теперь блестят слезы.

– Сколько их уже нет? – спрашивает он, имея в виду Мередит и Дилайлу.

– Муж Мередит видел ее вчера утром, и на этом всё. С тех пор ее нет, – объясняет Беа.

– Сочувствую, – говорит Джейсон с неопределенной интонацией, и я не понимаю, искренне он это или нет. Задумчиво всматриваюсь в него. Мог ли он что-то сделать со своей женой? А с Дилайлой и Мередит? Зачем ему?

И вообще, кем надо быть, чтобы причинить зло ребенку?

В рассказе Джейсона о том вечере, когда исчезла Шелби, много неувязок. Друзья и соседи рассказывали, что они с Шелби постоянно ссорились и ее частенько видели с синяками на руках и ногах. Джейсон объяснял это тем, что Шелби принимала какие-то лекарства, из-за которых синяки у нее появлялись чуть ли не сами собой. А что касается ее поздних пробежек – так это просто Шелби наконец разрешили заниматься спортом после родов, и она хотела сбросить лишний вес. Мол, считала себя толстой, а бегать могла только после того, как малышка заснет. Правда, выражения Джейсон выбрал довольно уничижительные: «Я ведь просил ее не ходить. Разве моя вина, что она пропала?» Его послушать, так Шелби сама виновата в том, что с ней произошло. Позже, во время пресс-конференций, Джейсон пытался оправдаться – дескать, я совсем не это имел в виду, разумеется, я не обвиняю свою жену в ее же собственном исчезновении. Поздно – его слова уже пестрели на страницах газет. Общество сделало для себя выводы.

– И как, стало что-нибудь известно про Шелби? – интересуется Беа.

– Полицейские собаки взяли ее след, но через пару кварталов он оборвался. Полиция считает, там-то ее и похитили. С помощью люминола[10]10
  Люминол – химическое вещество, проявляющее хемилюминесценцию с синим свечением при смешивании с соответствующим окислителем. В криминалистике используется для поиска кровавых следов.


[Закрыть] на асфальте обнаружили следы крови; кто-то явно их старательно оттирал. А может, и просто дождем смыло…

– У них есть предположения, кто бы это мог быть? – спрашивает Беа.

– Пока нет, а вот у меня пара мыслишек имеется.

– Правда? – удивляюсь я.

– Недругов у Шелби не было, – говорит Джейсон, – зато был один кровный враг.

– И кто же он? – нетерпеливо спрашиваю я. Шелби мне совсем незнакома. Не знаю, что она за человек и способна ли нажить себе врагов.

С ответом Джейсон не спешит. Он озирается по сторонам, словно опасаясь слежки, и наконец со значением произносит:

– Доктор Файнголд.

– А кто это? – спрашиваю я.

Джейсон снова медлит. Похоже, он и так уже сказал больше, чем хотел, тем не менее после паузы отвечает:

– Ее акушер-гинеколог.

– Между ними был конфликт?

– Я не стану вам ничего говорить, – отрезает вдруг Джейсон и возвращается в дом, унося дочь от накрапывающего дождя.

В мгновение ока редкие капли сменяются сплошной стеной ливня. Джейсон с дочерью на руках неловко поворачивается у двери, понемногу толкает ее и входит в дом. Дверь снова с грохотом захлопывается, пугая и нас, и малышку. Та начинает плакать.

Что ж, разворачиваемся и уходим.

– Как думаешь, что он имел в виду? – шепотом спрашиваю я, когда мы выходим на тротуар. Беа задумчиво пожимает плечами.

Мы идем вперед: обходим новые дома, стучим в новые двери. Однако ни Мередит, ни Дилайлу никто не видел. Как бы мы ни старались, всё без толку.

Позднее в групповой чат приходит сообщение.

Найден труп.

Мередит

Одиннадцать лет назад Март

Каким-то чудом я все-таки успеваю к девяти часам к уроку виньяса-флоу-йоги[11]11
  Виньяса-флоу-йога – одна из современных ветвей йоги, в которой движение синхронизировано с дыханием.


[Закрыть]. Для начала советую ученикам сесть на пол и найти удобное положение. Мы сосредотачиваемся на дыхании. Я прошу всех прислушаться к своему душевному и физическому состоянию. Сама тоже прислушиваюсь к себе, стараюсь отбросить страх, сковавший меня после очередного сообщения с угрозой. Как же непривычна неуправляемая тревога! Сообщения совсем выбили меня из колеи. Затем говорю ученикам вдыхать через нос, наполнять воздухом легкие, живот, потом как можно громче выдыхать. Дышу вместе с ними, изо всех сил стараясь успокоиться. Некому желать мне смерти. Я в жизни не сделала ничего плохого. Моя совесть чиста.

Мы недолго медитируем и переходим к асанам. Я наблюдаю за учениками, помогаю им найти баланс, тем временем отгоняя от себя ненужные мысли.

Свет в студии приглушен. В зале жара – на термостате выставлено тридцать два градуса. Работают увлажнители. Взмокли все до единого, включая меня.

В завершение мы говорим друг другу «намасте»[12]12
  Намасте – индийское и непальское приветствие.


[Закрыть] и расходимся.

На одиннадцать у меня назначена встреча с потенциальной клиенткой и ее мужем. В нашем деле всегда принято заранее пообщаться, чтобы понять, нравимся ли мы друг другу. Мы договорились встретиться в публичном месте, в кофейне, а то мало ли, вдруг они покажутся подозрительными. После всего, что наслушаешься про «Крейгслист»[13]13
  «Крейгслист» – сайт электронных объявлений, пользующийся большой популярностью у американских пользователей интернета.


[Закрыть] – например, про то, как человек приходит по объявлению в чужой дом, а его там убивают, – хочется перестраховаться. В людном месте как-то спокойнее.

В этой кофейне я раньше не бывала. Деревянный пол здесь потерт, потолок отделан декоративной металлической плиткой, а столики миниатюрные. Войдя, свою возможную клиентку я замечаю сразу: нервная, словно бы неловко себя чувствующая девушка с животом размером с арбуз. Она сидит за столиком в одиночестве. Подойдя к ней, я с улыбкой протягиваю руку и представляюсь:

– Мередит Дики.

– Шелби Тибоу, – отвечает она, пожимая руку. – Кофе хотите?

Я соглашаюсь. Мне срочно нужна доза кофеина, от слабости уже едва держусь на ногах.

Мы подходим к стойке и заказываем кофе. Миссис Тибоу предлагает угостить меня, и я не отказываюсь. Спрашивает, буду ли я что-нибудь есть, и я беру булочку с корицей, потому что, помимо усталости, меня одолевает голод. Даже не помню, ела ли утром и вообще когда последний раз ела. Да, кормила детей, мыла посуду, а ела ли сама…

Себе миссис Тибоу из еды ничего не заказывает.

– А вы разве не будете? – спрашиваю я, с неловким чувством беря булочку, которую мне протягивает бариста.

Миссис Тибоу качает головой.

– Да вы взгляните на меня! – недовольно говорит она, выпячивая кругленький живот. – Я же толстая. Выпечки мне еще только не хватало…

– Вы не толстая, вы беременная, – мягко укоряю я.

Мы относим кофе к столику и садимся. Кофейня совсем небольшая, тут очень тихо, уютно. Посетителей немного, почти все сидят с ноутбуками и работают. Такие встречи, как сегодня, нужны, чтобы мы с возможными клиентками могли немного узнать друг друга, и если к концу встречи впечатление у обеих положительное, то остается лишь поставить подписи в договоре.

– Муж считает, что мне этот вес ни за что не сбросить. Я набрала целых тридцать фунтов, – жалуется миссис Тибоу. Из ее уст это звучит так, словно она набрала не тридцать фунтов – что в пределах нормы, между прочим, – а тонну. Я во время каждой своей беременности набирала не меньше.

– Кстати, о вашем муже – он скоро подойдет? – спрашиваю я и тут же задумываюсь о том, как сейчас, должно быть, выгляжу. Переодеваться после йоги времени не было, так что осталась в чем была, только сверху накинула свитер, а глаза так и закрываются, спать хочу невероятно.

Шелби беспокойно крутит на пальце обручальное кольцо и отвечает:

– Он не придет.

– Очень жаль… Занят, наверное, да?

Мужья частенько не приходят на такие встречи. Иногда из-за работы или командировки, а иногда им просто все равно. Что поделать… Чаще всего я как раз и нужна женщинам с равнодушными или бестолковыми мужьями.

Со стороны Шелби смотрится очень робкой. Она наконец оставляет кольцо в покое, пристраивается на стуле поудобнее и отпивает из чашки. У стойки я невольно услышала, что кофе она взяла обычный, с кофеином. Нет, я ни в коем случае ее не осуждаю – сама-то на время беременности от кофеина отказалась, но у всех все по-разному. Возможно, только капля кофеина и помогает Шелби хоть как-то прожить очередной день. Я много всякого повидала. И матерей-одиночек, и жертв изнасилования, которые решали оставить ребенка, и женщин, делавших аборт из-за результатов генетического скрининга. Поэтому мое главное правило – не суди, у каждого свои обстоятельства.

В ответ на мой вопрос Шелби качает головой. В ее дрожащих руках подрагивает и чашка, и рябь на поверхности кофе нарушает рисунок из пенки.

– Я не сказала ему, что встречусь с вами.

Остается только гадать, что именно ее так тревожит. Возможно, она сама по себе застенчивая или же слишком старается произвести на меня хорошее впечатление. Возможно, ей стыдно из-за того, что муж не пришел, а возможно, она просто-напросто боится родов.

– Вот как? – говорю я как можно более непосредственно, чтобы Шелби не чувствовала неловкость, и ободряюще похлопываю ее по руке. Исследования показали, что прикосновения влияют на душевное состояние человека, на его самочувствие и на то, как он взаимодействует с окружающими, поэтому тактильный контакт очень важен. – В этом нет ничего зазорного, Шелби. Вы не первая.

– Правда? – Она с надеждой поднимает взгляд.

– Конечно! Мужчинам порой очень трудно что-либо втолковать. Еще бы, рожать ведь не им! – улыбаюсь я. Шелби с явным облегчением выдыхает. – Сейчас мы всё обсудим, а вы дома побеседуете с мужем и решите. Какой у вас срок?

– Тридцать шесть недель.

С большинством моих клиенток я знакомлюсь еще в начале беременности. Редко кто приходит ко мне на таком большом сроке. Шелби объясняет, почему так вышло, – они с мужем только что переехали к нам в пригород. Там, где они жили, у Шелби был хороший врач, но теперь их разделяют две тысячи миль. Вдали осталась и семья, ее группа поддержки, так что, не считая мужа, у Шелби никого нет.

Я, в свою очередь, рассказываю, почему решила стать доулой, делюсь собственным опытом, как рожала Лео. Вниманием меня в день родов персонал больницы не слишком баловал. Джошу приходилось буквально упрашивать медсестер подойти. Мне казалось, я никому не нужна, чувствовала себя балластом. А когда все наконец закончилось, мне стало жаль, что рядом не было человека, который мог бы с трезвой головой за меня постоять, ведь Джош волновался не меньше моего.

С тех самых пор в родильных залах на моих глазах нередко творились ужасающие вещи. Сама я еще довольно-таки легко отделалась. Почему-то принято считать, что во время родов главное – ребенок, а о потребностях матери можно забыть. Женщины даже не знают, что у них есть право выбора. Либо же им в этом праве просто отказывают, а если и не отказывают, то времени и информации у женщины все равно слишком мало для того, чтобы принять осознанное решение. Его принимают за нее без ее же согласия. Очень многие женщины не хотят быть тем самым балластом, не хотят лишний раз сердить врачей, сестер и потому молча мирятся. Нередко под якобы медицинской помощью может скрываться халатное – а то и вовсе плохое – отношение к роженице.

Доктора порой делают нечто такое, что граничит чуть ли не с насилием. Слово «нет» в родильном зале не всегда воспринимают как «нет».

В большинстве случаев, разумеется, конец истории счастливый. Женщины забывают про все плохое, что им пришлось вытерпеть, ведь теперь они держат на руках самое важное и долгожданное – здорового малыша. И все же так неправильно. Стать доулой я решила в том числе и поэтому – чтобы защищать права женщины во время родов.

– Очень важно, чтобы во время родов кто-то постоянно был с тобой рядом. Только с тобой и только ради тебя.

Мы обсуждаем с Шелби предстоящие роды, я интересуюсь, чего она от них ожидает.

– Только одного – здорового ребенка, – отвечает она, кладя руку на живот.

Я продолжаю задавать вопросы и узнаю, что дома Шелби рожать не хочет – в больнице, и никак иначе.

– Все эти новомодные закидоны не по мне, – категорично заявляет она. – Ну, то есть эпидуралку я хочу, а кесарево не хочу. Если, конечно, будет необходимо, то пусть делают. Но съедать плаценту даже не предлагайте.

Я невольно смеюсь. Наверное, впервые за несколько дней.

Подтвержденных научных данных о пользе плаценты, насколько мне известно, нет. Впрочем, если моей клиентке захочется ее съесть, отговаривать не стану.

Мы продолжаем болтать, и я ловлю себя на мысли, что Шелби Тибоу мне нравится, даже очень – разумная, не надменная, открытая. Она еще очень молода, и это заметно. Когда-то и я тоже была молодой. Шелби уже распланировала наперед всю свою жизнь. Говорит, ей нравится быть полезной людям, хочется им помогать. Сейчас она, конечно, не работает, ведь они с мужем только переехали, но при первой же возможности она устроится на работу. Правда, муж не хочет, чтобы она работала, – ему больше нравится, когда Шелби сидит дома.

– Расскажите мне о своем муже, – прошу я, пользуясь тем, что наш разговор повернул в это русло.

– Что рассказать?

– Да что угодно. Как сами пожелаете.

Шелби рассказывает, что муж у нее работает страховым агентом. В колледже он играл в американский футбол, был лайнбекером[14]14
  Лайнбекер – один из игроков защиты в американском футболе.


[Закрыть] и даже хотел уйти в профессиональный спорт, но травма колена все испортила, с чем он так до сих пор и не смирился. Шелби младше мужа на три года. Встречаться они начали в старшей школе, когда она только перешла в нее из средней, а он был уже в выпускном классе. Как только Шелби исполнилось восемнадцать, они поженились. В колледж она не пошла. Шелби уверяет, что ее муж просто обожает детей и однажды станет прекрасным отцом. Только почему-то забывает, что «однажды» – это уже через четыре недели.

Потом Шелби переходит к главному. Она сомневается, будет ли муж во время родов с ней рядом – во всех смыслах. По ее словам, он довольно крут характером. Не знаю, что Шелби имеет в виду, но как раз поэтому она ко мне и обратилась.

Через два дня мы с ней снова встречаемся в той же кофейне. Теперь уже я предлагаю угостить ее, но она спешно отказывается, потому что ей некогда. Протягивает мне подписанный и ею, и мужем договор.

– Вы все-таки смогли убедить мужа! – Я улыбаюсь.

– С одной оговоркой, – серьезно говорит Шелби.

– В каком смысле?

Отвечает она не сразу.

– Он считает вас аферисткой, намеренной нас обобрать: просмотрел предложения других доул и спрашивает, почему вы так дорого берете. А вообще, изначально сказал, что я рехнулась – спустить столько денег на сиделку.

Что ж, с ее мужем все ясно: циничный бестактный скептик.

Мне далеко не раз задавали вопрос насчет моих расценок. Я работаю независимо от больниц и агентств, и поэтому они действительно несколько выше средних. Зато я предлагаю то, что могут предложить далеко не везде: когда у вас начнутся роды, к вам приедет не просто свободная в данный момент доула, а именно я и никто другой.

– Он нашел какую-то женщину, которая берет всего три сотни, – говорит Шелби. – А я сказала, что она мне не нужна. Мне нужны вы.

– И почему же? – интересуюсь я. Шелби совсем меня не знает – почему она так уверенно выбрала именно меня, а не кого-то другого?

– Вы мне по душе. – Она с улыбкой пожимает плечами. – Но Джейсон сказал, что неплохо бы уломать вас на тысячу…

– Уломать на тысячу?

– А еще лучше на восемь сотен. В общем-то, он отчасти прав. Для одного дня действительно дороговато.

Во мне тут же зарождается нехорошее предчувствие – не нравится мне этот разговор. Работа у меня вовсе не однодневная: во‐первых, я сопровождаю на прием к врачу, во‐вторых, встречаюсь с клиенткой, например как сегодня, в‐третьих, помогаю в день родов и проведываю сразу после них. А кроме всего этого, я еще и постоянно на связи. Фактически я ставлю свою жизнь на паузу ради клиентки. Тем не менее Шелби я свои мысли не озвучиваю.

– Простите, Шелби, но мои расценки обсуждению не подлежат, – говорю я твердо.

Та снова пожимает плечами, уже с более дерзкой улыбкой. По-моему, я заблуждалась насчет этой девушки. От ее недавней застенчивости не осталось и следа. Сегодня она смела, уверена в себе. Так какая же она на самом деле?

– Что ж, попытка не пытка, – говорит Шелби. – Хотя какая разница, если он уже и так согласился, правда?

Странно еще кое-что: день сегодня серый, пасмурный, а Шелби пришла в солнцезащитных очках, которые не сняла даже в кофейне.

Кейт

Одиннадцать лет назад Май

Через наш город течет река, вдоль берегов которой извиваются живописные дорожки. Местечко это, известное как Риверуок, – жемчужина нашего города. По выходным сюда стекаются сотни людей. Они гуляют по мощеным дорожкам, бросают в фонтан монетки, фотографируются на крытых деревянных мостах, перекинутых через реку.

В самом центре города дорожки ярко освещаются, а вокруг – изобилие цветов, первозданная природа и ни единого сорняка. На улицах поблизости можно встретить множество элитных бутиков, а также баров и ресторанов, которых в городе около полусотни. Припарковаться здесь по выходным практически невозможно.

Чем дальше удаляешься от центра, тем лесистее становится берег. Широкие ухоженные дорожки сменяются тропинками, проложенными за долгие годы людскими ногами. Узкие полоски вытоптанной земли, рассекая травяной ковер, петляют между деревьями.

В это время года воздух здесь кишит комарами. Виной тому сильные ливни и наводнения: влажность для комаров – настоящий рай. Они откладывают яйца в стоячей воде, например в лужах, которые под густой кроной деревьев никогда не высыхают полностью, и потому земля тут постоянно влажная, покрытая мхом и усеянная гниющим валежником.

Здесь и был найден труп.

Наши поисковые группы возвращаются к дому Джоша и Мередит. Все говорят наперебой, спешат рассказать, кто что узнал, и от голосов в воздухе повисает гул.

Я высматриваю Джоша – его нигде нет. Зато полиция здесь. У дома припаркованы служебные автомобили, а у входной двери стоит на страже один из полицейских, пока остальные проводят в доме обыск.

– Кто-нибудь видел Джоша? – обращаюсь я ко всем.

– Он пошел к реке, – отвечает кто-то, – опознавать труп.

При слове «труп» сразу повисает тишина. В горле застревает ком – лишь бы только это были не Мередит или Дилайла.

Мы становимся в круг для обсуждения. Все на нервах, в отчаянии. С неба моросит мелкий дождь. Некоторые взяли зонты и теперь делятся ими с тем, кто поблизости.

– А кто и откуда вообще узнал о трупе? – спрашивает Беа.

– Мы с женой, – отвечает, шагнув вперед, мужчина.

– От кого?

– Мы ходили по набережной, спрашивали прохожих о Дилайле, показывали ее фото. Там была пара человек на пробежке, спросили и их. Дилайлу они не видели, но слышали, что полиция в паре миль отсюда вниз по реке обнаружила труп и пытается установить личность. «Надеемся, это не ваша девочка» – так нам сказали те люди.

– И тогда мы решили разузнать побольше, – подхватывает рассказ мужчины его жена. – Продолжили спрашивать прохожих, слышали они что-нибудь или нет.

Едва сдерживая слезы, она рассказывает, что какой-то мужчина обнаружил труп, когда выгуливал утром собаку. Тот виднелся лишь наполовину: голову с туловищем скрывал слой земли, а ноги были на виду. Возможно, изначально труп спрятали тщательнее, но вчерашний ливень смыл с него почву и листья. Тело нашла собака, почуяв издали жуткий смрад. Река в тех местах почти выходит из берегов – еще день-два, и труп бесследно исчез бы в потоке воды.

– А следы насилия есть? – спрашивает одна из собравшихся.

Муж с женой переглядываются. Им рассказали, что на трупе не было одежды. Толпа в ужасе вздыхает. Все, конечно, сразу подумали об одном и том же.

– Только не это… – произносит Беа, сжимая мою руку. Мы встречаемся взглядами и представляем, что могла испытать наша подруга – если это она – перед тем, как ее бросили там совсем одну. И думаем о малышке Дилайле. Лишь бы только это была не она! Если это все-таки Мередит, то где тогда Дилайла? Меньше всего желаешь, чтобы смерть настигла кого-то из твоих близких.

Поскольку наш с Беа дом совсем рядом, мы решаем пойти и собрать для всех еды – нас теперь уже около тридцати. Рабочие на полную катушку врубили в доме техно с мощными басами, даже стены пульсируют. Едва мы переступаем порог, работа замирает. Глаза рабочих устремляются на нас.

– Простите, что прервали, – извиняюсь я в своем же собственном доме. Достаю из холодильника клубнику и, пока ее мою, нарезаю, чувствую на себе взгляд. Действует на нервы. Беа хватает две пачки чипсов, набирает в руки бутылки воды, и мы уходим.

Однако от еды все вежливо отказываются. Никому кусок в горло не лезет. Всех одинаково мутит от печали и тревоги, от неизвестности о том, что сейчас творится там, у реки. Ни о чем другом думать не выходит. У меня в голове так и рисуется картина: полиция, криминалисты, репортеры, желтая лента… И тело, которое достают из кустов.

Вскоре Беа отводит в сторону акушерку. Спрятавшись от дождя на веранде Джоша, они о чем-то беседуют.

Я тем временем разговариваю с женщиной, которая сегодня утром вместе с мужем узнала о трупе. Они хотели посмотреть на тело – не Мередит ли это или Дилайла, – но их не подпустили, как и остальных, кто пришел поглазеть из любопытства. Почему-то у многих есть это нездоровое желание – посмотреть на мертвого.

Я прошу женщину меня простить, оставляю ее и иду к веранде. Протянув акушерке руку, представляюсь. На вид ей за пятьдесят. Ее глаза и улыбка светятся добротой, а длинные седые волосы заплетены в косу.

– Мы с Кейт живем вместе, – объясняет Беа.

– Да-да, я знаю, Мередит много о вас рассказывала. Хорошего, разумеется. Я – Джанетт, – пожимая мне руку, отвечает акушерка. – Нам с Мередит не раз доводилось вместе работать.

А работать Мередит доводилось в самых разных обстоятельствах. И на дому, нередко в паре с акушеркой, и в больницах. Где бы ни рожала клиентка, будь то дома в ванной или в больничном родзале, Мередит всегда беспрекословно отправлялась куда потребуется.

Разговор я прервала на том, что Беа рассказывала Джанетт о подробностях, которые нам удалось узнать от Джейсона Тибоу.

– Так вот, – возвращается она к рассказу, – оказывается, Мередит была у них доулой. Во время родов, судя по словам Джейсона, что-то пошло не так, но что именно – он не признался. Было лишь заметно его недовольство врачом-акушером.

– Доктор Файнголд… – задумчиво кивает Джанетт. – Его все недолюбливают.

– А почему? – спрашиваю я.

– Он не слишком-то деликатен с пациентами, а порой еще и чересчур принципиален. Ему не нравится, когда Мередит присутствует на родах и вдруг начинает ставить под сомнения его действия. А для Мередит клиентки всегда на первом месте, и ей не важно, кому и чем она не угодила в процессе работы.

Джанетт объясняет нам, зачем нужна доула, – поддержать женщину, придать ей уверенности и сделать все возможное, чтобы роды запомнились только хорошим.

– Мередит – прекрасная доула, – говорит Джанетт. – Ради клиентов она на все готова. Мы с ней постоянно обсуждаем работу, пациенток, не обязательно общих. Частенько роды отбирают у тебя последние силы. Работаешь долго, на грани душевных и физических возможностей и даже не знаешь, на сколько еще все затянется. Да, конечно, бывает и наоборот, когда ты уходишь полный сил, радости, энергии, но в основном это работа на износ. Мы с Мередит всегда делимся друг с другом своими переживаниями. Она замечательный друг.

– Что правда, то правда, – соглашаюсь я, вспоминая, сколько раз Мередит поддерживала меня в трудную минуту. Тут меня посещает вопрос: – Но зачем Шелби надо было выбирать доктора Файнголда, если он настолько неприятный?

– Шелби встала здесь на учет уже на большом сроке. За таких пациенток берутся далеко не многие врачи, ведь они не ведут их с самого начала беременности и не знают полной картины состояния здоровья. А доктор Файнголд один из немногих, кто берется. Правда, он также один из немногих, кто практикует с ограничениями, а уже одно это должно настораживать.

– Вы что-нибудь знаете о том, как прошли роды у Шелби? – спрашивает Беа.

– Знаю. – Джанетт делает глубокий вдох, сомневаясь, стоит ли нам рассказывать, и, медленно выдохнув, все-таки говорит: – С ребенком не всё в порядке.

Мы с Беа озадаченно переглядываемся. Малышку мы видели собственными глазами – ребенок как ребенок.

– Что вы имеете в виду? – уточняет Беа.

– Девочка получила при родах повреждение головного мозга. Тибоу подали на доктора Файнголда в суд за врачебную ошибку. Шелби была очень измучена, ей требовалось кесарево сечение, и Мередит не переставала твердить об этом Файнголду, но тот и слушать не хотел. Еще бы ему кто-то указывал! Он провел эпизиотомию и щипцами достал малышку, причем, не рассчитав силу, сдавил ей голову.

– Но ведь девочка поправится? – искренне беспокоюсь я за малышку Грейс.

Иск Тибоу против Файнголда заставляет меня задуматься. На врачей то и дело подают в суд, и поскольку я сама врач, боюсь той же участи как огня. И хотя нередко споры урегулируются еще до суда, а иски отклоняются, в результате все равно страдают и финансы, и репутация. Если о докторе Файнголде Джанетт рассказала сущую правду, то представляю, как он воспринял столь неприятную новость.

– Сейчас трудно сказать, – Джанетт пожимает плечами. – У некоторых детей с подобной травмой диагностируют церебральный паралич, у других развивается эпилепсия, у третьих возможна задержка в развитии… Мередит должна была давать показания на этой неделе.

От рассказа Джанетт у меня перехватывает дыхание. А что, если Файнголд решил, попросту говоря, заткнуть Мередит? Все сходится: сначала пропадает Шелби, теперь Мередит, и обе – свидетели его преступной небрежности…

Мы с Беа задумчиво замолкаем. Джанетт тем временем отходит от нас и, спрятавшись от дождя под дерево, разглядывает тучи.

– Не нравится мне все это, – нарушает тишину Беа.

Дождь усиливается, снова стихает; создается впечатление, будто уже закат. Позже становится совсем мрачно, в небе повисают тяжелые серые тучи. В прогнозе погоды на сегодня обещали неслабую грозу.

С наступлением вечера наконец возвращается Джош. Он паркуется перед домом, и все мы затаив дыхание ждем новостей. Неужели Мередит больше нет?..

Через лобовое стекло видно, что Джош сидит, склонившись над рулем, и медлит выходить. Плачет? Или просто собирается с духом? Может, подойти к машине и постучать? Хотя пускай отдохнет, его столько часов не было – сейчас уже около пяти. За это время подтянулись остальные, и почти в полном молчании мы все вместе его ждем. Несмотря на погоду, никто не ушел, да и не подумал бы уйти, не узнав, что же именно происходило у реки.

Джош выходит из машины. Ссутулившись, он ступает неверными шагами, шатается точно пьяный, запинается о бордюр. Голова у него опущена так низко, что кажется, подбородок вот-вот коснется груди. И все-таки Джош плакал. Слез уже не видно, но красные опухшие глаза говорят сами за себя. С сегодняшнего утра Джош постарел лет на десять. Он страшно вымотан, его ладони и брюки в области колен испачканы в грязи.

Он шагает нам навстречу, потом останавливается и тяжко прислоняется к дереву, пряча лицо в ладонях, словно сил идти больше нет. Вдруг Джош начинает содрогаться в рыданиях, его боль ощущается даже на расстоянии, и Беа приходится обхватить меня руками, чтобы я не упала в обморок.

Случилось худшее. Мередит больше нет…

Все стоят на месте, понимая, что Джошу нужно побыть один на один со своим горем. Многие и сами плачут. Боясь, как бы не вырвались наружу нахлынувшие чувства, я зажимаю рот ладонью и в конце концов сдерживаюсь – переключаю мысли на то, что делать дальше. Нужно продолжать поиски, искать еще быстрее, еще тщательнее. Нельзя просто стоять и скорбеть по Мередит, когда нужно еще найти Дилайлу.

Позади тихонько всхлипывает Беа. Кажется, мы поменялись ролями, ведь это меня обычно эмоции накрывают с головой; Беа же всегда рассуждает трезво, придумывая, что можно предпринять. Я все понимаю – они с Мередит были очень близки, да и с Дилайлой тоже.

Теперь придется думать о похоронах, всё организовывать… Мы с Беа, само собой, не бросим Джоша одного с этими хлопотами. Без Мередит он будет сам не свой.

Никак не могу поверить – Мередит больше нет. Какие странные слова… Разве им место в одном предложении?

Наконец Джош собирается с силами и, подойдя к нам, сдавленно произносит:

– Не она…

– Что значит «не она»? – срывается у кого-то.

– Труп, – объясняет Джош. – Это не Мередит. Это та пропавшая женщина – Тибоу.

У меня тут же подкашиваются ноги, вырываются слезы – какое облегчение, что это не Мередит!

По словам Джоша, мистер Тибоу опознал тело жены.

– Что с ней случилось? – спрашивают из толпы. – Как она умерла?

У всех на уме те же вопросы, но задать их решился только один.