Текст книги "Хрустальный грот. Полые холмы (сборник)"

– Никто. Даже ты, Ниниана!

– Я этого не говорила. Я просто хочу сказать, что споры окончены. Королевство – твое, и теперь, как правильно сказал Алун, тебе лучше пойти и поговорить с народом.

– Сперва я поговорю с тобой. Почему ты стоишь тут с таким видом, словно тебе все равно? Словно ты уже не здесь?

– Быть может, потому, что это так и есть. Меня не касается, кто ты и чего ты хочешь. Я прошу тебя лишь об одном.

– О чем же?

– Отпусти меня. Он не отпускал, но ты, я думаю, согласишься.

– В монастырь Святого Петра?

Она опустила голову:

– Я говорю тебе, ничто мирское меня больше не трогает. Уже давно и тем более теперь. Все эти разговоры о вторжении, весенней войне, смене власти, смерти королей… Да не смотри на меня так! Я не дура, и отец разговаривал со мной. Но тебе незачем меня бояться. Ничто из того, что я знаю и могу сделать, не повредит твоим планам, братец. Говорю тебе, я не хочу от жизни ничего, кроме того, чтобы меня отпустили с миром и позволили жить в мире – мне и моему сыну.

– Ты сказала, что просишь лишь об одном. А это уже вторая просьба…

В ее глазах в первый раз вспыхнуло что-то живое – возможно, это был страх.

– Но ведь вы же всегда собирались отправить его в монастырь! Это была твоя идея, а не отца. Ведь после того, как я отказала Горлану, ты понял, что, даже если отец Мерлина явится сюда с мечом в руке и с тремя тысячами всадников, я не выйду за него! Мерлин тебе ничего не сделает, Камлах. Он навсегда останется не более чем безымянным бастардом. Ты ведь знаешь, что он не воин. Видят боги, он не причинит тебе вреда!

– Тем более если он будет сидеть в монастыре? – спросил Камлах шелковым голосом.

– Тем более если он будет сидеть в монастыре. Камлах, ты играешь со мной? Что у тебя на уме?

– Раб, что пролил масло, – сказал Камлах. – Кто это был?

Глаза Нинианы снова вспыхнули. Потом она опустила веки.

– Сакс. Кердик.

Камлах не шевельнулся, но изумруд на его груди внезапно сверкнул на фоне черных одежд, словно сердце у него подпрыгнуло.

– Не пытайся сделать вид, что ты догадывался об этом! – яростно воскликнула Ниниана. – Откуда ты мог знать?

– Да нет, не догадывался. Но когда я приехал, весь замок гудел, как разбитая арфа. Ну что ты стоишь, сложив руки на брюхе, словно прячешь от меня еще одного ублюдка? – воскликнул он с внезапным раздражением.

Как ни странно, она улыбнулась:

– Прячу, конечно!

Изумруд снова блеснул.

– Не будь дураком, Камлах. Ну откуда мне взять еще одного? Я просто не могу уйти, пока не буду уверена, что ему ничто не угрожает. Что нам обоим ничто не угрожает, что бы ты ни собирался сделать.

– А что я могу сделать тебе? Я могу поклясться, что…

– Что бы ты ни собирался сделать с королевством моего отца. Ладно, оставим это. Я повторяю: я забочусь лишь об одном – чтобы монастырь оставили в покое… А это так и будет.

– Ты видела это в кристалле?

– Не к лицу христианам заниматься предсказаниями! – отрезала Ниниана.

Но голос ее звучал слишком сурово, чтобы быть искренним. Камлах взглянул на нее, внезапно засуетился; отступил на пару шагов в тень, потом снова вышел на свет.

– Скажи мне, – отрывисто бросил он, – что будет с Вортимером?

– Он умрет, – сказала Ниниана с безразличным видом.

– Все мы когда-нибудь умрем. Но я связан с ним, ты же знаешь. Можешь ли ты сказать мне, что будет весной?

– Я ничего не видела и ничего тебе сказать не могу. Но каковы бы ни были твои планы, тебе не пойдет на пользу, если поползут слухи о том, что это было убийство. Так что ты глуп, если думаешь, что смерть короля не была случайной. Двое конюхов видели это, и служанка, с которой он забавлялся, тоже.

– Тот человек успел сказать что-нибудь перед тем, как умер?

– Кердик? Нет. Только что это вышло случайно. Похоже, он больше заботился о моем сыне, чем о себе самом. Больше он ничего не сказал.

– Мне тоже так говорили, – сказал Камлах.

В комнате снова воцарилось молчание. Они смотрели друг другу в глаза.

– Ты не сделаешь этого, – сказала Ниниана.

Он не ответил. Они стояли глаза в глаза. По комнате пронесся сквозняк, пламя факелов дрогнуло.

Камлах улыбнулся и вышел. Дверь за ним захлопнулась, по комнате пронесся порыв ветра, огонь взметнулся, погас, свет и тени смешались…

* * *

Пламя угасало, и кристаллы померкли. Я выбрался из пещерки, потянул за собой плащ, и он порвался. Угли в жаровне тускло тлели. Снаружи было уже совсем темно. Я, спотыкаясь, спустился вниз и бросился к выходу.

– Галапас! – крикнул я. – Галапас!

Его высокая, ссутулившаяся фигура возникла из тьмы. Он вошел в пещеру. Его ноги, полуголые, в старых сандалиях, посинели от холода.

Я остановился в ярде от него, но вышло так, словно я бросился к нему в объятия. Он закутал меня плащом.

– Галапас, они убили Кердика!

Он ничего не сказал, но его молчание утешало лучше любых слов.

Я сглотнул, чтобы избавиться от болезненного кома в горле.

– Если бы я не приехал сюда сегодня… Я ведь обманывал его, как и остальных. А мог бы довериться ему – рассказать даже про тебя… Галапас, если бы я был там, быть может, я смог бы что-нибудь сделать!

– Нет, не смог бы. И ты это знаешь.

– Теперь я меньше чем никто.

Я прижал руку к виску: голова раскалывалась, перед глазами все плыло, я почти ничего не видел. Галапас мягко взял меня за руку и усадил у огня.

– Почему, Мерлин? Не спеши, расскажи мне все по порядку.

– А ты не знаешь? – удивился я. – Он наполнял лампы на колоннаде и пролил масло на ступеньки, а король поскользнулся, упал и сломал себе шею. Кердик был не виноват, Галапас! Он просто пролил масло, вот и все, и он уже возвращался, чтобы подтереть, он правда возвращался! А они взяли и убили его! И теперь королем стал Камлах.

По-моему, некоторое время я тупо смотрел на него. Глаза мои были еще полны видений, и в мозгу помещался лишь один-единственный факт.

– А что твоя мать? – спросил Галапас, мягко, но настойчиво. – Что с ней?

– Чего? Что ты говоришь?

В руку мне сунули кубок с чем-то теплым. Судя по запаху, это был тот же напиток, что Галапас давал мне перед тем, как я полез в грот.

– Выпей. Тебе надо было поспать до тех пор, пока я не вернулся, – тогда тебе не было бы так плохо.

Я выпил. Острая боль в висках сменилась тупым пульсированием, и я вновь обрел четкость зрения. И мысли тоже.

– Извини. Теперь все в порядке. Я снова могу соображать, я пришел в себя… Сейчас расскажу остальное. Мать уйдет в монастырь. Она пыталась уговорить Камлаха, чтобы он отпустил и меня тоже, но он не согласился. Я думаю…

– Что?

Я наконец сообразил, что к чему, и медленно произнес:

– Я сперва не понял. Я думал о Кердике. Но похоже, он собирается убить меня. Наверно, он воспользуется смертью деда: он скажет, что это дело рук моего раба… Нет, конечно, никто не поверит, что я могу быть соперником Камлаху, но если он запрет меня в монастырь и через некоторое время, когда слухи уже улягутся, я тихо умру, никто ничего не скажет. А моя мать к тому времени будет уже не королевской дочерью, а всего-навсего одной из святых женщин, и она тоже ничего не сможет сделать.

Я сжал кубок в ладонях и поднял глаза на Галапаса.

– Галапас, почему меня так боятся?

Он ничего не ответил, лишь кивнул на кубок.

– Допивай. А потом тебе надо будет уехать.

– Уехать? Но если я вернусь, они убьют меня или запрут в монастыре… Разве нет?

– Если найдут – попытаются.

– Если я останусь тут, с тобой… – горячо сказал я. – Никто ведь не знает, что я здесь! Даже если они узнают и приедут за мной, тебе ничего не будет! А потом мы увидим их за несколько миль, когда они въедут в долину… Они меня не найдут! Я спрячусь в хрустальном гроте…

Галапас покачал головой:

– Еще не время, Мерлин. Когда-нибудь, но не теперь. Сейчас ты не можешь спрятаться – все равно как твой мерлин не может вернуться в яйцо.

Я оглянулся через плечо, туда, где, нахохлившись, сидел на жердочке мой мерлин, неподвижный, как сова Афины. Его не было. Я протер глаза рукавом и поморгал, не веря своим глазам. В самом деле! Угол, озаренный пламенем, был пуст.

– Галапас! Сокол улетел!

– Да.

– Ты видел?

– Он пролетел мимо, когда ты позвал меня.

– Я… Куда?

– На юг.

Я осушил кубок и перевернул его, отдавая последние капли богу. Потом поставил кубок и потянулся за плащом.

– Я еще увижу тебя, да?

– Увидишь. Я обещаю.

– Значит, я вернусь?

– Я ведь обещал тебе. Когда-нибудь эта пещера будет твоей и все, что в ней, – тоже.

Снаружи влетел холодный ночной ветер, шевельнул полу моего плаща и взметнул волосы. По спине у меня поползли мурашки. Я встал, набросил плащ на плечи, застегнул фибулу.

– Стало быть, ты едешь? – Галапас улыбался. – Ты так веришь мне? И куда же ты собираешься?

– Не знаю. Для начала, наверно, домой. По дороге успею подумать – если это нужно. Но я все еще на тропе бога. Я чувствую, как ветер несет меня. Чему ты улыбаешься, Галапас?

Галапас не ответил. Он встал, притянул меня к себе, наклонился и поцеловал меня в лоб. Сухой и легкий старческий поцелуй, словно падающий лист, коснулся моего лба. Потом он подтолкнул меня к выходу.

– Ступай. Я уже оседлал твоего пони.

Когда я ехал вниз по долине, дождь все еще шел. Мелкий, моросящий дождь. Капли липли к плащу, пробирались под одежду и смешивались со слезами, что текли у меня из глаз. Я плакал второй раз в жизни.

Глава 11

Ворота скотного двора были заперты. Впрочем, я ждал этого. Днем я, не таясь, выехал через главные ворота с мерлином на руке. В другое время я рискнул бы сунуться с той стороны, отговорившись тем, что потерял сокола и весь день его искал. Но не сегодня. Некому ждать меня, чтобы впустить через скотный двор…

Несмотря на то что надо было спешить, я заставил застоявшегося пони идти шагом и потихоньку проехал вдоль стены в сторону моста. Он и дорога, ведущая к нему, кишели народом. Там было светло и шумно, и за несколько минут, что я смотрел на мост, по нему дважды проносился всадник, спешащий на юг.

Над дорожкой, ведущей вдоль реки, нависали сырые и голые деревья сада. У стены был неглубокий ров, и из-за нее высовывались ветви, с которых капало. Я слез с пони, подвел его к наклонившейся яблоне и привязал. Потом снова взобрался в седло, неловко встал на ноги, постоял, пытаясь утвердиться, подпрыгнул и ухватился за сук.

Сук был мокрый, скользкий, одна рука сорвалась, но вторая удержалась. Я подтянулся, забросил ноги на сук и через несколько мгновений перебрался через стену и спрыгнул в траву.

Слева была высокая стена, за ней – личный сад деда, справа – голубятня и терраса, где, бывало, сиживала Моравик со своим веретеном. Прямо передо мной были помещения для слуг. Я с облегчением увидел, что там темно. Светло и шумно было слева, за стеной, в самом дворце. Еще дальше, приглушенный шелестом дождя, шумел город.

В моем окне света не было. Я бросился туда.

На что я не рассчитывал – это на то, что они принесут его сюда, в комнату, где он жил. Его тюфяк лежал не у двери, как обычно, а там, где раньше, – в углу, рядом с моей кроватью. Здесь не было ни пурпура, ни факелов; он лежал так, как его приволокли и швырнули. В полутьме я видел лишь силуэт неуклюже распростертого тела. Одна рука была откинута в сторону. Было слишком темно, чтобы разглядеть, как он умер.

Я наклонился и взял его за руку. Рука была холодной, тело уже начинало коченеть. Я бережно уложил его руку вдоль тела, потом подбежал к кровати, сорвал с нее покрывало – хорошее, шерстяное – и укрыл им Кердика. Потом насторожился: вдалеке раздался мужской голос, который что-то спрашивал, в конце колоннады послышались шаги. Другой голос ответил:

– Нет, не проходил! Я следил за дверью. А пони на месте?

– Нет, нету! – И в ответ на еще какой-то вопрос: – Да нет, далеко уехать не мог. Он часто возвращается поздно. Чего? Да, ладно!

Быстрые удаляющиеся шаги. Тишина.

Где-то в колоннаде висела лампа. Сквозь дверь проникало достаточно света. Я бесшумно поднял крышку своего сундука, достал оттуда свою одежду – все, что у меня было, – свой лучший плащ и пару запасных сандалий. Я запихал все это в мешок, вместе с прочими своими драгоценностями – костяным гребнем, парой фибул и сердоликовой пряжкой. Это можно будет продать. Я влез на кровать и выбросил мешок в окно. Потом подбежал к Кердику, откинул покрывало и, встав на колени, пошарил у бедра. Они оставили ему его кинжал. Я потянул пряжку – пальцы не слушались, и не только потому, что было темно, – и отстегнул кинжал вместе с поясом. Длинный мужской кинжал, в два раза длиннее моего собственного, и остро заточенный. Свой кинжал я положил на тюфяк рядом с Кердиком. Он мог понадобиться ему там, куда он отправился. Впрочем, вряд ли – Кердик всегда отлично справлялся голыми руками.

Теперь я был готов. Я постоял над ним, но вместо темной комнаты видел, словно в сверкающем кристалле, покои моего деда. Факелы, стража, пурпур… А здесь – лишь тьма. Собачья смерть. Рабская смерть…

– Кердик!

Я произнес это вслух. Я уже не плакал. С этим было кончено.

– Покойся в мире, Кердик. Я провожу тебя, как ты хотел. По-королевски!

Я подбежал к двери, прислушался и выскользнул в колоннаду. Там никого не было. Я снял с крюка лампу. Она была тяжелая, и масло выплеснулось через край. Ну да, конечно; он ведь только сегодня наполнил ее.

Вернувшись в комнату, я поднес лампу к тюфяку. Теперь я увидел, как он умер. Этого я не предвидел. Ему перерезали горло.

Даже если бы я и не собирался этого делать, это вышло бы само собой. Рука у меня дрогнула, и горячее масло выплеснулось на покрывало. Кусок фитиля отвалился, упал в масло, зашипел, огонь занялся… Я опрокинул лампу над телом, и пять секунд – пять долгих секунд – смотрел, как огонь разбегался по покрывалу и взметнулся ярким пламенем.

– Отправляйся к своим богам, Кердик! – сказал я и бросился к окну.

Я приземлился на свой мешок и растянулся в мокрой траве. Потом подхватил вещи и побежал к стене.

Чтобы не напугать пони, я выбрал место в нескольких ярдах от яблони и перебросил мешок через стену в ров. Потом взобрался на яблоню и перебрался с нее на стену.

Усевшись на стену верхом, я оглянулся. Пожар разгорался. В моем окне полыхало пламя. Пока что еще никто не поднял тревогу, но вскоре пламя заметят или кто-нибудь почует запах дыма. Я повисел на руках, потом спрыгнул в траву. Когда я вставал, из темноты на меня набросилась какая-то тень.

Тяжелый мужчина придавил меня к грязной траве своим весом. Я хотел было закричать, но мне зажали рот ладонью. Рядом послышались быстрые шаги, звук обнажаемой стали. Повелительный мужской голос, на бретонском:

– Погоди. Надо сперва расспросить его.

Я лежал тихо. Это было нетрудно – не только потому, что нападающий едва не раздавил меня, но и потому, что я чувствовал у горла острие ножа. Когда второй заговорил, тот, что схватил меня, удивленно заворчал, но приподнялся и отвел лезвие – всего на пару дюймов.

– Это всего-навсего мальчишка! – сказал он. Его тон был чем-то средним между удивлением и пренебрежением. – Помалкивай, ты, – это уже мне, по-валлийски, – а не то я тебе вмиг глотку перережу! Понял?

Я кивнул. Он отвел руку от моего рта, встал, поднял меня на ноги и прислонил к стене, уткнув нож мне под ключицу.

– Что все это значит? Почему ты сигаешь через стену, словно крыса, за которой гонятся собаки? Воровал, а? Выкладывай, ты, крысеныш, пока я тебя не придушил!

Он тряс меня так, словно я и в самом деле был крысой.

– Ничего! – выдохнул я. – Я не сделал ничего плохого! Отпустите меня!

– Вот мешок, который он перебросил через стену, – тихо сказал из темноты второй. – Тут полно всякого добра.

– Что там? – поинтересовался тот, что держал меня. – Тихо, ты! – Это уже мне.

Я не нуждался в его предупреждениях. Из-за стены тянуло дымом. Я уже видел отблески пожара. Похоже, занялся потолок. Я старался поглубже вжаться в стену.

Другой изучал мой мешок.

– Одежда… сандалии… похоже, какие-то драгоценности…

Он вышел на дорожку. Теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я смог разглядеть его. Щуплый человечек, похожий на хорька, сутулые плечи, узкое, острое лицо, взлохмаченные волосы… Я его никогда не встречал.

Я вздохнул с облегчением:

– Так вы не из дворца! Но тогда кто же вы? И что вам здесь надо?

Похожий на хорька перестал рыться в моем мешке и поднял голову.

– Не твое дело! – буркнул державший меня здоровяк. – Вопросы будем задавать мы. А почему это ты так боишься людей короля? Ты их что, всех знаешь?

– Конечно! Я ведь живу во дворце. Я… я раб.

– Маррик, – выпалил Хорек, – глянь, там пожар! Дворец гудит, как осиное гнездо. Нечего тратить время на этого беглого крысеныша. Перережь ему глотку, и давай смываться, пока можно.

– Погоди, – сказал здоровяк. – Может, он что-нибудь знает. Слушай, ты…

– Зачем мне что-то вам рассказывать, если вы все равно перережете мне глотку? – сказал я. – Кто вы такие?

Он внезапно опустил голову и заглянул мне в лицо.

– С чего это ты вдруг расхрабрился, а? Кто мы такие – не твое дело. Раб, значит? Сбежать решил?

– Да.

– Воровал?

– Нет.

– Нет? А драгоценности? А это? Это не похоже на плащ раба. – И он сильнее ткнул меня кинжалом.

Я еще теснее прижался к стене.

– А пони? Давай выкладывай!

– Ну ладно… – Я отчаянно надеялся, что теперь мой голос звучит угрюмо и испуганно, как подобает рабу. – Я в самом деле кое-что прихватил. А пони – принца, Мирддина. Я… я его нашел. Он бродил тут неподалеку. Правда, сударь! Принц уехал днем и до сих пор не вернулся. Пони, наверно, сбросил его. Всадник он хреновый. Я… мне повезло. Его еще долго не хватятся, а я к тому времени буду уже далеко. – Я умоляюще схватил его за рукав. – Пожалуйста, сударь, отпустите меня! Пожалуйста! Ну что я вам сделал?..

– Маррик, ради всего святого! Времени же нет!

Пожар уже разгорелся вовсю, пламя вздымалось над крышей. Из дворца слышались крики. Хорек потянул того, что держал меня, за руку.

– Отлив уже начался. Кто его знает, может, он и вообще не пришел, по такой-то погоде. Слышь, шум какой – они в любую минуту могут появиться здесь!

– Не могут, – сказал я. – Не до того им будет. Они пожар будут тушить. Огонь уже здорово разгорелся, когда я уходил.

– Когда ты уходил? – Маррик не двинулся с места. Он уставился на меня и чуть ослабил хватку. – Так это ты поджег дворец?

– Да.

Теперь оба они, даже Хорек, смотрели на меня.

– Зачем?

– Потому что я их ненавижу. Они убили моего друга.

– Кто – они?

– Камлах и его люди. Новый король.

Наступила короткая пауза. Теперь я мог лучше разглядеть Маррика.

Высокий, дородный мужчина, с лохматыми темными волосами и черными глазами, которые блестели в свете пожара.

– Если бы я остался, они бы убили и меня тоже, – добавил я. – Поэтому я поджег дворец и сбежал. А теперь, пожалуйста, отпустите меня!

– Зачем это им убивать тебя? То есть теперь-то, конечно, понятно зачем – вон как полыхает, – а до того зачем? Что ты такого сделал?

– Ничего. Но я прислуживал старому королю, и… думаю, я слишком много знаю. Рабы ведь все слышат. И Камлах может решить, что я слишком опасен. У него есть свои планы, и я знаю о них. Поверьте мне, сударь, – сказал я с самым честным видом, – я служил бы ему так же верно, как старому королю, но теперь, когда они убили моего друга…

– Какого друга? Почему?

– Другого раба, сакса. Его звали Кердик. Он пролил масло на лестнице, а старый король поскользнулся и упал. Это случайно вышло, а они перерезали ему глотку!

Маррик обернулся к другому:

– Слыхал, Ханно? Это похоже на правду! Я сам слышал об этом в городе. Ладно, – обратился он ко мне, – рассказывай. Ты знаешь о планах Камлаха?

Но тут снова вмешался Ханно, на этот раз уже в полном отчаянии:

– Маррик! Ради всего святого! Если ты думаешь, что ему есть что рассказать, давай возьмем его с собой! Он может говорить и в лодке, так? Я тебе говорю, если мы проторчим тут еще немного, мы прозеваем отлив и он уйдет! Я нюхом чую, что идет скверная погода, и наверняка знаю, что они ждать не станут! – И добавил по-бретонски: – А утопить его мы всегда успеем.

– В лодке? – переспросил я. – Вы что, по реке поплывете?

– А куда же нам, по-твоему, еще деваться? Не по дороге же! Ты глянь, что на мосту делается! – Маррик мотнул головой в ту сторону. – Ладно, Ханно. Собирайся. Пошли.

И он потащил меня по дорожке. Я уперся.

– Куда вы меня ведете?

– Это наше дело. Плавать умеешь?

– Нет.

Он рассмеялся себе под нос. Нельзя сказать, чтобы это добавило мне спокойствия.

– Ну, тогда тебе без разницы, куда мы поплывем. Пошли!

Он снова зажал мне рот ладонью, перекинул меня через плечо, словно я был не тяжелее своего собственного мешка, и зашагал вниз, к маслянисто-черной глади реки.

Лодка оказалась маленьким кожаным челноком, припрятанным под обрывом. Ханно уже спихнул ее в воду. Маррик тяжело спустился вниз, несколько раз поскользнувшись, бросил меня в утлое суденышко и сам забрался следом. Когда лодка отчалила от берега, Маррик снова приставил мне к шее нож.

– Чуешь? Ну вот. Так что попридержи язык, пока не минуем мост.

Ханно оттолкнулся веслом и направил лодку на стремнину. В нескольких футах от берега река подхватила нас, и мы понеслись вниз по течению. Ханно пригнулся к веслу, правя в южную арку моста.

Маррик не выпускал меня. Я сидел, глядя вперед. В тот момент, когда поток понес нас к югу, я услышал, как наверху, почуяв дым, отчаянно заржал Астер. В свете разгулявшегося пожара я увидел, как пони, волоча оборванный повод, вынырнул из тени стены и пронесся по тропе, словно призрак. Несмотря на пожар, он бежал к воротам, к конюшне. Интересно, что они подумают и где станут искать меня? Кердик, наверно, уже сгорел. И моя комната с расписным сундуком, и покрывало, подобающее принцу… Может, они решат, что я нашел тело Кердика и в ужасе уронил лампу? И что мое собственное тело лежит там, сгоревшее без остатка, в развалинах крыла, где жили слуги? Впрочем, все это было уже не важно. Кердик ушел к своим богам, а я, похоже, отправлялся к своему.