Текст книги "Не учите меня жить!"

11

Я все поняла!

Хотя это было настолько неправдоподобно, что не хотелось верить.

Неужели правда? Неужели, вбив себе в головы, что предсказания Меган, Меридии и Хетти якобы сбылись, они решили, что непременно должно сбыться и мое? Быть не может, чтобы эти две идиотки побежали докладывать всем подряд, что я выхожу замуж, как будто это свершившийся факт, а не болтовня гадалки!

Я дрожала от бешенства. И от недоумения. Как они могли оказаться такими дурами?

Понимаю, кто бы говорил… Моя собственная жизнь – длинная серия глупостей с редкими вкраплениями нелепостей и пары откровенных безумств. Но на такое даже я не способна, могу поручиться.

Я смотрела на них, недобро прищурившись. Меридия сжалась в комочек на стуле, демонстрируя крайний испуг (когда я говорю «Меридия сжалась», это не следует понимать буквально). Меган упрямо и независимо поджала губы, насколько позволяли бинты. Ее напугать не так просто.

В трубке по-прежнему тараторила Карен:

– …конечно, можно и парня поселить, но что, если он влюбится в одну из нас, и…

– Карен, – безуспешно попыталась я вставить хоть слово.

– …и начнет свинячить в туалете, ты же знаешь этих мужчин…

– Карен, – сказала я громче.

– …конечно, может, друзья у него будут симпатичные, да, вообще-то, и он сам может оказаться ничего себе, но нам уже нельзя будет ходить по квартире без одежды, хотя, если он симпатичный, может, мы были бы не против, и…

– Карен! – заорала я.

Она замолчала.

– Карен, – с облегчением повторила я, радуясь, что остановила безудержный поток ее сознания, – я сейчас не могу с тобой говорить, но, как только смогу, перезвоню.

– Скажи, это Стивен? – не вытерпела она. – Рада за тебя, он прелесть. Не знаю, зачем было давать ему отставку, разве что на самом деле ты хотела, чтобы он сделал тебе предложение. Умно придумано, Люси, я от тебя такого не ожидала…

Я повесила трубку. А что еще было делать?

Потом остановила тяжелый взгляд на Меридии. Перевела глаза на Меган и обратно на Меридию. Потом снова на Меган, чтобы та знала, что я о ней не забыла.

Выдержав паузу, я медленно заговорила:

– Звонила Карен. Она думает, что я выхожу замуж. С чего бы это?

– Извини, – пробормотала Меридия.

– Да, извини, пожалуйста, – промямлила Меган.

– За что «извини»? – безжалостно спросила я. – Может, вы наконец объясните мне, что происходит?

Что происходит, я прекрасно понимала, но хотела ознакомиться с фактами во всей их полноте. Вслух, членораздельно, при всех признаваться в собственной глупости – дело не самое приятное. Тут открылась дверь, в комнату скользнула Кэтрин, секретарша директора, и бросила что-то в лоток для писем.

– Люси, – окликнула она меня, – какие новости! Я еще забегу к вам попозже, чтобы услышать все в подробностях. И упорхнула.

– Какого чер… – начала я.

Зазвонил телефон.

То была моя вторая соседка по квартире, Шарлотта.

– Люси, – выпалила она, – Карен мне все рассказала! Я звоню сказать, что страшно за тебя рада. Карен говорит, что ты дура и дрянь, потому что не сказала нам, но я уверена: у тебя были на то веские причины.

– Шарл… – попыталась остановить ее я, но, как и в случае с Карен, вставить хотя бы слово оказалось невозможно.

– И еще, Люси, я так рада, что у тебя наконец все наладилось, – трещала она. – Если совсем честно, я никогда не думала, что так будет. Знаешь, я всегда спорила с тобой, когда ты говорила, что останешься старой девой в вольтеровском кресле, с одной батареей на всю квартиру и сорока кошками, но я уже начала бояться, что тебя действительно ждет что-то такое…

– Шарлотта, – сердито перебила я (одна батарея, придумает же!), – мне некогда.

И с размаху швырнула трубку.

Телефон тут же зазвонил.

На сей раз то был Дэниэл.

– Люси, – прохрипел он, – скажи, что это неправда. Не выходи за него! Никто не будет любить тебя больше, чем я.

Я угрюмо ждала, пока он заткнется.

– Люси, – помолчав, позвал он. – Ты еще здесь?

– Да, – коротко ответила я. – Тебе кто сказал?

– Крис, – удивленно ответил он.

– Крис? – возопила я. – Мой брат Крис?

– Ну да. А что, это секрет?

– Дэниэл, – пустилась объяснять я, – послушай, я сейчас не могу говорить. Но перезвоню тебе, как только смогу, хорошо?

– Хорошо, – согласился он. – Вообще-то, я просто шутил. На самом деле я очень, очень за тебя ра…

Я повесила трубку.

Телефон зазвонил снова.

Я решила не подходить.

– Лучше кто-нибудь из вас, – мрачно сказала я.

– Алло, – нервно сказала в трубку Меридия. – Нет, – продолжала она, опасливо поглядывая на меня, – сейчас она подойти не может.

И после паузы:

– Хорошо, я ей передам.

– Кто звонил? – как во сне спросила я.

– Ребята со склада. Хотят пригласить тебя в бар отметить событие.

От ужаса у меня поплыло перед глазами.

– Не жалейте меня, – простонала я, – говорите все, как есть. Вы что, оповестили по электронной почте все четыре этажа? Или только несколько сотен моих ближайших друзей? Откуда об этом знает мой брат?

– Твой брат? – меняясь в лице, ахнула Меган.

Меридия нервно сглотнула.

– Люси, – сказала она. – Никаких электронных писем мы никому не посылали. Честное слово!

– Нет, – встряла Меган с легким смешком. Хочется верить, что смеялась она от облегчения. – Мы вообще почти никому не говорили. Только Кэролайн. И Беатрис, и…

– Беатрис?! – бледнея, перебила ее я. – Значит, вы сказали Беатрис! Если Беатрис, то электронная почта может отдыхать. Спорю на что угодно, моя мать тоже в курсе.

Беатрис отвечает в нашей конторе за связи с общественностью. Сплетни – не просто ее профессия, она ими дышит.

Телефон на моем столе зазвонил опять.

– Давайте-ка лучше вы, – угрожающе процедила я. – Если еще кто-нибудь рвется поздравить меня с предстоящим изменением семейного положения, я за себя не отвечаю.

Меган сняла трубку, с нервной дрожью в голосе сказала «алло».

– Это тебя. – Она протянула трубку мне и тут же отдернула руку, будто обожглась.

– Меган, – прошипела я, знаками веля ей прикрыть микрофон ладонью, – я не желаю ни с кем разговаривать. Меня нет.

– Лучше возьми, – жалко пробормотала она. – Там твоя мама.

12

Я умоляюще посмотрела на Меган, потом на трубку и снова на Меган.

Ничего хорошего это не предвещало. Но ведь не мог же еще кто-нибудь умереть за такое короткое время? И она определенно звонила не поболтать – у нас с мамой никогда не было отношений типа: «Да брось ты, купи это, я папе не скажу, никто не поверит, что у тебя взрослая дочь, на тебе это платье сидит лучше, чем на мне, дай-ка я подушусь твоими духами, у тебя сейчас фигура лучше, чем когда ты вышла замуж, пошли прошвырнемся по магазинам, посидим в кафе, ты моя лучшая подружка». Значит, до нее тоже каким-то ветром донесло новость о моем мифическом замужестве, и потому общаться с нею мне не хотелось.

Если совсем честно, я просто ее боялась.

– Скажи, что я вышла, – отчаянно прошипела я Меган.

Из трубки раздался взрыв негодования, как будто поругались два попугая, но это всего-навсего мама орала, что все слышит. Пришлось взять трубку.

– Кто умер? – спросила я, чтобы выиграть время.

– Ты, – проявив несвойственное ей остроумие, прорычала моя мама.

– Ха-ха, – нервно ответила я.

– Люси Кармел Салливан, – яростно отчеканила матушка, – мне только что звонил Кристофер Патрик и сообщил, что ты выходишь замуж. Замуж!

– Мама…

– Хорошенькое дело – родная мать должна узнавать подобные новости таким образом!

– Мама…

– Разумеется, мне пришлось сделать вид, будто я в курсе. Но я знала, Люси, что этот день придет. С младых ногтей ты была легкомысленна и безответственна. Тебе ничего нельзя было поручить – разве для того, чтобы ты все сделала наоборот. Есть только одно объяснение тому, что молодая женщина выходит замуж столь поспешно – если она настолько глупа, что попала в историю. Тебе еще крупно повезло, что заставила парня покрыть твой грех, правда, одному богу известно, что он за болван…

Я не нашлась, что ответить, потому что это было даже забавно – в нашей семье, бывало, шутили, что мама находит недостатки во всем, что бы я ни делала. У меня такой большой опыт ее недовольств и разочарований в моей персоне, что я давно перестала обращать на них внимание.

Много лет назад я оставила надежды, что ей понравится хоть один из моих кавалеров или что она скажет доброе слово о моей квартире, работе, подругах.

– Ты вся в своего отца, – с горечью посетовала она.

Бедная мама – никогда и ничем я ее не порадовала.

Когда я закончила колледж и устроилась секретаршей в лондонском офисе одной международной компании, в первый мой рабочий день мама позвонила мне, но не затем, чтобы поздравить и пожелать успехов, а чтобы сообщить, что акции моей компании упали на десять пунктов по индексу Доу-Джонса.

– Мама, послушай меня, не пори чушь, – громко перебила я, – я не выхожу замуж.

– Понимаю. Ты хочешь опозорить меня на весь мир, подарив мне незаконного внука, – все еще негодуя, воскликнула она. – А уж если ты дошла до того, что прекословишь матери…

(Лет десять назад мама ездила в Бостон в гости к своей сестре Фрэнсис, и там ее словарь обогатился множеством книжных выражений, которые вкупе с ирландским выговором звучали довольно странно.)

– Мама, я не беременна и не выхожу замуж, – резко сказала я.

В трубке растерянно молчали.

– Это просто шутка, – добавила я, стараясь говорить приветливо и мягко.

– Хороша шуточка, нечего сказать, – фыркнула она, придя в себя. – Вот когда ты приедешь поведать мне, что нашла приличного человека и выходишь за него, то-то будет шутка. Целый день буду смеяться. Пока не заплачу.

К моему удивлению, я очень рассердилась. Мне вдруг захотелось крикнуть, что я никогда не приду к ней с новостью о своем замужестве и уж тем более не приглашу на свадьбу.

Разумеется, весь юмор ситуации заключается в том, что если, хоть это и маловероятно, я подцеплю солидного человека с приличной работой и жильем, не отягощенного бывшими женами и криминальным прошлым, то не удержусь и непременно предъявлю его маменьке – пусть только попробует найти в нем какой-нибудь изъян.

Потому что, хоть мне часто кажется, что я её ненавижу, в глубине души я все-таки хочу, чтобы она погладила меня по головке и сказала: «Умница, Люси, хорошая девочка».

– Папа дома? – спросила я.

– Разумеется, твой любимый папочка дома, – с горечью ответила она. – Где ему еще быть? Неужели на работе?

– Можно мне с ним поговорить?

Поболтав минут пять с папой, я всегда чувствую себя немного лучше. По крайней мере, можно утешаться тем, что я не совсем пропащая неудачница и хотя бы один из родителей меня любит. Папа, как никто, умеет меня ободрить и посмеяться над мамой.

– Сомневаюсь, – резко ответила она.

– Почему?

– Подумай сама, Люси, – устало вздохнула она. – Вчера он получил пособие. Как считаешь, в каком состоянии он сегодня?

– А, понимаю, – сказала я. – Он спит.

– Спит! – уничтожающе воскликнула мама. – Да он в глубокой коме. Уже двадцать четыре часа, с небольшими перерывами. В кухне воняет, как в винном погребе, и не пройти от пустых бутылок!

Я не ответила. Мама вообще максималистка, и всякого, кто время от времени выпивает, автоматически записывает в алкоголики. Послушать ее, так папу пора лечить принудительно.

– Значит, замуж ты не выходишь? – спросила она.

– Нет.

– То есть устроила весь этот переполох без причины.

– Но…

– Ладно, мне пора идти, – заявила она, а я не успела придумать что-нибудь едкое в ответ. – Не могу весь день стоять тут и точить лясы. Кому делать нечего, тот пусть и болтает.

Меня затрясло от ярости. Она же сама мне позвонила! Но прежде, чем я смогла наорать на нее, она заговорила снова:

– Не помню, знаешь ли ты, что теперь я работаю в химчистке, – без предупреждения сменила она тему. Голос у нее стал несколько спокойнее. – Три раза в неделю.

– Вот как?

– А по средам и воскресеньям по-прежнему в прачечной.

– Да?

– Понимаешь, мой магазин закрыли, – продолжала она.

– Ясно.

Я была на нее так зла, что могла отвечать только междометиями.

– Поэтому я с удовольствием поработаю несколько часов в неделю в химчистке, – не унималась мама. – Деньги лишними не бывают.

– Ага.

– Так что, кроме мытья полов в больнице, возни с цветами в церкви Святого Доминика и помощи отцу Кольму с приютом, у меня еще много дел.

Я ненавидела ее за это. Уж лучше бы она все время была злобной и невыносимой. Не понимаю, как можно вдруг переключиться на светскую беседу после всего, что она мне только что наговорила?

– А ты сама как – в порядке? – осторожно спросила она.

«В порядке, когда тебя не вижу», – хотела ответить я, но ценой неимоверных усилий сдержалась и буркнула:

– Все хорошо.

– Мы тебя сто лет не видели.

Видимо, это должно было прозвучать весело и с некоторой долей игривости.

– Да, пожалуй.

– Может, зайдешь как-нибудь вечерком на следующей неделе?

– Посмотрим, – протянула я, начиная паниковать. Не могу вообразить ничего ужаснее вечера в обществе моей мамы.

– Например, в четверг, – решительно заявила она. – К тому времени у твоего папочки кончатся деньги, и есть шанс, что он встретит тебя трезвым.

– Может быть.

– Значит, в четверг, – подытожила она. – А теперь мне пора.

Она пыталась говорить беззлобно и дружелюбно, но сказывался недостаток практики.

– Все эти… яппи, или как их там называют, из новых роскошных домов, вот-вот набегут за своими драгоценными костюмами от Армады, дорогушими шелковыми рубашками и бог знает чем еще. Представляешь, некоторые даже галстуки в химчистку сдают! Веришь? Гал-сту-ки! Что же дальше будет! Хотя, если у кого деньги лишние, еще и не на то можно потратить…

– Так иди, тебе ведь некогда, – мучаясь, посоветовала я.

– Ну, ладно, все. Увидимся в чет…

Я швырнула трубку и заорала:

– Не Армада, аАрмани!

Потом оглянулась на Меган и Меридию, которые в течение всего разговора так и сидели молча, с виноватыми лицами.

– Вот полюбуйтесь, что вы натворили, глупые коровы, – всхлипнула я, сама удивляясь обжигающим щеки злым слезам.

– Прости, – шепнула Меридия.

– Да, Люси, прости нас, – пробормотала Меган. – Это все Элейн придумала.

– Заткнись, стерва, – прошипела Меридия. – Меня зовут Меридия, а идея была твоя.

Я их не слушала.

Они ходили вокруг меня на цыпочках, потрясенные и напуганные силой моего гнева. Я сержусь очень редко. По крайней мере, так они думают. Вообще-то, я сержусь довольно часто, но почти никогда не подаю вида. Слишком боюсь вызвать чье-нибудь неудовольствие: вдруг подумают, что я мелкая склочница. У этого есть свои плюсы и минусы. Минус в том, что к тридцати годам я, наверно, заработаю себе язву желудка, а плюс – в тех редких случаях, когда я таки даю волю собственной злости, это производит впечатление.

Мне хотелось уронить голову на стол и заснуть, но вместо этого я достала из кошелька двадцать фунтов, положила в конверт и надписала на конверте папин адрес. Если мама больше не работает в магазине, с деньгами у них должно быть еще хуже, чем обычно.

Весть о том, что я не выхожу замуж, распространилась по компании так же быстро, как и новость о моем замужестве. Поток посетителей в нашей комнате не иссякал ни на минуту, причем шли по самым дурацким поводам. Это был настоящий кошмар. Когда я проходила мимо кого-нибудь в коридоре, все замолкали, а потом начинали хихикать. Вероятно, персонал уже начал скидываться мне на подарок, и теперь, когда недоразумение разъяснилось, начались некрасивые свары по поводу возврата денег, ибо сдававшие требовали назад значительно больше, чем внесли на самом деле, и, хотя моей вины в том не было, я все же чувствовала себя неловко.

Жуткий день, казалось, будет тянуться вечно, но, к счастью, закончился и он.

Была пятница, а в пятницу вечером у нас в отделе принято всей компанией заглядывать «на минуточку» в бар рядом с работой.

Но только не в эту пятницу.

Я отправилась домой сразу же.

Я не хотела никого видеть.

Мне хотелось забрать домой весь стыд, все унижение, всю жалость чужих людей к моему статусу одинокой женщины. Довольно с меня того, что целый день была предметом пересудов и вообще посмешищем.

По счастью, Карен и Шарлотта по пятницам тоже отмечали конец рабочей недели «рюмочкой» в баре каждая со своими сослуживцами.

Поскольку «рюмочка» обычно превращалась в семичасовую пьянку, а заканчивалась рано утром в субботу танцами с молодыми людьми в дешевых костюмах и повязанных вокруг головы галстуках в безымянном ночном клубе, где бывают одни туристы, где-нибудь в подвале у Оксфорд-серкус, очень вероятно, что вся квартира будет в моем распоряжении.

И это меня несказанно радовало.

Когда из схватки с жизнью я выхожу побежденной, – а я, как правило, остаюсь в проигрыше, – то впадаю в спячку.

Я прячусь от людей, не желаю ни с кем разговаривать, ограничиваю контакты с обществом заказом пиццы на дом и платой рассыльному. Еще хорошо бы рассыльный не снимал своего мотоциклетного шлема, чтобы не встречаться с ним глазами.

А потом все проходит.

Через пару дней я обретаю необходимую для выхода в мир и общения с другими человеческими особями энергию. Я восстанавливаю свой защитный панцирь, чтобы не казаться размазней, плаксой и занудой, чтобы снова смеяться над своими несчастьями и активно поощрять к этому остальных. Пусть удивляются, какая я стойкая и мужественная.

13

Когда я вышла из автобуса, начал накрапывать холодный дождик. Хоть я и страдала, хоть и рвалась домой, в тепло и уют, но все же задержалась у магазинчиков за остановкой, чтобы запастись провизией на два дня моей добровольной изоляции.

Сначала я купила в газетном киоске четыре плитки шоколада и толстый иллюстрированный журнал и умудрилась при этом не обменяться ни единым словом с продавцом (одно из многочисленных преимуществ жизни в центре Лондона).

Затем зашла в винный магазинчик и с чувством глубокой вины купила бутылку белого вина. Мне было ужасно неловко от сознания того, что продавец понимает: я собираюсь вылакать всю бутылку одна. Даже не знаю, почему это меня так заботило. Если б меня пырнули ножом, пока я стою в очереди, он и бровью не повел бы; главное, чтобы я успела расплатиться. Просто мне никак не удается искоренить свои дурацкие провинциальные комплексы.

Далее я остановилась у фургончика, торгующего картошкой фри, и, не считая краткой дискуссии по поводу соли и уксуса, получила пакет жареной картошки, не вступая в дальнейшие контакты.

Оставался видеопрокат. Я надеялась быстренько найти там что-нибудь легкое и развлекательное, с минимумом разговоров.

Но это мне было не суждено.

– Люси! – окликнул меня Адриан, владелец пункта проката, таким голосом, будто мое появление привело его в неописуемый восторг.

Я прокляла себя за то, что вошла. Как можно было забыть, что Адриан обязательно захочет поболтать, потому что клиенты – его главная и единственная возможность общения.

– Привет, Адриан, – сдержанно улыбнулась я, надеясь остудить его дружеский пыл.

– Рад тебя видеть, – крикнул он.

Лучше бы не радовался так бурно. Я была уверена, что на меня смотрят все, кто находится в зале.

Я попыталась стать маленькой и незаметной. Хорошо еще, что пальто у меня коричневое, неброское.

Затем быстро – намного быстрее, чем собиралась сначала, – нашла то, что искала, и подошла к прилавку.

Адриан широко улыбнулся.

Если б не мое человеконенавистничество, пришлось бы признать, что он действительно очень мил. Если б еще не его чрезмерный энтузиазм…

– Ты где пропадала? – громко спросил он. – Я тебя не видел… больше недели!

Другие посетители перестали бродить между полок и дружно уставились на меня в ожидании ответа. Во всяком случае, так мне показалось, ибо чувствительность у меня была обострена до предела.

Я умирала от стыда.

– Значит, живешь себе своей жизнью и в ус не дуешь? – радостно продолжал Адриан.

– Ага, – промямлила я.

– А что случилось? – насторожился он.

– Продула уже все, – печально усмехнулась я.

Он поперхнулся от смеха.

– Да ты просто комик!

Я физически ощущала, как другие посетители сворачивают шеи, чтобы взглянуть на меня, и думают: «Она? Эта замухрышка? Он не ошибся? Уж на комика-то она совсем не похожа».

– Все равно приятно снова тебя увидеть, – продолжал трепаться Адриан. – Ну, и что мы будем смотреть нынче вечером?

При взгляде на мою кассету улыбка сползла с его физиономии, и он едва не швырнул мне в лицо выбранную коробку.

– «Четыре свадьбы и одни похороны»? Только не это!

– Именно «Четыре свадьбы и одни похороны», – твердо сказала я, щелчком посылая ему кассету через прилавок.

– Но, Люси, – взмолился он, решительно возвращая ее мне, – это же сентиментальная чушь. Уж я-то знаю! Может, лучше «Синема Парадиз»?

– Я его смотрела, – сказала я. – Между прочим, по твоему совету. В тот вечер ты не позволил мне взять «Неспящего в Сиэтле».

– Ага! – торжествующе протянул он. – А как насчет «Синема Парадиз», режиссерская версия?

– Смотрела.

– «Жан де Флоретт»? – с надеждой спросил он.

– Смотрела, – безжалостно ответила я.

– «Бабетта идет на войну»?

– Смотрела.

– «Сирано де Бержерак»?

– В чьей постановке?

– Выбирай любую.

– Все смотрела.

– «Сладкая жизнь»?

– Смотрела.

– А если что-нибудь Фассбиндера?

– Нет, Адриан, – возразила я, борясь с отчаянием, но стараясь говорить твердо. – Ты никогда не даешь мне выбрать то, что хочу я. Весь твой запас культовых и иностранных фильмов я уже пересмотрела. Пожалуйста, прошу тебя, можно я один разочек возьму что-нибудь легкое? И, пожалуйста, на английском языке, – поспешно добавила я, пока он не попытался всучить мне что-нибудь легкое на шведском (Ингмара Бергмана, например).

Адриан вздохнул.

– Ладно, – грустно сказал он, – твоя взяла. Пусть будут «Четыре свадьбы и одни похороны». А что у тебя сегодня к чаю?

– Ой, – вырвалось у меня. Резкие перемены темы вообще выводят меня из равновесия.

– Дай сумку, – попросил он.

Я неохотно поставила свои котомки на прилавок.

То был наш с Адрианом ритуал. Когда-то давно он признался мне, что на своей работе чувствует себя оторванным от жизни. Что ему никогда не удается поесть в то время, когда едят все остальные. И что ему легче поверить, что жизнь не проходит мимо него, если он общается с теми, кто работает с девяти до пяти, а они рассказывают ему, что делают вечерами и, самое главное, что едят.

Обычно я очень ему сочувствую, но в этот вечер мне хотелось только поскорее скрыться, остаться наедине с шоколадом и вином и упиваться своим одиночеством.

Кроме того, я стеснялась своих богатых сахаром и жирами приобретений с низким содержанием белка и растительной клетчатки.

– Так, понятно, – промычал он, роясь в моих сумках. – Шоколад, картошка фри, вино – кстати, шоколад так растает, картошка-то горячая… У тебя что, настроение плохое?

– Угадал, – пытаясь вежливо улыбнуться, сказала я. Каждая клеточка во мне ныла от желания скорее оказаться дома, за запертой дверью.

– Бедненькая, – сочувственно вздохнул он.

Я опять попыталась улыбнуться, но не смогла. На секунду мелькнула мысль – не рассказать ли ему о моем сегодняшнем провале с замужеством, но сил не было.

Адриан все-таки хороший. Ужасно хороший.

И симпатичный, вяло подумала я.

И еще в голову пришло – может, он в меня влюбился?

Не заняться ли им? Нет, глупости какие.

Может, именно это и имела в виду миссис Нолан, когда говорила, что сначала я, возможно, не признаю в нем будущего мужа… или как там она точно сказала?

Тут с некоторым раздражением я поняла, что сама начинаю верить словам миссис Нолан. Получается, я ничем не лучше Меган и Меридии?

Разозлившись, я велела себе прекратить маяться дурью и помнить, что не собираюсь замуж, тем более за Адриана.

Все равно ничего хорошего не выйдет.

Во-первых, мы не подходим друг другу по финансовым соображениям. Не знаю, сколько зарабатывает Адриан, но наверняка немного – вряд ли существенно больше, чем та милостыня, что получаю я. Конечно, я за деньгами не гонюсь, но, если смотреть фактам в лицо, как на наш совместный доход содержать семью? И потом, как же дети? Адриан вкалывает по двадцать часов в день семь дней в неделю; они же отца в лицо знать не будут! Да и мнепри его расписании не удастся провести с ним столько времени, чтобы успеть забеременеть.

Все, хватит, проехали!

Адриан набрал номер моего счета, который знал наизусть, и сообщил, что с меня полагается штраф за что-то, взятое десять дней назад и до сих пор не возвращенное.

– Да что ты? – ахнула я, покрываясь холодным потом при мысли о том, сколько там набежало за десять дней, и от страха, что так я никогда не попаду домой.

– Да, – озабоченно кивнул он. – Люси, на тебя это не похоже.

Он был прав. Я никогда ничего такого себе не позволяла: слишком боялась, что на меня рассердятся или, того хуже, устроят выволочку.

– О господи, – заволновалась я, – даже припомнить не могу, чтобы что-то у тебя брала за последние две недели. Что там?

– «Звуки музыки».

– Ой, так это не я брала. Наверное, моей карточкой воспользовалась Шарлотта.

Сердце у меня ушло в пятки. Теперь придется отчитывать Шарлотту за подлог и введение в заблуждение должностного лица. И еще взять с нее деньги на штраф. Зубы вырвать – и то легче.

– Но почему «Звуки музыки»? – спросил меня Адриан.

– Это ее любимый фильм.

– Правда? Она, часом, не больная?

– Нет, – бросилась я на защиту подруги. – Она очень милая.

– Рассказывай, – фыркнул Адриан. – Она небось толстая.

– Вовсе нет, – не сдавалась я. – Она совсем юная (и, может быть, только чуть-чуть толстая, подумала я, но Адриану об этом знать необязательно).

– Если ей больше восьми, то «совсем юной» ее назвать нельзя, – усмехнулся он. – Сколько ей лет?

– Двадцать три, – промямлила я.

– Уже большая, пора бы и поумнеть, – пробурчал он, презрительно вздернув губу. – Спорим, у нее на кровати розовое покрывало с оборочками, и она любит детей и животных и по воскресеньям специально встает рано, чтобы посмотреть «Домик в прерии».

Если б только Адриан знал, как он был близок к истине.

– Очень много можно сказать о человеке по тому, какие фильмы он выбирает, – пояснил Адриан. – Но это так, к слову, а почему она взяла его на твою карточку?

– Потому что ее счет ты закрыл. Вспомнил теперь?

– Та блондинка, что увезла в Испанию «Самолеты, поезда и автомобили»? – вскрикнул Адриан, сам не свой от волнения. Ужасная мысль о том, что он выдал одну из своих драгоценных кассет безответственной девчонке, которая уже раз таскала его детище по всей Европе да потом еще и отказалась платить за просрочку, потрясла его до глубины души. И к тому же его штрафные санкции против Шарлотты не возымели действия. – Понять не могу, как я ее не узнал, – подавленно пробормотал он.

– Ничего, не переживай, – успокаивающе заворковала я, чтобы он унялся и отпустил меня домой. – Я принесу кассету. И штраф заплачу.

Сейчас я была готова заплатить любые деньги, лишь бы поскорее уйти.

– Не надо, – сказал он, – Только верни ее.

Так всегда говорят по телевизору измученные матери пропавших детей.

– Верни ее мне, – повторил он. – Это все, о чем я прошу.

Я вышла, чувствуя смертельную усталость. Называется, решила ни с кем не общаться.

Но больше ни с кем сегодня не заговорю, решила я.

Я просто больше не могла ни с кем разговаривать.

Я решила принять обет молчания.

Хотя больше было похоже, что обет молчания принимает меня.