Текст книги "Не учите меня жить!"

– Помнить надо, с кем имеешь дело, – крикнула я из ванной.

– Прекрасно выглядишь, – сказал он, когда я пробегала мимо, и схватил за руку с намерением поцеловать. Шарлотта стояла рядом мрачнее тучи.

– Фу, – поморщилась я, вытирая щеку. – Отстань, ты мне всю красоту размажешь.

Туфли на каблуках оказались в кухне, в проеме между плитой и посудомоечной машиной. Я обулась и встала рядом с Дэниэ-лом. Даже сейчас он был намного выше меня.

– Ты очень красивая, Люси, – с грустью сказала Шарлотта. – Мне ужасно нравится на тебе это золотое платье. Ты в нем похожа на принцессу.

– Верно, – согласилась Карен, улыбаясь прямо в глаза Дэ-ниэлу и удерживая его взгляд намного дольше, чем было необходимо, а он, дамский угодник, и не возражал.

– Правда, они чудесная пара? – спросила Шарлотта, поочередно улыбаясь то мне, то Дэниэлу, то снова мне.

– Ничего не чудесная, – буркнула я, смущенно переминаясь с ноги на ногу на неудобных каблуках. – Мы просто смешны. Он слишком длинный, а я слишком маленькая. Люди подумают, что мы сбежали из цирка.

Шарлотта замахала руками, заспорила, но Карен мне не возразила.

В Карен очень силен дух соревнования.

И с этим она ничего поделать не может, бедняжка. Она из тех, кто никогда не позволяет себе страдать от уныния, никогда не занимается самоедством, никогда не отпускает иронических замечаний на свой счет. В то время как я, наоборот, только этим всю жизнь и занимаюсь. Но она правда так не может, я же вижу.

Карен вообще-то славная, но берегитесь хоть в чем-нибудь перейти ей дорогу, особенно если она выпьет. Тогда ей вообще лучше не попадаться под руку: у нее пунктик насчет уважения и чувства собственного достоинства. Честно говоря, она вообще на этом сдвинута.

Месяца два тому назад ее парень Марк робко предположил, что их отношения, кажется, становятся слишком серьезными. Она едва дала ему закончить фразу, а потом велела выметаться из квартиры и больше никогда не приходить. Она почти не дала бедняге времени одеться. Его трусы так и остались у нас – Карен торжествующе махала ими ему вслед из окна, когда он брел восвояси. Затем купила трехлитровую посудину вина и потребовала, чтобы я сидела рядом, пока она все не выпьет.

Так что если не считать ее страсти во всем быть первой, она соседка что надо! Она не скучная, у нее классные шмотки, которые не приходится слишком долго выпрашивать поносить, она умеет говорить смешные пошлости и всегда вовремя платит за квартиру. Разумеется, я понимаю, что, если наши интересы пересекутся, надо быть готовой либо изящно отступить, либо работать на аптеку. Но до сих пор наши интересы ни разу не пересекались и вряд ли пересекутся из-за Дэниэла.

– У нас сегодня вечеринка, – сообщила Карен, обращаясь к нему и только к нему одному. – Может, потом зайдешь?

– Звучит заманчиво, – улыбаясь во весь рот, согласился он. – Давай я запишу адрес.

– Не беспокойся, – вмешалась я, тронутая романтической атмосферой, установившейся в прихожей. – У меня он есть.

– Ты уверена? – забеспокоилась Карен.

– Уверена. А теперь идем. Все, хватит, поговорили и проехали.

– Пожалуйста, приходи на вечеринку, – томно протянула Карен. – Даже если Люси не захочет.

Она хотела сказать – особенно если Люси не захочет, подумала я и рассмеялась.

Мы вышли. Дэниэл послал через плечо улыбку Карен и Шарлотте, а я бросила на него вопросительный взгляд.

– Что?! – воскликнул он, пока мы спускались по лестнице. – Что я сделал?

– Ты невозможен! – снова рассмеялась я. – Ты хоть когда-нибудь говоришь с женщинами просто так, без флирта?

– Но я не флиртовал, – запротестовал он. – Просто вел себя как положено. Проявлял учтивость.

«Меня не одурачишь», – глазами ответила ему я.

– Люси, ты такая красивая, – сказал он.

– А ты – трепло несчастное, – парировала я. – Тебе надо упреждающий знак носить, когда на улицу выходишь. Чтобы женщины знали, с кем имеют дело.

– Не понимаю, что я сделал не так, – сокрушенно вздохнул он.

– А знаешь, что там должно быть написано? – продолжала я, не услышав.

– Так что же, Люси?

– Осторожно, бабник.

Он распахнул передо мною дверь подъезда, и холодный воздух хлестнул меня по лицу, как пощечина.

Господи, тоскливо подумала я, переживу ли я этот вечер?

16

Мы приехали в ресторан, и нам навстречу вышел человек, печальнее которого я еще не встречала.

– Дмитрий возьмет у вас пальто, – с сильным русским акцентом сказал он.

Затем помолчал, как будто собираясь с силами, чтобы говорить дальше.

– А потом, – вздохнул он, – Дмитрий проводит вас к вашему столику.

Он вяло щелкнул пальцами, и минут через десять действительно явился Дмитрий – низенький, плотный мужичок в плохо сидящем фраке. Казалось, он вот-вот заплачет.

– Уотсон с группой? – скорбно, как плакальщик на похоронах, промолвил он.

– Простите? – не понял Дэниэл.

Я толкнула его в бок.

– Он имеет в виду нас с тобой. Ты ведь мистер Уотсон.

– Да? А, правильно, спасибо.

– Сюда, пожалуйста, – сипло шепнул Дмитрий.

Сначала он подвел нас к прилавочку, где мы вручили наши пальто очень красивой, но крайне уставшей от жизни молодой женщине. У нее были высокие скулы, матово-белая кожа, волосы цвета воронова крыла и застывшая в глазах вековая тоска. Даже тысячеваттная улыбка Дэниэла не вывела ее из меланхолии.

– Лесбиянка, – пробормотал он.

Затем мы проследовали за Дмитрием через весь ресторан в темпе, который ему, видимо, казался размеренным, а на самом деле просто очень, очень медленно, так что я все время дышала ему в затылок, пока наконец не наступила на пятку. Тогда он обернулся и наградил меня долгим взглядом – скорее горестным, чем гневным.

Несмотря на то, что сделала все возможное, чтобы сюда не поехать, я не могла не признать, что здесь было очень здорово: сверкающие канделябры, много красного бархата, огромные зеркала в золоченых рамах, пальмы в кадках. Весь зал гудел, звенел, молодые красивые люди смеялись, пили водку, роняли себе на грудь и колени черную икру.

Теперь я была несказанно благодарна Карен и Шарлотте за то, что они насильно облачили меня в золотое платье. Может, я и чувствовала себя не в своей тарелке, но, по крайней мере, выглядела, как полагается.

Дэниэл слегка приобнял меня за талию.

– Сгинь, – буркнула я, отшатываясь от него. – Ты как себя ведешь, скажи на милость? Прекрати обращаться со мной так, будто я одна из твоих пассий.

– Прости, виноват, – покаялся он. – Привычка – вторая натура. Я на минуточку забыл, что со мной ты, и начал действовать по обстановке.

Я хихикнула, и Дмитрий немедленно повернулся ко мне, сверля укоризненным взглядом.

– Извините, – пробормотала я. Мне стало так стыдно, будто я осквернила святыню или сказала что-то до крайности неприличное.

– Ваш столик, – повел рукой Дмитрий, указуя на бескрайнюю равнину под белоснежной, до хруста накрахмаленной скатертью, уставленную звонкими хрустальными бокалами и сверкающими столовыми приборами.

Может, подумала я, нам и подадут только сырую репу, но съедим мы ее в роскошной обстановке и за безупречно сервированным столом.

– Здесь очень мило, – улыбнулась я Дэниэлу.

Затем мы с Дмитрием еще немного покружили вокруг моего стула, который не желал отодвигаться. Пришлось предпринять обманный маневр, оставить его в покое, а потом снова дружно налечь и потянуть на себя.

– Не принесете ли вы нам что-нибудь выпить? – спросил Дэниэл, когда наконец мы оба разместились друг напротив друга за огромным круглым столом.

Дмитрий вздохнул, тем самым давая нам понять, что он ожидал услышать нечто подобное, что просьба наша ни с чем несообразна, но он – человек незлобивый и работящий и постарается нам угодить.

– Я позову Григория, он принесет карту вин, – промолвил он и чинно отбыл.

– Но… – воззвал к его удаляющейся спине Дэниэл. – Ну вот, – сказал он, – я только хотел попросить, чтобы нам принесли по рюмке водки, а теперь придется исполнить весь этот винный ритуал до конца.

Тем временем появился Григорий и, грустно улыбаясь, предъявил нам длиннейший перечень напитков, где значились водки всех мыслимых и немыслимых сортов.

Не буду лукавить: это мне очень понравилось. Я почти была рада, что оказалась здесь.

– Так, – приходя в приятное волнение, протянула я, – что скажешь о клубничной? Или, может, манго? Или лучше… нет, нет, погоди… черносмородиновой?

– Выбирай, что душе угодно, – отозвался издалека Дэниэл. – И мне тоже закажи.

– В таком случае, – сказала я, – давай-ка для начала попробуем лимонную, а потом, может быть, закажем что-нибудь другое.

Когда я была моложе, меня просто завораживали страницы меню с длинным перечнем напитков. Мне хотелось попробовать все, пройти по всему меню в алфавитном порядке, ни разу не заказав одно и то же дважды, но я слишком боялась упиться до бесчувствия, чтобы осуществить свое желание. Наверное, то, что я предлагала проделать с разными сортами водки, было взрослым вариантом моей девичьей мечты. Я по-прежнему боялась опьянеть, но почему-то чувствовала, что сегодня вечером как-нибудь с этим справлюсь.

– Значит, лимонную, – кивнул Дэниэл.

Как только Григорий ушел, он через стол прошипел мне:

– Иди сюда. Ты слишком далеко.

– Нет, – занервничала я, – Дмитрий сказал, чтобы я села здесь.

– И что? Ты ведь не в школе.

– Но я не хочу его сердить…

– Люси! Не будь такой трусихой. Двигайся ко мне.

– Нет!

– Ладно, тогда я сам к тебе подсяду.

Он встал, передвинул свой стул на несколько метров вокруг стола и сел мне чуть ли не на колени.

Две молодые очень шикарные пары за соседним столом, казалось, были шокированы, и я бросила на них сокрушенный взгляд: мол, бедная я, посмотрите, с каким чудовищем мне приходится делить столик, сама-то я девушка утонченная и ничего подобного себе не позволяю. Но Дэниэл был явно доволен содеянным.

– То-то же! – улыбнулся он. – Так намного лучше. Теперь я тебя по крайней мере вижу.

И начал перетаскивать ближе ко мне все свои бокалы, ножи, вилки и салфетку.

– Дэниэл, прошу тебя, – в отчаянии взмолилась я, – люди смотрят.

– Где? – озираясь, спросил он. – Ах да, вижу.

– Так веди себя прилично! – загремела я, кипя праведным гневом. Но он уже не слушал, потому что встретился глазами с одной из двух дам за соседним столиком – той, что покрасивее, и начал свои обычные фокусы. Он смотрел на нее, она краснела и смущенно отводила взгляд. Тогда он отворачивался, а она украдкой взглядывала на него, он снова смотрел на нее, ловил ее на месте преступления и дарил чарующей улыбкой. Она улыбалась в ответ… Тут я незаметно ущипнула его за руку.

– Слушай ты, нахал, я ведь даже не хотела идти с тобой сюда!

– Извини, Люси, извини, тысяча извинений.

– Прекрати, слышишь? Я не собираюсь весь вечер терпеть, что ты перемигиваешься с кем-то через мое плечо.

– Ты права, извини.

Голос у него был виноватый, лицо – отнюдь.

– Это ведь ты захотел, чтобы я пошла с тобой, так что вспомни, черт возьми, о правилах хорошего тона и развлекай меня. Хочешь флиртовать неизвестно с кем, зачем приглашал? И убери эту дурацкую улыбочку, – продолжала я. – Меня на такое не купишь.

Григорий принес на подносе две внушительные стопки, наполненные ярко-желтой жидкостью. Выглядела она так, будто доставлена прямиком из Чернобыля, но я решила, что говорить об этом вслух будет бестактностью.

– Боже, – с сомнением протянул Дэниэл, разглядывая на свет содержимое своей стопки, – вид у нее какой-то радиоактивный.

– Заткнись, – сказала я. – С днем рождения!

Мы чокнулись и залпом выпили.

Внутри у меня немедленно защекотало, из желудка волнами начало расходиться по телу приятное тепло.

– Ой, батюшки, – хихикнула я.

– Что?

– Она определенно радиоактивная. Но очень вкусная.

– Закажем еще?

– Да, пожалуй. Где Григорий?

Григорий уже пробирался к нам между столиками. Дэниэл махнул ему и, когда Григорий подошел, сказал:

– Мы бы хотели повторить, если можно.

– Только, пожалуйста, на этот раз розовую, – попросила я.

– Клубничную? – уточнил Григорий.

– Если она розовая, то клубничную.

– И еще, по-моему, нам пора подумать, что мы будем есть, – вставил Дэниэл.

– Отлично, – сказала я, раскрывая меню. Тем временем принесли розовую водку, и она оказалась так хороша, что мы решили повторить.

– Они такие маленькие, – в свое оправдание заметила я. На столе возникли две новые стопки – на сей раз с черносмородиновой водкой, – и мы выпили.

– Хорошо пьется, только быстро, да?

– Еще? – угадал мою мысль Дэниэл. – А поесть?

– Наверное, надо бы. Ага, вот и Дмитрий. Дмитрий, мы с нетерпением ждем вашу сырую репу, – жизнерадостно прощебетала я, с ужасом осознавая, что мне уже хорошо.

– Люси, мне надо тебе кое-что сказать, – вдруг став серьезным, обратился ко мне Дэниэл.

– Давай, валяй, – усмехнулась я. – Мне на минуточку показалось, что у меня улучшается настроение, но, наверно, лучше сразу положить этому конец.

– Извини, не надо было мне ничего говорить. Забудь.

– Ну как я могу забыть то, чего не было. Теперь давай выкладывай.

– Хорошо, хорошо, но предупреждаю: тебе не понравится.

– Говори.

– Это касается Рут.

– Так-так-так, и что же с ней произошло?

– Я с ней порвал, понимаешь, а не она со мной.

Вон оно что, подумала я, слегка обалдев. Потом вспомнила, что моя задача – держать Дэниэла в строгости, чтоб знал свое место.

– Ах ты, мерзавец! Как же ты мог?

– Но, Люси, мне с ней стало скучно. Ты не представляешь, до чего с ней скучно. Просто кошмар!

– У нее же большая грудь.

– И что с того?

– А значит, подержался и до свидания, так, что ли? – еле дыша от смеха, выдавила я. То был один из редких случаев, когда я сама казалась себе очень забавной.

– Точно, – ответил Дэниэл и тоже рассмеялся. – Так все и было.

– И теперь ты у нас безрутный, – продолжала я, по-прежнему упиваясь собственным остроумием. – Она плакала из-за тебя?

– Нет, она мужественно перенесла разрыв.

– Все равно ты скотина.

Дэниэл как будто расстроился, и даже вроде бы глаза у него увлажнились. Водка сделала нас обоих чувствительнее.

– Я уже жалею, что сказал тебе, – обиженно прогудел он. – Я знал, что тебе не понравится.

– Может, и не понравится, но мне придется с этим смириться.

Я улыбнулась ему. И что у него там с Рут, мне вдруг стало совершенно наплевать. Сейчас все это не значило ровным счетом ничего.

– Дэниэл, я так странно себя чувствую – мне вроде бы грустно, ну, как обычно, но при этом я счастлива. Счастлива, хотя мне и грустно.

– Знаю, – нетерпеливо подхватил он. – Со мной происходит то же самое. Только я думаю, что счастлив, как обычно, но при этом мне немного грустно.

– Русские, наверно, все время так себя чувствуют, – хихикнула я. У меня сильно кружилась голова, и я знала, что говорю глупости. Но эти глупости казались мне откровением. – Как думаешь, они потому пьют столько водки, что они философы и несчастны, или они философы и несчастны, потому что пьют столько водки?

– Это трудный вопрос, Люси. Так вот сразу на него не ответишь.

– Да, Дэниэл, это один из тысячи трудных вопросов.

– Люси, – проговорил он уже серьезно, – а вот еще один трудный вопрос: почему мне никогда не попадались нормальные женщины?

– Не знаю, Дэниэл. А почему мне ни разу не попадались нормальные мужчины?

– Не знаю, Люси. Неужели я всегда буду один?

– Кто знает, Дэниэл. А я неужели всегда буду одна?

– Как знать, Люси.

Мы помолчали, улыбаясь друг другу, соединившись на миг в этой горьковато-сладостной меланхолии. Мы ею просто наслаждались, мы млели и даже не заметили, как нам принесли еду.

– Но, Дэн, главное, что мы остаемся людьми. Мы ощущаем боль, мы страдаем. Жизнь есть боль. Мы еще выпьем водки?

– Какого цвета?

– Синего, я думаю.

Дэниэл качнулся на стуле и попытался схватить официанта за полу.

– Дама желает повторить, – крикнул он, размахивая рюмкой. – Еще две… нет, не ей одной две… а может, и ей одной. Ты хочешь, Люси?

– То же самое, сэр? – спросил Григорий. По крайней мере, мне показалось, что это был Григорий. Я меланхолически улыбнулась ему, и он тепло улыбнулся мне в ответ.

– Точно то же самое, – кивнул Дэниэл. – Только две стопки. Нет, лучше пусть будет четыре. И еще… ах, да, – крикнул он вдогонку официанту, – они должны быть синими. Да, так о чем мы? – с нежной улыбкой обернулся он ко мне.

Я была так рада, что пришла, Дэниэл так мне нравился!

– Мы говорили об экзистенциальной боли, кажется?

– Да, – подтвердила я. – О ней мы и говорили. Интересно, мне пойдет такая прическа, как у девушки вон за тем столиком?

– Где? – озираясь по сторонам, спросил Дэниэл. – Да, конечно. Тебе она пойдет даже больше, чем ей.

Я хихикнула.

– Может, расскажешь, что там с твоим замужеством.

– Ни за что! Я не хочу об этом говорить.

– Конни, похоже, совсем с ума сошла…

– Точно, утверждает, что я беременна.

– Бедная Конни!

– Тоже мне, бедная!

– Ты к ней слишком строга. Понимаешь, она хорошая и тебе желает только добра.

– Ха! Тебе легко говорить, с тобой-то она всегда мила и любезна.

– Я ее очень люблю, это правда.

– А я нет.

– Как ты можешь так говорить о собственной матери.

– Брось, Дэниэл, – рассмеялась я. – Перестань, бога ради. Моя мама что, заплатила тебе, чтобы ты мне ее расхваливал?

– Нет, я к ней действительно хорошо отношусь.

– Ну, если ты ее так любишь, можешь в четверг пойти вместе со мной к ней в гости.

– Отлично!

– То есть ты не против?

– Разумеется, нет.

– Ясно. А я против. Давай больше не будем о ней говорить? – попросила я. – От этого у меня депрессия начинается.

– Ладно, – легко согласился Дэниэл, – лучше выпьем еще. Какой цвет мы не пробовали?

– Зеленый.

– Киви?

– Прекрасно.

Принесли еще водки. Я помню, что мы много ели, но после, как ни старалась, не могла вспомнить, что именно ела я. Думаю, что все было очень вкусно. Дэниэл говорит, я, не переставая, повторяла, что еда изумительная. И еще мы замечательно беседовали. Теперь, пожалуй, не вспомню, о чем шла речь, но знаю, что говорили о бессмысленности и бесцельности всего сущего, о том, что все мы обречены, и наши рассуждения казались мне исключительно важными. Я полностью примирилась с собой, с миром и с Дэниэлом. Смутно помню, как Дэниэл стучал кулаком по столу и с жаром говорил: «Я совершенно с тобой согласен», потом остановил кого-то из официантов (Григория? Дмитрия?) и крикнул: «Слушайте эту женщину, она говорит правду, не лжет и не притворяется».

Вечер был чудесный, и я, быть может, осталась там до сих пор, покрикивая: «Сиреневую! А сиреневая водка у вас есть?», если бы в какой-то момент мы с Дэниэлом не заметили, что остались в зале одни, а строй коренастых официантов внимательно смотрит на нас из-за буфетной стойки.

– Люси, – прошипел Дэниэл, – по-моему, нам пора.

– Нет! Мне здесь нравится.

– Послушай, Люси, Григорию и всем остальным надо ехать домой, ресторан закрывается.

Мне тут же стало совестно.

– Конечно, надо. Конечно. А ведь им, бедным, еще много часов добираться до Москвы ночным рейсом… А завтра им всем наверняка рано вставать… – хихикала я.

Дэниэл крикнул, чтобы несли счет. Благовоспитанность, с которой мы здесь начинали, давно куда-то делась.

Счет принесли очень скоро. Дэниэл посмотрел на него.

– Внешний долг Боливии? – спросила я.

– Скорее Бразилии, – вздохнул он. – Впрочем, какая разница?

– Точно, – согласилась я. – И потом, ты ведь богатый.

– Вообще-то нет. Все относительно. Просто когда тебе платят ничтожно мало, ты думаешь, что всякий, кто имеет чуть больше, богач. А на самом деле, чем больше ты зарабатываешь, тем больше должен.

– Дэн, это замечательно! Какая глубокая экономическая истина – в середине жизни мы все в долгах. Неудивительно, что у тебя такая хорошая работа.

– Нет, Люси, – возразил Дэниэл, осипнув от возбуждения. – Замечательно то, что сейчас сказала ты. Это так верно – в середине жизни мы действительно все в долгах. Ты обязательно запиши это. И вообще мы должны записать все, о чем сегодня говорили.

От того, какие мы с Дэниэлом умные, у меня слегка закружилась голова. Я тут же сказала ему об этом.

– Спасибо, Дэниэл, – сказала я. – Было просто великолепно.

– Рад, что тебе понравилось.

– Знаешь, Дэн, я везде чувствую себя не к месту. И теперь я поняла, почему. Очевидно, я русская.

– Как ты до этого додумалась?

– Я несчастна, но счастлива. И здесь я чувствую себя уютно.

– Ты, наверно, пьяная.

– Не говори глупостей. Я и раньше бывала пьяная, но такого со мной никогда не было. Как думаешь, я найду работу в России?

– Наверное, найдешь, но я не хочу, чтобы ты уезжала.

– Ты будешь приезжать ко мне в гости. Тебе все равно придется, когда здесь кончатся девушки, с которыми можно ходить на свидания.

– Умно придумано, Люси. Мы пойдем на ту вечеринку, куда звала нас Карен?

– Да! А я и забыла.