Текст книги "Эхобой"

Глава 17

Пока я не вышла из капсулы, мне казалось, что в комнате кто-то есть. Но когда дверь открылась, то я никого не увидела. Но на лестнице были слышны чьи-то шаги.

– Кто здесь?

Никто не ответил. Я подбежала к двери, выглянула наружу и увидела дядю Алекса. Он шел к широкому лестничному пролету.

– Дядя Алекс, – позвала я.

Тот остановился и оглянулся. Он улыбался, но выглядел смущенным.

– Одри, в чем дело? Как прошел разговор с бабушкой?

– Связь прервалась.

– Хм, странно. Это абсолютно новая версия, самая продвинутая. Давай попробуем еще раз.

Что-то…

Что-то было в его голосе. Я бы не обратила на это внимания, будь на мне нейродетекторы, но без них… Его голос звучал как-то… не могу точно сказать, но что-то вызвало у меня подозрение.

Мы попробовали еще раз. Ничего. Пустота.

– Проблемы тестирования, – пояснил дядя Алекс.

Я подумала: «Что-то здесь чересчур много проблем тестирования».

– Не беспокойся, скоро все нормализуется. Может, ты хочешь попробовать другую капсулу?

Я подумала об Эхо и бабушке, которая из-за своих таблеток вела себя как безумная.

– Нет, нет, нет… Все в порядке.

Мне было жаль бабушку, но тогда я была почти уверена, что не смогу жить на Луне. Даже в виде голограммы я с трудом там находилась.

Я могла оставаться здесь. Или вообще нигде.

Глава 18

Позже тем же вечером ко мне зашел Яго. Спросил, можно ли воспользоваться моей иммерсионной капсулой. Очевидно, она давала доступ к новым голографическим играм или к чему-то подобному – была более навороченной.

Но перед тем как войти в капсулу, он заметил книги, которые Мадара привезла мне из дома и разложила аккуратными стопками на столе. Они лежали под картиной Матисса. Яго стал рассматривать их одну за другой. В основном это были очень старые книги (кроме голографической книги о «Нео Максис»). Ладно, сам факт, что были книги, заставлял мальчишку относиться к ним так, как будто это артефакты с другой планеты: «Гризовой… “Грозовой перевал”… “Над пропастью во ржи”… “Ромео и Джульетта”… “Франкенштейн”… “Философия XXI века”… “Джейн Эйр”…». Он ронял книги на стол, даже не подумав сложить их в стопки, как было.

Однажды папа написал: «Чем больше мы зависим от Эхо, тем менее цивилизованными становимся».

Папа, я люблю тебя. Прости, что не смогла тебе помочь.

В тот момент я была спокойнее – подключила нейродетекторы. И решила попробовать нормально поговорить с Яго. Мы впервые остались наедине, и я подумала, что нужно использовать момент. Было нелегко, но я понимала: если хочу разобраться, как устроена жизнь в этом доме, нужно начинать с Яго.

– Яго… ты любишь шахматы?

Никакого ответа. Только слегка приподнятая бровь.

– Ты ведь не ходишь в школу? Я имею в виду, ты занимаешься только в капсуле, и еще тебя учат Эхо. И как это?

– Нормально.

– Хорошо. Здорово… Меня тоже учила Эхо. Я немного занималась с мамой, в капсуле и еще с Эхо. Ну… до… до самого конца.

В голове всплыла картинка: Алисса с бесстрастным лицом занимается со мной в свободной комнате и не дает мне ничего, кроме сухой информации. У меня свело живот. Но нейродетекторы делали свое дело и помогали подавлять воспоминания.

Яго выглядел несчастным. Ему не хотелось со мной разговаривать. Когда он отвечал, то едва шевелил губами, так, что было сложно понять, что он говорит.

– Какой у тебя любимый предмет?

– Бизнес.

– Интересный выбор для десятилетнего мальчика.

Он злобно посмотрел на меня:

– Хватит надо мной кудахтать!

– Никто и не кудахчет… Я не хотела… Извини, если это так прозвучало. Я тоже не самая обычная пятнадцатилетняя девочка. Мне всегда нравилась философия и старые книги.

Я заметила, что говорю о себе в прошедшем времени. Просто не была уверена, что когда-нибудь смогу полюбить что-то еще. Настоящее – это не просто временной отрезок, это… решение. Которое ты принимаешь.

– Что еще за философия такая? – пренебрежительно спросил Яго. Но я сделала вид, что воспринимаю вопрос всерьез:

– Это наука о том, зачем мы здесь.

– Как религия?

– Вроде того. Но у религии есть ответы, а у философии в основном вопросы. Например, в чем смысл всего сущего? Что такое добро, а что – зло? Как распорядиться своей жизнью? Что значит быть человеком?

– Скукотища.

– Вовсе нет, – возразила я. Хотя сама уже не помнила, почему так считаю. Может быть, без нейродетекторов я бы и вспомнила. Но мне не хотелось их снимать. Однако кое-что все-таки всплыло. – Вообще-то, это чертовски круто. Это размышления. А ведь способность мыслить и делает нас особенными, делает нас людьми. Например, по сравнению с теми же Эхо. Мы думаем о разных вещах, а не просто их делаем. Вот почему существуют картины, и книги, и прочие вещи. Они нужны, чтобы мы попытались понять самих себя.

Мои слова не произвели на Яго никакого впечатления, и я сразу перешла к волновавшему меня вопросу:

– А тебе нравится, что здесь повсюду Эхо?

Мальчишка пожал плечами:

– Думаю, да. – На секунду он задумался. – Большинство из них.

Большинство из них.

– Что ты хочешь сказать?

Яго зевнул, даже не потрудившись прикрыть рот рукой:

– Новый Эхо немного странный.

– Какой новый? – Хотя я и так уже знала, что он ответит.

– Дэниел.

– Подросток? – спросила я, прикидываясь дурочкой.

Яго рассмеялся, и это был неприятный смех.

– Подросток? Да ему всего два месяца!

Конечно, я знала, что Эхо делают такими, чтобы они сразу выглядели подростком или взрослым человеком, и все время эксплуатации они остаются такими, какими их создали. Но иногда ты все равно думаешь о них как о существах, которые могут меняться.

Подросток, старик, тридцатилетняя женщина – их делали разными, и на то было две причины. Первая – если все Эхо будут одинаковыми, как их различать? Вторая – разных Эхо использовали для разных работ. В Британском музее все экскурсоводы – пожилые Эхо, они выглядят мудрыми. А в магазинах одежды и центрах генной терапии Эхо молодые и привлекательные.

– Почему он тебе не нравится? – спросила я. – Потому что обыграл тебя в шахматы?

Еще одно движение плечами.

– Он с самого первого дня какой-то странный.

– Что это значит?

– Да не знаю я, – ответил Яго. Для десятилетнего мальчишки у него был довольно низкий голос. – Просто чудной. Когда его только привезли, он вообще не разговаривал. Папа задавал вопросы, а он молчал. Тогда папа сказал ему, что если он не заговорит, то его отправят на утилизацию. И он заговорил! Папа был недоволен, потому что Дэниел должен был стать нашим лучшим Эхо. Самой продвинутой моделью!

Яго посмотрел в окно и улыбнулся. Это была странная улыбка, сулившая неприятности.

– Но он Эхо, и он исполняет приказы. Иногда получается забавно. Хотя нет, забавно было раньше, пока он не стал чересчур умным. Но в любом случае он фрик.

Самая продвинутая модель.

Я хотела еще кое-что спросить, но Яго уже открыл дверь капсулы.

– Что ты там будешь делать? – спросила я.

– Убивать, – ответил он и скрылся за дверью.

Глава 19

Ночью мне удалось заснуть, но меня снова разбудили.

Было, наверное, уже три часа, когда я проснулась от какого-то шума. Скрипнула половица за дверью. Я села в кровати и скомандовала:

– Свет!

Когда вспыхнул свет, я заметила, что дверь в мою комнату приоткрыта.

– Эй, кто здесь?

Испугаться по-настоящему я не могла, так как на мне были нейродетекторы, но понимала, что нужно выйти и посмотреть, в чем дело. Я встала и прошла через всю комнату, мимо фигур на картине, которые слушали музыку, но сейчас казались испуганными.

Не успев отворить дверь, я услышала чьи-то крики. Это был дядя Алекс.

– Отправляйся на свой этаж! – вопил он.

Я приоткрыла дверь, чтобы увидеть, что происходит на лестнице. Там стоял дядя Алекс в черной шелковой пижаме. Деревья на анимированных обоях раскачивались, словно вторили его гневу. Его загорелое лицо покраснело, глаза горели злобой. Выйдя, я успела только заметить затылок светловолосого Эхо. Парень спустился вниз по лестнице и исчез этажом ниже.

Дядя Алекс заметил меня. С его лица исчезло выражение слепой ярости, сменившись пониманием и грустью с такой скоростью, какую я и представить не могла.

– Одри, мне так жаль, что ты стала свидетелем этой сцены!

– Это опять был тот Эхо, который играл в шахматы?

– Да, – ответил дядя, нервно перебирая свои кольца. – С самыми продвинутыми экземплярами всегда возникают трудности. Но беспокоиться не о чем. Здесь для тебя самое безопасное место. А уж с тех пор, как незаконное вторжение предотвратили, – тем более. Сомневаюсь, что тебе удастся найти в Лондоне дом, который охраняли бы так же тщательно.

– Незаконное вторжение?

Дядя кивнул.

– Протестующие, анархисты, головорезы… В прошлом году одна из их группировок пыталась перелезть через стену. У них это почти получилось, но один Эхо заметил их и поднял тревогу. К счастью для нас, полиция уже села им на хвост. Но это повысило нашу бдительность. После того случая я усилил охрану, потому что они не оставили намерения сюда прорваться. Мягко говоря, они… настойчивы. Но сейчас тебя ничто не потревожит.

– Хорошо. – Я бы, конечно, ответила по-другому, если бы на мне не было нейродетекторов последнего поколения. Но даже с ними я почувствовала слабый укол беспокойства.

– Возвращайся в кровать, Одри, и не волнуйся. Я тоже пойду спать. Завтра я еду в Париж.

– Я хочу поехать с вами.

– Но я же сказал тебе, что еду туда, где полным-полно Эхо. Их там сотни. Ты же сказала, что не хочешь ехать.

Я сглотнула.

– Знаю, но, кажется, я передумала.

Я стояла достаточно близко к дяде Алексу и заметила, что на нем информационные линзы. Они были активизированы. В его глазах вспыхивали крошечные огоньки. Это были слова, которые мог прочитать он, но не я.

– Нет, – сказал он, прикрыв глаза и покачивая головой. – Это рабочая поездка. Не думаю, что она пойдет тебе на пользу. Это не тот Париж, к которому ты привыкла. Меня ждут на складе, где полно Эхо, которые только что сошли с конвейера. И находится он за чертой города. Это, прямо скажем, далеко не Лувр. Вряд ли тебе там понравится.

Конечно, он был прав. Совсем не похоже на то, что могло бы мне понравиться. Скорее уж, воплощение моего кошмара. Но я думала о двух вещах. Во-первых, я не хочу оставаться в доме с Яго, Дэниелом и другими Эхо. Во-вторых, мне нужна информация. На некоторое время нейродетекторам удавалось сдерживать это желание, но оно настойчиво пробивалось на поверхность моего сознания. Я хотела выяснить, что же произошло с моими родителями. Хотела знать, почему Алисса – серийная Эхо, а не прототип! – сделала то, что сделала. К тому же она была выпущена «Семпурой», а на их фабрику мы не поехали бы – в любом случае, попасть туда я вряд ли бы смогла.

– А вдруг это мне поможет? Ведь миссис Мацумото сказала, что я должна попробовать и…

Он поднял глаза и посмотрел на меня устало и сочувственно. Но на этот раз его голос прозвучал тверже:

– Нет. Извини, Одри, но нет. Ты не сможешь поехать со мной завтра. И хватит об этом. Теперь пора спать.

С этими словами он ушел к себе.

Я тоже отправилась в свою комнату, вот только уснуть удалось с трудом. Все думала о том, что дядя мог бы отреагировать и помягче. И сразу возникли вопросы. Что он скрывает? Что в Париже такого, чего я не должна видеть?

«Это паранойя, – думала я. – Он ведь спас мне жизнь в Клаудвилле. И жить к себе позвал, в свой дом – едва ли не лучший в Лондоне. Он ко мне добр».

Но чем больше он возражал против моей поездки в Париж, тем крепче становилась моя уверенность в том, что я должна туда поехать.

Наконец я уснула.

Очередной сон. На этот раз не кошмар. Точнее, не совсем кошмар.

Мне снился Дэниел. Он плакал. Эхо, плачущий человеческими слезами! И я обнимала его, а он дрожал в моих руках; его сильное тело внезапно ослабло под натиском эмоций. И он рассказывал мне что-то тихим голосом.

– Не обращай на меня внимания, я же просто Эхо…

Я гладила его по голове и повторяла:

– Все хорошо, все хорошо, все хорошо…

А потом я снова проснулась, и у меня возникла одна идея. Несмотря на глубокую ночь, я выбралась из постели и надела информационные линзы.

– Режим ночного видения, – скомандовала я. И меньше чем через секунду уже видела все как днем. Правда, предметы подсвечивались зеленым – так работал режим ночного видения.

Как можно тише я прошла через холл в комнату Яго, дверь в которую была приоткрыта. Наверное, чтобы в спальню попадал свет. Яго мог выпендриваться сколько угодно, но все же он был еще ребенком и, скорее всего, боялся темноты.

Я потянула на себя дверь и прокралась в комнату, осторожно ступая по плюшевому ковру, который поглощал звуки. Мне нужно было добраться до гардероба. Я знала, зачем пришла, и понимала: если мне удастся это найти, обратный путь будет куда более безопасным.

Я двинулась дальше. Яго калачиком свернулся поверх одеяла и сосал большой палец. Если бы он узнал, что я видела его таким, он бы меня возненавидел. Глядя на него, я улыбнулась, но в следующую секунду едва не задохнулась от ужаса: повернувшись, я увидела солдата с ружьем, который целился прямо в меня. Я почти сразу сообразила, что это просто голографическая скульптура, но Яго заворочался – вот-вот проснется. Я замерла и задержала дыхание секунд на тридцать, пока он снова не затих.

Шкаф открывался с помощью голосовой команды. Я приблизилась к дверце и прошептала так тихо, как только могла:

– Откройся.

Ничего.

Чуть громче:

– Откройся.

Ничего.

Повторила почти в полную силу:

– Откройся.

Яго не проснулся, только слегка всхрапнул.

Дверь бесшумно отъехала в сторону, открывая доступ в гардероб Яго. Одежда очищалась сама, но все равно шмоток у него было море. Толстовки, интерактивные футболки, аэрокостюмы, парящие на вешалках, ряд баллончиков с нанонапылением (у него было очень много облегающей одежды с нанослоем), тонны кед и утепленной обуви.

Я стала вынимать баллончики по одному.

Зимний утеплитель.

Спортивная кожа.

Боевое снаряжение: костюм воина. (Мысль о сосущем палец маленьком воине заставила меня снова улыбнуться.)

24/7 Облегающий костюм.

Наконец-то нашла! Баллончик с самой бледной, скромной надписью, которая, скорее всего, была черной, хотя я видела ее зеленой:

«Одежда-невидимка широкого спектра. Полная проекция (на любой рост и вес), до ста применений. Нанонапыление: диаметр – 15 нанометров. Хлопковая ткань с нанокамерами и наноэкранами. Меры безопасности: не использовать в местах большого скопления людей».

– Есть, – сказала я тихо. Я хотела сразу же опрыскаться, как задумала раньше, но побоялась разбудить Яго. К тому же на мне была пижама. И я решила рискнуть и вернуться к себе. Повернувшись, я увидела инопланетянина с шестью руками, огромной головой и разинутым ртом, в котором сверкали три ряда зубов. Еще одна голографическая скульптура. Ничего страшного. Я вернулась в свою комнату и спрятала баллончик под кровать.

Глава 20

– Трек для путешествий, – распорядился дядя Алекс. – Я выехал пораньше, мне нужно кое-что обдумать.

Кошмар. На ближайшем перекрестке машина свернула на медленный трек. Движение было плавным и спокойным, но дядя приказал еще снизить скорость. В его голосе слышалось раздражение. Он надел ментальные провода и закрыл глаза. Глубоко задумавшись, отдавал беззвучные команды. Размытая картинка за окном превратилась в отчетливо видный пейзаж. Вода. Дома на сваях. Другие магнитные машины на треке. Облака. Скай-маркет[11]11
  Скай – sky (англ. «небо»).


[Закрыть].

Дело плохо. Чем дольше мы будем ехать, тем больше шансов, что дядя Алекс догадается: в машине он не один. Я притаилась у него за спиной, пытаясь дышать тихо и медленно. В какой-то момент в носу зачесалось и я чуть было не чихнула, но обошлось.

– Нет, – сказал он вслух по какому-то поводу. – Приведите ее в порядок. Я не хочу видеть эту грязь.

С трудом верилось, что я хотела как можно быстрее оказаться на складе, забитом Эхо. Такие склады были по всей Европе, объяснил мне дядя утром, когда я задавала слишком много вопросов. Небольшие предназначались в основном для создания и хранения прототипов, на других создавали копии, которые затем пускали в продажу. Склад в Париже был второго типа.

Дядя Алекс открыл глаза. Обернувшись, он посмотрел прямо туда, где была я. Изнутри капюшон был прозрачным, и я его отлично видела. Мое сердце билось так сильно, что, казалось, его стук слышен не только мне. Стоило дяде просто протянуть руку назад – и он сразу бы меня нашел.

Что бы он сделал? Отругал бы? Смутился бы, как и я? Наверняка ничего страшного не случилось бы. Но я все равно испугалась до дрожи.

Проекция оказалась отличной. Оптическая иллюзия пустого заднего сиденья и стекла была безупречной, потому что он отвернулся.

– Активизировать холофон, – дядя отдал очередную команду и продиктовал код. – Валенсия, четыре, семь, звездочка, три, три, три, тире, семь, тире, хэштег AAX.

И тут появилась женщина. Ее мерцающее изображение становилось все четче. Она выглядела очень круто, необычно и богемно, но явно устала и волновалась. Ее длинные волосы спутались, в брови была серьга, а на шее висело что-то вроде ожерелья с амулетом.

Женщина сказала что-то по-испански.

– Заткнись и говори на чертовом английском, – ответил дядя Алекс так холодно и грубо, что я с трудом узнала его голос.

Собеседница, судя по всему, была пьяна. Она сделала глоток какого-то коричневого напитка:

– Как он? Прототип, который я к вам передала?

– Вам. А не к вам. Ты пьяна. Обычно твой английский не такой грязный. Ты передала его мне. И, видит бог, ты была права. С ним что-то не так. Он не в порядке. Вот почему он так много значил для тебя, верно? Что ты с ним сделала? Что?

– Где он? Что с ним?

– Знаешь, я тут подумал: если понадобится, я приеду и выбью из тебя правду.

– Sí, sí, sí[12]12
  Да, да, да (исп.).


[Закрыть]. Ну конечно. Ты? Или один из твоих рабов-Эхо?

– Черт с тобой, ты не стоишь таких хлопот. Оставляю тебя наедине с твоим виски. У меня есть дела поважнее. Hasta luego…[13]13
  До свидания (исп.).


[Закрыть]

И он скомандовал машине:

– Разговор окончен.

Испанка исчезла, а я задумалась, что все это значило. Что же она скрывала от дяди Алекса?

Оставшуюся часть пути он обсуждал свой бизнес на языке, понятном только ему, и что-то бормотал в ментальные провода. Я смотрела в окно, пытаясь представить себе, что раньше здесь не бывала. Рассматривала плавучие ветряные фермы на Английском канале, обширные болота Северной Франции – из-за постоянных осадков ее затопило так же, как Йоркшир, Шотландию и Корнуэлл. Тысячи домов на сваях почти не отличались от того, в котором я жила еще два дня назад. Разве что они были меньше и стояли теснее. За окном тянулись заболоченные земли, трясины и противохолерные клиники – их построили несколько лет назад, во время последней эпидемии. Ближе к Парижу земля становилась суше, дома больше и стояли они дальше друг от друга. Однако небо все еще было серым, непогода бушевала и дождь лил как из ведра.

Я увидела огромную голографическую рекламу новой аудиокапсулы «Нео Максис». На ней четверо музыкантов, одетых в скафандры, играли для маленькой колонии переселенцев на Нептуне. Как же я ждала выхода этой аудиокапсулы! А сейчас мне было все равно. Хотя идея концерта на Нептуне показалась мне прикольной. Мне стало грустно, когда я поняла, как мало осталось от меня прежней.

Я мысленно пыталась заставить машину двигаться быстрее, но дядя Алекс продолжал ехать по медленному треку. Дорога вплотную подошла к огромной теплице, километров восемь в длину. Внутри море пшеницы колыхалось под искусственным ветром. В соседнем ангаре выращивали домашний скот – примерно четыре сотни абсолютно одинаковых коров, одинаково безразличных к дождю. Мне стало их жалко. Они рождены, чтобы совершенно бессмысленно умереть, особенно учитывая, что синтетическое мясо гораздо лучше настоящего. Но некоторые все же предпочитали натуральное.

Наконец-то мое желание исполнилось.

– Полная скорость, – скомандовал дядя Алекс. – Быстрый трек.

Через секунду мы уже были на месте.

Склад находился на сухом месте в восемнадцатом округе. Вдали сверкала огромная белая голограмма Эйфелевой башни – ее установили, после того как французские противники Эхо разрушили настоящую. Это случилось, когда я была еще ребенком.

Настоящая Эйфелева башня была намного красивее голограммы, хотя и вдвое меньше. Как только я ее себе представила, на меня нахлынули сотни воспоминаний о Париже. Все наши субботы. Из машины был виден центральный аквапарк, здание из двух кубов: один стоял на земле, другой парил в небе. На крыше одного из них был нарисован дельфин, прыгающий в кольцо. Там был детский бассейн, куда меня водили родители. Я закрыла глаза.

Сосредоточься, приказала я себе. Все это в прошлом. Нужно жить настоящим.

Я не увидела логотипа «Касл» на здании склада – старинном кирпичном строении, которому было лет двести. Оно стояло посреди заброшенных многоквартирных домов. Некоторые выгорели изнутри и почернели, как грустные воспоминания детства.

Я вспомнила о бунтах в Париже, о которых узнала с помощью информационных линз. Возможно, в этом районе тоже проходили акции протеста, но склад не пострадал. Поблизости никого не было. Думаю, вряд ли здесь можно встретить кого-нибудь, кроме тех, кто тут работает.

Дядя Алекс вышел из машины и под порывами ветра зашагал в сторону склада. Я должна была почувствовать облегчение, выбраться из этой чертовой машины, поймать такси и вернуться домой. Но нет, у меня был другой план. Я хотела получить информацию и собиралась проникнуть туда, где было полно Эхо. Туда, где их изготавливали. Сердце бешено колотилось, во рту пересохло, грудь сдавило от волнения. Я слишком привыкла к нейродетекторам.

– Открой дверь, – приказала я машине.

– У вас нет права управлять этим транспортным средством. Подтвердите вашу личность.

– Я Одри Касл, племянница Алекса Касла. Живу в его доме.

Очевидно, в машине было установлено программное обеспечение, способное распознавать ложь. Дальнейшие инструкции не потребовались.

– Дверь открывается.

У машины не было собственного левиборда, поэтому я нажала на приборной панели ту же кнопку, что и дядя Алекс, чтобы вызвать ближайший из них. Через несколько секунд ко мне двинулся старый железный левиборд, который выглядел весьма ненадежно. У него был хрупкий поручень, а на улице бушевала буря.

Вряд ли эта часть города безопасна. Тут все выглядело как после конца света. Рекламный баннер у меня над головой явно взломали хакеры, он переливался и мигал. Мужчина на нем, вместо того чтобы рекламировать iWire 42, стрелял себе в голову. Я услышала мамин голос: «Почему бы нам не заскочить в Лувр на пару часиков? После того, как “Мону Лизу” украли, там уже не так много народу».

Я спустилась вниз на полуразрушенную забетонированную площадку. В воздухе пахло дождем и мертвыми воспоминаниями. Стоя там, я смотрела на огромное невыразительное кирпичное здание размером с собор. Чтобы нормально дышать, я стянула с головы капюшон. Прямо ко мне летела какая-то листовка, подгоняемая ветром. Сморщенный кусочек иллюминированной электронной газеты, где было полно мерцающих статей и двигающихся картинок.

Отсыревший листок оказался французским изданием «Дозора “Касла”» – газеты, выступающей против всего, чем занималась корпорация моего дяди. Я оглянулась – интересно, откуда он взялся? – но, похоже, я и правда очутилась в городе призраков. Наверху страницы была кнопка «язык», и я выбрала «английский». Появилась статья и фотография автора – женщины с розовыми волосами.

ГИБЕЛЬ ГЕРОЯ НАШЕГО ДВИЖЕНИЯ

Автор: Леони Дженсон

Дата: 17.05.2115

Ведущий журналист и противник технизации и его жена убиты в своем доме в Йоркшире (Зона 3) в среду. Подробности пока не известны, но мы предполагаем, что они убиты Эхо. Пока не ясно, как Эхо проник в их дом…

Прежде, чем я продолжила чтение, кое-что произошло. Неподвижная фотография автора статьи внезапно ожила. Включилась прямая трансляция. Мое местонахождение было определено – сетевая связь действовала по всему миру.

– Здравствуйте, – сказала женщина с розовыми волосами. Она посмотрела на меня с фотографии, будто пытаясь разглядеть что-то в тумане. – Bonjour. Salut. Qui est là?[14]14
  Добрый день. Привет. Кто это? (фр.)


[Закрыть]

– Одри Касл.

– Определитель местоположения показывает, что вы находитесь около склада в Париже, вот почему я интересуюсь. Я поставила метку на эту зону на случай, если кто-то поднимает листовку, потому что единственные люди, которые могут там находиться… Погодите! Одри Касл? Дочь Лео Касла? Племянница Алекса Касла?

Она меня видела, поэтому я кивнула.

– Что вы там делаете?

Я объяснила.

Женщина спросила, может ли она расспросить меня о гибели родителей. Я покачала головой. «Дозору “Касла”» я не доверяла. Они были связаны с самой радикальной группой противников «Касл» – фактически с террористами.

– Я просто хотела узнать, как Эхо проник в дом.

– Это была наша Эхо, – ответила я. Я знала, что разрушаю папин образ, сложившийся среди этих хиппи: они-то считали папу кем-то вроде отшельника, который и близко не подходил к технике и жил в своем пузыре, отгородившись от современного мира. По правде говоря, он и сам вовсю поддерживал этот миф. – Родители купили ее у «Семпуры».

Журналистка выглядела так, будто я ее ударила. Мне было все равно. Я не хотела, чтобы папу помнили как ангела. Он не был ангелом, он был моим отцом.

– «Семпура»? – заговорила она наконец. – Зачем Эхо производства «Семпуры» убивать ваших родителей?

– А зачем любому другому Эхо убивать моих родителей? У Эхо нет желаний. Они машины.

Женщина яростно закивала:

– Да, они машины. Они запрограммированы и получают инструкции. Вы уверены, что ваши родители купили Эхо у «Семпуры»?

– Что вы хотите сказать?

– Ваш дядя – самый беспринципный человек в мире бизнеса. А ваш отец как раз собирался издать книгу, которая могла негативно повлиять на развитие любимого проекта вашего дяди – Зоны Возрождения.

– Вы не знали моего отца, – возразила я. – И вы не знаете моего дядю.

Пора заканчивать этот разговор. Я смяла обрывок газеты и отшвырнула его. Фото Леони Дженсон все еще продолжало двигаться. Порыв ветра подхватил листок, и он полетел вдоль платформы.

Я шла на фабрику по изготовлению Эхо. Мой план был прост: натяну капюшон невидимки, дождусь, когда кто-нибудь войдет внутрь, и проскользну за ним. Я принялась отсчитывать секунды. Едва успела дойти до двадцати, как появился мужчина в синей спецодежде, с анимированной татуировкой – сзади на его шее двигались буквы, складываясь в слово «Минотавр». Наверное, название какой-нибудь бразильской магнетогруппы.

– Блэкджек, – громко и четко произнес он в переговорное устройство, и, распознав его голос, металлическая дверь быстро отъехала в сторону. Ее скрежет заглушил даже завывание ветра.

Я вошла внутрь вслед за ним, стараясь не смотреть на предупреждающую надпись «Охраняется роботом» и двигаясь одновременно с ним. Вот я и на фабрике. Здесь не было ветра, но казалось холоднее, чем снаружи. Пахло очень странно. Я не могла определить, что это за запах, он был слишком слабым. Пахло чем-то свежим, но ненатуральным, как если бы кто-то пытался воспроизвести аромат свежего ветра. Потолки были высокими, а освещение – тусклым, призрачным.

Я вдруг подумала, что я совершила ошибку. Я находилась в огромном, похожем на ангар помещении, забитом Эхо. И все они были одинаковыми. Абсолютно одинаковыми.

Я шагнула вперед и осмотрелась. Эхо были точной копией Мадары – прототипа из дома в Хэмпстеде; все они неподвижно стояли в огромных прозрачных яйцах, чуть ли не в три моих роста. Яйца были подвешены к потолку на длинных прозрачных проводах – должно быть, из аэрогеля или чего-то подобного, если могли выдержать вес Эхо вместе с яйцом.

Дяди нигде не было. Я не видела только мужчину, вслед за которым проникла на склад. Тот подошел к одному из яиц в центре комнаты, протянул к нему руку, и на прозрачной поверхности загорелось что-то вроде приборной панели. Он принялся вводить данные, нажимая подсвеченные золотым и зеленым кнопки, которые загорались на панели. Вскоре я поняла, что кроме него там было как минимум еще пять человек в одинаковой голубой спецодежде – наверное, Эхо-технологи. Все они что-то делали с яйцами в разных концах помещения.

Я огляделась в поисках металлического робота-охранника, но его нигде не было видно. Может быть, предупреждающий знак стоял там просто так.

Хотя сомневаюсь.

Вряд ли дядя Алекс отказался от полной безопасности на своей фабрике.

Я пошла в другую сторону. Подойдя к двери, попыталась открыть ее как можно тише. Небольшая лампочка рядом с ней горела красным. Я положила на нее руку, но цвет не сменился на зеленый – значит, дверь просто так не откроется. Я в ловушке, пока кто-нибудь не соберется выйти: тогда я смогу последовать за ним.

Я совершила ошибку. Но раз уж я тут, нужно сохранять спокойствие. Я пошла обратно, стараясь не задевать яйца. Словно попала на выставку адского искусства в Центре Цукерберга. Странный лабиринт парящих яиц. Я посмотрела на потолок и увидела высоко над головой, между шнурами из аэрогеля, серебряные форсунки, похожие на раструбы душа. Интересно, что из них распыляют?

Что же делать? Что же делать? Что же делать?

Обходя помещение, я нащупала нейродетекторы под одеждой-невидимкой и крепче вдавила их в кожу. При этом я случайно сбросила капюшон. Забавно, должно быть, выглядела моя голова, одиноко парящая в воздухе. Я постаралась поскорее исправить оплошность и натянула капюшон обратно. В этот момент я как раз проходила мимо одного из технологов, высокой худощавой женщины с бритой головой. Она меня услышала. Ее холодные глаза обратились прямо на меня, и в них появилось любопытство. Я встала как вкопанная, понимая, что видны крошечный кусочек моего лба и вся левая бровь. Застыв на месте, я задержала дыхание. Женщина все еще смотрела в мою сторону. Оставалось надеяться, что в ее информационных линзах не было функции увеличения масштаба.

Она тряхнула головой, наверное, думая, что ей показалось, и нажала какую-то зеленую кнопку на яйце.

Да, шпион из меня никакой.

В дальнем конце помещения было полно дверей. Дядя Алекс, наверное, за одной из них. И вполне мог наблюдать за мной.

– Помогите, – сказала я тихо, как мне казалось – едва слышно и ни к кому конкретно не обращаясь.

Но мой голос разбудил Мадару в ближайшем яйце:

– Здравствуйте, вам нужна моя помощь?

От этого звука очнулись другие Мадары. На их лицах появились одинаковые натянутые улыбки.

– Здравствуйте, вам нужна моя помощь? Здравствуйте, вам нужна моя помощь? Здравствуйте, вам нужна моя помощь? Здравствуйте, вам нужна моя помощь?

– Нет, мне… – я пыталась спрятать лицо, прекрасно понимая, что от технологов, работающих в помещении, этот переполох уже не скрыть.

– Здравствуйте, вам нужна моя помощь? Здравствуйте, вам нужна моя помощь?.. Вы проголодались? Вы проголодались? Вы проголодались? Вы проголодались?.. Простите, я вас не расслышала. Простите, я вас не расслышала. Простите, я вас не расслышала. Простите, я вас не расслышала…