Текст книги "Звёздные войны. Люк Скайуокер и тени Миндора"

– Вы? – Пилот изумленно моргнул. – Но, сэр, мон-каламарианские приборы не предназначены для людей…

– Это мои трудности. – Люк скользнул в кресло пилота. – А вы найдите, где пристегнуться. Нас изрядно потрясет.

– Сэр?

– У нас на борту экипаж, у которого скоро окончится воздух. Поэтому нам надо раздобыть для них немного атмосферы. – Юноша указал на плавный изгиб кирпичного цвета Миндора. – А тут как раз ее на этой планете завались.

– Сэр! – выдохнул Тубрими. – У нас нет двигателей, даже репульсорных. Вы же не предлагаете ввести в атмосферу этот… этот фрагмент корабля на одних маневровых?..

– Вот именно, я и не предлагаю – я приказываю. И я собираюсь не просто ввести его в атмосферу. – Люк простер руки в электростатические управляющие поля над пилотской приборной панелью и позволил себе мимолетную улыбку: впервые за долгие недели он снова ощущал себя джедаем. – Я собираюсь его посадить.

* * *

Ни один из кораблей Новой Республики не видел, как обломок «Справедливости» нырнул в атмосферу, и даже километровый хвост огня и дыма, протянувшийся от его раскаленной брони, не привлек ничьего внимания. Республиканские войска были целиком поглощены решением более насущной задачи – выживания.

По всей системе возникали источники притяжения, отбрасывая гравитационную тень и создавая объемное подобие ряби, которая возникает, если бросить в тихий пруд горсть камней. Подпространственная связь и датчики не работали, и корабли Новой Республики не могли определить, сколько гравитационных мин или гравигенераторов было спрятано посреди бесчисленных астероидов. А перекрывающиеся поля заградителей не только похоронили всякую надежду уйти в гиперпространство, но и неожиданно, и во многих случаях катастрофически исказили и без того нестабильные орбиты всех небесных тел в этой звездой системе, которые были меньше размером, чем среднестатистическая луна. И без того густо запруженная астероидами система взорвалась безумным танцем каменных вихрей.

И сквозь эти вихри градом сыпались СИД-перехватчики – эскадрилья за эскадрильей.

Перехватчики были не таким грозным оружием, как их преемники – СИД-защитники. Броня была слабее, вооружения меньше, отсутствовали щиты и гиперпривод, но, несмотря на это, перехватчики были невероятно быстры и маневренны и могли оказаться весьма достойными противниками, особенно когда валили валом. Здесь, у Миндора, пилоты X– и B-истребителей, отчаянно отбивающиеся от имперцев, к своему смятению, поняли, что означает это выражение. По мнению командира одной из эскадрилий, «валить валом» – это когда здесь «тысячи “косых”, и прут отовсюду одновременно!».

В хаотичной пляске соударяющихся астероидов отсутствие у перехватчиков щитов было даже преимуществом, ведь отражатели ничем не могли помочь против материальных объектов, а благодаря отсутствию щитов перехватчики имели больше энергии для разгона двигателей и перезарядки конденсаторов лазерных пушек. И к тому же их было так много, что они могли позволить себе наброситься целой стаей на республиканский истребитель, словно первианские кровавые вороны на дивоястреба, и при этом их оставалось достаточно, чтобы уделять внимание и более крупным кораблям. Вот почему никто так и не удосужился свериться с оптическими датчиками или прослушать радиоканал связи со «Справедливостью», по которому транзитом через аварийный буй, висевший на орбите, беспрерывно передавалось одно и то же сообщение, начитанное низким, сверхъестественно спокойным голосом Скайуокера:

– Говорит командир крейсера Новой Республики «Справедливость» Люк Скайуокер. Адмирал Калбак погиб. Корабль распался на части, и у нас не осталось спасательных капсул. Я принял управление и буду пытаться посадить корабль за линией терминатора чуть выше северного тропика. Начинайте искать выживших по координатам, которые я пересылаю на дополнительной шифрованной частоте. Удачи, и да пребудет с вами Сила. Конец связи.

И только экипаж «Копейщика», неожиданно выдернутого из гиперпространства имперской гравитационной миной в половине светового часа от Миндора, имел возможность лицезреть посадку – если ее можно было назвать таковой.

Лейтенант-связист Девало мертвенно побледнел, когда принял передачу с аварийного буя. И как только он доложил о ней капитану, Тиросск немедленно приказал направить самый сильный оптический датчик на терминатор застывшей вдалеке планеты. Оптика престарелого корабля смогла уловить лишь очень длинную струю дыма и проследила ее путь в атмосфере, где удалось различить сияющую белую искру, за которой волочился расширяющийся шар огня, окаймленный дымом.

– Ох, – только и сумел выдавить капитан. В голову не пришло ни единого ругательства; его чувства сейчас попросту нельзя было выразить словами.

– Это… – Девало пришлось сглотнуть, чтобы продолжить: – Это ведь была «Справедливость», не так ли?

– Боюсь, что именно она. – Тиросск упал в кресло. – Боюсь…

– Корабль генерала Скайуокера?

– Там никто не мог выжить, – изрек командир. – А мы в половине светового часа от них… Значит, это случилось полчаса назад.

У Девало не повернулся язык задать следующий вопрос, но этого и не требовалось.

– Он погиб полчаса назад. – Тиросск безучастно покачал головой, ощущая тяжелое бремя, только что легшее на него. – Люк Скайуокер мертв.

Глава 5

Сидя в кресле в зале совещаний, Хан Соло так размашисто потянулся назад, что, когда он сплел пальцы на затылке, ему пришлось упереться коленом в столешницу, чтобы не опрокинуться. Созерцая потолок, он уже в трехсотый – или четырехсотый? – раз за день задавался одним и тем же вопросом: возможно ли умереть от скуки.

И он в который раз решил, что, будь такое возможно, он бы откинулся по меньшей мере два дня назад. Он думал, что невозможно придумать ничего хуже, чем сидеть без дела часами и слушать чью-нибудь болтовню, но оказалось, что возможно, если речь идет о том, чтобы сидеть без дела часами и слушать болтовню мандалорцев.

О великий космос, как же он ненавидел этих пустозвонов!

Хан не считал себя ксенофобом и не мог сказать, что имеет что-то против мандалорцев как таковых, даже несмотря на некоторый неудачный опыт общения с одним мандалорским охотником за головами, который, если справедливость все же существует, и поныне кричит, медленно перевариваясь в желудочном соке сарлакка. Просто ему не доводилось встречать ни одного из этих заносчивых супермачо, считающих себя экспертами в малейших нюансах ведения боя, чье даже самое банальное «доброе утро» не звучало бы как «это утро будет добрым, но если ты что-нибудь выкинешь, я так надеру твою жалкую кореллианскую задницу, что ты перестанешь понимать, в какой ты галактике».

Хан не имел ничего против мандалорцев как таковых, просто он ненавидел тех из них, с которыми встречался.

Более того, из-за какого-то извращенного чувства собственного достоинства или национальной гордости эти конкретные мандалорцы на время переговоров вообще отказались от использования общегалактического языка. Что отнюдь не умерило их желания потрепаться. Просто они трепались на мандо’а, языке, который, на более чем пристрастный взгляд Хана, звучал так, будто стая песчаных пантер пыталась выкашлять волосяные шары размером с голову. А потом этот отрывистый кашель почтительно переводился на общегалактический для удобства главы делегации Новой Республики принадлежащим означенной главе делегации легковозбудимым, гиперчувствительным, бесконечно невротичным протокольным дроидом, который, несмотря на знание им шести миллионов треклятых форм коммуникации, все время выговарил слова с этим снобистским акцентом планет Ядра. Слушать этот акцент два дня кряду, не имея возможности выйти из комнаты, было невыносимо, и Хану хотелось стукнуть дроида так сильно, чтобы тот приземлился где-нибудь на Татуине.

Главным соображением, удерживающим Соло от основательной модификации дроида, было присутствие рядом главы делегации Новой Республики, которая была так прекрасна, что при взгляде на нее у Хана захватывало дух и начинало бешено колотиться сердце.

Она была не только красива, но и умна, и отчаянно отважна. В своей жизни она совершила только одну глупость: пару лет назад ее угораздило влюбиться в лихого, но бедного капитана бродячего грузового корабля – ну хорошо, достославного контрабандиста, находящегося в бегах от имперских властей, а также от преступных воротил и охотников за головами разного калибра, но кому какое дело? И Хан втайне опасался, что если он, например, сотворит что-нибудь дурное с C-3PО, который, в общем-то, обычно имел благие намерения, то Лея может очнуться и понять, что совершила ужасную ошибку.

Он не признался бы в этом даже Чубакке. Да что там – даже себе. Большую часть времени его эго было неуязвимо, но в редких случаях, когда он бывал подавлен и раздражен – когда ему приходилось сидеть без настоящего дела и находилось время для размышлений, – его одолевали сомнения в себе, исподволь нашептывая что-нибудь страшное. Ему удавалось заглушить эти мысли только очередной клятвой, что он никогда и ни за что не даст женщине, которую он любил, повода разлюбить его.

Так он и сидел в зале для совещаний в гермокуполе на каком-то безымянном астероиде в какой-то звездной системе Внутреннего кольца, настолько заштатной, что он не мог вспомнить ее названия, и изображал живой интерес, пока C-3PО переводил очередную порцию мандалорского бормотания.

– Коммандер повторяет, что капитуляция попросту невозможна, и в который раз заявляет, что единственным мирным решением этой прискорбной ситуации для всех повста… то есть, конечно, сил Новой Республики… Кажется, он не понимает разницы или сознательно притворяется бестолковым, но неважно… Так вот, единственным мирным решением для всех повстанческих сил является немедленный уход из этой звездной системы. Разумеется, это не точная формулировка; если попытаться представить его слова в буквальном переводе, предварительно очистив лексикон от разного рода вульгарностей, то получится нечто вроде: «Если вы, повстанцы, останетесь, все умрут, но если вы уйдете, все будут счастливы». Однако в таком переложении совсем не передается вся необузданная брутальность его словарного запаса. Ваше высочество, этот язык настолько груб, что конденсаторы моих фильтров пошлости на грани перегрузки!

Хан даже не осознавал полностью, о чем вообще идут переговоры; он пропустил всю битву, поскольку они с Леей в этот момент находились где-то в глухомани, вырабатывая детали вступления в Новую Республику небольшого звездного скопления, населенного преимущественно волосатыми паукообразными существами, которые привели кореллианина в полную оторопь во многом потому, что они, в отличие от большинства арахноидов, имели почти человеческие лица, включая полный рот блестящих белых, совершенно человеческих по виду зубов.

В любом случае, к тому времени как он, по настоятельной просьбе местных планетарных властей, привез сюда Лею, имперские войска уже были окончательно разгромлены и рассеяны по космосу – кроме пяти-шести сотен мандалорских наемников, которые окопались у нескольких тринейтронных электростанций на главной обитаемой планете системы. Боевики заявили о готовности взорвать всю эту инфраструктуру, как только первый республиканский корабль коснется поверхности, и тогда планета будет стерилизована, а все три с половиной миллиарда жителей погибнут.

Они взяли в заложники целую планету.

Насколько уяснил для себя Хан в ходе нескончаемых напряженных переговоров, последний приказ, выданный мандалорцам имперским командующим, состоял в том, чтобы отбить атаку республиканцев, используя «любые необходимые средства». Командир отряда наемников интерпретировал это как «отбить атаку, даже если придется прикончить всех, включая себя». Но Новая Республика не собиралась отказываться от системы, которая была не только весьма богата природными ресурсами и производственными мощностями, но и, по результатам всесистемного референдума, подавляющим большинством проголосовала за вступление в Республику – около девяноста семи процентов населения высказались за. Хан втайне надеялся, что эти три процента упертых фанатов Империи живут где-то в непосредственной близости от тринейтронных электростанций.

Так или иначе, переговоры явно зашли в тупик: разумные доводы и убедительность Леи разбились о мандалорскую стену непреклонности и решимость нипочем и никогда не сдаваться. Дошло до того, что Хан с неподдельным нетерпением стал ожидать прибытия Лэндо.

Это было удивительно – и не потому, что дело касалось Лэндо: Хану он почти всегда нравился, несмотря на долгую и трудную историю их взаимоотношений. А удивительно это было оттого, кого именно Калриссиан собирался привести на переговоры.

Лэндо, не в пример своему старому приятелю Соло, сохранил за собой генеральский чин. В настоящий момент он командовал войсками особого назначения; это звучало возвышенно и претенциозно, но на деле означало, что Калриссиан теперь работал высокопоставленным шофером. Сейчас он возвращался с мандалорской территории, куда поехал за единственным человеком в Галактике, который, по его словам, мог переубедить этих боевиков. Большим боссом Мандалорских хранителей и самопровозглашенным владыкой Мандалором – самим Фенном Шисой.

Или, как его про себя называл Хан, Фенном «Еще раз посмотришь так на Лею, и я точно раздавлю твою мандалорскую черепушку, точно пузырчатую виноградинку» Шисой.

Шиса и его сторонники, оставив жизнь наемников, стали ядром Хранителей – своего рода добровольческой полиции с активной гражданской позицией – и в какой-то мере даже занимались благотворительностью. И это значило, что Шиса, «эксперт в малейших нюансах ведения боя» до мозга костей, был теперь не только «самым крутым мачо», но и «самым великодушным», «самым бескорыстным» и «самым добрым».

Если бы Соло был склонен к абсолютной честности в таких вещах, – а он отнюдь не был, причем из принципа, – то признал бы, что его проблема по отношению к главе Хранителей заключалась скорее в подспудном подозрении, что Фенн еще может оказаться и «самым очаровательным». А также в том внимании, какое оказывал Лее этот герой Мандалора, и в том, что Лея этим вниманием искренне наслаждалась.

На этот раз, впрочем, кореллианин действительно желал, пусть и неохотно, чтобы Шиса с удовольствием провел время в обществе Леи – главное, чтобы это происходило в зале совещаний, где будут Хан и несколько десятков военных в качестве свидетелей, и чтобы это помогло разрешить ситуацию. Пожалуй, это означало, что Хан вырос как личность. Немного. Наверное…

Но личностный рост оказался под большим вопросом, когда Лея повернулась к нему, положила руку ему на локоть и, притянув к себе поближе, наклонилась, чтобы прошептать что-то на ухо. Соло уже морально приготовился услышать, как она с нетерпением ждет новой встречи с Шисой.

Но вместо этого принцесса проговорила звенящим от волнения голосом:

– Хан… Люк попал в беду.

Передние ножки стула, на котором восседал Соло, со стуком приземлились обратно на пол.

– Что?

Лея хорошо знакомым Хану движением встряхнула головой. Едва заметная дрожь, губы сжаты, и весь вид словно говорит: «Не знаю почему, но мне это крайне не нравится».

– Это… просто недоброе ощущение. Он мог…

– Эй, я тоже о нем беспокоюсь, но… – Соло положил руку на плечо принцессы, успокаивая ее. – Он ведь способен за себя постоять, знаешь? Он умеет всякие разные штуки…

Хан осекся, ощутив, как напряглись мышцы Леи. Он не утешил ее; напротив, ему передался ее страх.

Возле уголка ее рта образовалась ямочка: девушка явно покусывала нижнюю губу изнутри.

– И дело не просто в атаке на Миндор… Мне кажется, там что-то… не так. Там таится что-то нехорошее.

– И он не сможет с этим справиться? Послушай, ведь мы говорим о Люке «Я должен сразиться с Вейдером и Палпатином в одиночку» Скайуокере. – Хан ожидал, что это прозвучит крайне убедительно, но слова вышли какими-то легковесными… Он начал снова: – В насколько большую беду он может там попасть?

– Я не… Не знаю, Хан! – В уголках ее глаз мелькнула неуверенность, которая тут же эхом отдалась в душе у Соло. – Если бы знала, то мы бы сейчас не говорили, а уже летели к нему.

– Извините меня, пожалуйста… Нижайше прошу меня простить, ваше высочество… – C-3PO встал между ними. – Мой словарный фильтр и подпрограмма, анализирующая изменения в голосе, уведомили меня, что ваш разговор носит сугубо личный характер, но командир мандалорцев испытывает нетерпение и требует перевода. И весьма неуважительным тоном, хочу заметить.

– Спроси у него, нужен ли ему перевод вот этого… – начал Соло, но жест, который он готовился изобразить, прервала Лея, неожиданно энергично сжав его руку:

– Хан, чего тебе стоит просто пойти узнать? Сходи в центр связи. ОГБР должна передавать сигналы в подпространстве. Надо убедиться, что с ним все хорошо. И скажи ему, чтобы был осторожен. – Настойчивый шепот принцессы завершился едва слышным вздохом. – Скажи, что у меня дурное предчувствие.

* * *

Хозяин «Сокола» торопливо шагал через ангар под каменным куполом, на ходу надевая ремень и пристегивая кобуру. Он миновал несколько бригад техобслуживания, энергично размещавших истребители и челноки на стационарных опорах, несколько раз чихнув от густого нефтехимического дыма, который исходил от стонущих под нагрузкой механических буксировщиков. Когда кореллианин добрался до своего корабля, его взгляду в тени переднего выступа фюзеляжа предстали сваленные в кучу механизмы и детали в различном состоянии износа и разобранности. Увы, наметанный взор пилота тут же определил, что большинство из них принадлежат блоку управления щитом правого борта. Виновник этого возмутительного погрома обнаружился в ближайшем служебном люке, из которого виднелись только желтовато-коричневые мохнатые ножищи. Подставкой для них последовательно служили ящик для инструментов размером с гроб и ржавые, изношенные подмостки, которые, если судить по внешнему виду, некогда служили столом для пикников. Остальная часть огромного волосатого тела была втиснута куда-то во внутренности Ханова корабля.

– Чуи! Эй, Чуи!

Ножищи никак не отреагировали. Ничего удивительного: моторы буксировщиков ревели во всю мочь, а распоряжения дежурных по ангару, распространяемые через электронные усилители, просто оглушали, так что Соло едва мог расслышать самого себя. Тогда он просто подобрал ближайший разводной ключ и засадил им по корпусу «Сокола» так, что на броне вполне могла остаться еще одна вмятина. Из самой глубины люка донесся глухой стук, который отдался вибрацией в приложенную к фюзеляжу ладонь Хана – своей крепкой головой Чубакка был вполне способен смять дюрасталь, – а вслед за этим короткий, но выразительный рык, вукийское ругательство, способное поколебать уверенность почти всякого человеческого существа в Галактике. Почти…

– Возвращай все как было, – распорядился Соло. – Я запускаю предстартовую подготовку. Взлетаем через десять минут.

Вуки протестующе застонал. Тогда Хан заявил:

– Да ну! Стоит нам встать на прикол хотя бы на двадцать минут, и ты тут же начинаешь разбирать корабль на детали. Не будь этого, нам не пришлось бы…

В Чубаккином ответном «Гиироаргх бруу оуууерагх!», грубо переводившемся как «Если бы я не пользовался любой возможностью разобрать корабль на детали, мы бы и вовсе остались без корабля», было столько неоспоримой правды, что Хан, чтобы не признавать поражение, просто переменил тему:

– Лэндо и его эскорт будут здесь минут через двенадцать. Как только диспетчеры опустят противоударные щиты, мы сможем выскользнуть.

Чуи сдвинул бровищи вместе и, что-то заподозрив, прорычал вопрос.

– Нет-нет, ничего подобного. Никто за нами не гонится.

– Гароуф?

– У нас… небольшое внеплановое поручение. Мы должны, гм, наведаться к Люку. Короткий визит. Дружеского характера.

– Рхоуергх хверу сннгх.

– Да что с тобой? Ты что, не хочешь повидать Люка? Дружба врозь?

– Лоуероугх. Лоуероугх гарухннн?

– Нет, она с нами не полетит.

– Гароуф?

– Потому что я так сказал. Я что, больше не капитан?

– Хнероуггр фнерроллеру! – заявил Чубакка на повышенных тонах и потряс своим огромным пальцем перед лицом Соло. – Ссчеролл гхурееохх…

– Ладно-ладно, потише, хорошо? – Хан быстро огляделся, дабы убедиться, что никто не стоит рядом и не может расслышать их разговор в шуме ангара. – Я только что был в центре связи. Все оперативное соединение Люка пропало из эфира: с тех пор как началось вторжение, по связи не пришло ни единого писка. А через десять минут даже резервная группа перестала посылать сообщения. – Соло потупился. – И у Леи чувство, что он попал в беду.

Чуи раскрыл пасть, чтобы озвучить следующий вопрос, но Хан прервал его:

– Я не знаю, сможем ли мы помочь. Может быть, и нет. Но, по крайней мере, мы можем узнать, что произошло. Я не могу… Чуи, ты меня знаешь. Ты поймешь – я не могу просто взять и оставить его одного…

– Гхн лоуероугх?

– Нет, она попросила меня связаться с ним. Она не знает, что мы туда летим. И не узнает. Я ни за что не допущу, чтобы она полетела с нами.

– Хоуергх?

– Потому что… – Соло скривился. – Потому что у меня тоже дурное предчувствие. – И он взбежал по трапу внутрь корабля.

* * *

Спускаясь по трапу своего личного командного челнока, Лэндо Калриссиан с ног до головы выглядел как истинный генерал, начиная от выверенной до миллиметра посадки его сияющей фуражки и заканчивая чуть переливающимся верхом голенищ его начищенных до блеска сапог. Изящный, хорошо подогнанный комбинезон Лэндо тоже слегка переливался, чтобы его туманно-голубой отблеск мог заимствовать дополнительные краски из любой среды, в какой он мог очутиться, – ибо джентльмен и офицер всегда должен гармонировать с обстановкой, – и этот комбинезон сидел на генерале так, будто был придуман нарочно для него – что, безусловно, было правдой. Он сам рисовал наброски.

На одно его плечо был наброшен китель длиной по пояс – разумеется, угольно-черного цвета, потому что черный цвет подходит ко всему; Лэндо поручил его изготовление своим портным после того, как из достоверных источников узнал, что Акбар и республиканское командование крайне не одобряют его эффектных сценических плащей. Рядом шагал Фенн Шиса, облаченный в самый обыкновенный летный комбинезон, который, как пришлось признать Калриссиану, очень ему шел.

Когда Лэндо впервые явился в кабину челнока в этой парадной форме, мандалорец откровенно фыркнул.

– Ни разу не видал на голографиях, чтобы Мейдин мог так вырядиться.

– А Криксу такое и не к лицу. – Калриссиан пожал плечами, наслаждаясь видом кителя в зеркале в полный рост. – У него талия широковата, если ты понимаешь, о чем я.

– А ты удивляешься, отчего наемники-мандалорцы не слишком тебя уважают…

Лэндо осклабился:

– Отлично, люблю, когда меня недооценивают.

– А я думаю, все из-за твоей модной одежки.

– Если желание красиво одеваться когда-нибудь станет преступлением, друг мой Фенн, я готов сесть пожизненно!

Мандалорец пересек многолюдный ангар привычным четким военным шагом, нигде не останавливаясь и никуда не сворачивая, тогда как Калриссиан немного отстал, чтобы кивком поприветствовать того или иного техника и рабочего, почти каждого назвав по имени, и познакомиться с теми, кого не знал. Благодаря феноменальной памяти он мог держать в голове не только игровую тактику и привычки тысяч картежников по всей Галактике, но и имена всех, с кем он когда-либо встречался, – а зачастую еще и имена их детей и названия планет, с которых они родом. И это был не просто ловкий трюк – ему действительно нравилось быть своим в доску, благодаря чему он стал до смешного популярен среди рядовых вооруженных сил Новой Республики. Впрочем, имелся и побочный эффект: это сильно влияло на скорость продвижения, когда ему приходилось проталкиваться через толпу, и поэтому он слегка опоздал и не услышал, что именно Лея сказала Фенну перед его приходом. Кажется, речь шла о том, что C-3PO ожидает их в зале для совещаний с полным отчетом.

На щеках принцессы почему-то заиграл прелестный румянец, который Лэндо машинально отнес на счет какого-нибудь неуклюжего комплимента Шисы. И, поскольку в Калриссианово представление о собственной жизни отнюдь не входило, чтобы его затмил какой-то пилот-мужлан, он решительно подошел и поцеловал руку Леи.

– Ваше высочество, заранее прошу простить меня за нехватку подходящих слов, – произнес он, – потому что от вашей красоты я, как обычно, немею.

– Перестаньте, – бросила принцесса, рывком выдергивая ладонь. Очевидно, краска у нее на лице выступила не от удовольствия, а скорее от гнева. – Лучше ответьте на вопрос!

Лэндо моргнул:

– Ваше высочество?

– Как так вышло, – процедила она, стиснув зубы, – что единственный мой знакомый моложе шестидесяти лет, способный хотя бы притвориться, что он взрослый, – это мой собственный брат?

И, не дожидаясь, когда Калриссиан вымучит из себя хотя бы подобие ответа, она зашагала по коридору в сторону ангара такой стремительной и грозной походкой, что генералу пришло на ум сравнение с сокорранским гранитным ястребом, готовым наброситься на добычу.

Фенн наклонился к нему:

– Что это с ней?

– Кажется, она немного на взводе…

– Я думал, что она дипломат… То есть разве она не должна быть, как бы… более хладнокровной?

– Она умеет владеть собой: однажды ее допрашивал сам Дарт Вейдер, и она даже глазом не моргнула. Поищи в Голосети слово «невозмутимый», и ты прочтешь ее биографию.

– Но сейчас-то она крайне возмущена, по-другому и не скажешь!

– Пожалуй.

– И что же могло настолько разъярить такую барышню?

– Не что, а кто, – поправил мандалорца Лэндо, улыбнувшись теплому воспоминанию. – К ее чести будет сказано, этот парень и мастера-джедая сможет довести до белого каления.

Шиса кивнул:

– Ты, должно быть, о Соло…

* * *

Войдя в ангар, Лея попыталась было еще ускориться, но встала как вкопанная, едва заметив, что за рядами челноков и истребителей в ремонтном отсеке не хватает одной привычной детали. Протолкавшись мимо рабочих бригад, она наконец добралась до места, где должен был стоять «Сокол». Смотреть было не на что – разве что на пятна смазки и хладагента, кусочки обшивки, разрозненные электросхемы и одинокий разводной ключ с выбоиной на рабочей части. Стиснув зубы, она подобрала инструмент и взвесила на ладони. Но почти сразу рука с ключом безвольно опустилась, и Лея просто со злостью уставилась в черное пространство космоса за противоударным щитом ангара.

Если подумать, ей вообще не стоило посылать Хана в центр связи. Надо было оставить его париться в душном зале и слушать, как C-3PO силится вежливо перевести эти глумливые мандалорские словоизлияния. Не прошло и десяти минут после его ухода, как она поняла, какую глупость сотворила. И почему это случилось.

Потому что она все еще не относилась к себе достаточно серьезно.

Даже по прошествии стольких месяцев она так и не смогла по-настоящему поверить, что в ее жилах течет джедайская кровь – и не просто джедайская, а кровь самого, пожалуй, могущественного джедая в истории. Не смогла свыкнуться с мыслью, что ее инстинкты, интуиция и предчувствия были не просто психологическим явлением, а бесспорно исходили от самой Силы. Она отправила Хана с этим поручением потому, что в глубине души надеялась, что тот просто забежит в центр связи, выслушает отчеты, поступающие в реальном времени от спецподразделения Люка, и, как только станет ясно, что все идет как надо, тут же прибежит обратно и расскажет ей обо всем. Да вдобавок еще пошутит над ней: скажет, например, что сегодня на канале женской интуиции помехи…

Сжиться со своим джедайским происхождением Люку, наверное, было легче; он вырос во Внешнем кольце и едва понимал, кто такие джедаи. Лея, напротив, была воспитана в доме, где все глубоко чтили Орден и то дело, за которое они боролись. Человек, которого она по-прежнему мысленно называла отцом, – Бейл Органа, принц-консорт, – был неистощим на разные истории о джедаях, и не только времен Войн клонов, но и других периодов истории Республики. Он всегда говорил о джедаях с крайним уважением, почитая их за то, что они полностью посвятили свою жизнь защите мира и справедливости и пожертвовали всем в трагических Войнах клонов.

Неудивительно, что она до сих по не могла свыкнуться с открывшейся правдой… Ведь один из этих легендарных героев был Энакин Скайуокер, ее настоящий отец… И этот легендарный герой каким-то образом превратился в сурового, безжалостного и вселяющего ужас исполнителя воли императора-тирана… И что нетерпеливый юнец с татуинской фермы, который ворвался к ней в камеру на «Звезде Смерти», наивно желая спасти ее и имея за душой разве что наивную веру в глубинную справедливость Вселенной, оказался ее братом и теперь ожидал, что она пойдет по его стопам и стопам их отца…

Это казалось нелепым, абсурдным… Пожалуй, она могла бы поверить, случись это с кем-то другим… Но с ней?..

Но потом что-нибудь столь же нелепое и абсурдное случалось снова. Например, сидишь ты в банальном зале совещаний на безвоздушном астероиде и вдруг осознаешь, что твой брат за много тысяч световых лет отсюда попал в такую беду, что в одиночку может и не выпутаться.

Но и тогда ей пришлось пробиваться сквозь ментальные дебри сомнений, этих невольных мыслей наподобие: «Да я просто глуплю!» А потом она сидела целых пятнадцать минут и беспокойно ждала, когда возлюбленный вернется, и наконец наступило еще одно прозрение, которое подтолкнуло ее в правильном направлении и мгновенно прояснило мысли: «Теперь и Хан в опасности». И даже тогда, когда тревога стала всеобъемлющей и она покинула зал, пробормотав какое-то неубедительное извинение перед мандалорцами, Лея все равно проделала весь путь до центра связи, чтобы лично убедиться в произошедшем. И уж как только она узнала, что прямые подпространственные передачи от ОГБР внезапно прекратились и что Хан побывал здесь какую-то четверть часа назад и выяснил то же самое, она незамедлительно бросилась в ангар, сознавая, что Хан непременно помчится на выручку, едва прогреет двигатели «Сокола».

Лея понимала причину: кореллианин был способен оставить друга в беде с тем же успехом, что и простым взмахом рук уйти в гиперпространство. И, ясное дело, он улетел не сказавшись, просто потому что понимал, что в этом отношении она ничем не отличается от него, и он по-прежнему имел это глубинное мужское убеждение, что женщину надо беречь от опасностей – например, таким очевидным способом, как не брать ее с собой. Но как только она его догонит, она ему живо, во всех подробностях объяснит, каких глубин глупости он достиг! Может, даже нарисует картинку-другую. Например, на его скальпе с помощью разводного ключа. Но для этого нужно его как-то догнать.