Текст книги "Жизнь после цели, Или как достигнуть успеха, вкладываясь в действия, а не в результат"

Мейер Фельдберг
Жизнь после цели, Или как достигнуть успеха, вкладываясь в действия, а не в результат

Моей любимой жене Барбаре, с которой мы познакомились, сидя у бассейна в Тель-Авиве, когда ей было восемнадцать, нашим детям Льюису и Илане, нашим шестерым внукам Саре, Максу, Ноа, Адаму, Даниэле и Софии.

В память о моих родителях, Леоне и Саре, и моей сестре Абигайль (Гайя)

Meyer Feldberg

There Is No Finish Line. Lessons on Life and Career

Copyright © 2020 Columbia University Press

This Russian language edition is a complete translation of the U.S. edition, specially authorized by the original publisher, Columbia University Press

© Copyright © 2020 Columbia University Press

© Игорь Шмелев. Перевод на русский язык. 2021

© ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Фотография – Мейер Фельдберг в 16 лет

Принцип 1
Не торопись

Йоханнесбург, Южная Африка, семь часов вечера, прожекторы включены, трибуны переполнены, и толпа ревет. «На старт, внимание…» Бум! Раздался выстрел из стартового пистолета, и восемь пловцов нырнули в бассейн на стометровку баттерфляем. Шел 1959 год. Тогда мне было шестнадцать, и я был одним из тех восьми пловцов. Нырнув, я словно парил над водой. Никогда прежде так не плавал. К концу первых 50 метров я увидел, что опережаю всех остальных пловцов на три корпуса. Оттолкнувшись от стены, поплыл назад – 10 метров, 20, 25… Я был в состоянии блаженства. Неудержим. Рекордсмен в процессе становления.

Внезапно я почувствовал резкую боль. Мои ноги и руки перестали работать. «Полет» закончился. Остро чувствуя каждую мышцу, я волочился по воде, финишировав всего на две десятых секунды раньше человека, который пришел вторым. Раздался свисток, я выбрался из бассейна и направился туда, где меня ждали тренер и остальные члены команды. Мои партнеры по команде чувствовали себя неловко и избегали зрительного контакта, тренер рассердился и расстроился. Прервав это напряжение, он стал кричать: «Что случилось? Что ты сделал? Что случилось?!» Пожав плечами, я смущенно уставился в пол. Я не знал, что произошло. «Когда ты развернулся, ты на секунду опережал мировой рекорд, – продолжил он, – а затем ты замедлился. К концу стометровки ты просто провалился! Что случилось?! Что случилось?!» Разбитый победой, я покачал головой и пошел прочь.

Эта гонка преследовала меня последние шестьдесят лет. В конце концов, я потерпел неудачу. Конечно, я выиграл тот заплыв, но был слишком опрометчив и самонадеян, чрезмерно захвачен ощущением успеха, прежде чем заслужил его. Мой тренер знал это, мои товарищи по команде знали это, и годы спустя я тоже это осознал.

В четырнадцать лет я был отличным пловцом, дисциплинированным и целеустремленным. Каждый день я ходил в бассейн тренироваться с командой из дюжины юных спортсменов. В пять тридцать утра я выходил из дома, чтобы с шести до восьми проплывать по шесть тысяч метров. Затем шел в школу, а после возвращался в бассейн еще на два часа и еще на шесть тысяч метров. Потом домой, ужинать и спать, и так снова и снова. В то время во всем Йоханнесбурге был только один крытый бассейн, и он находился в тридцати минутах езды от дома. Это было слишком далеко, поэтому я тренировался в 33,3-метровом открытом бассейне большую часть года, семь дней в неделю, даже зимой.

ВЫ НЕ МОЖЕТЕ СПЛАНИРОВАТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ. ЭТО НЕ ГОНКА. ЗДЕСЬ НЕТ ФИНИШНОЙ ЧЕРТЫ, НО ЕСТЬ МНОЖЕСТВО УДАЧНЫХ СОВПАДЕНИЙ, КАСАЮЩИХСЯ «СТАРТА» И ВСЕГО, ЧТО ПРОИСХОДИТ НА ЭТОМ ПУТИ ПОСЛЕ НЕГО

Я очень серьезно относился к плаванию. Это был мой билет в «большой мир», и он окупился. В пятнадцать лет я выиграл двухсотметровку баттерфляем на чемпионате Южной Африки. Надо сказать, это место в 1950-х годах представляло собой достаточно закрытое сообщество, и прошедшие соревнования стали главной новостью: «Пятнадцатилетний школьник выигрывает заплыв на 200 метров баттерфляем».

В одночасье я стал известным на всю страну, которая была и остается безумно увлеченной спортом, и к тому же одним из самых молодых мужчин-«спрингбоков»[1]1
  Все спортсмены в Южной Африке награждаются спрингбоком (антилопа-прыгун) как символом национальной команды.


[Закрыть] в истории плавания, представлявших Южную Африку на международных соревнованиях. Я с гордостью носил командный пиджак, прикрепив на него тот самый значок антилопы. Это было неким приглашением для людей, которые хотели взять автограф. В мои подростковые годы это было важно, очень важно. Популярность была невероятной, и, оглядываясь назад, признаю, что с трудом понимал, как с ней справиться.

Вырезки из южноафриканских газет

Интенсивность и напряженность четырехчасового ежедневного плавания туда-сюда, не отрывая глаз от «черной линии» на дне бассейна, позволили мне с самых ранних лет научиться чрезвычайной концентрации. Я пронес это через всю свою жизнь, которая, по всем меркам, была успешной, как и моя карьера.

Я участвовал в соревнованиях по плаванию до восемнадцати лет, после чего бросил их, так как у этого вида спорта на тот момент не было будущего. Южная Африка стала международным изгоем, отстраненным Международным олимпийским комитетом от Олимпийских игр в Токио 1964 года. Я учился в Университете Витватерсранда на степень бакалавра, в Колумбийской бизнес-школе на степень MBA и в Университете Кейптауна на степень доктора философии. Во время визита к сестре в Израиль я познакомился с Барбарой, англичанкой, отдыхавшей с родителями. Ей было восемнадцать, а мне двадцать один. Мы разговорились у бассейна в отеле и в тот же вечер поужинали вместе, на следующий день все повторилось, и так продолжалось на протяжении четырех дней, прежде чем она вернулась в Лондон. Чуть больше года спустя мы поженились в Нью-Йорке, а затем снова в Лондоне, и с тех пор неразлучны. После двух лет в Акроне, где я работал на BFGoodrich, мы вернулись в Южную Африку и Университет Кейптауна, чтобы начать мою долгую академическую карьеру.

Когда я читал лекции в Кейптауне, у меня была возможность посещать и преподавать в Массачусетском технологическом институте, Северо-Западном, Крэнфилдском и других университетах. Благодаря близкому другу я стал директором программы, ориентированной на растущий сектор высшего образования в Центре Аллена в Северо-Западном университете. Три года спустя я стал деканом бизнес-школы в Университете Тулейна, еще через пять лет – президентом Иллинойского технологического института. Когда Колумбийская бизнес-школа наняла меня для возобновления своей программы, я ухватился за эту возможность и посвятил ей следующие пятнадцать лет. В конце моего третьего пятилетнего срока я ушел в отставку как почетный декан и присоединился к Morgan Stanley в качестве старшего советника. Все это время я был членом совета директоров многочисленных корпораций и культурных учреждений.

Вы не можете спланировать свою жизнь. Это не гонка. Здесь нет финишной черты, но есть множество удачных совпадений, касающихся «старта» и всего, что происходит на этом пути после него. Подобно тому, как Толстой начинает «Анну Каренину» строкой: «Все счастливые семьи счастливы одинаково», я считаю, что все успешные люди, или люди, которые считают себя успешными, более или менее похожи. В следующих главах, используя личный и профессиональный жизненный опыт, я буду моделировать поведение, которое, по моему мнению, является характерным для достижения успеха. Большинство из этих уроков покажутся вам не более чем здравым смыслом, но, как и в большинстве стоящих вещей, – легче сказать, чем сделать. Успех требует дисциплины и внимания к действиям, а не к результату. Тот заплыв на 100 метров по-прежнему значим для меня спустя долгие годы, потому что я был эмоционально недисциплинирован и мог потерпеть неудачу, просто поторопившись, не рассчитав своих сил. В плавании так же важно контролировать себя, как и в течение всей жизни. Вместо того чтобы просто нырнуть, будучи уверенным, что я могу сломя голову проскочить всю дистанцию, мне стоило придерживаться своего темпа. Оказывается, во всех аспектах жизни важно контролировать себя.

Принцип 2
Займись самоанализом

Восемь утра, я кричу семье, что мы должны немедленно выезжать. Склоны открываются в 8:30 – мы отстаем от графика. Все садятся в машину, и мы направляемся от нашего дома к главной стоянке в Вейле, штат Колорадо, это занимает двенадцать минут. Мы паркуемся. Все выскакивают из машины, снимают лыжи с крыши нашего джипа, кладут их на плечи и, опираясь на палки, минут десять идут в горнолыжных ботинках к подъемнику. Очередь уже есть, но я очень доволен собой и рассчитываю извлечь максимум пользы из этого дня. Через несколько минут мы подходим к кабинке подъемника, вставляем лыжи в наружные пазы и с палками забираемся внутрь. Через пятнадцать минут мы уже на вершине горы. Моя жена Барбара, наш пятнадцатилетний сын Льюис и наша тринадцатилетняя дочь Илана вынули свои лыжи на высоте 12 000 футов[2]2
  12 000 футов = 3657, 6 м


[Закрыть] над уровнем моря.

Спуск на лыжах будоражит, но процесс подъема на вершину горы изматывает. Дети ворчат. «Почему мы должны были приехать так рано?» – спрашивает Илана. Потому что я сумасшедший. Я должен быть на склоне, когда открывается подъемник, и в конце дня, когда он закрывается в четыре часа. Мне нужно быть там в последний момент, чтобы я мог проскользнуть под тросом для последнего бонусного спуска. Когда лыжный день заканчивается, и мы возвращаемся назад, неуклюже таща все наше снаряжение с горы в машину, я еще не готов остановиться. Нет, теперь мне пора надеть кроссовки и ехать в спортзал. Именно так, в спортзал! Здесь я переодеваюсь, ложусь на пол и растягиваюсь, затем занимаюсь на тренажерах. Через полчаса иду в сауну примерно на тридцать минут, принимаю душ, одеваюсь и еду домой, чтобы встретиться с семьей за ужином. Бесконечно длинный день с почти нулевым временем безделья, но по-другому я не могу. Остальная часть моей семьи и наши друзья, которые остаются с нами во время лыжного сезона, не понимают моей одержимости. Они дали мне гнусное прозвище, которое я не стану разглашать.

Перенесемся на сорок лет вперед, мы все еще катаемся на лыжах около тридцати дней в году, теперь с шестью внуками на хвосте. Правда, выходим из дома в девять утра, а не в восемь. Делаем перерыв на обед. Лыжный день заканчивается в три часа дня, а не в четыре, как было раньше. После этого я возвращаюсь домой, чтобы передохнуть перед ужином. Возраст не стал помехой для моей одержимости. Я продолжал свою маниакальную рутину почти до восьмидесяти лет, однако выносливость, оказывается, конечна.

САМОПОЗНАНИЕ – ЭТО КЛЮЧ К УСПЕХУ. ОНО ВЫЯВЛЯЕТ НАШИ СКРЫТЫЕ МОТИВЫ И ОБЪЯСНЯЕТ, ПОЧЕМУ МЫ ДЕЛАЕМ ТО, ЧТО ДЕЛАЕМ

Ну а в тот год, на следующий день я вернулся в Нью-Йорк. На часах 8:30 утра, и впереди меня ждет целый день заседания совета директоров, за которым последует ужин с клиентами. Я встаю с постели, выпиваю две чашки кофе, ем йогурт, а затем трачу полчаса на растяжку и упражнения на пресс. Принимаю душ, одеваюсь и иду на собрание правления. Везде хожу пешком. Вернувшись домой после насыщенного, изнурительного дня, проверяю свой педометр и обнаруживаю, что прошел шесть миль.

Я тренируюсь каждый день. Если только не нахожусь в длительном перелете. Каждое утро я трачу тридцать минут на растяжку и пресс, хожу в спортзал, езжу на велотренажере три раза в неделю, занимаюсь со свободными весами четыре раза в неделю. Каждый день, изо дня в день, несмотря ни на что.

Это еще не все. Первое, что я делаю, когда встаю утром, встаю на весы. Возвращаясь вечером домой, снова взвешиваюсь. После ужина – взвешиваюсь. Моя одержимость собственным весом не знает границ. Если я пройду мимо магазина и увижу весы на витрине, то зайду и взвешусь. Это ненормальное поведение, я знаю, но также знаю, откуда оно берется.

Катание на лыжах в Вейле, штат Колорадо

В свои восемнадцать лет я был на пике спортивной карьеры и весил 152 фунта[3]3
  152 фунта = 68,95 кг


[Закрыть]. После того как ЮАР отстранили от Олимпиады, я перестал плавать. Я не имею в виду, что стал меньше этим заниматься, я вообще бросил плавание, перейдя от двух интенсивных тренировок по 6 тысяч ярдов[4]4
  6000 ярдов = 5486,4 м


[Закрыть] в день к нулю. Чтобы проплыть 12 000 ярдов[5]5
  12 000 ярдов = 10 972,8 м


[Закрыть], мне нужно было потреблять от пяти до шести тысяч калорий ежедневно. Перестав плавать, я продолжал есть как профессиональный пловец, и мой вес вырос до нездоровых 200 фунтов[6]6
  200 фунтов = 90,72 кг


[Закрыть]. Это вселило в меня страх, от которого я не мог избавиться на протяжении пятидесяти лет. Десятилетиями я следил за своей диетой, своим весом и неустанно тренировался.

В последние годы мне удалось притормозить. Я все больше и больше осознаю, какое влияние моя непреклонность может оказать на друзей, коллег, семью и на меня самого. Я больше не хожу на каждый обед, на который меня приглашают. Не езжу в каждый город, куда меня зовут друзья, выпускники или клиенты. Когда я путешествую, то обязательно планирую время простоя. Барбара всегда со мной, куда бы я не отправлялся. Родные и близкие считают, что мне еще предстоит пройти долгий путь, и они правы. Я не готов уйти на пенсию, но уже смирился с тем фактом, что больше не подросток, ныряющий в бассейн для двухсотметрового заплыва баттерфляем. И не рассчитываю, что мои друзья, семья и коллеги будут идти в ногу с этим подростком или разделять его навязчивые привычки.

Я чаще стал задумываться о своей жизни. Есть вещи, которые я не сделал, но которые по-прежнему хотел бы сделать. И напротив, есть поступки, которые я не должен был совершать. В конце концов, могу уверенно сказать, что самопознание – это ключ к успеху. Оно выявляет наши скрытые мотивы и объясняет, почему мы делаем то, что делаем. Самоанализ помогает нам понять, как наше поведение влияет на нас самих и окружающих. Именно через него мы учимся относиться к себе и другим с уважением, которого все заслуживаем.

Принцип 3
Рискни, чтобы найти верное решение

Возможности появляются в непредсказуемое время, в неожиданных местах. Нет ни малейшего шанса узнать наперед, что из этого выйдет. Какой карьерный ход правильный? Подходящий ли это шаг в контексте времени? Ты просто не знаешь. Однако если хочешь, чтобы твоя карьера развивалась, и видишь для этого возможности, которые предположительно могут подтолкнуть тебя ближе к цели, стоит довериться своей интуиции и идти вперед. Именно это произошло со мной, когда я стал деканом Колумбийской бизнес-школы. Мой обратный путь к ней после учебы оказался извилист и был бы невозможен без некоторых случайностей и непредвиденных событий.

В конце 1972 года я отправился в Новый Орлеан на ежегодную Всемирную встречу деканов бизнес-школ. Впервые я присутствовал на этом мероприятии в качестве нового декана бизнес-школы Кейптаунского университета. К концу второго дня я решил побаловать себя аутентичной креольской атмосферой, поэтому отправился во всемирно известный ресторан «Корт Двух сестер» на Роял-стрит в самом сердце Французского квартала. Свободное время на академической конференции ограничено, поэтому я решил забронировать столик пораньше и с нетерпением ждал возможности побыть в одиночестве в прекрасном внутреннем дворике ресторана.

Однако наслаждаться тишиной получилось недолго. В середине обеда ко мне подошла женщина и сказала: «Мы с мужем заметили, что вы обедаете в одиночестве. Не хотите ли присоединиться к нам?» Я был застигнут врасплох, но польщен приглашением и через пятнадцать минут уже сидел за их столиком и пил кофе. Они представились как Боб и Одри Притцкер. Пара была из Чикаго и приехала в Новый Орлеан по делам. Мы мило побеседовали, попрощались, я вернулся в отель и больше не вспоминал об этой встрече до конца поездки.

Некоторое время спустя, вернувшись в свой офис в Кейптауне, я листал The Wall Street Journal, когда заметил небольшой заголовок, сообщавший о смерти некоего Донни Притцкера. Имя показалось мне знакомым, и я решил, что Донни, должно быть, родственник той пары, с которой я познакомился в Новом Орлеане. Я послал Притцкерам письмо с соболезнованиями, где сообщил, что в ноябре буду в Чикаго на рекрутинге профессорско-преподавательского состава, и предложил встретиться. К моему удивлению, пришел быстрый ответ и приглашение остановиться в их квартире на несколько дней.

Через пару месяцев я прибыл в Чикаго и сразу же отправился на первый этап встреч в Чикагском университете, который был и остается по сей день всемирно известным лидером в области экономики. Я провел утро с Диком Розеттом, деканом бизнес-школы, обсуждая потенциальных приглашенных профессоров. Когда пришло время обеда, мы пересекли кампус и направились в педагогический клуб. Дик спросил, где я планирую остановиться в этот вечер, и я упомянул, что поселился у приятной пары, с которой познакомился в Новом Орлеане, Притцкеров. «О, – сказал он, – как мило». По дороге к клубу «Четырехугольник» Дик устроил мне экскурсию. Проходя мимо комплекса величественных зданий, он положил руку мне на плечо и сказал: «Видишь вон те строения? Это Притцкеровская медицинская школа». Застыв, я спросил: «Мои Притцкеры?» Он ответил: «Да, ваши Притцкеры».

Ближе к вечеру декан предложил мне заглянуть к нему домой, выпить что-нибудь, а затем он распорядится, чтобы меня довезли до места назначения. Мы приятно провели вместе час, прежде чем приехала машина. На заднем сиденье уже находился какой-то джентльмен, который тоже собирался обедать у Притцкеров. Я представился и сказал, что приехал из Кейптауна на рекрутинг. Мой попутчик был прекрасно осведомлен о Чикагском университете, поэтому я спросил, не работает ли он там. «Да, – сказал он, и в глазах его блеснули искорки. – Я президент».

Мне едва исполнилось тридцать, и все происходящее казалось немного сюрреалистичным, далеким от Южной Африки. Вечер продолжился официальным званым ужином, на котором присутствовало несколько влиятельных чикагских брокеров. После ужина я отправился в свою комнату и обнаружил, что мой чемодан распакован, а одежда выглажена и развешена.

Я пробыл у Притцкеров два дня, прежде чем отправиться на Западное побережье, чтобы посетить Стэнфорд и Беркли. Кто бы мог подумать, что милая пара, пригласившая меня выпить с ними кофе, принадлежала к одной из самых богатых и влиятельных семей Чикаго.

В 1978 году появился тот самый шанс: декан Северо-Западной бизнес-школы стал директором Центра Аллана и руководителем отдела бизнес-образования. Я занял вакантную должность и переехал на постоянное место жительства из Южной Африки в Соединенные Штаты. Пробыв в Северо-Западном университете два с половиной года, мы переехали в Новый Орлеан, где меня назначили деканом Высшей школы бизнеса Тулейнского университета.

Вырезки из южноафриканской газеты

Одной из моих первых задач в Тулейне было создание совета директоров бизнес-школы. И одним из первых, кого я пригласил в совет, был Боб Притцкер. В течение следующих пяти лет он принимал участие по крайней мере в двух-трех встречах в год. На четвертом году моего правления Боб, который также был сопредседателем совета попечителей Иллинойского технологического института, убедил меня покинуть Тулейн и Новый Орлеан и вернуться в Чикаго в качестве президента Иллинойского технологического института.

Я был готов покинуть Тулейн ради новой возможности стать президентом университета. Мне хотелось чего-то большего. Пришло время рискнуть еще раз. И все же нам с Барбарой было грустно покидать Новый Орлеан – за пять лет жизни там у нас завязалось множество близких дружеских отношений, – но это была должность президента, а с точки зрения карьерного роста, это был шаг на новый уровень, и невероятная возможность набраться опыта и знаний.

Три года в Иллинойсе стали абсолютной трансформацией для меня. В то время университет был преимущественно школой инженерии, науки и архитектуры. Я многое узнал об этих дисциплинах за три года работы президентом, но понимал, что это не совсем мое место. Я рискнул. Но всегда есть вероятность, что что-то не получится.

В конце третьего года в Иллинойском технологическом институте, сидя в своем кабинете, я услышал стук в дверь. Мой помощник сказал, что меня хочет видеть какой-то человек. Это был Бен Розен, член совета директоров, который я создал в Тулейне. Он не звонил заранее и не просил о встрече; это был приятный сюрприз. Мы сели за мой стол и побеседовали о наших жизнях, семьях. Мы вспоминали хорошие времена, которые были у нас в Тулейне. Через полчаса он посмотрел на меня и ошарашил новостью: «Колумбийская школа бизнеса ищет нового декана, – сказал он, – и я хотел бы получить твой совет. Я председатель комитета по поиску кандидатов».

Мы ознакомились с рядом имен потенциальных кандидатов и обсудили необходимые требования к соискателям. Затем он посмотрел на меня и сказал: «На самом деле комитет уже принял решение, и я передал его президенту университета. Мы все пришли к выводу, что ты должен быть и будешь новым деканом». После паузы я произнес: «Я здесь всего три года, я не могу пока уехать». «Ничего не поделаешь, – ответил он. – Ты выпускник Колумбийского университета, школе нужен новый декан, и ты идеально подходишь». Я знал, что он прав и что Иллинойс не самое подходящее для меня место.

В течение следующих двух месяцев, после того как мы с Барбарой приняли решение о моем уходе с поста президента Иллинойского технологического института, я испытывал сильную тревогу. Я знал, что уход не пройдет гладко, но возможность вернуться в Нью-Йорк, где мы жили до свадьбы, была слишком манящей. Пришло время рискнуть еще раз.

Вы должны понимать, когда наступила пора двигаться дальше. Когда вам нужно перейти на другую позицию. В другую компанию. Другой университет. Другой город. Самая большая опасность, которой мы подвержены, заключается в том, что мы сомневаемся, медлим. Мы боимся переезда на новое место. Пускаем все на самотек. Теряем возможности. И в итоге остаемся там, где не чувствуем себя комфортно, но изменить что-то уже сложно. Как часто мы говорим: «Давайте подождем немного, останемся еще на пару лет, а потом переедем»? Между тем возможность упущена. Чтобы построить великую карьеру, захватывающую карьеру, достойную карьеру, мы должны избегать застоев.

Как я и ожидал, мой уход с поста президента Технологического института вызвал грандиозную бурю во всем кампусе, как среди студентов, так и у преподавательского состава. Люди утверждали, что я бросаю учебное заведение в кризисный момент, спустя всего три года. Нельзя сказать, что они были неправы. Сопредседатель комитета правления пришел в ярость. Он позвонил и сказал, что пришлет за мной машину, чтобы доставить меня к нему в офис и объяснить, почему мое решение неприемлемо. У нас состоялась тридцатиминутная дискуссия, прежде чем я покинул его кабинет. Я позвонил Бобу Притцкеру и рассказал ему о своем решении, а также о встрече с его коллегой. Мы с Бобом уже давно стали близкими друзьями. Он был крайне недоволен моим решением, но тем не менее не был настроен столь враждебно. Боб понимал, на какой риск я пошел, приехав в Иллинойс, и почему для меня имело смысл воспользоваться этой возможностью – вернуться в Нью-Йорк, в Колумбийский университет.

Барбара Фельдберг, Боб и Айрин Притцкер, Мейер Фельдберг (слева направо)

Сопредседателю я сказал, что свяжусь с ним после разговора с Притцкером. Был поздний вечер пятницы, и он не хотел говорить со мной по телефону, настояв на встрече с нами обоими на следующее утро, в субботу, в «О’Хара Хайатт».

Восемь часов утра, пустая, унылая кофейня. Мы сели по разные стороны стола: я с одной, Притцкер и его коллега с другой. Весь разговор вел последний. Он погрозил мне пальцем и сказал: «Молодой человек, вам суждено остаться президентом Иллинойского технологического университета». Я потерял дар речи. Притцкер не произнес ни слова. Тогда я ответил: «Мне сорок восемь. Я немолодой человек. И вы не имеете права управлять моей судьбой». Было очевидно, что он не понимает меня, не понимает, почему мне было бы лучше вернуться в Нью-Йорк.

Пристально посмотрев, он заявил: «С этого момента вы больше не президент Иллинойского технологического института. Я беру на себя обязанности главного исполнительного директора университета». Затем он встал и вышел из кафе. Мы с Бобом молча смотрели друг на друга. В его взгляде можно было разглядеть ту доброту, которую я запомнил с первой нашей встречи в Новом Орлеане. «Я отвезу тебя домой», – произнес он. Мы сели в машину, практичный «универсал» старой модели, и по пути он сказал, что ему жаль, что все так скверно закончилось.

КОГДА НАСТУПИЛА ПОРА ДВИГАТЬСЯ ДАЛЬШЕ, САМАЯ БОЛЬШАЯ ОПАСНОСТЬ, КОТОРОЙ МЫ ПОДВЕРЖЕНЫ, В ТОМ, ЧТО МЫ СОМНЕВАЕМСЯ, МЕДЛИМ

Боб Притцкер и его сопредседатель, безусловно, являлись одними из самых влиятельных и важных людей не только в Чикаго, но и в Соединенных Штатах в целом. Другим сопредседателем совета директоров был Роберт Гэлвин, генеральный директор и мажоритарный акционер компании Motorola. В тот момент он лично позвонил президенту Колумбийского университета, чтобы высказать свое возмущение тем, что меня уводят из Иллинойса. Но иногда события развиваются очень неожиданным образом. Через три года на посту декана Колумбийского университета я пригласил Роберта навестить меня и прочитать лекцию для студентов. Мероприятие прошло с огромным успехом. Студенты стоя аплодировали Гэлвину, и в этот момент мы с ним вышли в центр зала и пожали друг другу руки. Сидя в той кофейне, в «О’Хара», кто бы мог подумать, что такое когда-либо случится?

Мы с Бобом Притцкером оставались близкими друзьями вплоть до его кончины в 2011 году. А три года назад мы с женой присутствовали на инаугурации нового президента Иллинойского технологического института, где я был одним из двух приглашенных спикеров по этому случаю.

Эта история преподает нам еще один урок: не сжигайте мосты. Протяните руку тем, кто считает, что вы поступили неправильно. Примиритесь с собой. Жизнь коротка.

Уехав в Нью-Йорк, я никогда не жалел об этом. Уход из Иллинойского технологического института казался мне тогда большим риском, но сейчас, оглядываясь назад, я осознаю, что тот отчаянный шаг позволил мне понять, где «мое» место. Я начал учиться в Колумбийском университете в 1963 году, вернулся в качестве декана в 1989 году и оставался на этой должности в течение трех пятилетних сроков, до 2004 года. Приехав в Нью-Йорк, я сразу же начал создавать Попечительский совет. Первым человеком, которого я попросил войти в этот совет и стать его председателем, был Бен Розен. Конечно, у него не было выбора.