Текст книги "Недостающее звено"

Тревельян презрительно скривился и потряс веткой сеннши.

– Если! Ты сомневаешься, что я могу это сделать?

– Какие сомнения, Кахх! – Тольтарра принялся кланяться и делать почтительные жесты. – Разве можно сомневаться в ученике Ирри, которого я отлично знаю! Правда, он никогда не говорил, что у него есть ученик. Времена нынче нелегкие, урожай дигги скуден, хффа отощали, воды повсюду мало, и по дорогам Кьолла бродит столько самозванцев…

– Времена всегда нелегкие, – молвил Тревельян. – Что же до самозванцев, то отличить их просто: они не прошли обучения, не взысканы Таррахиши и ничего не умеют. А я – настоящий мастер! Скоро ты увидишь, как я работаю!

Абби раззявил широченную пасть.

– Га! Увижу, если позволят.

Эта загадочная фраза повисла в воздухе. То ли ростовщик на что-то намекал, то ли познания Ивара в языке кьоллов оставляли желать лучшего. Язык он выучил под гипноизлучателем, и считалось, что он владеет местным наречием в совершенстве – но кто мог за это поручиться? Кроме слов, были другие способы общения – интонация, жесты, бессвязные восклицания, а также непонятная ухмылка, бродившая по лицу тольтарры. Похоже, он над чем-то веселился.

За плодовыми рощами лежала более пустынная местность, поросшая желтой травой. Здесь, среди куч навоза, бродили хффа, а в дальнем конце пастбища виднелись хижины деревни, приткнувшейся под горным отрогом. Эта скалистая гряда достигала метров тридцати в высоту и, очевидно, служила надежной защитой от песчаных смерчей. Ее рассекали трещины, а в самом низу, чуть выше уровня земли, зияло отверстие большой пещеры.

Абби вытянул руку к этой дыре.

– Вот мой дом, хишиаггин, и вот селение, в котором иссяк колодец со сладкой водой. Дальше ты пойдешь один. Люди здесь меня ненавидят, считают, что я обязан дать им воду. Но я не так богат, чтобы поить три сотни бакку.

Бакку в вольном переводе означало «голодранец». Поморщившись, Тревельян бросил:

– Скоро воды хватит всем.

Свернув к деревне, он зашагал по лугу, распугивая пасущихся животных и огибая груды вонючего навоза. Отсутствие компании его устраивало – пришла пора пообщаться с планером, и лишние свидетели тут были ни к чему. Оказавшись в середине пастбища, Ивар включил передатчик, поднес к губам браслет и сказал:

– Доложить результаты измерений.

Безликие голоса приборов заторопились, зашептали. Анализ был завершен, карта водоносного горизонта составлена и привязана к прежнему колодцу, что находился в центре поселка. Питавший его пласт не иссяк, лишь опустился уровень подземных вод, и добраться до влаги можно было в нескольких местах на окраине деревни. Правда, новый колодец придется рыть поглубже, метров на десять-двенадцать вместо восьми, но кьоллы – искусные землекопы и хорошие строители. Стены колодцев они выкладывали из камней, скрепляя их известью и древесными смолами.

Кроме близких к поверхности вод, интравизор также оконтурил линзу, что находилась под лугом, прямо под ногами Тревельяна. Но этот обильный и сладкий источник практической ценности не имел: глубина залегания – от сорока до шестидесяти метров, вода под давлением в несколько атмосфер, над линзой – скальные породы, базальт и оливин. Пробиться с медной киркой сквозь эту каменную крышу было нереально, да и ни к чему.

Тревельян сориентировался на местности, выбрал подходящую точку в нескольких шагах от деревенских хижин и уверенно направился туда. Его заметили – между домами уже собиралась толпа. Женщины с растрепанными космами, похожие на ведьм, голые дети и подростки, старики, чьи кости грозили прорвать кожу… Ввалившиеся глаза, пересохшие рты, гнилые зубы, ноги в багровых язвах… Мужчин, в это время трудившихся на полях, Ивар не разглядел, но в толпе было пять или шесть уродов – верный признак того, что в чистой питьевой воде тут нуждались не первый год.

Встав в выбранном месте и вскинув вверх руку с браслетом, он призвал Таррахиши, умоляя его о милосердии и щедрости. Затем обратился к жителям поселка:

– Я Кахх, хишиаггин. Сейчас я вознесу Пять Молений и подкреплю их Пляской Вод, дабы умилостивить великого бога. Надейтесь, люди! Я найду вам сладкую воду, если позволит Таррахиши! Готовьте кирки и мотыги!

Толпа молчала, но народ все прибывал и прибывал. С ближних и дальних полей бежали мужчины, такие же тощие, грязные и косматые, как прекрасная половина местного человечества. Еще притащились десятка два стариков и старух, настолько ужасных видом, что Тревельян боялся на них взглянуть.

Он начал Первое Моление, затем перешел ко Второму, но зрители не проявляли энтузиазма. Совсем наоборот – они глядели на него с явным подозрением. Никто не повторял за ним слова священных гимнов, никто не впадал в транс, не бился в истерике, не поднимал в надежде взоров к знойным небесам. Но Карел Гурченко, инструктируя Тревельяна, говорил, что поддержка толпы не обязательна, хотя и желательна – чем больше будет криков и визга, тем скорее Бог Воды обратит на хишиаггина свой милостивый взор.

Ивар закончил с Третьим Молением, потом с Четвертым и Пятым и закружился в танце. Он высоко вскидывал ноги, вертел задом, подвывал и энергично размахивал сучковатой ветвью сеннши, поводя ею во все стороны света; предполагалось, что во время пляски бог направит его к нужному месту, где ветка опустится, обозначая, где копать колодец. Для пущего эффекта Тревельян раскусил маленькую капсулу, хранимую за щекой, и по его губам и подбородку потекли хлопья беловатой пены. В общем, он старался изо всех сил, точно придерживаясь советов Такеши и Гурченко. Под занавес, издав пронзительный крик, Ивар воткнул ветку в землю и рухнул рядом с ней, демонстрируя полное изнеможение. Затем буркнул: «Finis coronat opus!» [22]22
  Finis coronat opus – конец венчает дело (лат.) .


[Закрыть] – поднялся и приказал:

– Копайте здесь!

Но толпа по-прежнему безмолвствовала. Одна из женщин подняла горсть вязкого навоза хффа, струйки вонючей жижи потекли меж пальцев; подростки тоже стали собирать навоз и камни, и все это происходило в гнетущей тишине. Наконец старуха с обличьем гарпии ткнула в Ивара костлявым пальцем и завизжала:

– Это не Ирри! Это какой-то недоделанный онкка!

Слово «онкка» могло трактоваться по-разному в зависимости от тона и экспрессии произношения. Сказанное тихо оно означало личность не самого проворного ума, а если повысить голос, получалось просто глупец или, положим, дурачок. Но сейчас случай был другой, ибо высокий тон и визг определяли крайнюю степень оскорбления. Так что Тревельян не сомневался, что его обозвали кретином. В лучшем случае, придурком.

Гордо выпрямившись, он ударил в грудь кулаком и произнес:

– Я Кахх, ученик Ирри!

– Но не Ирри! – возразила старая ведьма, и тут же в толпе загомонили:

– Не Ирри, нет, не Ирри…

– Один из тех, что выдают себя за его учеников…

– Тоже обманщик…

– Найденная им вода не будет сладкой и благословенной…

– От этой воды только гниль в животе…

– И у баб в утробе тоже…

– Ибо самозванцы не угодны Таррахиши…

Затем это глухое бормотание перекрыл яростный вопль: «Бей!» – и в Тревельяна полетели навоз и камни. От камней он еще мог увернуться, но дерьмо метали чаще, и эти снаряды были опаснее; Ивар понимал, что если залепит глаза и он потеряет ориентировку, конец окажется печальным – либо растопчут, либо забьют до смерти. Кьоллы, да и другие обитатели Пекла, не отличались милосердием, а эти, из Очага Оммиттахи, забывшие вкус настоящей воды, не уступали свирепостью северным варварам.

Камень попал Тревельяну в голову, другой ударил в колено, балахон промок от липкой вонючей жижи, от визга и рева звенело в ушах. Кьоллы надвинулись на него – уродливые фигуры, ощеренные пасти, искаженные лица, стиснутые кулаки… Повернувшись, он бросился бежать.

То ли по велению судьбы, то ли по наитию, он мчался к скалам и пещере Абби. Несмотря на высокую гравитацию, он обогнал толпу; эти люди были слишком истощены, слишком иссушены жаждой, чтобы сравняться с ним в силе и резвости. Но ярость и многочисленность делали кьоллов опасными, и что бы ни стало поводом к их злобе, Тревельян не мог их уничтожить. Было так легко послать команду планеру, ударить лазерным лучом, сжечь толпу или хотя бы напугать… Но об этом он даже не думал. Он был ксенологом, стажером ФРИК, а первая заповедь Фонда гласила: не поднимать оружия на братьев меньших. Что-то, конечно, допускалось – камень против камня, меч против меча, стрела против стрелы, но не огненные молнии, не потоки плазмы, не фризеры, не ядовитые газы, не излучатели ментальных волн… Таким оружием сражались лишь равные против равных.

Он пересек луговину огромными прыжками, перескочил невысокую изгородь и миновал загон, где в песке дремали откормленные удавы. Мрачный зев пещеры распахнулся перед ним. В ее глубине пылали факелы, а перед входом, сунув ладони за пояс, стоял тольтарра Абби и ухмылялся во весь рот. Слева и справа от него вытянулись шеренги стражников с копьями и сарассами, и было их изрядно, тридцать или сорок человек. Пожалуй, этот отряд мог бы сровнять деревню с землей и перебить всех ее жителей, о чем они прекрасно знали. Оглянувшись, Тревельян увидел, что толпа остановилась перед изгородью. Пылающие яростью глаза погасли, рев превратился в глухое бормотание, и ни одна рука не поднялась, чтобы метнуть камень или зловонный ком навоза.

– Вот и ты, Кахх, вот и ты! Успел к самому ужину! – воскликнул Абби. – Ты принял мудрое решение, сбежав ко мне. Презренные бакка, – он покосился на толпу, – постоят, поворчат и уйдут, не посмеют схватиться с моими людьми. Так что ты в безопасности и даже, как я вижу, цел, хотя и перемазался в дерьме. Великая Камма, Богиня Песков! Как ты смердишь, хишиаггин! Твой вид и запах не подобают для трапезы в приличном доме… – Тольтарра поскреб темя, покачал головой и с прежней ухмылкой закончил: – Но я добр и дам тебе горькую воду, чтобы умыться и отчиститься, после чего мы займемся тушеным удавом и пивом. А сейчас отойди подальше и жди, пока не принесут кувшины. Дальше, Кахх! Еще дальше!

* * *

Удав был неплох – во всяком случае, Тревельяну удалось разжевать и проглотить несколько ломтей с консистенцией резины. Но мутное пойло, которое здесь называлось пивом, в горло не лезло, хотя, как все курсанты Академии, он прошел особую тренировку и при нужде мог питаться травой, корой, кузнечиками и червяками. Тольтарра Абби жрал так, что кости хрустели на зубах, и поглядывал на гостя с сочувствием – видно, считал, что на его аппетит влияет нервное потрясение. Запив удава парой добрых глотков, он подвинул к Тревельяну блюдо с маринованной диггой.

– Крепкое пиво нужно заедать. Кушай, Кахх!

Пахла дигга неприятно, выглядела мерзко, но отказываться – значило обидеть хозяина. Ивар закрыл глаза, нашарил скользкий плод и впился в него зубами. На вкус дигга напоминала огурец, замаринованный в серной кислоте. Желудок сразу взбунтовался, но заработал медицинский имплант, вшитый под ребрами, подавив бунт в зародыше. Однако в животе бурчало, глотка горела, и Тревельян глотнул воды из фляги. Потом сказал:

– Похоже, ученики Ирри являются в этот Очаг не в первый раз. Сколько их было до меня?

– Четверо, и все просили не меньше двух широких браслетов. Первый ничего не нашел и удалился с миром. Второй заставил рыть колодец у скал, копала вся деревня с восхода красного солнца до захода белого, но вместо воды наткнулись на гнездовище змей. Воины Оммиттахи повесили этого хишиаггана на воротах башни. Третий не знал ни одного из Пяти Молений и был с позором изгнан. Четвертого, объявившего себя учеником Ирри, забили насмерть камнями и палками. Он оказался не таким резвым, как ты.

Тревельян кивнул.

– Да, бегаю я быстро. И я в самом деле ученик Ирри.

– Возможно, возможно. Я знаю Ирри, он бывал здесь не раз и кушал диггу с моего блюда. – Отодвинув груду костей, тольтарра рыгнул и вытер пальцы о подол рубахи. – Так ты говоришь, что он лечит раненую ногу? Четыре Лапы бьет когтями как ножом, и раны от них опасные… Значит, у Ирри будет еще один шрам, кроме того, что на спине.

– Нет у него шрама на спине, – сердито молвил Тревельян. – Если хочешь меня проверить, Абби, так сделай это поумнее.

Тольтарра довольно захихикал и закивал головой.

– Верю, верю! Ты – ученик Ирри! Я наблюдал за тобой и видел, что ты все делаешь верно, твои Моления и Танец как у лучших мастеров. И ты похож на Ирри.

– Нет, не похож! Ирри глядит на солнца вдвое дольше меня, и его волосы достают до коленей!

– Я не о прожитых днях говорю. Вы оба… – Тольтарра хитро прищурился, – вы словно ничего не боитесь. Ничего и никого. Ни кьолла Оммиттахи, ни его воинов, ни разбойников, что прячутся в пустыне, ни даже людоедов за Поднебесным Хребтом.

– Чего бояться тому, кто взыскан Таррахиши? – сказал Тревельян. – Стоит мне мигнуть, и бог придет на помощь, и от любых обидчиков останется лишь куча мусора.

– Га! Хотел бы я на это посмотреть! Га, га, га! – Разинув пасть, Абби захохотал. – Значит, куча мусора? Но от этих бакку ты удирал очень быстро!

– Они не ведают, что творят. Я их прощаю.

– Он их прощает! Га! – Тольтарра захлопнул рот и поднялся с обеденной циновки. – Ладно, ученик Ирри. Пойдем, я хочу тебе что-то показать.

Они вышли из вырубленной в скале камеры, служившей трапезной, в довольно широкий коридор. Наступило лучшее время суток – белое солнце двигалось на закат, огромное красное еще не коснулось горизонта, и воздух заметно остыл. Тут, в пещере, под многометровым слоем базальта, было не больше тридцати пяти градусов. Абби повел Тревельяна в глубь своего подземного убежища, мимо бочек и корзин с запасами еды, мимо большой пещеры, в которой ночевали стражники, мимо ходов в опочивальни, занавешенных шкурами горных кенгуру, прямо к лестнице с грубыми неровными ступенями. Хозяин и гость спустились вниз, в тесный грот, где горели факелы и стоял на страже рослый воин – судя по обличью, не кьолл, а наемник из людей пустыни. Он протянул тольтарре факел, затем, напрягая мышцы, отворил тяжелую дверь. За ней снова были ступеньки, ведущие к маленькой камере с прорубленным в стене узким и низким проходом. Абби сдвинул закрывавший его щит, и они, склонив головы, перебрались в большую пещеру.

Воздух в этом подземелье был сырой, температура не выше двадцати градусов, и Тревельян заметил, как зябко ежится его проводник. С высокого свода со следами обработки срывались и падали капли воды. Внизу, в вырубленных в камне продолговатых бассейнах, тоже поблескивала вода, причем не мутная, как в горных хоссах, а кристально чистая, явно из хороших источников или глубоких колодцев. Насчитав семнадцать емкостей, Ивар решил, что этой водой можно было бы полгода поить всех жителей деревни. Пожалуй, и дольше – тут хранилось кубометров сто пятьдесят.

– Ты богатый человек, Абби, – молвил он.

– Разве это богатство! – водный банкир пожал плечами. – У Ошши из владения Янукерре три таких пещеры в разных Очагах, а у Загга одна, но величиной намного больше. Да и тут я мог бы держать столько воды, сколько не увезут все хффа кьолла Оммиттахи. Часть моих хранилищ пустует.

Присмотревшись, Тревельян увидел, что внутренность бассейнов выложена блестящим металлом. Он таинственно сиял сквозь воду, и пламя факела дробилось в этих зеркалах на множество отражений.

– Серебро?

– Да, Кахх. Твой учитель посоветовал мне покрыть камень тонкими листами. Сказал, что сладкая вода будет лучше сохраняться.

– Он прав. – Ивар поднял взгляд к сводам пещеры. – На твоем месте я бы обшил такими листами потолок. Если, конечно, это тебя не разорит.

– Не разорит. Этот металл – не вода и не пища. В предгорьях его много, и он бесполезен. Слишком мягкий для оружия.

Тольтарра смолк. Что-то ему нужно, подумал Тревельян, ощущая исходившие от Абби волны нерешительности. Шестое чувство подсказывало Ивару, что Абби, мошенник и хитрец, ищет способ его облапошить.

– Если бы ты открыл источник для этих бакку, и Оммиттаха, наш великий кьолл, тебе бы заплатил, то найденное принадлежало бы ему. Треть воды он отдал бы деревне, две трети забрал себе, – произнес наконец тольтарра.

– Я знаю. Обычай повсюду таков: кто платит хишиаггину, тот и хозяин воде.

– Если ты возьмешь плату из моих рук, и мои люди выроют колодец, хозяином буду я.

– Прокляни меня Камма, если не так! Мы вроде бы сошлись на одном широком браслете и одном тонком?

– Вы с Оммиттахой, – напомнил Абби, хитро усмехаясь. – А я – не великий кьолл, но всего лишь бедный тольтарра. Ты сам видишь, что мои запасы почти иссякли. – Он махнул в сторону бассейнов.

– Какая же твоя цена?

– Три тонких браслета.

– Так, – сказал Тревельян. – Пришли к тому, с чего начали!

– Четыре, больше не могу, клянусь благоволением Таррахиши! Вспомни, Кахх, ведь я тебя спас! Спас, помог отчиститься, накормил и напоил! И подумай еще вот о чем: ты проделал долгий путь и потерял много времени. Неужели уйдешь, ничего не заработав? Что скажет Ирри?

– Скажет, что я продешевил, – буркнул Ивар. Он уже не сомневался, что стал жертвой пары проходимцев, Абби и кьолла Оммиттахи. Ярость бакку, доведенных до отчаяния, была для них товаром, отличным поводом вступить в сговор и сбить цену. В Кьолле да и вообще на Пекле это не являлось чем-то удивительным; одни раванцы были глупы и злобны, другие – хитры, но все без исключения не забывали о собственной выгоде.

– Четыре тонких, – повторил тольтарра и зазвенел водными браслетами. – Еще дам тебе мешок маринованной дигги.

– Сам ее жри, – содрогнувшись, промолвил Тревельян. – Мне надо подумать. Если соглашусь, укажу тебе место на красном рассвете.

Ракшас, белое солнце, раньше вставал и раньше садился, чем огромный красный Асур, и потому на Раване были два восхода и два заката. Интервал между восходами двух солнц испытывал прецессию с периодом в сто двадцать тысяч лет, и когда-нибудь, в далеком грядущем, тут вообще не будет ночи, а только белый и красный дни. Но Тревельян искренне надеялся, что ему не придется наблюдать это любопытное явление.

– На красном! – Подтверждая договор, Абби омочил палец в воде и провел им по лбу Тревельяна. – Пойдем наверх, хишиаггин. Тут слишком холодно, и моя шкура уже примерзла к костям, а влага жизни не согревает рук и ног… Пойдем, я отведу тебя в опочивальню. Женщину прислать? Есть девки из торговых городов, а еще не очень тощие из местных… Хочешь?

– Лучше пришли пива и маринованной дигги, – обреченно сказал Тревельян.

* * *

Ночью он выбрался из пещеры к отхожему месту, яме с брошенной поверх доской, и, сидя там, связался с Гурченко.

– Какие впечатления, стажер?

– Мрачные. – Из ямы тянуло едкой вонью, и этот запах напоминал о вчерашних неприятностях. – Я, собственно, хочу узнать про некого тольтарру Абби. Он говорит, что с вами знаком.

– Знаком, – подтвердил координатор.

– Что вы можете о нем сказать?

Тишина. Потом в вокодере, что был вмонтирован в браслет, прошелестело:

– Тот еще жук. Ты с ним, стажер, поаккуратнее. Если можешь, не входи в контакт.

– Поздно. Оммиттаха поручил меня его заботам.

– Хмм… И что?

– Воду я нашел, но это не вызвало у населения положительной реакции. Навозом забросали, – пожаловался Тревельян.

– Сочувствую. Меня тоже забросали… в первый раз.

– Зато теперь вы чрезвычайно популярны. Ходят тут всякие… что ни хишиаггин, так ваш ученик… двоих отпустили, одного повесили, другого забили камнями. Я получаюсь пятый.

– Если тебя повесят, практику не зачту, – строгим тоном предупредил координатор. – Воду ты нашел? Нашел! Теперь заставь их выкопать колодец. И гонорар получи. Не меньше широкого браслета!

– Дают четыре тонких.

– Это демпинговая цена. Торгуйся, стажер! Чему тебя в Академии учили?

Тревельян слез с доски и отошел подальше от выгребной ямы.

– Координатор?

– Да?

– Можно устроить маленькое чудо?

– Не рекомендуется.

– Это сработает на ваш авторитет и магический имидж. Я ведь здесь как положено представился, учеником Ирри. И еще объяснил, что мы взысканы Таррахиши и что он на нас обоих помочился, на вас и на меня.

– Я сам на тебя помочусь, если нарушишь инструкцию! Никакого самовольства!

– Точно, никакого, – подтвердил Тревельян. – Вот, связался, прошу разрешения… такое маленькое чудо… совсем крохотное… сущая безделица… – Он подумал и привел последний довод: – Ученика Ирри не должны забрасывать дерьмом. Ну, а если уж забросали, должен быть адекватный ответ.

Минуты две или три в вокодере слышалось только дыхание Гурченко. Потом он хмыкнул и произнес:

– Ладно, дьявол с тобой! Чудо так чудо… Расскажи, что собираешься делать.

И Тревельян рассказал.

* * *

Когда огромный диск Асура начал всплывать над пустыней, Ивар, не прикоснувшись к утренней трапезе (после вчерашней дигги еще бурчало в животе), залез на утес поближе к пещере, подальше от деревни. Он поднялся не очень высоко, так, чтобы снизу не могли добросить камень, и, обнаружив небольшой карниз, встал там и вскинул руки к знойному небу. Отсюда селение просматривалось во всех деталях: убогие хижины, разбросанные на окраине луга, старый иссякший колодец, загоны хффа, которых еще не выгнали на пастбище, и очаги во дворах, сложенные из закопченных камней. В очагах тлел сухой навоз, луг был завален свежим дерьмом, и ароматы от них, смешиваясь с запахами выгребной ямы, грязной одежды и прокисшей дигги, творили столь мощную симфонию вони, что Тревельян едва дышал.

Все обитатели селения от мала до велика собрались у крайних домов – видно, народ любопытствовал, что будет делать изгнанный вчера хишиаггин. Вдруг спустится вниз и подойдет поближе? На этот случай были заготовлены дубины и рогатины, камни и все тот же навоз. Абби, водный ростовщик, стоял у входа в пещеру, с надеждой взирая на Тревельяна. Кроме надежды его хитрая рожа сияла довольством – как-никак, он сторговал жреца Таррахиши совсем по бросовой цене. Стражники Абби растянулись цепочкой на границе пастбища и, многозначительно покачивая сарассами, следили за деревенскими бакку, чтобы никто не приближался и не мешал хишиаггину колдовать. Вид у них был суровый.

– Начинай! – сказал тольтарра, помахав Тревельяну. – Красное солнце встает.

– Служение богу не терпит суеты. Тем более, если мы хотим снискать его благосклонность, – отозвался Ивар и принялся за Первое Моление. Он произносил священные слова не торопясь, ясно и отчетливо, но временами приходилось делать передышку – в те моменты, когда ветер от деревни задувал в его сторону. За Первым Молением последовали Второе и Третье, Четвертое и Пятое, занявшие, с учетом перерывов, около получаса. Затем, испустив последний пронзительный вопль, Тревельян взглянул на браслет и убедился, что планер висит туманным серым облачком над серединой луга и лазерная установка приведена в готовность. Она была настроена на мощный единичный импульс; узкий луч лазера пробьет почву и каменную крышу над водной линзой, а дальше… Дальше ярость Таррахиши могла излиться без помех.

На этот раз Пляска Вод, которую исполнил Ивар, была не такой энергичной, как прошлым днем, – он боялся свалиться с узкого карниза. Подпрыгивал он невысоко и не размахивал веткой сеннши, а тыкал ею в сторону луга, подогревая балетное действо криками и завыванием. Однако все ритуальные па были исполнены и зафиксированы камерами планера, так что Гурченко, строгий экзаменатор, не сумел бы ни к чему придраться.

Закончив с танцами и слегка запыхавшись, Тревельян перевел дыхание и посмотрел вниз. Жители деревни волновались: кто осенял живот знаками, отводящими дурное, кто с опаской косился на стражей, кто потрясал колом или палкой, кто вопил, что этот онкка, поддельный хишиаггин, найдет не сладкую воду, а горькую и вонючую. Такое случалось – в некоторых подземных источниках вода была насыщена солями и совсем непригодна для питья. Хишиаггины каким-то таинственным образом чувствовали это, но только пожилые, искусные, взысканные удачей и умудренные опытом. Что до молодых, те, бывало, ошибались и могли дожить до зрелых лет, лишь полагаясь на резвость и выносливость в беге.

– Где копать? – крикнул водяной банкир, задрав голову. – Мои люди пригонят сотню бакку с мотыгами, и они…

– Хвала богам, копать не придется. Таррахиши поможет своему слуге, – сказал Тревельян, вытянул ветвь к середине луга и прикоснулся к камешку на браслете. Сверкнула молния, почти невидимая в свете двух солнц, земля застонала под обжигающим лучом и полыхнула огненными языками, а вслед за пламенем поднялась жуткая черная туча – камень, обращенный в прах и пепел. Туча еще не успела рассеяться, как мощная струя воды с грохотом взметнулась в небо, достав, казалось, до парившего над пастбищем облачка. Давление в подземной каверне было велико, и фонтан ударил на высоту тридцати метров. Затем стремительные потоки обрушились вниз, размывая почву и превращая ее в трясину. Налетевший ветер раскачивал водяной столб, разносил холодные брызги, и на периметр луга хлынул настоящий ливень. Очевидно, это позволило зрителям преодолеть ошеломление и страх; воины Абби и кьоллы из деревни, запрокинув лица и раззявив рты, глотали драгоценную влагу и вопили: «Га, га! Сладкая вода! Благословенная вода! Сладкая вода!»

– Мое! – заорал тольтарра. – Мое! Я заплатил!

– Еще нет, – откликнулся Тревельян, перекрывая рев разбушевавшейся стихии и не делая попыток спуститься. – Во-первых, платы я еще не вижу, а во-вторых, воды тут хватит всем. Скоро ты в этом убедишься, мой хитроумный приятель.

Фонтан бил с прежней неукротимой энергией и силой. Лужа посреди пастбища ширилась, углублялась и росла. Собственно, уже не лужа, а целое озеро! Вода несла сухую траву, навоз, кожурки дигги, клочья шерсти хффа и другой разнообразный мусор; яростные волны, что надвигались на селение, уже никто не назвал бы чистыми и сладкими. Тем более, благословенными.

Невиданное дело – наводнение на Пекле!

Дождь по-прежнему лил с безоблачных небес, но люди, утолившие жажду, кажется, сообразили: что-то идет не так. Половина луга уже исчезла под бурными потоками, жители деревни начали пятиться, стражники Абби отступили к пещере, а сам тольтарра глядел на озеро и столб воды уже не с вожделением, а с ужасом.

– Останови! – взвизгнул он, вытянув руки к Тревельяну. – Останови это, хишиаггин! Мой дом, мое хранилище, мое достояние! Все будет затоплено и уничтожено!

– Но ты сможешь пополнить запасы, – сказал Ивар, представляя, как смесь навоза и земли хлынет в бассейны, выложенные серебром. – Ты ведь этого хотел, не так ли?

Фонтан – точнее, мощный гейзер – продолжал трудиться, с ревом извергая сотни тонн воды. Дождь не прекращался; Тревельян промок до нитки, со скал текли ручьи и ручейки, почва внизу превратилась в болото, и песчаные удавы Абби, которым изобилие влаги было вредно для здоровья, судорожно бились в мокром песке. Озеро все расширялось и расширялось, и крайнюю хижину селения уже лизнула первая волна, будто пробуя на вкус плетеные тростниковые стены. Тревожно заревели хффа, между домами заметались люди, оскальзываясь и падая в грязь и жидкий навоз. Тревельян почувствовал себя отомщенным.

– Кахх! Ты можешь справиться с этим… с этим… – Абби, не зная, как назвать озеро (в языке кьоллов не было подходящего слова), тыкал в сторону водоема пальцем.

– Могу, но не хочу, – заявил Тревельян, напрягая голос. – Ты и эти бакку, что живут в деревне, оскорбили Таррахиши. Гнев бога должен излиться. Кто я такой, чтобы ему мешать?

В деревне между домами уже бушевала вода, и перепуганные жители тащили детей и добро к возвышенности у скал. Воины Абби тоже полезли на утесы, стараясь, однако, держаться подальше от Тревельяна. Край озера неумолимо надвигался на пещеру – вход в нее был расположен не очень высоко.

– Бакку закидали тебя дерьмом, и Бог Воды разгневался! – завопил ростовщик. – Но я-то тут при чем? Я тебя спас и накормил! Как я мог разгневать Таррахиши?

– Четыре тонких браслета, – напомнил Тревельян. – Бог не любит жадных.

– Я дам тебе шесть! – Абби встал в проеме пещеры и раскинул руки, словно желая защитить свои богатства от воды. – Дам шесть! – повторил он, звеня браслетами.

– Га! – Тревельян сплюнул, что было знаком крайнего презрения.

– Восемь! Восемь тонких или один широкий! Успокой божественный гнев!

– Га, га, га!

Первая хижина развалилась под напором воды, и ее тростниковые стены отправились путешествовать по озеру. Хффа с протяжными стонами мчались к скалам вслед за толпой людей. На дороге, за дальней деревней, появились воины во главе с человеком в пестрых одеждах – надо думать, приближенным великого кьолла. Оазис был невелик, и в баронском замке уже услышали шум и, несомненно, разглядели фонтанирующий гейзер. Наверное, Оммиттаха догадался, что обнаружен источник, и теперь решил выяснить, хорошо это или плохо. С одной стороны, целое озеро сладкой воды – хорошо, и даже очень, а с другой, вопли, что доносились до замка, не были криками радости.

Вода плеснула на сандалии тольтарры. Он взвизгнул.

– Широкий браслет и два тонких!

– Ты не со мной торгуешься, а с богом, – напомнил Тревельян.

– Сколько ты хочешь? – Тонкие струйки потекли в пещеру, и Абби теперь приплясывал в грязной лужице. – Два широких, как просил вначале?

Два широких золотых браслета давали право почти на полтонны воды. Щедрый гонорар! Плата для самых опытных хишиагинов, которых в Кьолле насчитывалось не более десятка. Но Тревельян опять с презрением сплюнул.

– Два широких – чтобы найти воду, а успокоить божество стоит подороже. Четыре! Четыре, Абби, и не думай слишком долго! Иначе вся твоя сладкая вода станет горькой!

– Ты разоряешь меня!

– Еще нет, но это случится очень скоро.

Ивар поднес к губам браслет и отдал команду перенастроить излучатель. Затем спустился пониже и поглядел на ростовщика. Тот уже стоял в воде по щиколотку.

– Так мы договорились, почтенный Абби?

– Да! Да, вымогатель! Чтоб Камма сглодала твои кости! Чтобы твой прах развеялся в пустыне на все четыре стороны! Чтоб ты лишился волос, а твоя печень сгнила в утробе змеи! Чтобы твой детородный орган…

– Вот об этом не надо, – сказал Тревельян, протягивая руку. – Я жду, приятель. Оплата принимается вперед.

Когда четыре золотых обруча легли в ладонь, он торжественно поднял к небу ветку сеннши и выкрикнул: «Вечером – деньги, утром – стулья!» Эту почтенную цитату он произнес на земной лингве, так что здесь его вопль мог сойти за непонятное, но могущественное заклинание. Паривший в небе планер тут же откликнулся пучком молний, ударивших широким конусом. Вода в центре озера забурлила, вскипела, облако пара взметнулось вверх; лазерные лучи – на этот раз малой мощности – проникли в скальный грунт, расплавили породу, и какое-то время жидкий базальт, остывая и твердея, сражался с водной стихией. Потом канал, просверленный над линзой, закрылся, гейзер исчез, осыпавшись мириадом брызг, вода отхлынула, и только мутное озеро и грязь на его берегах напоминали о недавней катастрофе.