Текст книги "Земные страсти великих россиянок. Исторические миниатюры"

Путь в Московию

24 июня 1472 года в ажурных садах Ватикана, где привычно кружил голову запах цветущего миндаля, она встретилась на прощание с понтификом, давшим невесте своё финальное благословение, подкрепив его 6000 золотых дукатов. София Палеолог вместе с собственной свитой, папским легатом и московскими послами отправилась в интригующе далёкий путь, на север.

Из нескольких маршрутов спутники Софии избрали путь через Северную Европу и Балтику. За два утомительных месяца обоз с греческой царевной, невестой Ивана III, пересёк весь Старый Свет, добравшись из Рима в немецкий порт Любек. Такой сложный маршрут был вызван тем, что у России в этот период в очередной раз начались политические проблемы с Польшей. Принцесса из Византии достойно терпела тяготы дальней дороги – подобные путешествия были ей не впервой.

По настоянию папы все католические города на её пути организовывали посольству пышные приемы и рыцарские турниры. Власти германских бургов старались преподносить воспитаннице Святого престола самые дорогие подарки – серебряную посуду, вина, а горожанки Нюрнберга вручили ей целых двадцать коробок конфет.

10 сентября 1472 года корабль с путешественниками взял курс из Любека на Колывань – так называли тогда русские мореходы современный Таллин. Стойко выдержав изнурительное плавание в шторм, принцесса и её спутники прибыли в город лишь через одиннадцать суток: так сурово приняла их ветреная Балтика. Затем, посетив древний русский город Юрьев (ныне город Тарту), потом Псков, процессия оказалась на дороге к Москве.

В Пскове Софья совсем ощутила себя как дома. Будущая великая московская княгиня, лишь только очутившись на русской земле, ещё находясь на пути под венец в Москву, как будто радуясь, нарушила все надежды папы, тут же забыв всё своё католическое воспитание. Софья, по-видимому, встречавшаяся в детстве с афонскими старцами, противниками подчинения православных католикам, в глубине души была глубоко православной.

Она сразу же открыто, ярко и демонстративно показала свою преданность православию, к восторгу русских прикладываясь ко всем иконам во всех церквах, безукоризненно вела себя на православной службе, крестясь, как православная. Ведь впервые ей захотелось быть собой, наследницей византийских императоров. Испокон веков византийцы славились своей хитростью и коварством. То, что эти качества Софья Палеолог унаследовала в полной мере, кардинал Виссарион Никейский, её наставник, узнал вскоре после того, как обоз невесты пересёк границу России. Девушка объявила, что с этой поры более не будет исполнять католические обряды, а возвращается к вере предков, то есть к православию. Планы Ватикана сделать принцессу проводником католичества на Русь провалились. Попытки папского дворца закрепиться в Москве и усилить своё влияние потерпели неудачу.

Вступив на псковскую землю, она вышла из кареты перед Троицким собором и первым делом перекрестилась по православному обряду. В храме Софья усердно молилась и прикладывалась к образам. Это понравилось народу, но римский кардинал – папский легат, бывший с нею, смущал православных. Он был одет в красную сутану, с перчатками на руках, которых никогда не снимал и даже благословлял в них.

Пред ним несли серебряное литое распятие на длинном древке (латинский крыж). Он не крестился и к образам не прикладывался; приложился только к иконе Богородицы, и то по требованию царевны. Очень уж не нравилось это все православным.

Из церкви София отправилась на княжеский двор. Там посадники и бояре угощали ее и приближенных ее различными яствами, медом и вином; наконец, поднесли ей подарки. Бояре и купцы одарили её, кто чем мог. От всего Пскова поднесли ей в дар 500 рублей. Обескураженному папскому послу, который ехал в обозе и зорко наблюдал за Софьей, стараясь запомнить все её поступки до последних мелочей, пришлось повиноваться: последовать за ней в церковь, там поклониться святым иконам, а также приложиться к образу Богоматери по приказу теперь уже его правительницы.

А потом Софья пообещала восхищённым псковичам свою защиту перед великим князем. Впереди лежал ещё более прекрасный и строптивый Великий Новгород. Так же торжественно принимали её в этом городе, а она приложилась к иконам в Софийском соборе. После встречи с новгородцами Софья снова убедилась, что попала в удивительную и огромную страну. Так непохожи были города и люди.

Стоял прозрачный ледяной ноябрь. Длинный обоз из нескольких десятков карет и телег растянулся на промёрзшей неровной дороге, еле покрытой снегом. София откинулась на подушки кареты, кутаясь в соболью шубу, – вот где пригодились меха. Иван Фрязин, главный распорядитель посольских дел, сидел напротив её, отвечая на бесконечные вопросы. Порой ему просто хотелось отказаться, подремать на подушках, и про себя он сердился на такую любознательность будущей невесты. Но делать было нечего, и он снова и снова рассказывал об этих удивительных русах.

За несколько вёрст до Москвы обоз остановился. Из столицы прискакал княжеский гонец в белом кафтане, чтобы передать требование московского митрополита убрать из процессии папского легата Антония, по католической традиции шедшего впереди обоза с латинским крестом. Православному владыке об этом донесли ещё раньше, едва обоз подошёл к границе Русского государства.

Дрожащий от холода легат давно понял, что на этот брак Риму нет смысла возлагать какие-либо надежды: Софья раскрыла свои замыслы давно, она только и думала о православии. А долговязая фигура папского посла в непривычной сутане и с латинским крестом в качающихся от холодного ветра руках, шедшего с унылым видом по дороге, ещё больше смущала русов.

Узнав об этом, митрополит Филипп пригрозил великому князю: «Буде позволишь в благоверной Москве нести крест перед латинским епископом, то он внидет в единые врата, а я, отец твой уховный, изыду другими вон из града». Иван III немедленно выслал ближнего боярина навстречу процессии со строгим приказом убрать крест в сани, а самого легата спрятать в обозе. Папский посол выразил глубокое возмущение, но, получив нескольких толчков под бока, после которых он оказался лежащим на земле, ему пришлось с великим неудовольствием подчиниться. Сама принцесса, уже понемногу привыкнув, вела себя так, как и пристало будущей правительнице Руси.

Ранним утром 12 ноября 1472 года огромный обоз с византийской принцессой прибыл в Москву, где все было готово к свадебному торжеству, приуроченному к именинам великого князя – дню памяти святого Иоанна Златоуста. Так московский государь отдал свой брак под небесное покровительство. Для православной церкви тот факт, что София станет второй женой Ивана III, был предосудительным. Священник, который венчал бы подобный брак, должен был рисковать своей репутацией.

В тот же день в Кремле во временной деревянной церкви, поставленной около строящегося Успенского собора, чтобы не прекращать богослужений, государь обвенчался с ней. Софья впервые тогда увидела своего супруга. Великий князь был молод – всего 32 года, хорош собой, высок и статен. Особенно замечательными были его глаза, «грозные очи». И прежде Иван Васильевич отличался крутым характером, а теперь, породнившись с византийскими монархами, он вообще смог бы превратиться в грозного и властного государя. События показали, что так оно и произошло. И в этом была немалая заслуга его новой молодой жены.

Маленький собор не смог вместить всех желающих. Приглашённый великим князем из Коломны протопоп Иосия старательно вёл обряд венчания, недоумевая про себя, почему великий князь именно на нём остановил свой выбор. И невдомёк было протопопу, что митрополит московский Филипп от обиды великой, что не изгнали латинян от обоза, а позволили им осквернить землю московскую, отказался венчать великого князя на гречанке, всё ещё подозревая принцессу в тайных латинских умыслах.

А великий князь не обиделся на владыку, справедливо рассудив по старинному: «не хочешь – и не надо, без тебя обойдёмся». Главное, венчание будет в Москве. А кто венчать будет, того и слава. Любил князь, когда ему перечили, «встречу говорили», уважал таких. Лишь бы по правде, а не кривде спор был.

Княжеские слуги еле сдерживали напор толпы, собравшейся посмотреть на царьградскую принцессу, грекиню. Где и когда ещё такое приведётся увидеть? Собравшиеся внимательно наблюдали венчание великого князя. Обряд завершился, и под звон колоколов новобрачные двинулись в Кремль. Вслед за ними двинулись бесчисленные повозки принцессы. Выйдя из храма на крыльцо, Софья неожиданно закрыла на мгновение глаза – ей представилась разноликая толпа на площади Константинополя у храма святой Софии.

И здесь, на земле древних русов, у Софьи вдруг мелькнула мысль, что всё это неслучайно, не вдруг, и в том, что она ступает по земле, где живут смелые и открытые люди, есть настоящая Божья воля, по которой она так страдала и которую ощущала теперь всем светом яркого и холодного ноябрьского солнца в чужой пока стране, которая должна будет стать её государством.

Венчание в небольшой деревянной церквушке произвело сильное впечатление на Софью. Теперь она знала, что будет делать в Московии. И как будет делать, тоже представляла. На следующий день папский легат (посол) кардинал Антоний попросил аудиенции у великого князя. И она ему была представлена. Посла проводили в палаты и предупредили, что скоро его примут.

Каково же было удивление кардинала, когда он увидел перед собою не только великого князя, но и его новую супругу, Софью. Посол всеми силами старался не выдать своей радости – он помнил обещание принцессы насчёт унии и совместного сотрудничества князя русов и папства против турок. Подарки папы великий князь с благодарностью принял. Однако на вопрос об унии отвечал довольно туманно и уклончиво:

– Вы можете сообщить его Святейшеству, что такой сложный вопрос сразу нельзя решить. Мы будем думать над ним вместе.

Слушая ответ через толмача, кардинал неожиданно встретился глазами с Софьей, сидевшей рядом с великим князем и насмешливый взгляд принцессы сказал ему всё. Проницательный Антоний вдруг явственно понял, что все надежды договориться с русами об унии, да что там о ней, о тайном подчинении Руси латинскому Риму рушатся на глазах. И всё из-за неё, гречанки, которая только и делала, что притворялась истинной униаткой, а на деле оказалась предана православию, как никто другой.

– Ваше преосвященство, – продолжил великий князь, – коли главный вопрос сугубо церковный, сыскался у нас хороший книжник, и мы готовы беседовать с вами завтра. А пока пожалуйте к нам на трапезу, сегодня наши соколятники добыли хороших уток.

После обеда и древних медов, княжеские слуги вынесли упившегося легата из-за стола и с бережением, как велел великий князь, доставили до кареты.

В течение трех следующих месяцев римское посольство находилось в Москве, а дело так и не сдвинулось с мёртвой точки. Кардинала Антония угощали, беседовали с ним, держали в большой чести; Иван III с щедростью одарил его мехами. Но когда легат попытался было снова заговорить о соеди-нении церквей, из этого, как и следовало ожидать, ничего не вышло. Иван Васильевич решил это дело просто – отдал этот церковный вопрос на решение митрополита Филиппа, а тот, как и обещал князь, быстро пригласил какого-то книжника Никиту Поповича из далёкого монастыря для состязаний с легатом.

Этот Никита, по словам летописца, переспорил кардинала, да так, что тот не знал, что и отвечать, отговаривался только тем, что с ним нет книг, нужных для спора. Так очередная попытка папы Сикста IV соединить церкви кончилась полной неудачей. И в этом провале кардинал справедливо видел уже твёрдую руку бывшей воспитанницы архиепископа Никейского – Софьи Палеолог.

Убедиться в таком исходе он смог спустя неделю при вручении отзывных грамот, когда взгляды посла и Софьи снова встретились на приёме у великого князя. В глазах принцессы кардинал увидел откровенную дерзкую насмешку, которую могла позволить себе только победившая женщина:

– Вы так быстро уезжаете, Ваше преосвященство. Расскажите его Святейшеству, что вы здесь так много всего увидели и всё же ничего не нашли для него полезного.

Кардинал мог ответить на эти слова лишь молчаливым поклоном. Ему и до этого стало ясно, что Иван III совершенно не намеревался ни воевать за «наследство» с турками, ни тем более принимать Флорентийскую унию. И Софья вовсе не собиралась окатоличивать Русь. Напротив, она явила себя истинно православной. Скорее всего, её высоким искусством было то, что она умело скрывала свою веру от могущественных римских надзирателей. И это было её если не местью, то ответом за боль и трагедии, испытанные в жизни, жёстким ответом «покровителям», которые не оказали помощи её родине, предав её иноверцам на разорение и гибель.

А пока она обживала новое грандиозное пространство под названием Русское государство. Разместившись в Кремлёвских палатах, она поняла, что это совершенно не то место, которого она достойна. Привыкнув к роскоши Константинополя, Софья не могла свыкнуться с мыслью, что вокруг неё обыкновенная деревня, нет, скопище деревянных построек, которые горят с завидной частотой.

Москва того времени была очень неприглядной. Деревянные небольшие постройки, поставленные как попало, кривые, немощеные улицы, которые каждый раз застилались брёвнами вместо тротуаров, и это всё тонуло в грязи, чтобы в следующий раз принять на себя новую порцию гниющего от влаги дерева. Грязные площади, отсутствие света с наступлением сумерек – всё это делало Москву похожей на большую деревню или, верней, на собрание множества деревенских усадеб.

После свадьбы и сам Иван III почувствовал необходимость в перестройке Кремля в могущественную и неприступную цитадель. Все началось с катастрофы 1474 года, когда Успенский собор, возводимый псковскими мастерами, неожиданно рухнул. В народе сразу поползли слухи от бояр-ненавистников, что беда стряслась из-за «грекини», до этого пребывавшей в «латинстве». Пока выяснялись причины обрушения, Софья посоветовала супругу:

– Государь, надо пригласить архитекторов из Италии. Их все знают и доверяют им, потому что многие из них – лучшие мастера в Европе. Они могут помочь. Мы же всё-таки большая страна.

Намёки жены на величие Иван III понял прекрасно и справедливо предположил, что их творения могут сделать Москву равной по красоте и величественности европейским столицам и поддержать престиж московского государя, а также подчеркнуть преемственность Москвы не только Второму, но и самому Риму. Тогда были хорошие псковские мастера, но у них имелся только большой опыт строительства в основном на известняковом основании, а Москва стояла на непрочных глинах, песке и торфяниках.

Именно поэтому рухнул почти достроенный Успенский собор московского Кремля. Софья хорошо знала, кто из итальянских специалистов способен решить эту задачу. Одним из первых приглашённых ею был Аристотель Фиораванти – талантливый инженер и архитектор из Болоньи. Выбор был неслучаен. Синьор Аристотель слыл великолепным специалистом по подземным ходам, тайникам и лабиринтам.

И прежде чем заложить стены Кремля, он построил под ними настоящие катакомбы, в одном из казематов которых была укрыта бесценная сокровищница – библиотека, в которой хранились рукописи времен античности и фолианты, спасенные при пожаре знаменитой Александрийской библиотеки, а также перевод книги пророка Исайи на греческий.

Кроме множества зданий в Италии, Аристотель конструировал мосты через Дунай при дворе венгерского короля Матьяша Корвина. Может быть, Фиораванти и не согласился бы приехать, но незадолго до этого его ложно обвинили в сбыте фальшивых денег, к тому же при Сиксте IV начала набирать лихие обороты инквизиция, и дым костров всё чаще застилал римское небо.

Архитектор счёл за благо побыстрее уехать на Русь, забрав с собой сына. В Московии он быстро согласился работать за 10 рублей в месяц (сумму по тем временам немалую). Для строительства Успенского собора Аристотель Фиораванти поставил кирпичный завод и определил как пригодные залежи белого камня в Мячково, откуда брали строительный материал за сто лет до этого для первого каменного Кремля.