Текст книги "Степан Разин. Историческое повествование"

Когда донцы, волнуясь и подталкивая друг друга, выстроились в зале перед троном, вперед степенно вышел дьяк и уверенным голосом произнес:

– Вам, великому государю, вашему царскому величеству донские казаки, станичный атаман Наум Васильев с товарыщи челом ударили!»

Казаки, предупрежденные накануне, поясно поклонились. Дьяк, удовлетворенно кинув на них взгляд, опять «запел»:

– Великий государь, его царское величество, жалует тебя, атамана Наума Васильича с товарыщи к своей государевой руке.

Один за другим донцы подходили к резному трону и тихо и осторожно прикладывались к пухлой руке царя, который, блюдя ритуал, сидел неподвижно и безучастно, словно церемония эта не касалась его. Приложился и Степан… Наконец, обряд целования государевой руки закончился. Алексей Михайлович кивнул дьяку и тот, зная ритуал назубок, снова заговорил:

– Великий государь, его царское величество, жалует атаманов и казаков Наума Васильева и все великое войско Донское и велел спросить о здоровьи и службу вашу милостиво похваляет.

Казаки, польщенные, снова поклонились. Потом с ответной речью вышел атаман.

После этого напряженная церемония закончилась, и казаков пригласили к царскому столу отведать государевых угощений. Слуги расторопно и сноровисто обносили казаков сладкой романеей, другие споро расставляли большие серебряные блюда с диковинными птицами, другими редкостными яствами. Во время обеда атаману, есаулу и всем казакам станицы – каждому в отдельности – преподнесли подарки: деньги в кожаных мешочках, тафту, добротное сукно, драгоценные шкурки соболей. Науму Васильеву вручили прекрасной работы серебряной ковш с надписью, который порозовевший от вина атаман принял не без удовольствия. Прием закончился…

Всю долгую зиму провела казачья станица в Москве. Донцы старательно несли караульную службу, знакомились с первопрестольной, участвовали в свободные дни в различных празднествах, которыми всегда была богата и обильна зимняя Москва. Наум Васильев, помня о главной цели своего приезда в государеву столицу, вел переговоры в Посольском приказе о размерах казачьего жалованья и порядке его доставки на Дон, в Черкасский городок.

Наконец утомительная и всем надоевшая зима прошла, наступили дни ранней весны, пора было собираться домой. Снова последовала церемония встречи с государем, на сей раз прощальная, снова было царское угощение и подарки казакам зимовой станицы. Щедро одаренные, зревшие «божественную» особу «тишайшего» царя, казаки с богатым жалованьем для всего войска Донского вернулись на берега родного Дона, по которому ох как соскучились!

Дон встретил своих сынов обильным половодьем. Черкасск смиренно стоял в мутных потоках весенней воды, жители, привыкшие к этому, сообщались друг с другом по шатким деревянным мосткам, проложенным по всему городу. Гораздо более опасным врагом, чем вода, были турки и татары, значительно укрепившие свои позиции на юге России. Чтобы воспрепятствовать выходу казаков в Азовское море и далее на черноморские просторы, которые считались внутренними водами Османской империи, и прекратить нападения настырных казаков на побережье Анатолии, на Крым и Константинополь, турки построили по обеим сторонам Дона, двумя верстами выше Азова, крепкие каменные башни-каланчи, соединив их между собой мощными цепями. Выход в Азовское море был закрыт. Кроме этого, на Мертвом Донце – одном из притоков Дона – турки соорудили небольшую крепостицу-заносу Лютик. Многочисленные мелкие протоки турецкие солдаты тщательно пересыпали галькой и песком, в большой степени затруднив движение в них казачьих лодок.

Казаки не остались в долгу. В марте 1661 года донцы совместно с прибывшим на Дон во главе сильного отряда солдат стольником Иваном Хитрово пытались штурмовать «новый ханов донецкий городок». Мужественно и стойко бились казаки и стрельцы, но отсутствие штурмовой артиллерии и невозможность сделать подкоп из-за грунтовых вод не дали возможности взять городок и выдернуть эту ханову занозу из тела донской земли. Одновременно казачья разведка с помощью запорожцев исхитрилась добыть вести, что по весне крымский хан с сильным войском татар и «турскими людьми» собирается нагрянуть на Дон. Казаки смекали, что без надежных союзников им трудно будет сладить с новым натиском неприятеля, надо было искать друзей. Таковые нашлись в лице калмыков, которые постоянно враждовали с ногайскими татарами Малой Орды, вассалами Крыма и злейшими врагами донских казаков. Начались дипломатические переговоры…

К середине дня двадцатого февраля 1661 года по предварительной договоренности в заснеженный Черкасск от предводителя калмыков Дайчин-тайши прибыл молодцеватого вида посол Баатыр Янгильдеев, разодетый празднично и торжественно. Войсковой атаман Корнила Яковлев, тоже одетый в лучшее, что у него было, старшины и казаки с почетом, но без подобострастия, приняли посольство влиятельного тайши. В знак дружбы и расположения казаки одарили Янгильдеева дорогим оружием, добротными сукнами, выстоявшимися медами и винами в деревянных пузатеньких бочоночках. Калмыцкий посол, смущенно кланяясь, принял дары и в свою очередь щедро одарил Корнилу и старшин. После обмена дарами начались переговоры.

Опытный Корнила, ведший переговоры, взял с собой Степана и велел крестнику внимательно слушать и учиться нелегкому искусству дипломатии. Далеко вперед смотрел крестный, приучая Разина к мысли о скорой дипломатической поездке к калмыцким тайшам.

Переговоры длились несколько дней, их результатом было заключение договора о совместных действиях казаков и калмыков против крымских татар и ногайцев. Для окончательного закрепления этого договора было решено, что донские казаки пришлют ответное посольство к тайше Дайчину. Выбор пал на Степана Разина и Федора Будана.

В то время Степану Разину было немногим более тридцати лет – возраст сравнительно молодой для выполнения столь ответственного поручения. Но казаки доверили ему это, весьма важное для всего Войска, дело, значит, надеялись на его благоразумие и дипломатический талант, да и крестный Корнила, конечно, посодействовал… Впрочем, это не было главным: Разин и без содействия Корнилы подготовил себя к выполнению столь важного дела, он знал калмыцкий язык, считался прекрасным оратором, умел увлечь собеседников словами. Один из историков в этой связи отмечал: «Разин обладал всеми физическими и психическими данными, чтобы оказать могущественное влияние на людей… Обладатель физической мощи древнего исторического богатыря, Разин совмещал в своей психике острый ум с непреклонной волей. Это была натура столь же широкая, как и необозримая, ее породившая, русская степь. Это, несомненно, был один из тех самородков, которые иногда выбрасываются из таинственных недр народной жизни и поражают какой-то истинно богатырской неукротимостью воли. Постоянная кровавая борьба… постоянные опасности и беззаботно-презрительное отношение к своей и чужой жизни и смерти создавали путем наследственности самородки воли, в то же время и закаляли их до такой твердости, что смять их, согнуть не оставалось никакой возможности: их можно было разбить чем-нибудь крепким… Разин был прирожденным и закаленным условиями жизни и среды стальным характером, богатырем воли и действия»[44]44
  История России. XVII век. Сборник статей. Б/г. С. 90.


[Закрыть].

В середине весны Степан Разин и Федор Будан с небольшим казачьим отрядом выехали к калмыцким кочевьям. Стояла удивительная погода, в небе, торжественно-голубом и необъятном, весело заливались неутомимые жаворонки. Застоявшие за долгую зиму кони свободно и раскованно шли по изумрудной траве, обильно украшенной пунцовыми, щевелящимися по ветру, тюльпанами. Из травы то и дело вспархивали птицы, а иногда стремглав вылетали большеухие зайцы. Казаки озорно свистели и улюлюкали, испуганный косой давал стречка, с огромной скоростью скрывались в ближайших кустах. Ехали весело…

Наконец достигли границ калмыцких кочевий. В условленном месте Степана с казаками ждали калмыцкие всадники, чтобы сопроводить к своему предводителю. Быстро пройдя большой участок степи, всадники прибыли к богатой кибитке тайши. После обмена традиционными приветствиями, Разин с казаками вошел под своды роскошной кибитки. Тайша грузно и неподвижно сидел на ворохе разноцветных подушек, с которых встал, когда Разин и Будан приблизились к нему. Снова последовали церемониальные приветствия, после чего тайша усадил Степана и Федора на почетном месте. Заняв свои подушки, тайша негромко хлопнул в ладони: из-за плотного тяжелого полога сноровисто вынырнули стоявшие там наготове слуги, неся на широких деревянных блюдах дымящееся ароматное мясо, а в кувшинах крепкий кумыс. Закусили. И, омыв руки в специально для этого принесенных тазах с водой, приступили к переговорам. В неторопливой беседе, ведшейся на калмыцком языке, были решены все вопросы, подтвержден договор о совместных действиях против ногайских и крымских татар, заключенный в Черкасске. Молодого дипломата Степана Разина и его сотоварищи Федора Будана можно было поздравить с большим успехом, ибо договор, заключенный им, был важен не только для войска Донского, но и для Русского государства: отныне калмыки из силы враждебной России, превращались в ее союзников.

На Дон Степан с Федором вернулись в радостно-приподнятом настроении, степенно, несмотря на молодость, доложили Корниле Яковлеву об успехе, а потом на казачьем кругу рассказали о подтверждении калмыками договора о мире и совместных действиях против татар. Корнила был доволен и горд за крестника, сердечно похвалил Степана и велел спешно снарядить легковую станицу в Москву с известием о столь важном деле. Выбор возглавить посольство пал на Дмитрия Афанасьева. Ему в день отъезда в первопрестольную Корнила вручил грамоту для государя, в которой, кроме прочего, писал: «А для, государь, мирного подкрепленья и для подлинных вестей послали мы, холопи твои, к самим гим, калмыцким тайшам, сы их калмыцким посланцами з Баатырком мурзою с товарыщи, выбрав своих донских казаков Федора Будана да Степана Разина. А которые, государь, гих полоненные калмыки прежних годов были у нас, холопей твоих, в войске Донском, и тех полоненных калмыков на миру договорились мы, холопи твои, отдать гим в то число, как они будут на твою государеву службу, куда ты, великий государь, укажешь. А одного, государь, гих полоненного калмыка послали мы, холопи твои, к ним, калмыцким тайшам для прямого имоверства с своими донскими казаками и с гих калмыцкими посланцами вместе»[45]45
  Крестьянская война… Т. 1. С. 27.


[Закрыть].

Казачье посольство уехало, а вскоре из Москвы прибыла государева грамота, в которой правительство одобрило результаты переговоров донцов с калмыками, успешно проведенные Степаном Разиным и Федором Буданом. Двадцать пятого октября 1661 года Корнила получил еще одну грамоту из Посольского приказа, в которой снова выражалось одобрение дипломатическим итогам миссии Разина и Будана к калмыкам.

После успешного свершения дипломатической миссии к калмыцким тайшам Степана снова потянуло на Русь, снова в его пытливой душе возникло неистребимое желание пройтись по российским просторам, увидеть жизнь люда русского. В начале ноября 1661 года Степан обратился к атаману Осипу Петрову с просьбой отпустить его к знаменитым чудотворцам из Соловков Зосиме и Савватию помолиться. Просьба середнего сына Тимофея Рази была рассмотрена, и через два дня казаки на своем кругу важили челобитную Степана, благословив в дальний путь. Наскоро собравшись, Разин со своим напарником Прокофием Кондратьевым выехал из Черкасского городка. За пазухой приятным теплом давила грудь войсковая грамота, в которой войсковой дьяк Дементьев от имени атамана Осипа Петрова писал, что «в нынешнем, во 170-м году ноября в 2-й день били челом великому государю., и в круга нам, всему войску Донскому, донские наши низовые казаки Степан Разин да Прокофий Кондратьев, а сказали. – Обещалися де оне Соловецким чудотворцам Изосиму и Савватию помолиться, и чтоб ты, великий государь, пожаловал, велел гих отпустить к Соловецким чудотворцам Изосиму и Савватию по обещанию гих помолитися. И мы тех казаков Стефана Разина, да Прокофия Кондратьева отпустили з Дону из Черкасского городка ноября в 4-день»[46]46
  Крестьянская война… Т. 1. С. 28.


[Закрыть].

Двадцать девятого ноября, проделав большой и многотрудный путь, Степан Разин прибыл в Москву и подал отписку в Посольский приказ. Некоторые историки считают, что эта поездка Степана Разина в столицу была связана с его посольством к калмыкам, а богомолье послужило только поводом для путешествия. Возможно, так оно и было, ибо до Соловецкого монастыря Степан так и не дошел.

Снова, как и в прошлую поездку в Москву, Степан видел нелегкую жизнь русских крестьян, наблюдал серую и невеселую суету городского тяглового населения. Цепким умом запоминал казак виденное, копя обиды народные в тайниках своей души, дожидаясь часа, чтобы предъявить счет угнетателям народным, чтобы за все обиды людские сквитаться с боярами, купцами, воеводами и чиновной оравой, лютой на правеж.

Снежной зимой 1662 года заметно возмужавший, нагруженный впечатлениями о московской жизни, Степан вернулся в родной Черкасск и тут же был направлен в составе нового казачьего посольства к калмыкам. Возглавлял его атаман Иван Исаков. Быстро преодолев на крепких конях безмолвные степные пространства, казачье посольство прибыло в Астрахань. Проплутав чуть-чуть по городу, нашли приказную палату и остановились в ней. Несколько дней прошло в ожидании приема у воеводы Григория Черкасского, который, наконец, снизошел к казачьему посольству.

После взаимных приветствий атаман Иван Исаков, чуть волнуясь, объяснил цель своего посольства. Григорий Черкасский, молча и насуплено сидевший в кожаном деревянном кресле, выслушал атамана, потом степенно, будто сообщал новость государственной важности, разомкнул губы:

– Дайчин-тайша, к коему вы едите, ушел ноне сражаться с дальними калмыками, кои не хотят признавать его власть. С ним же вместе ушли и другие тайши калмыцкие, так што переговоры вести вам, казаки, не с кем!

– А што ж нам делать ноне? – после некоторого молчания растерянно промолвил Исаков. – Здесь оставаться аль возвернуться обратно на Дон?

– Долго ждать придется, – с усталым равнодушием возразил воевода, – опять же, где жить-кормиться будете? Запасу продовольствия в Астрахани мало ноне. Езжайте на Дон с богом, вдругорядь приедете!

И казаки – делать нечего! – вернулись домой…

Итогом дипломатических переговоров казаков с калмыками был совместный их поход на извечных казачьих врагов агрессивных крымцев. Уже в феврале 1663 года из калмыцких улусов к Молочным Водам двинулся подвижной отряд калмыцкой конницы. Во главе отряда шли «головщики» (вожаки) Шогаша Мерген и Шербет Бакши – храбрые, опытные воины и одаренные командиры. Быстро пройдя урочище Салы, они прибыли в условленное место у Молочных Вод и остановились здесь, поджидая своих союзников – донских и запорожских казаков. Ждали недолго, вскоре заметили, как вдалеке над степью заклубилась снежная пыль и подошли соединенные сотни донских и запорожских казаков. Каждый отряд имел своего предводителя – «головщика». Над лихими запорожцами верховодил отчаянный «черкес-запороженин Сары Малжик», донских казаков возглавлял жаждавший подвигов и славы тридцатитрехлетний Степан Разин.

Пять сотен донцов и запорожцев, «сложась» с калмыками, блюдя осторожность, двинулись «к Крымской Перекопии» – Крымскому перешейку с укреплениями на нем. Пройдя несколько километров, разведчики заметили татарский обоз, спокойно тащившийся с очередного грабительского похода на украинские и польские земли. Незаметно, балками и оврагами, подойдя к татарам, союзники с яростным гиканьем обрушились на разбойников. Тяжкий звон сабель слился с воинственными кличами, мольбами о пощаде, предсмертными хрипами всадников, валившихся на мерзлую землю под тяжкие безжалостные копыта взнузданных лошадей. Татары, не выдержав согласованного натиска союзников, быстро ускакали в спасительную степь, бросив все. Триста пятьдесят украинских и польских пленников – женщин, детей, мужчин, стариков – жалких и истерзанных дурным обращением и тяжкой дорогой, были освобождены и отпущены на свободу. Падая на колени, целуя ноги и руки своим великодушным спасителям, поляки и украинцы на телегах уехали в обратный путь, на милую родину. Казаки, захватив лошадей, баранов и овец, которых гнали татары в Крым, медленно повернули к Молочным Водам. Каждый знал, что скоро последует новое нападение татар, чтобы вернуть себе добычу.

Вскорости вдалеке, на горизонте со стороны Крыма, тревожно заклубилось небольшое снежное облачко, потом над изломом дальней степной линии выросла туча татарской конницы, с разбега мощно врезавшейся в боевые казачьи порядки. Ведомые взъяренным Сафар Казы-агой, татары, махая сверкающими саблями, остервенело лезли на казаков, стремясь быстрее вернуть утраченное в недавнем сражении. Донцы и запорожцы с калмыками быстро доказали басурманам, что спешка в воинском деле приводит к печальным результатам: они уверенно отбили первый натиск с большим уроном для татар. Сафар Казы, крутясь средь сутолоки боя на бешеном коне, ввел в дело новые силы. Бой вспыхнул с небывалым ожесточением, разгораясь, как костер, в который опытный костровой подбросил свежую порцию смолистых дров.

Степан Разин находился в гуще сражения, успевая зорко следить за действиями басурман. Он видел, что пало до трех десятков татар, что ранен храбрый Сафар Казы-ага, но натиск врага не ослабевал, в то время как донцы и запорожцы с калмыками стали изнемогать от яростного напора превосходящего врага. Степан пошел на хитрость…

– Фрол! – крикнул он одному из ближних казаков так, что его было слышно и татарам, – зови на помощь калмыков, что у Молочных Вод обретаютца! Зови немедля!

И хотя у Молочных Вод уже не было свежих казачьих сил и их союзников, донцы быстро смекнули, чего хочет их хитрый атаман, и многократно повторили призыв о помощи. Казачий клич дошел до сознания басурман, и в ожидании удара свежих казачьих сил их боевой пыл стал медленно угасать, все чаще и чаще татарские всадники стали оглядываться на свои тылы, норовя выйти из боя. А тут еще донцы и запорожцы, уловив выгодный для себя перелом в боевом настроении врага, усилили натиск. Басурмане дрогнули, изнемогающие от многочасового боя, татары один за другим стали отрываться от сражающейся и копошащейся на истоптанном снегу массы и уходить скорым наметом в мглистые спасительные сумерки степи. Сражение было выиграно союзниками…

Добравшись до Молочных Вод, усталые донцы и их сотоварищи устроили круг и, поделив добычу, медленно разошлись каждый в свою сторону. Степан Разин с поредевшим после боя отрядом вернулся в родной Черкасск, нахохлено стоявший на стылом степном ветру под распахнутым неласковым небом.

Прошло два года. С берегов Дона на запад, под Киев, воевать против ляхов ушел отряд донских казаков, где походным атаманом был Иван Разин, старший брат Степана. Мог ли жаждавший подвигов Стенька усидеть в Черкасске в то время, когда брат Иван с сотоварищами шел сражаться с поляками?! Вряд ли! И некоторые авторы прямо указывают на то, что Степан Разин находился в отряде своего старшего брата, занимавшего позиции под Киевом в роковом 1665 году. Ссылаясь на воспоминания голландца Яна Стрейса, об этом пишет в своей книге «Бунт Стеньки Разина» знаменитый историк Николай Костомаров. А автор статьи «Рассказы по истории войска Донского», опубликованной в двадцать втором номере «Донских епархиальных ведомостей» за 1887 год, прямо указывает, что Степан Разин был под Киевом в тот последний для брата Ивана 1665-й год, когда по приказу князя Юрия Долгорукова Иван Разин был повешен за самовольный уход осенью из-под Киева. И Степан, возможно, являлся свидетелем жуткой сцены казни родного братушки…

На Дон он вернулся в начале зимы, затаив ненависть к убийцам брата. А на земле донской уже назревали бурные события, вылившиеся в поход казаков во главе с атаманом Василием Усом к Москве, а затем в грандиозный поход Степана Разина в Персию.

Поход Василия Уса к Москве зрел долго и основательно, и тому были свои причины…

После добровольного оставления Азова казаками в 1642 году, турки, вновь занявшие крепость, тщательно укрепили ее. По приказу султана усилился янычарский гарнизон, заметно возросло количество султанских судов, курсировавших в неспокойной дельте Дона. Для донских казаков наступили тяжкие времена: выход в Азовское и Черное моря был наглухо закрыт. Лишь отдельные удачливые партии казаков с хитроумными и опытными атаманами во главе чудом прорывались к заветным морям сквозь турецкие заслоны. На Дону «учала быть скудость», вполне реальной и зримой перспективой стал голод – гость на Дону нередкий.

Надо было что-то предпринимать, и из Черкасска в Москву срочным порядком собралась зимовая станица «бить государю челом» и просить выделить жалованье, потому что «крымский хан реку Дон закрепил и ходить им, казакам, для промыслу на море нельзя». Вопль казачий был услышал в русской столице: заинтересованные в донцах, как сдерживающей врага силе на юге государства Российского, кроме хлеба, сукна и вина, увеличило донцам денежное жалованье.

Казалось, жить и радоваться донским казакам, пользуясь щедротами «тишайшего» царя. Жили и радовались… Только не все казаки, а только богатая верхушка, в руки которой попадала львиная доля всех даров московского государя. Основная же казачья масса – а на Дону в то время жило до двадцати тысяч человек – вынуждена была искать пропитания и «зипуна» на Волге и далеком Каспийском море. Казакование на Волге и «Хвалыни» издавна практиковалось донцами, там всегда находились орленые царские корабли, суда купеческие и астраханского митрополита, которые можно было с пользой для себя «пощупать» темной ночкой, а то и белым днем. Особой активности «казакование» достигло в пятидесятых-шестидесятых годах бунташного семнадцатого века, когда многочисленные партии донских казаков «шарпали» на матушке-Волке богатые караваны судов. Лихой атаман Ивашка Кондырев с небольшим, но боеспособным отрядом молодцов громил и опустошал торговые караваны московских «гостей», доходя до далеких «кизылбашских» земель. Туда же ринулись отважные казачьи отряды во главе с опытными и храбрыми атаманами Парфеном Ивановым, Тимофеем Родионовым и другими популярными и удачливыми вожаками беспокойной казачьей голытьбы.

Промышлявшие на Волге и Каспийском море донские казаки, основали на Дону, ниже Иловли, свой небольшой городок под названием Рига. Опираясь на него, они совершали успешные походы на Волгу и нескопойное Хвалянское море. Этот разгул «шатких» казачьих партий пришелся не по душе «тишайшему» Алексею Михайловичу, его боярам, купцам и патриарху с клиром, имевших свои интересы на Волге и Каспии. Нападения казачьей голытьбы на торговые караваны разоряли торговлю Московского государства с богатыми странами Востока, нарушали столь нужные мирные связи России с Персией и княжествами Кавказа. Но главное, и это особенно беспокоило царя и бояр, они несли огромные убытки от донских казаков, грабивших государевы орленые корабли, обильные всевозможными товарами струги патриарха и бояр. С этим богатеи не могли смириться, и на Дон, в Черкасский городок, полетела гневная царева грамота, требующая незамедлительного разрушения «воровского Рыгина городка» и примерного наказания «воровских» отрядов голытьбы. Донская старшина с готовностью выполнила государев приказ: Рига была сожжена дотла, а ее обитатели частью побиты, частью разогнаны.

Одновременно с этими карательными акциями, царь значительно увеличил гарнизон Царицына, что стало дополнительным препятствием на пути казачьих отрядов, стремившихся прорваться на просторы Волги, Каспия и далее в богатые «кизылбашские» земли шаха.

Донская казачья голытьба, голодная и злая, открыто и шумно выражала недовольство этими жесткими мероприятиями правительства и старшины, с горечью заявляя, что на Дону «учала быть скудость», что сидят они взаперти и «зипуна им негде взять». Посколь говорилось это открыто, то сведения о «невежливых словах и изменнических речах», шатости среди донских казаков докатились до высочайшего слуха государя и сановников, то они не видели в этом большой для себя опасности, лениво и неэнергично реагировали на «воровские» казачьи речи.

Чтобы не умереть с голоду и хоть как-то прокормить себя и свои семьи, донцы ударились было в рыболовецкий промысел и охоту. Но это не принесло желаемых результатов. Раньше казаки весьма удачно рыбачили в богатой дельте Дона, вылавливая огромное количество прекрасной, вкусной рыбы, но отныне в тех рыбных местах прочно утвердились турки и татары и за возможность полакомиться рыбкой казакам часто приходилось платить своей кровью, а то и буйными головами. Ко всему, турки исхитрились так плотно перегородить Дон прочными сетями, что рыба практически не могла, как ни билась, прорваться сквозь них вверх по Дону к районам казачьих городков. «Скудость» и обнищание на Дону усугублялись тем, что земледелием казаки сами не занимались, считая, что промысел сей мешает воинскому делу, призывая вольных донцов к земле. Запрет этот строго соблюдался и вплоть до девяностых годов семнадцатого века ослушникам этого неписаного закона грозила смертная казнь.

Ко всем бедам добавилось множество ртов – беглых крестьян, которые в условиях изнурительной войны России с Речью Посполитой спасались от усилившейся эксплуатации и военных невзгод бегством на Дон, где еще не иссяк дух вольности. Крестьяне, холопы, беднейшие посадские служилые люди не только России, но и Украины, откуда приток беглых особенно усилился после присоединения в 1654 году Украины с Русским государством, искали спасения на Тихом Дону, не ведая, что здесь их ждет голод. Беглые пополняли собой ряды донской голытьбы, злой и готовой на самые решительные действия…

Голытьба Дона, видя отчаянность своего положения, решила идти походом на Москву, чтобы прорваться к великому государю и просить его об улучшении своего положения. Во главе отряда встал Василий Ус, весьма авторитетный и известный атаман, будущий сподвижник Степана Разина. Боец по натуре, Василий Ус участвовал с отрядом казаков в войне с поляками, отличился и был отмечен за боевую доблесть. Обогащенный жизненным опытом, познавший нужды черного люда России, вернулся Ус на Дон, где пользовался почетом и уважением казаков. Он то и возглавил поход к Москве.

Забурлил, зашумовал тихий Дон, казаки быстро верстались в отряды, чтобы двигаться в Москву, просить государя не дать умереть им с голоду, принять на царскую службу, одарить спасительным жалованьем. Войсковой атаман, многоопытный Корней Яковлев, и домовитые казаки, смекнувшие, что государь Алексей Михайлович не пожалует их за самовольный поход голытьбы к Москве, кинулись всячески препятствовать выходу отряда Уса с Дона. Хорошо знал Корней, что «тишайший» враз станет грозным, лишь только проведает, что не смогли удержать «гультяев» домовитые. И войсковой атаман принялся энергично отговаривать голытьбу от этого рискованного мероприятия. Однако все настойчивые попытки Яковлева задержать казаков Уса на Дону не имели успеха. Пятисотенный отряд донцов неожиданно снялся с места и быстро двинулся из пределов Дона на Воронеж. Здесь вольницу пытался задержать воронежский воевода Василий Уваров. Казаки остановились. Начались переговоры, результатом которых было воеводское разрешение послать к государю в Москву легковую казачью станицу из шести человек для объяснения мотивов похода. Так и сделали: станица уехала в Москву, а оставшиеся казаки расположились лагерем и стали ждать.

Время шло, один за другим летели дни, а станица из Москвы не возвращалась. Решительный Ус, не дождавшись ответа от царя, скрытно от воеводы снялся с места и двинулся к Москве, по пути стремительно «обрастая» все новыми и новыми бунташными людьми. Звойным днем девятого июля 1666 года казаки остановились в восьми верстах от Тулы, куда подоспела казачья легковая станица с вестями из Москвы. Она привезла небольшое жалованье и царскую грамоту с приказом немедля вернуться на Дон.

Атаман Ус собрал круг, чтоб принять решение. Долго бушевали казаки, обсуждая государеву грамоту и прикидывая, как сподручней поступить. Наконец после долгих споров атаман предложил послать в Москву новую станицу для более настойчивого и обстоятельного изложения своих нужд. Во главе посольства встал сам Василий Ус.

Пока казаки добирались до первопрестольной и вели там бесплодные переговоры, отряд, стоявший на берегу реки Упы, быстро пополнялся крестьянами и холопами из окрестных сел и деревень. К концу июля он вырос до трех тысяч человек. Местные помещики забили тревогу. Испуганные слухами о злых намерениях казаков, они спешно покидали свои поместья и прятались за надежными стенами Москвы, Тулы и других близлежащих город. На имя царя посыпались многочисленные челобитные, в которых перепуганные помещики умоляли государя послать войска, чтобы подавить этот «мятеж», хотя никакого мятежа в действительности не было. Казаки брали только необходимое количество съестных припасов, чтобы не умереть с голоду, а поместья не трогали. Но тем не менее подмосковные помещики были убеждены, что мятеж черни опасно вздул паруса и его надо немедля погасить, пока он не набрал мощи и не качнул помещичью Россию с разрушающей силой.

Первейший и богатейший из владетелей, царь Алексей Михайлович, двинул на казаков карательный отряд во главе с воеводой Юрием Барятинским, который получил приказ окружить казачий лагерь, пригласить к себе десять «лутших» казаков, вручить им жалованье на семьсот человек – по полтине на брата – и уговорить немедленно вернуться на берега Дона. Беглых, присоединившихся к отряду, велено было, не мешкая, выдать для возвращения помещикам.

В это время из Москвы ни с чем вернулся Ус. Он спешно поднял казаков и вместе с беглыми крестьянами и холопами стал быстро уходить на Дон. Барятинский засуетился, кинулся преследовать донцов, но Ус, проходя за сутки до пятьдесят верст, быстро оторвался от преследователей и прибыл на Дон.

Здесь его встретил взволнованный атаман Корнила Яковлев, крайне недовольный новым притоком беглых, ибо Ус вместо пятисот человек, с которыми ушел к Москве, привел назад три тысячи. За самовольный поход казаки Уса и сам атаман были лишены своей доли государева жалованья.

Царю же Корнила отписал, что они, домовитые казаки, сурово наказали «воровского» атамана Уса[47]47
  У Сергея Есенина есть стихотворение «Ус», написанное в 1917 г. и посвященное Василию Усу:
«Не белы снега по-над ДономЗаметали степь синим звономПод крутой горой, что ль под тыномРасставалась мать с верным сыном.Ты прощай, мой сын, прощай чадоЗнать пришла пора, ехать надо!Захирел наш дом по-над Доном,Под пятой Москвы, под полономТо не водный звон за путиной –Бьет копытом конь под осиной.Под красневу дремь, под сугредокОтвечал ей сын напоследок:Ты не стой, не плачь на дорогу,Зажигай свечу, молись богу.Соберу я Дон, вскружу вихорь,Полоню царя, сниму лихо». (Есенин С. Ус // Дело народа. Петроград, 1917. 30 апр.

[Закрыть] и его казаков, но суровость эта была только на бумаге, слишком сложным оставалось положение на Дону, чтобы домовитые решились всерьез наказать «воровских» казаков Уса. Корнила – весьма неглупый человек! – прекрасно видел это и сознательно не применил к Усу и его сподвижникам жестких мер наказания. Домовитым во что бы то ни стало нужно было погасить накал страстей, выпустить лишний пар из котла социальных страстей. Однако события принимали иной, чем хотели богатеи, оборот. На историческую арену выдвигался Степан Тимофеевич Разин…