Текст книги "Антанта, Вера и Любовь"

– Там, ттам, – заикался он, показывая рукой в пещеру, вскакивая и на ходу крича: там кто-то есть.

Он бежал сломя голову наутек.

– Стой же, стой, – крикнул я.

Добежав до сброшенного с плеч рюкзака, я остановился и удержав его рукой, спросил: толком скажи в чем дело? Он обернулся на пещеру, глубоко вдохнул и выдохнул воздух и сказал: Там кто-то есть!

– Кто?

– Откуда я знаю. Я сначала почувствовал, а когда кинулся к лазу, споткнулся о какой-то ботинок! – волновался он.

– Может тебе померещилось, ты же всегда говоришь, что там какие-то звуки.

– Да-нет это не звуки!

Ну видишь: никто нас не преследует, пойдем потихоньку глянем.

– Нет, только без меня, я и так чуть не обмочился, иди, если хочешь.

Ну и пойду, по логике вещей, кто-то да дал бы о себе знать, а тут тишина.

– Я бы на твоем месте не ходил бы, мало ли что.

– Конечно страшно, но как уйти, не убедившись, есть там кто или нет?

– Не ходи, Жоржик, пожалуйста, не ходи! – умалял меня Серый.

– Давай так: ты будь готов к броску, а я тихо-тихо подойду к пещере и послушаю.

Залезть в пещеру, конечно, смог бы и я, но для этого надо было снять одежду и проползти по воде вовнутрь. Высота от дна до верхней точки лаза была около сорока сантиметров, этого было достаточно, чтобы оказаться там. Но каждый раз мочить или снимать одежду или рисковать поцарапать пузо о всякий мусор, который выбрасывало море мне не хотелось.

Я тихонько подобрался к пещере и прислушался. Море было спокойное и никак не помешало бы мне уловить звуки из пещеры. Но там была тишина. И я, осмелев, подобрался еще ближе, прислушался: опять тишина. Я подобрался к лазу и снизу заглянул в пещеру, шаря глазами по ее стенкам. Утренний луч солнца едва протискивался сквозь щель и плохо освещал ее, но кое-что можно было разглядеть. Вдруг мой взгляд наткнулся на армейский ботинок. Он лежал подошвой ко мне и было возможно даже различить глубокий овальный рисунок, заканчивающийся железной армейской подковой. Я присмотрелся и увидел его продолжение: черное армейское галифе, в каких ходили английские военные. Да это была чья-то нога, но она не шевелилась. Я подождал еще немного, придвинулся, присмотрелся и просунув удочку в нижнее отверстие осторожно со страхом, ткнул ею в ботинок и тут же выдернул назад. Сердце колотилось, так, что аж отдавало в голову, будто я пытался дразнить хищного зверя, но ботинок не шевельнулся. Я на всякий случай, но уже смелее, пошурудил удочкой и окончательно понял: там лежал человек и скорее всего мертвый.

– Но как он туда попал? – подумал я, – захочешь не залезешь, а тут мертвец. – Серый, – крикнул я, – иди не бойся, здесь мертвец.

– Тем более не пойду, – отмахнулся он рукой.

– Вот трус, давай иди, иди, надо принять какое-то решение.

– Тебе надо ты и принимай, – не двигаясь с места кричал мне он.

– Ну да черт с ним, – согласился я, – идем домой.

А как же теперь наши сетки и вентерь? Все равно ведь придется потом лезть туда. – говорил я – маршируя рядом с Серым и едва поспевая за ним. Он не шел, а скорее бежал. Страх у него еще не прошел.

– Вентерь сделаем новый, а сетку купим и ходить будем в другое место.

– Молодец, браво! Все разложил по полочкам. А за какие шиши сетку купим? – спросил я.

– Подумаешь, еще пару раз обыграешь Антанту и порядок.

– А если проиграю?

– Проиграешь, хватай деньги и беги.

– Слушай, Серый, а ты гений: бегаю я сам знаешь, как заяц от волка, а офицеры-англичане, они важные такие, кто из них побежит за мной? Вряд ли, а если и побегут не догонят, а за каких-то 5-10 фунтов не будут же стрелять.

– Нет, конечно, не будут.

– Ну ты и Жук, Серый, все хорошо придумал, только скорость сбавь, ведь этот что в пещере точно бегать не умеет.

И мы рассмеялись и вразвалочку продолжили свой путь.

– Но все же меня гложет мысль: что это за заколдованное место?

– Ты знаешь возможно это повторение контрабандистами того же убийства, только сухопутный вариант. Только убили и затолкали в пещеру, чтобы на глаза не попался.

– Значит и нам сюда ходить нельзя, – заключил я, а властям надо как-то сообщить.

– Но как? а может быть англичанам? – задумался Серый, – можно, есть вариант, чтобы все узнали, но не узнали кто сказал.

– И что это будет за фокус?

– Все очень просто: сорвем где-нибудь старый плакат, возьмем мускины краски, и ты на английском языке напишешь, что там-то и там-то находится труп английского моряка, а поздно вечером не далеко от грузового порта, там их КПП, приклеим к стене. Они и труп найдут и пещеру нам почистят.

– То что ты заяц – это понятно, а ведь иногда бываешь и гений. УРА!

– Плакат долго искать не пришлось. Рекламные тумбы, обклеенные театральными афишами, разными торговыми рекламами и частными объявленьями, красовались чуть не на каждом перекрестке и вдоль всего приморского бульвара. Мы подкараулили одного расклейщика реклам и в обмен на сигару выпросили у него свеженький плакат. Он радостно улыбнулся, покрутил перед глазами сигару, понюхал ее и с радостью выдал нам сразу две бумаги.

– Для чего вам она, мальчишки? – так ради формального любопытства спросил он.

– Селедку заворачивать будем, – с улыбкой ответил Серый.

– Какую еще селедку? – иронически усмехнулся рекламщик.

– А ты что не знаешь? – с серьезной миной удивился Сергей, – вот фраер, весь город сбежался к пристани: там англичане разгружали продовольствие и уронили бочку с атлантической сельдью, она и разбилась. Так все и бросились подкормиться на халяву.

– Где? – готовый к старту спросил парень.

– А вон видишь, там в конце пирса народ собрался-, указывая вдаль продолжал хохмить Серый.

Рекламщик, бросив кисть в ведро с клеем и, наспех засунув подмышку плакаты, ринулся в сторону, куда указал Серый.

– Ну ты даешь, бродяга, – с усмешкой осуждающе сказал я, – а как он вернется и накостыляет тебе?

– Тьфу, – небрежно бросил Серый, – а ты для чего?

– На скандал нарываешься, давай смотаемся, еще не хватало драку здесь устраивать.

И мы, смеясь, свернули с этого места в боковую улицу.

– В городе итак было неспокойно. Бесконечная смена власти, суета и ожидание конца оккупации. Английские моряки, бессмысленно слонявшиеся по грязным улицам, духанам, кофейням, от которых исходили разные приятные и неприятные запахи: жареной баранины, соленой рыбы и пива. Им не было команды стрелять или терроризировать население, так выполняя свой союзнический долг, они присутствовали на нашей территории. Но сами понимаете, когда в твоем доме гости, да еще незванные, да еще и надоедливые, хочется от них побыстрее избавиться. И только частые проливные дожди, смывающие все эти запахи в море, очищающие воздух от этого смрада, разгоняющие по казармам снующих от безделья солдат и офицеров оккупационной армии, на время возвращали нас в родной Батуми, наполненный ароматом мимоз и морского йода.

– А что будет, Жорж, после того, когда они найдут трупп своего соотечественника? – спросил меня Серый, когда мы подходили к дому.

– Трудно даже предположить, Серый, это зависит от многих факторов и строить какие-то предположения глупое занятие. Нам важно чтобы они почистили пещеру, а так они иностранцы, чужие для нас люди.

– Слушай, а кто писать будет? и как мы у Муськи краски возьмем, ведь допытываться станет: куда, зачем, для чего?

– Придется все ей рассказать, дружок!

– Согласен.

Вечером мы уже шли втроем, Муська держала плакат подмышкой, а мы смотрели в четыре глаза, чтобы никто не стал свидетелем наших дел. Было около двенадцати ночи. Батуми в это время спит. Гаснут последние огни. Темная ночь. Холодная вода и теплый воздух смешиваются и превращаются в туман. Это то, что нам нужно. Мы крадемся к забору грузового порта. Там пришвартованы английские военные корабли. Другие стоят на рейде. Едва успели наклеить плакат на стене у входа на КПП, как послышался шум: подвыпившая компания иностранных матросов возвращалась с гулянья. Один из них заметил на синем заборе светлое пятно. Это был наш плакат. Он навел луч фонаря «летучая мышь» на забор, что-то сказал, обращаясь к компании (издалека не было слышно) Потом все загалдели, сняли плакат и исчезли в проходной.

– Все, ребята, – обратился я к Серому и Муське, – дело сделано.

– Пошли на пирс, там сейчас тихо и таинственно, – предложила Муська.

– Хочешь контрабандистов увидеть, – усмехнулся Серый, – думаешь они специально для нас операцию разработали.

– Ладно тебе, Ушастик, обиделась Муська, – так все интересно!

– Ладно пошли, только тихо.

Мы очень хорошо ориентировались, в своем городе пацанами не раз ходили на ночные купанья. Это сейчас, когда оккупанты были в Батуми, мы по ночам не гуляли. Приказом губернатора был назначен комендантский час, и один из пунктов его гласил:

«За нарушение комендантского часа расстрел! «Это, конечно было серьезно, но не на столько, чтобы мы не нарушали его почти ежедневно. Мы хорошо знали каждую улочку, каждый переулок, поэтому никакому патрулю нас не обнаружить, а тем более не поймать.

В основном они крутились возле своих объектов, и мы старались ночью к ним не подходить, да и час этот ввели не для мирного населения Батуми, а для османских террористов. Сегодня правда мы рисковали, но…

На обратном пути Муська и Серый ушли далеко вперед, а я вышел к ночному морю. Дул прохладный ветер, наполненный запахом нефти. Английские танкеры вывозили батумскую нефть через Босфор в страну Туманного Альбиона. И когда они стояли на рейде, то ветер приносил этот вонючий запах, в город. А вот осенью и зимой здесь всегда стоял апельсиновый аромат. Сухогрузы в открытые трюмы грузили сотни тонн цитрусовых плодов, купленных за копейки. Но сегодня этот неожиданный для меня запах нефти прогнал меня с пирса. Я вспомнил, что здесь, недалеко, на окраине Батуми жила Вера. Я был однажды в ее усадьбе, она при встрече всегда звала меня в гости, но я стеснялся, хотя кажется очень хотел видеть ее. Жила она одна. У мамы был свой дом и бросать его она боялась.

Что-то невольно потянуло меня к ее забору, когда я проходил мимо. Было поздно. Ночь в разгаре, но в одном окне ее дома был виден тусклый свет.

– Не спит, – подумал я, а может и спит, а это догорает свеча или лампадка. Перемахнуть через высокий забор – пару пустяков для меня, и я не раздумывая вдруг оказался у чуть освещенного окна. Край его был едва выше моих глаз. Я снял картуз, спешно спрятал его в карман и взявшись за подоконник, приподнялся на цыпочках. Вера сидела у самого окна и не то почувствовала, не то заметила меня. Она насторожилась и стала прислушиваться. Форточка была открыта, и звуки сада могли быть слышны ей. Трудно было пересилить желание. Я и хотел, и боялся обнаружить себя. Но видно было, что она уже встревожена.

– Вера, – какой гортанный шепот вырвался у меня из груди.

Она резко повернулась, в испуге вглядываясь в темноту окна.

– Это я Жоржик, ты помнишь меня?

Она узнала мой голос, еще раз присмотрелась, прислонив руку к стеклу, затем отодвинула засов и сразу как бы осуждающе спросила: Ты что здесь делаешь ночью, герой-любовник?

– Я я, – заикнулся и тут же нашелся, – я убегаю от патруля, открой же скорей.

– Прыгай, полуночник, пока на расстрел не отвели, – раскрыв обе половинки окна, сказала она.

Я взвился всей своей неистраченной прытью и оказался возле нее. Приятная теплая волна, перемешанная с каким-то ароматом духов, пахнула на меня, опьянив сумасшедшую голову. Передо мной она, моя королева в прозрачном розовом пеньюаре, через который туманно проступала вся ее божественная нагота. Сколько мужества надо, чтобы удержаться и не броситься в объятья этой феи. Я весь дрожал, теряя дар речи. Я не знал, что делать дальше. Она мягко улыбнулась, сделала плавный шаг в сторону, как бы приглашая меня на диван, и сама присела на край. Она лукаво, но безобидно улыбаясь спросила: Тебе молока или воды?

– Я не званный гость, вторгшийся среди ночи в твой дом, не смею выбирать. Для молока, если это намек, то я уже вырос, а вот холодной воды стаканчик можно, – совершенно сконфуженно ответил я. Вдруг она прыснула заразительным смехом, поняв невольную глупость, которая прозвучала в ее вопросе, встала подошла ко мне и как-то по-матерински, прислонив мою голову к своей груди, сказала, чуть сверху глядя в мои глаза: Прости, Жоржик, я не хотела тебя обидеть, так случайно вышло.

– О боги, что со мной случилось! Я перестал чувствовать себя, голова моя кружилась только от одного ее прикосновения. Я не понимал, что со мной происходит. Я боялся шевельнуться, чтобы не опрокинуть сосуд, из которого обволакивающим потоком струился этот дурман. Я непроизвольно обнял ее за талию и еще крепче прижался лицом к ее груди. Не знаю, что она чувствовала, но я тоже ощущал ее импульсивное дрожание. Я поднял вверх глаза, потому что она по-прежнему стояла возле меня, а я сидел на краю дивана, боясь потерять это волшебное место. Она нежно улыбалась.

– Ты, Жоржик, как маленький ребенок, и мне хочется тебя приласкать.

Я незаметным движением привлек ее к себе на колени, и случились объятья, от которых и началась та безумная страсть, что до сих пор кипела в моем молодом здоровом теле. Она была первая в моей жизни женщина, наградившая меня счастливыми ощущениями любви.

Яркий луч утреннего солнца пробивался сквозь тяжелые шторы, играя зайчиком на стене, проснувшись я некоторое время не мог понять, где нахожусь?

Вера стояла у окна, свежий утренний ветерок трепал ее локоны, услышав, что я проснулся, она подошла к кровати и присела на край.

– Вставай, мужчина, завтрак на столе. Вода в умывальнике – вон там; ты же еще не познакомился с моим домом, – говорила она, разглаживая мою непослушную курчавую прическу.

– Ой, Верочка, вдруг всполошился я, – ведь меня там уже ищут, не было случая, чтобы я не пришел домой ночевать, там мать наверное уже с ума сходит. Мы же ушли втроем, они дома, а меня нет. И я ведь никого не предупредил. А ведь комендантский час их может напугать. Думают, наверное, что меня в комендатуру забрали. Я говорил и быстро одевался. Мне было так неудобно перед Верой. Ведь она может обо мне плохо подумать.

– Верочка, прости, я веду себя, как маленький ребенок, но я люблю маму и не хочу, чтобы она волновалась. А я, что я сотворил?

Она молча сидела и улыбалась, глядя на то, как я суетливо одевался.

– Ладно, мой мальчик. Я тебя сегодня отпускаю, хотя ты вернул меня к жизни, после моего горя – это первая счастливая ночь.

Иди, а если это было не просто так, то ты еще придешь.

Мы поцеловались, и я пулей вылетел со двора. Деревья, цветники, рекламные тумбы мелькали и уносились вспять с той большой скоростью, с какой я мог только бежать. Два чувства перебивали мое понимание момента. Первое, что я был так счастлив с Верой, Верочкой, любимой. И второе: мама, моя дорогая мама, она там волнуется, переживает и, наверное, плачет. И мне хотелось быстрее это уладить, чтобы потом наедине с собой наслаждаться воспоминаниями.

Я влетел в ворота как бешеная собака. Мама, Серый, Муська и дядя Нико, одновременно повернули головы в мою сторону. Это надо было видеть. Сначала немая сцена… а потом мама кинулась ко мне: Сыноок! Я обнял ее и стал успокаивать.

– Все в порядке, я живой и здоровый, просто так получилось.

– Как так, Жоржик! Я места себе не находила. Вот и они, – она указало рукой на Серого с Муськой, – они мне ничего вразумительного не могли сказать.

– Мама, мне уже 18 лет, а может у меня любовь?

– Что, какая такая любовь?

– Я так и подумал, что он к Верочке зарулил, – выпалил Сергей, – вот блудливый кот и нам ничего не сказал.

– А ты вместо того, чтобы друга прикрыть выдаешь его с по-трахами, – заговорил дядя Нико. – Все все успокойтесь, а ты, Жоржик, помни иногда, что ты у матери опора и надежда. И хватит, как говорится, расходитесь по домам.

Он обнял меня за плечи и отвел в сторону.

– На первый раз прощаю твою выходку.

– Да, дядя Нико, все получилось неожиданно.

– Ладно, пока и мать не обижай, – пожурил дядя и направился к выходу.

Гимназия, которую мы с Серым не успели закончить, уже не в первый раз переходила из рук в руки. Два года назад, ее заняли турки. Теперь пришли англичане и тоже облюбовали это здание, на первом этаже был штаб, а на втором и третьем расселились сухопутные офицеры и сержанты. Надо заметить, что за первые пять дней они привели здание в порядок: почистили двор, покрасили масляной краской стены, оконные рамы в белый цвет, паркет натерли мастикой и надраили швабрами. Аккуратисты были не чета туркам. Часовые в парадных формах и белых перчатках важно расхаживали вдоль здания, охраняя штаб. Мы шли мимо, озираясь по сторонам в поисках объявлений. На одной из тумб мы прочитали, что требуется садовник.

– Иди сюда, Сергей, – подозвал я его, зазевавшегося возле открытого окна.

– Что прикажете, ваше величество, – какие распоряжения будут?

– А никаких, просто здесь написано, что им нужен садовник, пойдешь?

– Один нужен или два?

– Написано один, но мы можем поделить должность.

– Чего там делить: шесть фунтов в месяц, я такие деньги у них за час выиграю.

– Или проиграю, – добавил с усмешкой Серый.

– Не исключено, риск – дело благородное.

– Что мы все о деньгах да о деньгах, давай сменим пластинку. Например, расскажи, как твои любовные дела с Верочкой обстоят?

– Я же тебя не спрашиваю, какие дела у тебя с Марией.

– Да мы перед тобой, как на ладони и какие такие еще дела.

– Уйдут англичане, ведь они когда-то уйдут? Найду работу, и мы поженимся.

– Уж ты какой ушлый, а ничего, что ей только шестнадцать?

– У ты, что хочешь чтобы на тридцатилетней женился?

– Нет, вообще-то дело ваше – это я так, как бы рассуждаю.

– Понятно: разговор в сторону уводишь, – покачав головой намекнул Серый.

– Ну, то что ты хочешь от меня услышать, я тебе все равно не скажу, а то что она мне нравится – это и так ясно.

– Ну она ведь на целых два года старше тебя.

– И что из этого. Она не только красивая, но и умная и нежная.

– Вот с этого места поподробней, – лукаво заметил Серый.

– Да иди ты к черту, поподробней ему, ты и сам, малый не дурак, а и дурак немалый.

Мы рассмеялись вместе и пошли дальше.

Город был похож на большой военный лагерь, солдат и офицеров было больше, чем жителей.

И мы не могли понять, для чего все? Боевых действий никаких не было, только большие военные корабли стояли на рейде, а катера баражировали в гавани, засоряя акваторий гарью и запахом керосина. Пляжи были пусты, сезон купанья еще не был открыт, лишь кое-где младшие морские офицеры и мичманы играли в карты, о чем-то громко говорили и смеялись. Мы никогда не видели их противников, с которыми они якобы намеревались воевать. Раньше были турки, но их кораблей не было, и они в основном засиживались в духанах, где курили кальян. Потом как появились, так же неожиданно исчезли, оставив после себя горы мусора. Англичане зашли в Батуми без единого выстрела. И вот теперь ходят здесь, чувствуя себя хозяевами. Нам все это не нравилось. Мы не понимали: есть власть, нет власти и вообще, только дома, была какая-то привычная обстановка. Правда по двору уже не гуляли важные индюки и не слышалось их гортанного клокотания потому, что мама давно их снесла на базар. Ведь их надо было еще и кормить. А кукурузу покупали теперь только для того, чтобы молоть ее и варить мамалыгу. Остались только две козы, которые и зимой и летом сами находили себе еду, а нам давали по два литра молока. Которым мама поила только младших: Женю и Валю.

– Слушай, – опять прервал мои размышления Серый, – вон смотри: там в картишки играют, и он указал кивком головы в сторону пирса, – может пристроишься?

– Мою голову в петлю суешь? Ничего себе друг!

– Да я же играю только в дурака.

– Ладно попробуем, только смотри, если проиграю, как ты говорил, хватаю деньги и наутек, и ты тоже, только в разные стороны.

– Договорились. Только ты уж постарайся выиграть.

Пятеро английских морячков жарко спорили, перебивая друг друга. Когда мы подошли, они тут же умолкли, а потом один из них хлопнув приятеля по спине, сказал по-английски: что затихли, они же не понимают, о чем мы говорим.

А говорили они об убийстве английского мичмана, которого нашли в пещере по объявлению. И что в кармане брюк его была россыпь опия, и что им ясно, что это работа турок, и что местное население травкой не торгует, а те кто курит, сам ходит за кордон. Они говорили еще и о загадочном исчезновении двух их товарищей. И теперь им стало ясно, что без контрабандистов дело не обошлось.

Они продолжали играть в карты, разглагольствуя на эту тему, а Серый толкал меня кулаком в спину и говорил шепотом: ну давай, же предложи им сыграть с тобой. Он почему-то был уверен в том, что я их обязательно обыграю.

– Отстань, – сказал я ему, – у меня другие планы. Они говорили о вознаграждении, назначенном за поимку преступников.

– Друзья, – сказал я им по-английски, – я готов помочь Вам найти контрабандистов, если, конечно, ваше поведение будет джентлеменским. Помню мы еще в гимназии читали, что англичане порядочные люди, умеют держать слово.

Они оставили игру и внимательно посмотрели на меня.

– Говорите, говорите одобрительно закивал головой один из них, вероятно, старший.

– Мы хотим вашу помощь.

Я кое-что знаю и как поймать контрабандистов знаю, только вознаграждение вы мне даете сначала, а потом, я буду рассказывать все.

– Нет, – сказал старший, – а может быть ты мошенник.

– Может и мошенник, трудно верить не знакомому человеку, – согласился я с ними.

– Мы договоримся так, аванс сто фунтов вы даете моему другу, и он уходит, а я остаюсь с вами, и когда мы поймаем убийцу, тогда вы отдаете мне остальные деньги и отпускаете, идет?

– Идет, – сказал старший, протянув мне руку, подкрепляя нашу договоренность. – Только сейчас мы наберем сто фунтов, остальное, если найдем преступников, выдаст высший командир.

Они сгрудились, пошарили по карманам и все пятеро в равной доле скинулись по 20 фунтов. Когда они вручали деньги, у Сергея аж заблестели глаза. Я это заметил и сказал: пока про деньги никому ни слова, спрячешь в наш тайник. Серый опустил глаза в знак согласия.

– А теперь домой, и до моего возвращения никуда, ты теперь один мужчина на две семьи.

– А если спросят почему один? – поинтересовался Серый.

– Скажешь, что я у Веры Павловны в гостях. Семь бед – один ответ, давай пока.

Сережка ушел, а я собрал англичан в кучку и стал рассказывать о происшествии в приграничном Хопа. Англичане с интересом слушали, а старший достал блокнот и стал что-то записывать.

– Ты видел контрабандистов в лицо? – поинтересовался круглолицый, усатый моряк.

– Нет, не видел, но в бинокль я хорошо рассмотрел их одежду, такой я раньше не встречал. И если я еще раз увижу, то обязательно узнаю.

– А где же ты будешь их искать? – опять обратился ко мне старший.

– Где же еще – на базаре. И есть еще греческая обитель, там торгуют опием, но вряд ли они туда сунутся. Вы попросите свою полицию, чтобы розыск не объявляли, а то они испугаются и притихнут. Конечно, если они заметили вас, когда вы из пещеры труп извлекали, тогда будет труднее.

– А у тебя, бой, голова работает, – усмехнулся офицер.

– Я давно уже не бой, а джентльмен, – с достоинством ответил я.

– Сори, сори, беру свои слова назад, – извинился офицер.

Мы всей компанией пошли в штаб английской армии.

– Вот если не найду контрабандистов? – подумал я, – придется бежать и прятаться самому.

– Меня повели к военному коменданту Батуми.

Высокий, стройный, усатый генерал, вежливо, но строго принял меня вместе со старшим офицером. До моего прихода ему в подробностях передали мой рассказ, поэтому он задал мне первый и очень неприятный вопрос, он был ожидаем, но не желаем.

– А почему вы сразу не обратились к командованию и не сообщили о происшествии?

– Ваши офицеры утонули, и вы могли бы нам не поверить, а вот когда мы нашли труп в пещере, тотчас написали на бумаге и инкогнито оповестили о происшествии.

– Верно, – сказал генерал. Так вот: назначено вознаграждение за поимку преступников в тысячу фунтов стерлингов, и если ты их найдешь, то деньги будут твои, а это большие деньги. Слово генерала! А если нет, смотри! – пригрозил он.

После разговора с генералом, у входа в штаб меня ждал фаэтон. В нем сидел незнакомый мне кенл (полковник) наверное их военный жандарм, и мичман, один из тех, кого я собирался ранее обыграть в карты.

– Куда поедем? – спросил по-английски жандарм.

– Известно куда: на базар, там решаются все темные дела, – ответил я.

Жандармская коляска катилась по брусчатке, утрамбовывая в желудке уже переваренный завтрак, я подтянул из-за спины английскую фляжку и сделал несколько жадных глотков родниковой воды. Глубоко вздохнул и повернулся к офицеру.

– Сэр, мы подъезжаем, нельзя ли потише, так мне легко будет узнать того, кого мы ищем.

– А как же мы его найдем, если ты, бой, не видел его лица?

– Начнем с того, что я не бой, а джентльмен, я уже говорил вам, сэр, об этом.

Тот заулыбался и в знак извинения наклонил голову.

– А узнаю я его по одежде.

– Это несерьезно, молодой человек, он давно мог ее сменить.

– Вот тут вы ошибаетесь, потому он и одел маскировочную одежду с капюшоном, чтобы его никто не узнал. Ведь он уверен, что в безопасности, и ему не надо приклеивать усы или бороду. Но мне кажется, что он не настолько умен, чтобы поменять одежду. А в похожей одежде ходят только рыбаки с сейнеров, но они бывают только по воскресениям, а сегодня вторник.

Тем временем мы уже по второму разу объезжали базар по периметру.

– Сэр, я ведь могу идти пешком и зайти во все закоулки базара не исключено, что он в чайхане или где-то в толпе.

Я спрыгнул на землю и предупредив, чтобы они стояли на месте, вошел в чайхану. Предчувствие меня не обмануло, в темном углу, за столиком сидели два человека и, перебирая четки, о чем-то тихо говорили. Один из них был мне очень знаком, именно такой сидел тогда в лодке, когда я смотрел на него в бинокль. Ошибиться я не мог. У меня была великолепная фотографическая память. Меня даже будто что-то кольнуло в бок. Я сел за соседний столик, спиной к собеседникам и стал ждать, когда мне принесут кружку пива и соленую рыбу, они говорили тихо, но довольно эмоционально. Я не мог знать, о чем говорят эти люди, язык для меня хотя и был знакомый, но понимал я его плохо, хотя некоторые турецкие фразы употреблял и сам. Но понял главное, это были турки. Не дождавшись заказа, я выругался на турецком языке в сторону барной стойки и вышел. Спокойно, не прибавляя шага, я прошелся по рядам, купил стакан вина, пригубил его и, поморщившись, поставил на место. Я маскировался на случай, если турки меня засекут. И я не ошибся. Когда я как бы невзначай бросил взгляд на вход в кабак, у порога стояли мои знакомые. Но убедившись, что я не по их душу снова скрылись в подвале таверны. Когда я вернулся к своим попутчикам, они заметно нервничали, подумав, что я сбежал.

– Вы напрасно волнуетесь, сэр, мне нужны не сто фунтов, а тысячу и свое дело я доведу до конца, тем более, что я их уже нашел.

– Дааа! – неожиданно воскликнул кенл. – и где же они?

– Там, у северных ворот базара есть духан, в углу за отдельным столиком сидят два турка, в рыбацких парусиновых робах зеленого цвета. Я присел за соседний столик и заказал пиво, пока половой бегал за кружкой, я успел услышать их речь, я немного знаю турецкий, они раньше вас оккупировали Батуми, а перед заходом вашей эскадры ретировались. Но это точно были они.

– Мичман, – обратился жандарм к соотечественнику, – тихонечко сходите вместе, посмотрите, а потом мне доложить.

– Будет исполнено, сэр, – тихо сказал мичман и козырнул двумя пальцами. Мы двинулись к северным воротам, я бесконечно зыркал по сторонам, дабы не пропустить объект. Но к счастью, турки сидели по-прежнему на том же месте. Мы остановились у входа и замерли.

– Да, сэр, это они, – прошептал сквозь зубы я. Сядем за стол.

– Нет надо доложить полковнику.

Тем временем один из турков обратил на нас внимание, ведь мичман был в форме английского моряка, и что-то шепнул собеседнику. Мичман тоже заметил это и приказал мне пройти за жандармом и полковником.

– Я останусь и прослежу за ними, – иди, – тихо шепнул он.

Я вышел.

Вернулись мы через пять минут, но ни мичмана, ни турок в духане не было.

– Где же они?! – воскликнул полковник,

– Я оставил мичмана здесь, он приказал мне оповестить вас, сэр.

– Да, недооценил я турок, надо было брать целую команду, – почесывая шею говорил полковник.

Он быстро вышел, не поднимая шума и отправил жандарма за подкреплением, благо на базаре были английские патрули. Через несколько минут у входа в хинкальную собралась группа английских военных. Полковник приказал окружить помещение, а сам с жандармом и еще одним военным вошел в зал.

– Господа, прошу оставаться на своих местах, мы ищем опасных преступников. Я перевел его обращение к посетителям. Он подозвал вышибалу и через меня спросил:

– Где люди, которые сидели за этим столом?

– Какие люди? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Ты, видно не понимаешь, что речь идет о турецких контрабандистах, которые убили наших офицеров, и если ты вместо того, чтобы отвечать мне на вопросы будешь задавать их сам, мы тебя сейчас отстегаем шомполами.

Вышибала, огромного роста мужчина, лет сорока, с лысым затылком и огромными волосатыми ручищами, недобро ухмыльнулся и сказал: попробуй, переведи ему, парень – повернув голову ко мне сказал он.

Но полковник только по выражению его лица понял, что сейчас будет потасовочка.

– Ну-ка, джентльмены, объясните этой обезьяне, как нужно говорить с полковником королевской армии Британии.

И несколько моряков тут же двинулись на полового.

– Ты, парень отойди, – обратился он ко мне, – а то случайно задену. И крутанув мощным торсом, разбросал по залу, уже успевших повиснуть на его богатырских плечах, британских моряков. Звон падающей посуды, треск ломающихся стульев и столов, отрезвили полковника, видно он понял, что не так начал. Оружие применять не хотелось. Он выхватил кольт выстрелил в воздух и крикнул: Стоп! Все замерли. Переведи ему: поговорим мирно и попросил всю свою команду выйти.

Когда зал очистили, он вежливо с поклоном пригласил громилу за стол и дав деньги официанту предложил штоф грузинского красного вина.

– На работе не пью, скажи ему сынок, но то что он понял, как со мной надо говорить, это уже хорошо. А деньги возьми за разбитую посуду, – обратился он к официанту.

– Говори, чертяка, что надо? Ели тебя интересуют два турка, прежде сидевшие вон там, в углу, то они исчезли, исчезли с одним англичанином.

Я перевел.

– Как с англичанином?

Так, все просто. Он им не понравился, и они пошептавшись вместе ушли.