Текст книги "Антанта, Вера и Любовь"

– Куда ушли?

– А вон туда, – указал он рукой в темноту. – Там есть потайная дверь, которой пользуется хозяин и некоторые преданные ему люди.

– А ты откуда знаешь?

– Давно работаю, и хозяин догадался, что я знаю. Но раз до сих пор нет здесь жандармов, значит я человек надежный, потому наверное он и платит мне больше, чем остальным.

– Почему же тогда ты его сдаешь мне?

– Надоело служить туркам, пора положить конец. Я и раньше знал, что здесь что-то нечистое, а как услышал про убийство, понял: пришел мой час. Родственники его там, приходят сюда редко через черный ход. Его арестуешь, хозяином стану я.

– Хорошо, – сказал полковник, – а куда ведет этот ход?

– Вот этого я не знаю и не интересуюсь, они люди дикие: буду спать могут и саблей, и финкой кончить меня. А если интересуешься, бери людей и иди.

Он подошел к картине, на которой в тусклом свете был изображен старинный замок и уверенным движением потянул холст вниз. Холст опустился до земли, в проеме показалась старая металлическая дверь.

Вот, сэр, – обратился он к полковнику, – дальше без меня.

Полковник что-то шепнул жандарму, показал на мичмана и на меня и двинулся к выходу.

Я последовал за ним, но жандарм остановил меня грубым движением и сказал.

– А как же мы без тебя узнаем преступника?

Проход был узкий и темный, но дальше в глубине, едва мерцал какой-то свет, он становился то ярче то слабее, очевидно горел факел, показывая направление движения. Я шел в середине между матросами, сзади почему-то идти боялся, т. к. проход погружался во тьму и казалось что вот-вот кто-то выскачет из темноты и вцепится мне в спину, а впереди был риск получить пулю или нож, а может даже стрелу, поэтому я старался идти посередине.

Я шел и думал, о том, что совсем не собирался участвовать ни в каких операциях и действиях по захвату преступников, но кто теперь меня будет спрашивать.

И я вспомнил русскую поговорку, которую любил повторять наш любимый Сергей Иванович, преподаватель литературы городской гимназии: «Назвался груздем – полезай в кузов», поэтому я невольно подчинялся развитию событий. Иногда на голову и за ворот рубашки падали крупные холодные капли, заставляя вздрагивать и ежиться. Ноги были уже мокрые, но я шел, как и все остальные, с единственной целью – догнать преступников. Временами, когда впереди идущие опускали фонарь или факел, которыми уже вооружилась вся команда преследователей кроме меня. Я видел, как мелькали какие-то маленькие животные, вероятно, это были крысы. От страха я невольно приближался к кому-то из близ идущих, интуитивно ища у них защиты. Откуда-то сбоку в тоннель вдруг стали падать тонкие лучи солнца. Это был выход наверх, но подземный ход продолжался. Жандарм остановился и поделил преследователей на две группы, одни остались внизу, другие стали выходить на поверхность. Как только я оказался наверху и глотнул свежего морского воздуха, закружилась голова, и теперь никакая сила не смогла бы затащить меня обратно в подземелье. Яркое солнце слепило глаза и надо было немного времени, чтобы привыкнуть к дневному свету и осмотреться. Место было знакомое, мы находились, вероятно совсем недалеко от пещеры, где нашли убитого. Я решил оповестить об этом офицера, но вдруг глянув на берег, увидел лодку и тех самых людей, которые были в таверне и являлись преступниками. У меня неожиданно вырвалось из груди предостережение, и я шепотом прохрипел: ложись и показал жестом в море. Все сразу заметили чужих и плюхнулись на траву. Видимо преступники нас не заметили и возились у небольшого моторного баркаса ничего не подозревая. Они не могли знать, что их преследуют, ведь о тайном ходе знал только один человек, на молчание которого они надеялись. Офицер приложил подзорную трубку и тихо произнес: там наш человек, он у них в лодке. Он послал вниз матроса, чтобы подтянуть остальных. До преступников было метров семьдесят и преодолеть это расстояние незамеченными было нереально. А если они заметят раньше, чем кто-то преодолеет это расстояние, они заведут мотор и уйдут в море. Я поманил офицера жестом, и он на корточках пришел ко мне.

– Сэр, у вас три винтовки прикажите одновременно стрелять по мотору, остальные на абордаж.

– О! ты умный малый, – тихо воскликнул он, – но там мичман, и они могут им прикрыться.

– Да, но потому я и говорю, что надо стрелять по мотору и при том одновременно, и надо отсечь их от лодки.

Офицер согласился со мной и отдал распоряжение матросам. В это время из пещеры стали осторожно выползать остальные. У них тоже было стрелковое оружие.

Все получилось: огонь хотя и был беспорядочный, но он обескуражил турок своей неожиданностью. Они вначале заметались из стороны в сторону, а потом упали на землю. Не прошло и двух минут, как руки контрабандистов были связаны за спиной надежным морским узлом; а мичман, изрядно избитый, окровавленный, но живой, лежал на дне пиратской лодки.

Широко улыбаясь, прекрасным солнечным днем, прижимая руку к груди и как-то совсем по-детски ликуя, я шел домой с тысячей фунтов стерлингов!

– Ты где был? – обеспокоено спросила мама, едва я переступил порог калитки, – Сергей с Мусей давно дома, а тебя нет. Они о чем-то шушукаются, а мне ничего не говорят.

– Значит умеют молчать, мама, – улыбаясь заметил я, – значит удалось их воспитать мужественными людьми, – заговорил я громче, увидев их появление.

Серый понял, что я йёрдничаю и на подходе парировал: тоже мне воспитатель нашелся, давай рассказывай, что там и как?

– У меня, конечно, от домашних секретов нет, но пословицу я такую еще не забыл: «Меньше знаешь – лучше спишь» ведь все закончилось благополучно, поэтому о результатах я доложу тебе, товарищ командир, тэт а тэт, – ответил я, украдкой подмигивая Муське.

Мама насторожилась почуяв, что я что-то скрываю.

– Ну-ка выкладывай, сынок, какие от матери секреты?

– Какие, мама, там секреты. От английских моряков сбежал, когда в карты проигрался.

– Эх, Жоржик, Жоржик, отца нет, так ты совсем развинтился, получишь ты когда-нибудь от них на орехи.

– Ты не беспокойся, мама, он у нас чемпион по бегу от английских солдат и матросов, уже не раз успешно драпал.

Я решил маме не говорить до тех пор, пока не решим все дела с Серым.

Вечером мы втроем сидели на морском берегу, и я в подробностях излагал ход операции.

Муська и Серый внимательно слушали, не задавая никаких вопросов.

Но когда я закончил, Серый встал, поклонился и сказал:

– Выражаем глубокую признательность за терпение и мужество проявленные по ходу рискованной операции.

– Конечно, ребята, все было непросто, моментами я сожалел о том, что ввязался в это дело, но хорошо то, что хорошо кончается. Сегодня пируем, но прежде разделим деньги.

– Не понял, – удивленно поднял брови Серый, – ты это с кем хочешь делить, с нами? Не глупи, мне можно выделить десять фунтов на сигареты, Муське на мороженое и кинематограф тоже десять фунтов. Мы же просто при сем присутствовали, а ты рисковал.

– Я думаю, что ты прав, Серый, каждому из нас по десять фунтов вполне достаточно, остальные употребим на дело, займемся торговлей. Что-нибудь будем покупать и потом продавать. Деньги не должны лежать мертвым капиталом, так часто говорит дядя Нико.

– Слушай, Жора, а может быть мы ему и расскажем все, может он нам и поможет?

– Да, пожалуй, это хорошая идея. Там еще от круглой суммы остается 70 фунтов, их разделим нашим мамам, скажем в порту заработали. Но это завтра, а сегодня идем в кафе, каждый по два фунта жертвует идет? Согласие мы скрепили рукопожатием. Но тут я спохватился и сказал:

– А нельзя ли пригласить на нашу вечеринку Веру Павловну а?

– Почему бы и нет, мальчики, – радостно ответила Муська, – как раз пара на пару.

– Ну тогда в кафе «Парус,» соберемся к 9-ти часам, идет?

– Идет, идет, договорились.

Было пять вечера, я пришел домой, вручил маме деньги, «заработанные» в порту, одел белую рубашку с рюшками впереди, черные гимназические брюки, которые были уже коротковаты, и черные английские ботинки, выигранные ранее в карты у корабельного кока с английской шхуны.

– Ну ты прямо лондонский денди, сынок, не скрывая восхищения, – сказала мама, всплеснув руками. – Папа бы видел какой ты красавец стал. К Верочке, небось на свидание собрался.

– Мама, мы вчетвером идем в кафе «Парус» отмечать мою первую «зарплату.»

Она подошла, поцеловала меня в лоб и сказала:

– Смотрите не пейте много.

– Маама, – укоризненно покачал головой я, – у меня твердое правило: НЕ пить и не курить, только девочек любить.

– Да, весь в отца, тот тоже девочек любил.

– Это ты что говоришь о нем в прошедшем времени, что-нибудь знаешь?

– Нет, сынок, придет время узнаю, но не сомневаюсь, что он жив и здоров.

Я и не осуждаю его, он такой, какой есть и бог ему судья.

После неожиданного ночного свидания, Веру Павловну я не видел и сейчас медленно шагая по приморскому бульвару, предполагал, что она будет дома, и мы отправимся в кафе «Парус», где с Муськой и Серым, поедим мороженое и попьем вкусный грузинский лимонад, который торговцы привозили из Тифлиса, по просьбе английских военных. По пути я зашел в киоск, купил букетик ландышей, аккуратно спрятал его за пазухой и двинулся дальше. В руках у меня была маленькая подзорная труба, которую я взял для того, чтобы показать Верочке, ночное море и иностранные корабли, качающиеся на рейде и играющие своими разноцветными огнями на водной глади. Я любил наблюдать за тем, как день сменяется ночью. Как солнечный диск медленно приближается к морскому горизонту и вовремя приближения к поверхности воды, меняет белый цвет на желтый, желтый на оранжевый, а потом на оранжево – красный. Сначала осторожно касается поверхности, и уверенно погружается в морскую глубь, унося с собой свет и день. Ночь наступает мгновенно, порой такая темная, жуткая: поднимешь голову, глянешь в небо и утонешь в его непроницаемой мгле, усыпанной мириадами звезд, крупных и мелких, выстроенных в млечный путь, ведущий к неизведанному, таинственному миру. Я часто наблюдал эти явления, которые волновали и уносили меня в это бездонное темное пространство.

Я прибавил шаг для того, чтобы успеть к Верочке и вместе с ней увидеть этот сказочный процесс.

Бульвар заканчивался и переходил в проселочную дорогу, которая вела к склону прибрежных гор, где и располагался загородный поселок, а дальше за ним грузовой порт, где швартовались или стояли на рейде английские военные корабли.

Мне нужно было пройти не более ста метров, чуть удаляясь от прибрежной полосы. Здесь начинались заросли ежевики, лесного ореха и бамбука, а на их фоне впереди вразброс расположились частные владения; не более десятка двухэтажных домов, за невысокими плетеными из тростника заборами. Верочкин дом был самым ближним. Солнце еще не опустилось в море и слегка пригревало косыми лучами и слепило глаза. Я неторопливо подошел к забору, опустился на лавочку, оригинально сделанную из отшлифованных и отлакированных сосновых пней, достал широкий батистовый в коричневую клеточку носовой платок, свернул его в ленточку и уложил между воротником рубашки и немного вспотевшей шеей, «надо было раньше сделать это, – подумал я. – небось уже белый воротник запачкал пылью.

Верочка не ждала меня, а потому было достаточно времени, мобилизовать дух прежде чем зайти к ней. Я только боялся, что она сама неожиданно выйдет и застанет меня здесь. Но она не выходила, а я не заходил и то ли ждал ее, то ли не ждал и боялся. Порой я оборачивался к забору и украдкой вглядывался в утопающий в весенних цветах двор, пытаясь разглядеть ее там за какими-то делами. Но было тихо. Я набрался смелости и, наконец, сделав решительный шаг к калитке, тихо толкнул ее. Но понял, что она закрыта изнутри. Это могло означать, что хозяйки дома нет. Так как обычно их никто никогда не закрывал.

Я просунул руку в маленькое окошко, нащупал вертушку и повернул ее вниз. Тяжелая дверь резко распахнулась и плюхнулась вправо, ударившись всей тяжестью о забор, наделав шуму. Я аж испугался и почувствовал, что покраснел, внутренне понимая, что сейчас появится Вера. Я остановился в ожидании…, но она не появилась. Это еще больше озадачило меня. Медленно по дорожке, засыпанной красной кирпичной крошкой, подкрался к крыльцу. (Почему я проявлял столько робости и стеснения не знаю, но Верочка, хотя и принадлежала уже мне – смущала). Я подошел к дверям и увидел, что она была закрыта на внешнюю задвижку.

– Вот это фокус, – подумал я, – а как же кафе?

Серый с моей сестричкой будут ждать нас.

Я вытащил из-за пазухи букетик ландышей и положил его на крылечко, сорвал ромашку в палисаднике и, устроившись на ступеньках, срывая лепестки, гадал: «любит, не любит, скоро придет, к черту пошлет». Я не ревновал, но недоумевал: где она?

Пошел второй час моего ожидания, крылечко было уже усыпано белыми лепестками ромашек, которые я срывал у края клумбы. Солнце висело над линией горизонта, готовясь окунуться в морскую глубь.

– Скоро стемнеет, – подумал я, – где же моя любимая?

Какое-то беспокойство овладело мной. Дорога одна – только в сторону города, не исключено, что она у мамы. Но, как она мне говорила, до темна всегда возвращается домой. Из воды едва был виден солнечный чубчик, наступил кратковременный сумрак, а потом будто природа задвинула черный занавес и наступила темнота.

– Надо идти навстречу, – думал я, – возможно там где-то и встретимся. Фонарика не было, в руках только подзорная труба, букетик ландышей остался на крылечке. Я медленно возвращался в надежде встретить Верочку. Вдруг я услышал какую-то брань, крик и писк, то был женский голос, звали на помощь.

– Вера я здесь, бегу, я бегу, – закричал я, бросившись вперед по дороге. Крик и возня прекратились, послышался тяжелый топот нескольких пар ботинок. Неожиданно я наткнулся на что-то мягкое. Я присмотрелся, на траве лежала свернувшись в комочек женщина.

– Ой. – пискнула она.

– Вера, это ты? – спросил я.

– Нет, я не Вера, а вы кто? Женщина стала подниматься наощупь опираясь на мою руку, почувствовав себя в безопасности.

– Я Веры соседка Соня, мы вместе ходили в город за покупками и где-то разошлись, я подумала что она ушла и не стала ее ждать, решила быстренько пойду и догоню ее.

А тут вот, хорошо, что вы оказались и спасли меня. Это были не наши люди, иностранные солдаты, спасибо Вам.

– Значит Вера еще там? – спохватился я, – надо пойти ей на встречу.

– Ой, не бросайте меня! как вас зовут, вы наверное Жоржик? она мне о вас рассказывала, я боюсь.

– Да я он и есть, но придется возвращаться.

– Да, да я согласна.

Вдруг послышались какие-то шаги и голос: Соня?

– Да, я иди скорее, тут твой Жоржик, он спас меня от бандитов.

Подошла Вера. Из-за туч вышла бледная луна и уже можно было что-то различить, – Жоржик, а ты как здесь? – спросила она с удивлением.

– Я-то ладно, а вот тебе не стоит ходить по безлюдной дороге в такой темноте.

– Верочка, – вмешалась в разговор Соня, – спасибо твоему Жоржику, он сразу прибежал на мой крик. Я же ушла раньше, подумала, что ты уже по дороге домой, и я тебя догоню. А тут мне навстречу несколько мужчин. Они осветили меня фонарем, стали недобро смеяться и что-то говорить на своем языке, я поняла что это английские военные Они преградили мне путь и протянули свои ручонки, стали хватать за все места. Я стала кричать, а потом как завизжу, они испугались сами. А тут твой любимый бежит и кричит: «Вера, я бегу», – так они быстренько от меня и наутек. У них же с этим строго не то что у турок. Ну а потом мы решили, что надо срочно идти за тобой. А ты тут как тут.

Мы подошли к дому. Соня много раз поблагодарив меня, пошла к себе.

– Ты долго ждал меня?

– Да, – ответил я.

– Оно видно показала Вера на крылечко, усыпанное белыми лепестками ромашек, – гадал, что ли?

– Да так, время убивал. Вера улыбнулась, – Ну заходи, мальчик мой родной, – ласково говорила она, подталкивая меня в уже открытую дверь. Сбросив на ходу туфельки, она нежно потянула меня за рукав и упала на широкий диван, увлекая за собой. Я раскрыл объятья и это маленькое расстояние падая парил, расставив руки, обволакивая себя ароматом ее дурманящих духов, и глубиной проникновенного страждущего взгляда, влекущего к тайнам ее трепетной души. Тонкие каштановые локоны, веером рассыпавшиеся по подушке, превращали ее в волшебную фею, манящую в головокружительную карусель любви Все смешалось, как и в первый раз лишь с той разницей, что теперь я хотел этого, я знал что меня ждет, к чему я лечу. И если бы мне сказали, что это последний полет в моей жизни, а потом смерть, я не колеблясь полетел бы в эту неописуемую бездну. Лихорадочно стягивая друг с друга одежду мы прикасались оголенными частями тела, все больше и больше разжигая пламя страсти, пока наши чувствительные тела не вспыхнули ярким испепеляющим жаром и не превратились в единый незатухающий пожар.

Приятно уставшие, до конца испившие эту волшебную чашу любви мы сладко уснули в объятиях среди мягких диванных подушек.

– С Верочкой все ясно, – рассуждал я, шагая по солнечному бульвару. – Мне надо на ней жениться, чтобы она навсегда осталась со мной.

Было двенадцать. Время приближалось к полудню. Дома меня ждала очередная выволочка от мамы, Муськи и Серого. Они любили сообща озвучивать свое неудовольствие моим поведением, хотя в одиночку никто из них не осмелился бы высказать своих претензий. Я вспомнил пословицу, которую любил мой незабвенный папа – «Хором и батьку бить сподручно»

– Ну, хватит, хватит ишь разошлись родственнички и всякие тут посторонние подпевалы, ну виноват, что бросился выручать незнакомую девушку от английских солдат, что остался у любимой Верочки, успокаивать ее от разволновавшего рассказа подруги, мне что надо было бросить их на произвол судьбы? Нет фамилия Александриди никогда не будет унижена бегством и трусостью, – закончил тираду я, произнесенную с чрезмерным пафосом, чтобы окончательно сбить с толку моих критиков. И это явно положительно подействовало на них, особенно на маму, которая уже приговаривала о чем-то героическом, окончательно простив мне мое неприбытие домой прошлым вечером.

Только Серый не поверив ни единому моему слову, продолжал упрекать меня за то, что я сорвал поход в кафе.

– Что ты пристал со своим кафе, оно никуда не убежит, и мы в него еще сто раз сходим, а если ты не веришь, спросишь у Веры или у ее подруги Сони, вот так, Фома неверующий.

Я протянул руку для заключения мира, и все дружно протянули для пожатия.

– Ну а теперь, Серый, можно и определить день и время посещения нами кафе.

– Можно то можно, – заметил Серый, – да осторожно. Вон там на этажерке лежит свежая газета «Вестник Батуми», в которой пишут о поражении Деникина на Кубани. Это значит, милый Жоржик, англичане скоро начнут драпать, а знаешь, когда враг драпает, он на своем пути сметает все и всех, поэтому пока англичане не уйдут, нам бы сидеть дома, а не шастать по кафе.

– Да кстати, то о чем ты рассказал и есть первый вестник их расхлябанного поведения.

– А газетку ты сам купил или у кого-то стибрил? на тебя не похоже, чтобы ты добровольно газеты читал, а тем более деньги на них тратил.

– Ее мой брат Николай принес и оставил нам для просвещения.

– Ну я так и понял, разве этот пентюх когда – нибудь купит хотя бы одну газету, никогда.

– Что проку в твоих газетах? Мы и так все знаем, на это есть сарафанное радио, встряла Муська, – а то, что он не тратит деньги на всякую ерунду, я приветствую, будет хороший экономный муж.

– Муж, муж, – передразнил я, – молоко еще на губах, а она туда же – уж замуж невтерпеж.

– А ты то ты, тоже мне жених, малявка; Верка за тебя и не пойдет.

– Разошлись спорщики, брэк, подняв в стороны руки сказал Серый, – ты на самом деле почитай вот:

«Советская Красная Армия, разбив Деникинцев, на западе Кавказа приблизилась к границам Абхазии, а на востоке готовит советизацию Азербайджана. Считаю, что выдвижение британских войск к восточной и северной границам Грузии из – за угрозы внутренних восстаний в тылу нецелесообразным.» Пишет из Константинополя адмирал де Робека. министру иностранных дел Великобритании Лорду Керзону.

– «Это свидетельствует об определенной слабости меньшевиков.»

– Ты знаешь, Серый, это уже становится интересным: к нам придут большевики.

Мы, правда, еще не знаем, что это за птицы, но они по крайней мере здесь еще не бывали.

– Но у нас в Батуми есть большевистское подполье, которое наверное готовится встретить своих собратьев с хлебом и солью, вот у них-то можно узнать об намерениях, – заключил Серый.

Вы, сынки, не лезьте в эту заваруху, – обратилась к нам мама. – Сколько их было, никто нам вреда не сделал, как могли так и крутились, может и эти нас не тронут. Мы же не богатеи.

– Ой, мама, стоять в стороне от этих событий нельзя, но и в петлю лезть тоже нельзя, подождать надо. Мы в политике мало разбираемся. У нашего Георгия Ивановича Чикалиди, если помните он преподавал историю государства, была любимая поговорка: «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат», так что стоит послушать советы умного человека и не превратиться в холопов. Паны в итоге останутся в шоколаде, а вот холопы в лучшем случае калеками.

– Хотя мы с тобой сегодня и в контрах, не согласится с умной мыслью нельзя, – заключил Серый, многозначительно подняв палец вверх.

– Подхалимничаешь? я так и знал, что этим и закончится.

– Жоржик, ну зачем же друга обижаешь? – умоляюще сказала мама.

– О, мамочка, ты его еще не знаешь, он такая язва, так и норовит уколоть Серого.

– Ничего подобного, Мусенька, это у нас такая манера разговора; мы близкие друзья и иногда позволяем дерзить друг другу, – заключил Серый, взял меня под руку и сказал:

– Эх ты, бедняга, напроказишь, а я должен тебя отмывать.

Мы обнялись и засмеялись.

Это тебе не Антанта и Турция, им труднее договорится о том, как поделить Батуми.

А мы вот уже и в обнимку.

– Мамуля, у тебя есть там что-нибудь поклевать? – спросил я у мамы.

– Есть, воробушек, мой, – ехидно передразнила Муська любимого брата, опередив мать, – налей ему бульончику и ножку индюшиную не забудь положить, будешь сынок ножку, – продолжала дразнить Муська.

– Так ты, Мария Сократовна, ни в какое сравнение с Жоржиком по язвительности речей не попадаешь, сказала мама и пригласила всех в зал, где уже был накрыт стол.

После того, как англичане заплатили мне за поимку контрабандиста, мы стали позволять иногда себе вкусно покушать. Я помню как часть заработанных английских фунтов я обменял на британские оккупационные марки достоинством по 2, по 3 и 6 рублей, по курсу фунт за две трехрублевые марки д. Это было целое богатство, на которое мы и жили теперь.

Все последующее время мы чаще стали ходить к дяде Николаю и читать свежие газеты. Из которых узнали, что англичане не только снимаются с якорей, но и отводят французские батальоны. На смену пришла непропорциональная замена: Австралийский эсминец «Торренс», ранее принимавший участие в эвакуации Добровольческой Армии из Новороссийска и британский линкор «Железный герцог», на которых был произведен салют в честь ухода английских кораблей. И хотя этот уход и был обставлен победоносными маршами, никто не сомневался, что это начало конца присутствия иностранных войск в Батуми.

Тревога дяди Нико заключалась лишь в том, что он как и многие купцы и служащие не знали, пригодятся ли они новой власти большевиков или нет, хотя англичан торжественно провожали власти партии меньшевиков и эсеров. Не вызывало сомнений лишь то, что ни сегодня, завтра большевики, стоящие у порога Аджарии, будут здесь.

«Знатоки» говорили разное, кто их хвалил, а кто упрекал в жестокости и произволе. Ожидать можно было всего. Среди политических партий разного толка были люди разные: хорошие и плохие, какие встретятся нам на пути, было трудно предсказать.

Нам дядя Нико советовал больше сидеть дома, что мы и делали.

Но я, как мог я сидеть дома, когда там в другом конце Батума, моя Верочка была одна и никем незащищена. Мы договорились, что на время я перейду жить к ней, а мой дом будет опекать Серый, да и Нико был неподалеку.

Рано утром следующего дня, когда учреждения и лавки были еще закрыты, я вышел из дома и по дороге идущей вдоль мандариновых плантаций, направился к Верочке. Солнце было еще за горами и за тучами, погода была пасмурная и к удивлению не было тумана. Редкие прохожие были видны там внизу, ближе к приморскому бульвару, в мою сторону молодые пастушки гнали коз и баранов, поднимая дорожную пыль. С пригорка на далеком рейде были видны английские и австралийские корабли. Некоторые сердито фырчали, гудели, выбрасывая кольца дыма и сопровождая сиренами и гудками. Все были на парах, готовые к отплытию.

Я все ближе подходил к грузовому порту, ощущая спешку и суету, какая обычно бывает перед длинными морскими походами.

– Драпаете! – возникла у меня в голове мысль. Хотя честно сказать, никто из них не сделал мне ничего плохого. Но одно слово ОККУПАНТЫ вызывало какие-то неоднозначные и скорее отрицательные эмоции. Вдруг неожиданно какая-то тревога овладела мной. Я много слышал о том, что в моменты серьезной опасности люди непроизвольно посылают какие-то волны, сигналы самым близким. К чему эта мысль уколола меня в мозг. Я рванулся и сначала быстро пошел, а потом перешел на бег. Я мысленно гнал себя: Быстрей – быстрей, ну давай же давай! Я уже бежал как угорелый охватившим меня каким-то страшным беспокойством. Вот уже я пересек окраину приморского бульвара и выскочил на проселочную дорогу, которая вела к дому Веры. Я видел, как две большие шлюпки были на пути к кораблям, уже поднявшим якоря и дрейфовавшим на рейде в ожидании подходивших шлюпок. Матросы ровными взмахами, как единым веслом уносили их все дальше и дальше. Я вбежал во двор через открытую калитку, вбежал в дом, тоже через открытую дверь. Пробежал по комнатам, но Веры не было. Что-то нехорошее вонзилось мне в голову, и я зашатался. Схватившись за косяк открытой двери я приходил в себя и лихорадочно обдумывал дальнейшие действия. Какие? Куда идти, у кого спросить?

Я даже не заметил как чья-то рука легла мне на голову и женщина зарыдала. Я поднял глаза и увидел Соню.

– Жоржик, они ее увезли! Жоржик, ты слышишь меня! – кричала она мне в ухо.

Где ты был? Разве так можно было бросать ее одну?

Я очнулся.

– Что ты говоришь, Соня?!! Кто увез, куда увез?

Они, они!!! – и она показала рукой в сторону моря.

За что? почему?! что она им сделала?

Я взял ее за руку и, потянув за собой побежал. Она вырвала руку, она не могла поспевать за мной.

– Да не беги же не беги, они уже на крейсере, это далеко ты туда не доплывешь.

Выбежав на берег я остановился запыхавшись.

Корабли удалялись к горизонту, оставляя струйки трубного дыма. Соня дернула меня за рукав. Глаза полные слез ничего не видели. Она усадила меня на огромный булыжник и стала говорить:

– Я ведь ее предупреждала скажи Жоржику, скажи Жоржику!

– О чем, Соня.?

– Да тут приходил один английский офицер все приглашал ее к себе в Шотландию. Она ему нет и нет. А он говорил: все равно увезу. Мы думали шутит, а в последнее время все чаще приходил и тогда, когда на меня напали они караулили ее, а не меня, мы не знали.

– Почему не сказали мне? – спросил я.

Вера запретила, говорила, что еще не хватало Жоржика посвящать в какой-то бред.

А ты где был? Почему не пришел раньше?

– Ладно, надо что-то делать.

– Что делать? – повторила вопрос Соня, они уже уплыли куда неизвестно.

Я увидела, когда ее связанную сажали в шлюпку. Она кричала, вышли люди, а они начали стрелять по ногам. Сволочи.!

Что делать? надо хотя бы узнать куда они направились. Как узнать, у кого узнать?

– Мы слышали, что они что-то говорили про Новороссийск. Тут есть одна женщина, она носила им вино, она наверняка знает.

– Так пошли к ней.

– Пошли.

Тетя Назико жила в ста метрах от дома Верочки и о ужасном происшествии уже знала, да знал уже весь поселок. Мы познакомились и сразу приступили к вопросам.

Грузная сорокапятилетняя грузинка, немного успокоила нас тем, что боцман, который покупал у нее вино говорил о том, что они будут заходить в Поти, там они должны погрузить ткварчельский уголь. На это уйдет как я думаю не меньше двух суток.

Решение было принято: Я еду в Поти.

– На чем? – спросила Соня.

– Пока не знаю, но мне срочно надо домой.

Соня приходи к нам, через два часа, если тебя пустят родные, мы возьмем тебя с собой.

Время играло против меня, английские корабли уходили все дальше и дальше, а на одном из них была Вера.

Я переживал, волновался, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Но больше всего меня бесило бессилие перед сложившейся ситуацией.

Быстрым шагом я шел домой, перебирая в уме всевозможные варианты спасения любимой.

Дома восприняли эту новость с сочувствием и тревогой. Серый сбегал за дядей Нико как никак, опытный умный мужчина мог что-то посоветовать.

– То, что ты должен ехать за Верой неоспоримо, и ты сестра, – обратился он к матери, – не должна ему препятствовать в этом. Вот такая она жизнь с ее непредсказуемыми кульбитами. На данную минуту – главный вопрос Как добраться до Поти?

Скорее всего и надежнее это фаэтон. Вариант по морю отпадает, но это будет стоить денег.

– Дядя Нико, деньги у нас есть.

– Даа! – удивился он, но расспрашивать не стал, – тогда так: с фаэтонщиком я договорюсь, поедем с тобой, остальные остаются дома. Расстояние около 70 километров за три-четыре часа должны доехать. А там по обстоятельствам. Я пойду домой, через час встречаемся, на всякий случай возьми одежду и мыло, дорога может оказаться длинной. Будь готов, я подъеду прямо к дому. Никому ничего говорить не надо.

Он быстро вышел и исчез за воротами. Мама села на угол тахты и стала плакать.

– Вот, отца нет да ты еще сгинешь.

– Мама, что вы говорите, вы бы лучше собирали Жоржика, чем плакать. Он у нас герой-любовник не пропадет, – шутила Муська, – а ты что застыл, как холодец? – повернулась она к Серому, – тащи деньги и рыбку сушеную, а я огурцы и хлеб. Мама собери полотенце и трусики с майками, кто знает, авось пригодится.

– Вы что это напридумали, друзья, чай не на войну собираюсь.

– Как сказать, как сказать, братишка, кто его знает.

Муська видела вконец расстроенную маму и взяла инициативу в свои руки.

Серый сходил домой, распечатал тайник с деньгами, принес сушеной ставридки с десяток огурцов с теплицы, и один грузинский лаваш.

– Ты что, Серега, опупел, куда мне все это?

– Бери, сыночек, пригодится, – плача говорила мама, – ты ведь даже не знаешь, что и как сложится, а я буду молиться за тебя и бабушка тоже, она сегодня еще не выходила, спит наверное.