Текст книги "Колдун в Октябре (сборник рассказов)"

Василий Петрович, во всю позёвывая и стараясь не уснуть, глядел на впереди сидящих. Все сиденья в автобусе были заняты: макушки пассажиров, едва видимые поверх высоких спинок, светились разноцветными нимбами жизненной ауры – у кого поярче, у кого потусклее. У водителя за стеклянной перегородкой нимб полыхал тревожно-красным – что бы это могло значить, Василий Петрович не знал. Может, специфика профессии? Сейчас красный, потом жёлтый, потом зелёный; обдумав эту мысль, Василий Петрович невесело усмехнулся. Настроения шутить у него не было.

Василий Петрович мельком глянул в окно: они подъезжали к длинному мосту через искусственное водохранилище, где в летнюю пору любили отдыхать горожане. Зачем было нужно то водохранилище, Василий Петрович не знал – возможно, городские власти в своё время озаботились здоровьем и культурным досугом горожан, а, возможно, оно использовалось для технических нужд: неподалёку, на противоположном берегу, высились корпуса какого-то завода по производству невесть чего. Завод Василия Петровича не интересовал.

Внезапно аура водителя начала тускнеть – секунда-другая и то, что прежде напоминало Василию Петровичу светофорный «стоп-сигнал», стало угольно-чёрным. Предсмертным. Точь-в-точь как у деда на остановке, аккурат перед тем, когда его душа окончательно покинула тело. И одновременно у всех пассажиров также погасли их нимбы – впереди Василия Петровича сидели одни лишь покойники. Мертвецы, которые ещё не знали, что они мертвы – кто-то громко разговаривал, кто-то чихал; где-то впереди громко плакала маленькая девчушка, а мамаша сердито шикала на неё, мол, замолчи, а то Бармалей заберёт…

Василий Петрович вскочил и с криком: «Стой! Стой!» кинулся по проходу меж сидений к водителю – пассажиры недоумённо смотрели ему вслед, не понимая, с чего это вдруг человек всполошился? Свою остановку, что ли, пропустил? Или жара окончательно доконала, вот и поехала крыша… всяко ведь бывает.

Водитель, пожилого возраста человек, лежал, навалившись грудью на рулевое колесо: глаза обморочно закатились и глядели белками в никуда. Водитель часто и хрипло дышал, словно только что вынырнул из глубины – то ли сердечный приступ у него случился, то ли тепловой удар, Василий Петрович не знал. Автобус мчался вперёд, к мосту, под которым загорали люди, и что могло произойти дальше, когда неуправляемая многотонная махина проломит мостовое ограждение, эти хилые декоративные перильца, и рухнет на пляж с высоты пятнадцати-двадцати метров, объяснять Василию Петровичу не требовалось.

– Твою мать! – заорал Василий Петрович и, перегнувшись через боковую стеклянную перегородку, с силой крутанул руль вправо – уж лучше в стену дома, чем с моста…

Автобус стоял, уткнувшись смятой водительской кабиной в погнутый фонарный столб; асфальт перед кабиной был далеко усыпан мелким стеклянным крошевом – осколки вразнобой поблескивали алым отсветом заходящего солнца.

Когда от места аварии отъехала последняя машина «скорой помощи», капитан Аверченко подошёл к медэксперту: тот, присев на складной стульчик, деловито записывал в разлинованную тетрадь результаты осмотра тела. Серые брюки лежавшего рядом трупа были спущены на ноги, белая рубашка задрана, оголив выпуклый живот; поодаль валялась испачканная в крови матерчатая кепка.

Аверченко остановился, недовольно покачиваясь с носка на пятку.

– Лёш, скоро ты там? – брюзгливо спросил он, в очередной раз глянув на часы, – давно пора ехать дежурство сдавать. Ещё и рапорт писать, ёлки-палки… А пива-то как хочется! Просто сил нету, как.

– Дима, что с пассажирами? – не оборачиваясь, поинтересовался Лёша, – всех увезли?

– Всех, – равнодушно ответил капитан. – А, переломы-ушибы, ерунда в общем. Водитель сильно побился, и сердечный приступ у него, но жить будет. Не то, что этот псих… Ишь какой полёт через лобовое стекло сделал! Орёл, блин. Летун.

– Почему – псих? – медэксперт оторвался от писанины, с интересом глянул на приятеля.

– Свидетели рассказали – типа, подбежал он к водителю и руль, гад, вывернул, – охотно сообщил Аверченко. – Прямо в столб автобус направил! И откуда только подобные шизики берутся, а, Лёш? Вот ты врач, скажи – откуда?

– А фиг их знает, – медэксперт захлопнул тетрадь. – Берутся и всё тут, – он встал, подобрал стульчик, сложил его. – Вон, труповозка приехала. Ладно, пойдём, дел и впрямь ещё невпроворот, – и они ушли.

Под головой Василия Петровича медленно темнела, сворачиваясь, кровавая лужица; предвечерний ветерок гонял по ней корабликом лёгкое пёрышко.

Пушистое, фиолетовое, с золотистым отливом.

Неизвестно чьё.

Свадьба

…Тридцать три богатыря – в чешуе как жар блестя – стояли почётным караулом вдоль широкой мощёной улицы: царь Гвидон вместе с верной царевной-лебедь, под крики ликующего народа, неспешно шли к главной городской церкви, венчаться. Золотые церковные маковки нестерпимо сияли в лучах утреннего солнца; радостный перезвон колоколов то и дело перекрывал уличный шум.

Вдалеке, у пристани, гулко пальнули пушки, веля пристать очередному кораблю: который день всё везли и везли свадебные подарки от правителей сопредельных государств. Что, разумеется, было приятно.

Впереди свадебной процессии – в клетке, на специальных носилках – проверенные холопы осторожно несли белку, которая постоянно грызла золотые орешки с изумрудными ядрышками: живой символ богатства и плодородия.

Всё шло по заранее разработанному боярской думой протоколу – сначала венчание, после пир горой, народные гуляния с кулачными потехами и, конечно же, всенощное служение в церкви за здравие новосозданной царской семьи…

Внезапно улицу накрыла густая тень: и народ, и жених со невестой, и даже тридцать три богатыря – все одновременно подняли к небу тревожные лица.

По небу, пуская из хвоста завитки упругого тёмного дыма, неслось нечто чёрное, продолговато-косоугольное, с вращающимся винтом на носу: определённо крылатое и страшное в своей непонятности. Вслед за этим косоугольным в небе – само по себе – возникло следующее нечто, круглое и тоже чёрное, похожее на закопчённое блюдо, с белыми мигающими огоньками по днищу; нечто косоугольное, делая круги над головами опешившего люда, рычало как голодный зверь тигр, а круглое издавало неприятное и пронзительное: «Бип! Мы пришли к вам с миром! Бип! Мы пришли к вам с миром! Бип!»

Народ истово крестился, с ужасом глядя на страшное предсвадебное знамение; царевна-лебедь упала в обморок, Гвидон едва успел её подхватить. А когда…

* * *

– Денчик, ты что там делаешь? – мама на миг выглянула из-за газеты, затянулась сигаретным дымом, раздавила в пепельнице окурок и, немедленно забыв о своём вопросе, вновь спряталась за шуршащими страницами.

– Книфку смотлю! – не оборачиваясь к маме, радостно прокричал Денчик, лёжа пузиком на ковре и в азарте стуча ножками по полу. – Пло цаля с цалицей! У них там сфадьба, а я им подалоцки лисую. Кла-а-асивые, ага! – немного подумав, он продолжил водить по большой и красочной иллюстрации чёрным фломастером.

* * *

…А когда у царевны-лебедь внезапно выросла чёрная густая борода, а у богатырей – чёрные длинные носы… когда по мощённой улице, давя народ лязгающими гусеницами, помчались неаккуратные, кое-как сделанные непонятно кем и для чего чёрные коробки с кривыми пушками – пушки палили неустанно, куда придётся… когда в небе у солнца вдруг открылись чёрные глаза и прорезался чёрный узкий рот с клыками – тогда-то все упали на колени и принялись хором молиться.

И никому уже не было дела ни до невесть откуда взявшихся громадных чёрных треножников, топтавших дома горожан и крушащих дворец новобрачных, ни до чёрных скелетов, танцующих на развалинах.

Потому что наступил Судный День.

…В небе утробно хохотало клыкастое солнце; в церквях прощально стонали колокола, возвещая Конец Света.

В отдельно взятой сказке.

В отдельно изрисованном мире.

Семнадцатого

Семнадцатого, по утру – как обычно – Юрий Иванович умер.

А умирал он нынче плохо: то крайне першило в горле, то сильно болел живот, то собака на улице истошно завыла; а тут вредная тёща утренний повтор сериала «Исцеление счастьем» на всю громкость включила.

Эх, плохо было Юрию Ивановичу! Неудобно как-то у него сегодня получалось умирать, не в радость себе. Буднично, блин, неинтересно…

Скучно.

Юрий Иванович взял и крикнул тёще с кровати, надрывно:

– Алла Павловна, ну чего вы там, ну плохо мне! Ну, умираю я!

А она, зараза, ответила, не оборачиваясь:

– Ничего, перебьёшься, – и села про «Исцеление» смотреть: отклячила худую задницу, низкий струганный табурет под себя сунула и затихла. Спиной к Юрию Ивановичу, прямая как доска.

Даже дежурного стакана воды не подала.

И жену с кухни не позвала.

Сволочь, одно слово!

Тут и ангел смерти подошёл – он, серый и незаметный, всегда под конец действия появлялся. Конспирировался до последнего, вредитель. Поди, видеть Юрия Ивановича уже не мог.

– Ну что, – устало сказал ангел, присаживаясь в ногах умирающего, – семнадцатое, Юрий Иванович? Пора.

– Иди ты, – привычно окрысился Юрий Иванович. – Достал.

– Вы меня тоже достали, – вздохнул ангел. – Ну кто же подписывает договор с Дьяволом о бессмертии в пьяном виде? – Юрий Иванович промолчал, надоело объяснять.

– …И проставляет вместо подписи дату заключения договора, семнадцатое число, – горестно сказал ангел. – А в графе «Дата» ставит подпись! Невероятное нарушение договора, канцелярии и делопроизводства. Я разве виноват, что каждого семнадцатого…

– Пошли уж, – садясь, раздражённо ответил Юрий Иванович. – Туда-сюда, как обычно. Чего рассуждать!

– Как скажете, – обречённо согласился ангел и взял его за руку.

Юрий Иванович оглянулся напоследок, злобно оскалился – дьявол опять выглянул из-за спинки кровати, постучал когтём по неправильной подписи на договоре, вновь бессильно погрозил кулаком, и, как всегда, исчез в обоях: необходимых дат в фамилии «Сидоров», разумеется, не было. Отчего гражданин Сидоров уже сколько веков не принадлежал ни Раю, ни Аду.

– Блин, – уныло сказал Юрий Петрович и ушёл, в который раз за прошедшие столетья, в смерть.

Чтобы оттуда очень скоро вернуться.

Спаситель

Дом был «плохой», но узнал об этом Егор лишь после оформления покупки. На месте.

Не в том смысле «плохой», что старый, ветхий и продуваемый вредными для здоровья сквозняками, нет – внешне дом как раз таки выглядел отменно: стены из качественного, ещё советских времён производства, кирпича; островерхая крыша, покрытая новым рубероидом; чисто вымытые стёкла в перекрестиях свежеокрашенных оконных рам; крепкая дверь, высокое крыльцо с перилами и лавочка возле того крыльца – всё ухоженное и явно строилось по-хозяйски, не для продажи, а для себя. На долгие годы.

Егор положил дорожную сумку на лавочку, закурил, с интересом оглядываясь по сторонам: покупка садового участка произошла настолько случайно, неожиданно, что он даже не успел съездить и осмотреть ту недвижимость прежде чем подписывать официальные бумаги, ограничился фотографиями – дом с садом продавали срочно и недорого, пока будешь разбираться, что к чему, останешься ни с чем. Тем более, что участок находился неподалёку от города, всего полчаса на электричке и десять минут ходу от платформы – мечта горожанина, честное слово! Чего там раздумывать… Славный подарок самому себе к сегодняшнему тридцатилетию. Да и Вика, когда вернётся из командировки, наверняка будет довольна (знатный получится сюрприз, ох и знатный!)

Домик стоял посреди небольшого сада. В отличие от дома сад выглядел запущенным, словно им в последние годы никто не занимался: кусты одичавшей малины, что росли у заборчика с калиткой, вымахали едва ли не в человеческий рост; в густой зелени яблоней-груш-слив виднелись проплешины с сухими необрезанными ветвями, которые давным-давно надо было спилить. Меж деревьями, там и тут, высились заросли вездесущего бурьяна – пыльного, с застрявшим в нём легковесным мусором, принесённым ветром: обрывки старых газет, обёртки жвачек, рваные глянцевые пакеты от чипсов и прочая бытовая разность. Потребительская.

Любой мало-мальски опытный садовод, увидев подобное запустение и пренебрежение, пришёл бы в ужас, однако Егор садоводом не был и ужасаться не стал. Лишь сказал одобрительно:

– А что, мне здесь нравится, – и, щелчком отправив окурок в мусорный бурьян, пошёл осматривать свои новые владения. Владения Егора устроили – за те смешные деньги, что он отдал, лучшего и желать было невозможно!

Проверив туалетную будочку позади дома – чистую, словно ею давным-давно не пользовались, практически без обязательного по лету резкого запаха – Егор, весело насвистывая, вернулся к крыльцу. И остановился, неприятно удивлённый.

На лавочке, возле брошенной сумки, сидел и дымил папиросой мужик лет пятидесяти: седой, по-армейски коротко стриженный, в матерчатых тапочках на босу ногу, грязнейших офицерских брюках и линялой до потери цвета зелёной же офицерской рубахе без погон. То ли бомж, то ли дачник, поди разбери кто таков – зачастую садоводы-огородники выглядят ничуть не лучше самых последних бомжей. А то и хуже… Садоводческая традиция, несомненно.

– Привет, – сказал Егор, – Я – Егор. А вы кто, из местных? – и протянул руку, поздороваться.

Мужик глянул на Егора снизу вверх, затушил папиросу, кивнул согласно:

– Из местных, верно. Жорой зовут. Вот, увидел как ты сюда зашёл и решил глянуть, кто таков, для чего тут… А то в садах разный народ бывает, глаз да глаз нужен! – Жора пододвинулся на край лавочки, приглашающе похлопал по ней ладонью:

– Садись, потолкуем. – Егор, несколько озадаченный тем, что Жора не захотел с ним поздороваться за руку, сел, потянулся было к сумке:

– У меня тут водка есть и бутерброды. Может, за знакомство? По сто грамм. Правда, водка тёплая, но, как говорится, чем богаты тем и…

– Нет, – категорически отрезал Жора, – ни в коем случае! Мне нельзя, – и испуганно посмотрел на Егора, словно тот ему яду предложил.

– Нет так нет, – не стал настаивать Егор, подумав, что мужик, похоже, в крутой завязке. Или жена поблизости и бдит, чтоб единоверный не надрался в гостях, знакомясь с новым соседом. Хотя возможен был вариант, когда человек действительно вообще не пьёт – маловероятный для садоводческих мест вариант, но всё же.

– Я вообще-то водку не жалую, – словно извиняясь, пояснил Егор, тоже переходя на «ты», – захватил с собой на всякий случай. Я, понимаешь, этот домик сегодня по утру купил и приехал посмотреть, что к чему… Мало ли, вдруг с соседями знакомиться придётся, а какое ж знакомство да без ста грамм! Принято так.

– Да, принято, – Жора достал новую папиросу, прикурил от спички, – именно что принято. К сожалению. Значит, купил дом? Понятно… – и надолго умолк. Егору всё больше и больше не нравился этот странный молчаливый Жора: пришёл непонятно зачем, водку не пьёт, говорит не по делу, слова хоть клещами вытаскивай. Чёрт его знает, что за человек! Может, всё же бомж? Из тех, что летом садовые домики грабят, охотясь за алюминиевыми кастрюлями и старыми телевизорами-магнитофонами.

Жора, словно подслушав мысли Егора, сказал глухо:

– Ты не подумай, что я местный бомж или какой алкоголик в завязке, вовсе нет! По делу я к тебе зашёл. Подумал – а ну как новый хозяин дома приехал? Надо бы предупредить… – выкинул недокуренную папиросу, зажёг новую – словно нервничал, словно сказать хотел что-то важное, но никак не решался.

– О чём? – насторожился Егор. – Какие-то проблемы с участком? Не должно быть, я дом через проверенных риэлторов брал! С возможностью отказа от сделки в течение суток, хоть и с потерей семи процентов… серьёзная фирма. Честная.

– С возможностью отказа? – Жора затянулся дымом, выдохнул: – Эт-хорошо. Значит, ещё можешь успеть.

– Ты вот что, ты кота за хвост не тяни, – сердито потребовал Егор. – Дело к вечеру идёт, мне ещё в доме осмотреться надо, а электричество к нему не подведено, что ж мне, с керосиновой лампой по комнатам бродить? Больно надо.

– Как ты думаешь, когда дом в последний раз ремонтировали? – совершенно невпопад и не к месту внезапно спросил Жора.

– Чего? – опешил Егор. – Ээ… недавно, наверное. Вон и краска свежая, и рубероид… А в чём дело?

– Ровно десять лет тому назад ремонтировали, – пояснил Жора, с непонятной тоской глянув на Егора. – А до сих пор как новый…

– Надо же, – ненатурально изумился Егор: ха, десять лет без ремонта, кто ж в такую байку поверит! Или Жора большой шутник, или с головой у него малость не в порядке. Что вполне возможно – мало ли их, со странностями, в нынешнее время.

– Я не вру, – заверил Егора собеседник, – можешь у кого угодно спросить, все здешние этот дом знают. Плохой он, опасный! Потому и не задерживаются тут хозяева, потому и продаётся участок всё дешевле и дешевле… возможно, скоро вообще бесплатно отдавать будут, лишь бы от него избавиться.

– С этого момента прошу поподробнее, – Егор достал из пачки сигарету, закурил, поглядывая на протянувшиеся от ближних деревьев тени – вечернее солнце уходило за густые кроны, стало заметно прохладнее; оживились комары, Егор то и дело смахивал наглых садовых вампиров с лица и рук. Как ни удивительно, соседа комары не кусали, видимо, боялись ядрёного папиросного дыма.

– Можно и поподробнее, – Жора мельком глянул на Егора, вытянул из нагрудного кармана очередную папиросу, задымил, глядя куда-то вдаль отсутствующим взглядом.

– Одиннадцать лет тому назад этот дом купила некая вдова. Откуда она сюда приехала, кто у неё был муж и когда умер – того я не знаю. Вдова жила замкнуто, с соседями не общалась… ну, есть такие люди, которые исключительно сами по себе. И в гости ни к кому не ходят, и других у себя не жалуют. При встрече ни «здравствуйте», ни «до свидания», словно не люди перед ней, а пустое место… Худая, высокая – и всегда, даже в жару, в чёрных траурных одеждах: обязательный вдовий платок надвинут едва ли не на глаза, никогда не поймёшь, куда она смотрит. Правда, вдова не часто из дому выходила, только в магазин, что у платформы электрички, за продуктами.

Местные хулиганы-допризывники, те ещё отморозки, наладились было над той вдовой потешаться: каких только они ей кличек не придумали! И «ведьма драная», и «смерть ходячая», и «чокнутая»… о других прозвищах я лучше умолчу. Нарочно поджидали вдову у магазина, чтобы в лицо ей похохотать, показать жестами всяко неприличное и матом вслед поорать – в общем, развлекались как могли. Как умели.

Через неделю издевательства прекратились, потому как издеваться стало некому: двоих из той компании задавило электричкой, третий насмерть отравился палёной водкой, четвёртого прирезал его же дружок из той весёлой компании. Прирезал и повесился… И всё это случилось в одну ночь. Почти одновременно.

Конечно, многие из дачников видели, что вытворяли те отморозки, но в происходящее не вмешивались – кому охота, чтоб его избили или безопасным лезвием расписали! Надеялись, что уйдут ребятишки по осени в армию, поднаберутся там ума-разума, или, на худой случай, в тюрьму сядут. Надолго.

Но вот, не ушли…

И хотя никому тех мерзавцев жалко не было, однако то, что с ними случилось, крепко тутошний народ озадачило. Вскоре пошёл слух, мол, «чёрная вдова» и впрямь – ведьма.

Разумеется, у народа сразу же появился к ней повышенный интерес: в то время очень модны были всякие колдуны-экстрасенсы, каждый день по телевизору показывали. Ну, что до телевизионных колдунов, о тех я не знаю – настоящие они, или быстрые деньги на теле-шоу зарабатывали… последнее скорей всего.

Короче говоря, стали люди к вдове приглядываться. Не специально, нет, кто ж слежкой нарочно заниматься будет – не тридцатые, поди, годы! Просто то один что-то необычное заметит, то другой… И обнаружилось, что слухи имеют под собой кой-какую реальную основу: по ночам, ближе к полуночи, к дому вдовы – да-да, именно к этому самому дому, что у тебя, Егор, за спиной – подъезжали машины с погашенными фарами. Вдова встречала таинственных гостей и уводила их к себе в дом – без приветствий, без разговоров, молча, словно у них всё уже давным-давно оговорено и решено. А после в доме начиналось невесть что… Говорят, за наглухо зашторенными чёрной материей окнами порой вспыхивал настолько яркий свет, что он пробивался сквозь ту светомаскировку – будто там, в комнатах, вели электросварочные работы. Это в полночь-то! В доме без электричества… Да и свет зачастую был не сварочный: то фиолетовый, то зелёный, то красный… Разный. И, главное, при всём том в доме – мёртвая тишина! Ни звука.

– Кха-га! – надсадно закашлялся Егор, ненароком вдохнув комара, – тьфу ты, зараза… Жора, ты что, и впрямь веришь в этот бред? Ну, одинокая женщина, ну, машины и свет, подумаешь! Опытная весёлая вдова, тайный бордель с хорошей звукоизоляцией и цветомузыкой на аккумуляторах. Дело-то житейское, никакой мистики! Понапридумывали чёрти чего… Прям детский сад какой-то.

– Я ещё не закончил рассказ, – Жора, закурив папиросу, мельком глянул на Егора: в наступивших сумерках глаза Жоры на миг вспыхнули тусклым багровым светом… наверное, это был отблеск папиросного огонька, что ж ещё? Однако Егору стало малость не по себе:

– Ты как хочешь, а я водки выпью, – решил он. – Что-то холодно, – Егор полез в сумку.

– Дело твоё, – равнодушно ответил Жора и, отвернувшись от собеседника, монотонно, без эмоций продолжил жутковатое повествование. Словно лекцию читал.

– Через полгода – зимой, аккурат на Крещение, в полночь, – в доме случился пожар. Небольшой пожар, можно сказать локальный, хотя дыма было много. Очень много! Ночные посетители рванули из того дома как угорелые, бросив двери нараспашку, мигом разъехались на своих машинах кто куда и больше их не видели. Соседи, вовремя заметив неладное, кинулись тушить огонь, причём вовсе не из сострадания к «чёрной вдове», но потому, что пламя могло перекинуться на деревья, а по ним – на соседние дома.

Как оказалось, пожара-то и не было: в большой комнате, посреди нарисованной мелом пентаграммы, лежал обгорелый труп вдовы. Её узнали лишь по одежде – сама женщина обуглилась до костей, но платье на ней, как ни странно, осталось целым. Да и пол под «чёрной вдовой» только слегка закоптился… В остальном же – никаких следов пожара.

– Сгорела на работе, – усмехнулся Егор, заедая выпитое из пластикового стаканчика бутербродом с колбасой. – От ударного магического труда.

– Именно, – угрюмо согласился Жора. – От магического… Так как родственников у «чёрной вдовы» не было, то обугленное тело забрали в некий секретный институт по исследованию всяческих паранормальных явлений… есть такой институт, есть. Следствие официально объявило произошедшее «несчастным случаем», на том дело было закрыто. А дом, после оформления садовым кооперативом соответствующих бумаг, выставили на торги. К сожалению.

– Как я понял, у истории есть продолжение? – Егор украдкой зевнул и, поняв, что придётся выслушать всю историю целиком – ну не гнать же болтуна Жору взашей, ничего плохого он пока не сделал, даже вон сказку интересную рассказывает – налил водки в стаканчик.

– Да, есть, – помедлив, кивнул Жора. – Летом этот дом купил майор запаса, только что вышедший на пенсию. Соседи предупредили нового владельца о том, что произошло в доме зимой, о его бывшей хозяйке, но майор лишь посмеялся над теми добрыми людьми. Не верил майор ни в мистику, ни в колдунов, ни в чёрта-дьявола. В «Устав гарнизонной службы» только верил, дурак…

В общем, сделал майор в доме капитальный ремонт и стал изредка сюда наведываться, всего на день, от городской суеты отдохнуть. А в остальное время занимался бизнесом – друзья пригласили в фирму по торговле недвижимостью. Дела у майора пошли в гору: купил машину-иномарку, трёхкомнатную квартиру в престижном районе, удачно познакомился и сошёлся с одной деловой женщиной, владелицей продуктового магазина… Короче, не до сада с домом ему стало – человек ковал деньги и личное счастье. Которое измерял теми деньгами.

Всё рухнуло в один день: фирму арестовали за крупные финансовые махинации и неуплату налогов. Майор удачно избежал ареста, не было на него в тот момент компрометирующих материалов, но квартиру и иномарку пришлось срочно продать, чтобы откупиться от следствия. Чтобы не рыли под него.

Деловая женщина послала майора к чёрту через пару дней, когда узнала об аресте фирмы и о том, что её «любимый» нынче – никто. Бомж без квартиры, машины, связей, работы и перспектив. Для майора это стало настоящим ударом: он был уверен, что подруга любит его! Однако подруга, к сожалению, любила не майора, а деньги и подарки, которые он ей приносил… Банальная история. Увы.

Озлившись на весь белый свет, майор плюнул на городскую жизнь и, вспомнив про сад с домом, уехал туда – тоску залечить, горе переболеть. И подумать, как жить дальше. Верил, что уехал на время, но, как оказалось – навсегда…

Военной пенсии, пусть и небольшой, мизерной по сравнению с недавними заработками, майору вполне хватало: много ли требуется человеку на хлеб, консервы и недорогую «палёную» водку!

С месяц ничего особенного не происходило – майор пил-гулял, быстро найдя себе собутыльников из местных алкоголиков; о городской жизни, о своих неприятностях он понемногу забыл… вернее, не так стали досаждать воспоминания – водка хороший лекарь от памяти. Тем более дешёвая…

– Проблемы у майора начались в полнолуние, – помолчав и тяжело вздохнув, сказал Жора.

– Ага, небось до глюков допился, – Егор глянул на стаканчик в руке, усмехнулся, махом выпил налитое и вгрызся в бутерброд.

– Он тоже так решил поначалу, – согласился Жора. – Что все беды от водки. Что она всему виной. Что от неё галлюцинации…

– Ты знаешь, что такое буйный полтергейст? – вдруг громко спросил Жора: он кинул сгоревшую папиросу в темноту, зло сплюнул и тут же торопливо зажёг новую.

– А то, – с трудом прожевав твёрдую колбасу, нетрезво подтвердил Егор. – Конечно! Чебурашка. То есть Барабашка дураковалятельная. По ящику такую видел, ничего интересного. Смешное оно и постановочное. Фокусы, млин! – водка брала своё, Егору стало нескучно.

– Ну да, – невнятно сказал Жора, раскуривая свежую папиросу, – именно что постановочное. Именно что фокусы.

…Поначалу стала пропадать вода из умывальника, а в спальне, подозрительное дело, начали возникать из ниоткуда лужи, сами по себе. Майор ругался, протирал полы тряпкой, но на утро всё повторялось по новой. И не только на утро…

Майор был уверен, что хулиганит кто-то из друзей-алкоголиков, но никого из них за тем хулиганством ни разу не застал. Обидевшись на друзей, майор больше с ними не встречался – начал пить втихую, один. Оно, как оказалось, и дешевле ему получилось… С учётом маленькой пенсии.

Потом по стенам потекла ледяная вода: умывальник уже был ни при чём, столько воды ни в умывальнике, ни в самоваре не наберётся; майор попросту открывал входную дверь и вода самотёком выливалась из дома. А что не вылилось, выгонял веником.

После сами собой стали возгораться вещи – старая шинель, перина, газеты… Драные тапки – и те сгорели!

А раскладушка так вообще расплавилась, хорошо хоть, что не под майором, когда он спал: алюминиевые трубки растеклись по полу серебристыми лужицами… Майор выкинул алюминиевые блины из окна и немедленно о том забыл – да и какая память у алкоголика! Только иногда, когда спать ложился, искал раскладушку и, не находя, очень обижался на бывших друзей-алкоголиков. Уверен был, что они ту раскладушку украли. Чтобы сдать её в приёмный пункт металлолома, на бутылку заработать.

Однажды майор вспомнил об истории с «чёрной вдовой», но верить в неё всё одно не захотел, куда как проще было найти врагов реальных, чем мистических: купил за недорого у соседа старую тульскую двустволку, к ней патроны с картечью, и всю ночь караулил у окна. Разумеется, никого не поймал, а поутру вновь выгонял ледяную воду из дома веником.

Через неделю на стенах дома, в комнатах, стали появляться надписи. Разумеется ругательные, матерные, выполненные сажей. Майор прямо-таки извёлся, пытаясь найти автора тех посланий; однако ничего у него не поучилось, надписи возникали сами по себе. Майор самолично наблюдал, как невидимая рука чертит те слова – пальнул из ружья в стену пару раз для острастки, но ничего не изменилось: надписи как появлялись, так и продолжали появляться.

В полночь. Обязательно.

…Разумеется, никто в дачном посёлке рассказам майора о ночных происшествиях не верил, хотя и поминали бывшую «чёрную вдову» недобрым словом; очень скоро майор приобрёл неважную репутацию местного алкоголика-сумасшедшего. Русский народ быстр на диагнозы…

В общем, вскоре майор запил – по сравнению с предыдущими выпивками нынешнее его состояние было промежуточным между «никаким» и «мёртвым»: страшно запил! Чтобы ни воды на полу, ни огня в комнатах, ни надписей на стенах не видеть; возможно, именно в тот момент ему пригодился бы какой толковый психиатр, или поверивший в его проблемы друг. Однако ни того, ни другого у майора не было.

А был лишь буйный полтергейст и «палёная», гнусная до судорог водка.

– Прям Стивен Кинг какой-то, – пробормотал Егор, наливая в стаканчик. – Тебе, Жора, рассказы ужасов писать надо, очень бы прославился! Талант, ей-ей, – и выпил, уже не закусывая, нюхнул только колбасу – есть не хотелось.

– Возможно, – корректно согласился Жора, – может быть. В другой жизни…

Короче говоря, майор допился до осознания своей полной никчемности. И решил покончить с собой – многие и многие после водочных заплывов находят подобное решение. Слишком многие!

Но, как оказалось, сделать это было не просто…

Во всяком случае здесь, в проклятом чёрной магией доме.

Намыленная верёвка, надёжное российское средство с хваткой петлёй, расползлась у майора в руках, словно обработанная не мылом, а кислотой; нож погнулся прежде, чем майор ударил им себя в грудь. Ружьё дало осечку, и ещё раз осечку, и ещё… Считать осечки майор бросил после того как ствол ружья сам по себе изогнулся, завязавшись узлом.

Безопасные бритвы оказались воистину безопасными – порезать ими вены можно было с тем же успехом, что и картофельными очистками. То есть никак.

Стены, об которые майор бился головой, неожиданно становились мягкими, словно ватными – как в сумасшедшем доме. В палате для буйных.

Два дня майор решал с собой. И ничего у него не получилось.

Даже садовые ядохимикаты не помогли – да и то, какой яд в обычном меле, в который те химикаты превращались…

На третий день майор бросил попытки самоубийства: вышел во двор, трезвый, совсем седой, и…

– И что? – заинтересовался Егор, с неохотой откусывая от бутерброда. – Жуть какая!