Текст книги "Любовь студента, или По всем правилам осадного искусства"

24

Студент приехал домой на последнем троллейбусе.

Сбросил пальто на пол, еле развязал шнурки онемелыми пальцами.

Долго сидел в прихожей, наблюдая, как оттаивает пальто, – и вдруг обнаружил, что до сих пор не снял шапку.

Раскисшую шапку положил наверх.

Поднял тяжелое пальто, встряхнул, открыв дверь в ванную, – по кафелю разлетелись брызги.

Отнес пальто к себе в комнату, повесил на спинку кресла поближе к батарее.

Вернулся, открыл кран – трубы завибрировали.

Хорошо, что увидел Марину с длинным, а то бы мучился, надеялся… Поиграла, как кошка с мышкой… Не зря торчал в аптеке, не зря в подъездах маялся… А если бы узнал все позднее, когда втюрился бы по самые уши?.. Сейчас же – легкое опьянение; к утру пройдет, и ничего не останется…

Отлежавшись в ванне, окатился прохладным душем, растерся полотенцем, натянул тренировочный костюм, устроился на кухне.

Написать ей, что ли, письмо… Пусть не думает, что страдаю… Написать, мол, каюсь, но это была не влюбленность, а всего лишь авантюра, порожденная неуемным воображением Андрюхи… Волочился за тобой не из-за красивых глаз, а из-за папаши… Диплома ради…

На кухню вышла мать в халате.

Налила кружку чаю, села напротив и стала смотреть на сына.

– Вижу, нагулялся?

– Угу!

– Опять с Андрюхой в кино торчали?

– Вроде…

– Кстати, тебе звонила Тамара… Завтра у вас консультация на кафедре, в десять…

– Без нее знаю прекрасно.

– Утром купила две банки эмали… Как потеплеет, съездим на кладбище?.. Надо перед родительским днем оградку подновить.

– Мы же в том году и оградку покрасили, и тумбочку…

– Грязновато получилось.

– Кисть попалась паршивая… Ты больше такую не покупай… Надо соседа попросить, может, японскую достанет.

– Ты у него опять пластинки брал по тройной цене?

– Брал… Сказал, подождет до стипехи.

– Ладно, пойду.

Мать выплеснула остывший чай в раковину – так и не отпила ни глоточка.

Студент положил вилку, отодвинул тарелку.

Да, последний раз они были у бабки Анны по весне…

25

Поехали на кладбище вдвоем.

Заказали такси, положили в сетку банку краски, новую кисточку с еще не оторванным ценником.

К себе в сумку мать поставила бутылочку ацетона.

Приехал на кладбище, с трудом отыскали могилу.

Она теперь была далеко от края.

Плотный клин оградок, выбравшись из тесноты рощицы, позванивая металлическими листьями венков, захватывал когда-то плодородное поле.

Оспины могил да кое-где на уцелевшем дерне трава – издали она кажется бумажной, как вылинявшие цветы, прикрученные к облупленным прутьям.

Только здесь, глядя, как ширится погост, вдруг осознаешь, что люди умирают, каждый день, каждый час, каждую минуту…

26

В городе убыль населения некому не заметна, только статистикам да похоронным конторам…

Студент поставил сковородку в раковину, залил водой.

Жаль, что бабка Анна так и не узнала о своей почти сбывшейся мечте: увидеть внука с университетским дипломом…

Тщательно вытер стол.

Потом взял металлическую щетку.

Мать утром удивится…

Принялся очищать дно сковородки.

После консультации рвану прямо в библиотеку, засяду всерьез…

Поставил сковородку на видное место, повесил щетку над краном.

Надо сделать шикарную работу и защититься на отлично…

Вымыл руки, выпил еще кружку чая и ушел спать.

В комнате от сохнущего пальто воздух был, как в кладовке под лестницей.

27

Один раз, еще до школы, играя в войну, сидел за бочкой, накрывшись фанерой и заставив ноги ящиком.

Ребята заглядывали в кладовку раз пять, но так и не обнаружили его.

А он выскочил в самый ответственный момент.

И всех расстрелял из самодельного, выпиленного из восьмислойной фанеры автомата.

Пацаны заматерились.

Девчонки завизжали.

Для еще большего куража наврал про мышонка, который сидел прямо у его носа, на крышке бочки.

Девчонки по очереди бегали поглядеть на жуткое место.

Про мышонка получилось красиво сочинить.

Не рассказывать же, как нестерпимо хотелось чихать и как занемели ноги.

А в том, что появился из кладовки в нужный момент, виновата паутина.

Привстал размять ноги, да и цапанул ее затылком, как будто летучая мышь приклеилась мягким крылом, – чуть не заорал от страха…

28

Студент разделся, приоткрыл форточку и залез под холодное одеяло.

Все, что произошло вечером, казалось сейчас таким же далеким, как детство в старом доме.

Словно кто-то другой торчал в аптеке, метался по городу, стоял в тоннеле, дыша на руки, а рядом на крышке колодца грелись усталые голуби…

Под самое утро проснулся.

Почудилось сквозь сон, что у соседа за стеной, чуть слышно, – та музыка, тот же ударник, как в магазине, когда вздрагивала стеклина, за которой стояли «кассетники» и «вертаки», а в экранах телевизоров отражалась она, идущая к выходу…

29

После консультации студент зашел в столовую, взял «комплекс», устроился в уголке.

Отпил сразу полстакана компота, ткнул вилкой в шницель.

Может, поехать к биофаку?.. Попытаться еще раз… Не сдаваться, биться за свою любовь, доказывать свое право на свое место… Нет… Рядом будет маячить и ухмыляться тот длинный… Лучше вообще об этом не думать… Сейчас главное – сесть за диплом, сесть основательно… Через две недели надо показать собранный материал… В библиотеку сегодня не сунусь… Оттуда прямая дорога к биофаку… Лучше поеду к Андрюхе… Сегодня чем дальше от центра, тем лучше…

Из-за соседнего столика рукой махнула Тамарка.

Отвернулся…

30

Пока студент ждал трамвай, по дороге, что шла параллельно линии, один за одним проносились самосвалы, груженные снегом.

Потом, из вагона, он видел вгрызающиеся в сугробы снегоочистители, грейдеры, скребущие обочину, людей в оранжевых жилетах.

Студент не отрываясь смотрел в протаянную дырку.

Сквозь нее город казался чуточку незнакомым.

В трамвае не умолкали пассажиры:

– Нынче зима что надо!

– А в прошлом году снега почти не было, помните?

– Вот и приходится теперь небесам план перевыполнять.

– Старики говорят, лето будет засушливое.

– Климат резко континентальный, как ни крути.

Студент, вслушиваясь в разговор, выскреб на замерзшем стекле маленькую буковку «м».

– Я лично в их приметы не верю.

– И правильно делаете. Мы сами в катаклизмах небесных виноваты.

– Точно! Такого на нашей многострадальной планете натворили, что и подумать страшно.

– Кругом стронций-девяносто – снег, и тот радиоактивный, скоро люминесцировать начнет – вот примета настоящая!..

31

Андрюха был дома.

Как и в прошлый раз, корячился вокруг ватмана – подправлял, подчищал.

– Да ты не расстраивайся.

Андрюха свернул ватман, аккуратно ввинтил в тубус.

– Я еще вчера понял, что наш план с изъяном: не учел женской психологии. Во-первых, насильно мил не будешь, во-вторых, девицы типа твоей избалованы до ужаса – им принцев подавай, ведь, по их мнению, они живут для счастья, а счастье должно строиться на прочном фундаменте… Вот был бы ты железобетонным…

– А если она специально с тем парнем подстроила, чтобы надо мной подшутить? Может, знала, что буду ее ждать? А может, он случайно забрел на день рождения, и она хотела от него отделаться, да не могла?

– С женщинами надо рвать сразу и с корнем!

– Что-то ты свою Верочку до сих пор забыть не можешь… Сам же говорил: если вернется, все прощу, пусть хоть с ребенком чужим, – говорил?

– Сравнил… У нас была настоящая любовь!

– У меня, может быть, тоже настоящая.

– Не смеши… Тебе просто обидно, что тебя обвели вокруг пальца… Если бы любил, то не сидел бы у меня, а метался бы под ее окнами, телефон бы терзал, плакал бы горючими слезами, кусал пальцы и выл… Впрочем, я знаю, как тебе помочь.

Андрюха расстелил очередной лист, вонзил по углам кнопки.

– К тому же доведем до конца наш первоначальный план. Мы же все придумали не для охмурения писательской дочурки, а для повышения качества диплома!

– Опять за свое!

– Наберись терпения и выслушай.

Андрюха сжал лезвие между пальцами, навис над ватманом и срезал прозрачный лоскуток.

– Есть самый верный и надежный путь… И как я сразу не допер? Можно без всяких амурных делишек заставить писателя помочь тебе.

– Ну если только без амурных…

– Нет на свете писателя, могу поспорить на что угодно, который не мечтал бы открыть настоящий талант и ввести его в большую литературу.

– Как Некрасов Достоевского!..

– А ведь у человека на лбу не написано – талант он или элементарный графоман.

– Зато написано в его произведениях… Талант виден по первой же строчке.

– Это когда талант достаточно развился. Вначале же трудно определить истинную цену, тем более в литературе… Сколько примеров, что писал человек ерунду, писал, а потом взял да выдал гениальную книгу – и никто его остальную писанину не помнит, и кажется, что гениальная книга была написана им сразу, без усилий… Да что я тебе объясняю – ты же об этом лекции слушал, на семинарах спорил, рефераты писал!

– Если я тебя правильно понял, то ты предлагаешь, чтобы я изобразил подающий надежды талант в области прозы?

– Да тебе и делать-то, в сущности, ничего не придется – возьми какого-нибудь сильного, но забытого писателя, сработай под его стиль новеллу – так, странички три-четыре, чтобы не напугать мэтра объемом.

– Но он же знает, зачем я приходил в первый раз.

– И прекрасно… Скажи, что новелла уже тогда лежала в дипломате, а ты переволновался и нагородил всякой чепухи про диплом… Сделай страдальческое лицо, и он, вспомнив, как был несправедлив к тебе в тот раз, компенсирует все повышенным вниманием… К тому же любопытство: вдруг ты приволок настоящий шедевр… А когда он заглотнет наживку, ты не стесняйся, соглашайся со всеми его замечаниями и побольше спрашивай, как ему удается так замечательно писать, и уверяй, что хочешь сам научиться такому искусству!

– Я, Андрюха, слишком уважаю литературу… К тому же никогда не писал ни рассказов, ни стихов и пробовать не хотел… Человек или рождается писателем, или нет… Этому нельзя научиться…

– Минуточку, минуточку!

Андрюха сходил на кухню, принес кусок батона, скатал мякиш.

– Неужели из всей уймы прочитанных книг ты не вынес ничего? Все равно что-то осело в твоем мозгу, вошло в тебя непроизвольно.

Андрюха прогнал хлебный шарик ладонью по ватману.

– Сядь, попробуй; не получится – и не надо… К тому же твое появление с новеллой у писателя даст шанс прояснить отношения с дочкой…

– Это как?

– Представь, твоя коварная Марина откроет дверь, а ты так холодно: извините, но я не к вам, а к вашему достопочтенному папочке – и не просто для разговора, а с рукописью.

– Занятно…

– Мол, принес новеллу! И этим убедишь Марину, что она вдохновила тебя на творческие муки, и ты благодарен ей за все, за все!

– Ладно, уговорил. Новелла так новелла…

32

Но, прежде чем погрузиться в творчество, студент решился на авантюру.

Вернувшись домой, отыскал в затрепанной телефонной книге нужный номер.

Хотелось лишь одного: чтобы Марина подошла и сказала небрежное «Алло!»

А там будь что будет…

Догадается, кто звонит, – хорошо… Не догадается – можно самому начать разговор… Она ведь не знает, что попалась с поцелуем… Сделать вид, что все осталось по-прежнему…

Но трубку снял писатель.

Студент, прикрыв микрофон ладонью, дождался коротких гудков – давать отбой сразу было бы подозрительно.

Минут через пятнадцать снова позвонил, и опять трубку поднял писатель.

Наверное, ждет срочного и важного звонка, или просто Марины нет дома… Гуляет с длинным по набережной…

Студент ушел к себе в комнату, уселся в старое кресло.

Телефонный звонок – резкий и неожиданный.

Боясь опоздать, сдернул трубку – и услышал насмешливый голос Андрюхи.

Тот обещал нагрянуть с утра пораньше и приобщиться к плодам творчества.

Студент еще раз, как можно старательней, набрал пять обыкновенных цифр.

Теперь этот номер вряд ли удастся забыть…

Но опять неудача.

А действительно, в предложении Андрюхи насчет новеллы есть рациональное зерно…

Писатель же не круглый дурак, чтобы выставить начинающего автора, даже не заглянув в предложенную рукопись… История литературы убедительно показывает, что молодые всегда цеплялись с ловкостью обезьян за старые, но прочные ветки… Скакали по ним вверх и, только сорвав желанный плод, успокаивались и начинали в свою очередь помогать тем, кто рвался следом… Да и не в этом даже дело – пусть раздраженно откажет или озабоченно сошлется на нехватку времени – его право…

Студент набрал номер до половины и бросил это бесполезное занятие.

Главное – доказать самому себе, что не такое это сложное дело – выдать образец элементарной прозы… Ведь большинство профессионалов лишь владеют суммой приемов… Они как бы делают зарядку по давно заученному комплексу, и им в голову не приходит, что можно выкинуть какой-нибудь ошеломительный трюк… Взять яркость и терпкость Бунина, добавить мягкость и плавность Чехова, подбросить болезненной психологии Достоевского и увенчать все толстовским психоанализом… Но тогда получится не рассказ, а целый роман, бумаги не хватит… Глядь, к утру на эпопею из современной жизни потянет… Только начать – засосет, как болото…

Студент достал из стола новую общую тетрадь, приготовил набор шариковых ручек, подаренных матерью, открыл форточку, чтобы проветрить комнату, а сам пошел на кухню чем-нибудь подкрепиться.

Заглянул в холодильник.

Почему раньше не тянуло писать?.. Или чем больше читаешь, тем меньше тянет к творчеству, и наоборот?..

Достал колбасу, масло, хлеб.

Если писатель скажет хоть одно доброе слово, начну копить деньги на пишущую машинку… В комиссионке их – завались…

Заварил чая покрепчке.

Для начала выдать бы страниц десять…

33

Студент просидел над раскрытой тетрадью всю ночь.

Рисовал чертиков и принцесс, каждые полчаса умывался холодной водой и снова рисовал чертиков.

Когда пришел Андрюха, то чертики перепрыгнули уже на следующую страницу.

– По небритой, мятой роже вижу, что шедевр готов!

Андрюха вошел в комнату.

– Завидую твоей работоспособности…

– Знаешь, я наконец-то понял, почему в наше время так поздно становятся писателями.

– Оттого, что поздно влюбляются?

Андрюха взял тетрадь.

– Настоящая любовь теперь посещает людей, увы, в достаточно зрелом возрасте, и исключения вроде меня только подтверждают правило…

– Я загорелся твоей идеей, устремился к листу бумаги – и вдруг подумал: о чем писать?

– Конечно, о чертях!

Андрюха положил тетрадь обратно на стол.

– Под Булгакова!

– Понимаешь, для меня не было откровением, что писатели, как бы они ни уходили от реальности, строят свое произведение на фактах своей жизни. Пережитая ими боль, испытанное ими счастье – вот неисчерпаемый источник всех эмоций… А я, очутившись перед чистым листом, вдруг осознал, что мне не о чем рассказать людям, совсем не о чем…

– А детство?

– Детство было у каждого – а мое детство вряд ли чем отличается от детства любого другого; все мы шагаем по одним ступенькам, и все это на сто рядов давно обмусолено и обкатано.

– А учеба в университете?

– Кому интересно читать о пропущенных лекциях, дурацких практиках, косноязычных преподавателях… Можно еще припомнить, как забывал платить комсомольские и профсоюзные взносы, как на субботнике грелся на солнышке, как смылся из колхоза и потом достал липовую справку…

– Стоило из-за этого страдать всю ночь! Взял бы да написал о своей бабке… Ты же мне все уши прожужжал. Какая она была хорошая, какая добрая…

– О бабке Анне я сразу подумал и, когда понял, что, в сущности, ничего о ней не знаю, опешил… Вспомнил, что муж ее бросил еще до войны, что двое детей из трех умерли, даже не знаю, от чего… Вспомнил обрывки рассказов о ее работе на швейной фабрике и в театре… И все… Осталось от нее одно это кресло, которое скоро тоже выкинут… Оказывается, я и корней-то своих не знаю… Как-то стал мать расспрашивать, а она достала старую, всю изломанную фотографию, ничего не разберешь, – говорит: это прабабушка с прадедушкой – Петр и Анастасия, а отчества уже и не помнит… Не умел я бабку слушать, все некогда было – то в футбол гоняли, то мультики смотрели.

– Да, в детстве люди кажутся бессмертными.

– До первого покойника в родне.

– Ладно, побегу… Макаровна чертежи завернула, опять все переделывать!

– Сейчас завалюсь спать на целый день… Представляешь, до сих пор даже влюбиться не мог по-настоящему… А то было бы про что писать, наверняка…

– А Марина?

– Блажь, наверное, очередная, а не любовь.

– Хочешь, я схожу на биофак, разыщу твою Марину и выясню отношения? Объясню твои чувства? Ты же никогда сам на это не решишься.

– Заткнись и сделай милость, исчезни! Рожа твоя мне за последние дни очень уж опротивела. Генератор идей! Мефистофель недорезанный!

– Я же хотел как лучше…

– Бывает.

– Ну, отсыпайся.

– Постараюсь…

34

Через три дня, вернувшись из библиотеки, студент в один присест написал почти без помарок грустную новеллу, вернее, акварельный этюд – и после уже, перечитывая, удивлялся, почему вдруг именно сегодня вспомнил давнишнюю осень, старого пса без имени на покосившемся крыльце и мотоцикл у забора с разбитой фарой.

Остальное придумалось как-то само собой: и письмо, что привез на этом мотоцикле почтальон в дождевике и фуражке с оторванной кокардой, и человек, проживающий временно в доме и ушедший в сырые сопки по палой листве, так и не дождавшись письма…

Студент переписал все начисто, сколол листки скрепкой, положил в дипломат.

На улицах зажглись вечерние фонари.

Когда студент пересаживался из троллейбуса в трамвай, повалил снег.

Вот и хорошо… Пусть все будет, как в тот вечер… Только на этот раз в дипломате – пять убористых страниц… Кажется, получилось хорошо… Даже при отсутствии сюжета, при традиционности характера… Есть какое-то грустное, особое настроение… А может, действительно, это начало чего-то настоящего, серьезного… И все началось с глупого, нелепого визита… Марина… Думал беспрестанно лишь о ней, хотел написать про нее, вспоминал, мечтал, клял – и вдруг: человек, уходящий в тайгу с ружьем на плече, уходящий, чтобы не вернуться, и старый пес долго смотрит ему вслед с крыльца, и запоздавший мотоцикл…

Когда подходил к дому и поднимался по лестнице, твердо знал, что теперь никакая сила не остановит.

Прежде чем нажать кнопку звонка, отдышался, снял шапку, спрятал перчатки в карманы.

Только бы прочитал…

Дверь открыла Марина – все та же книга в руках – молча отступила.

Студент шагнул за порог.

– Привет!

– Мог бы и предупредить по телефону.

Марина поправила очки.

– Вдруг я чем-нибудь занята!

– Извини, но я не к тебе, а как это ни странно звучит, снова к твоему отцу.

– Опоздал.

– В смысле?

– Папа вчера улетел в Москву!

– Жаль.

– А ты не огорчайся, что зря пришел… Папа из принципа уничтожает все черновики и варианты! Так что анализируй печатные тексты.

– Значит, не судьба.

Студент нахлобучил шапку, повернулся к дверям.

– Ты на меня сердишься? За день рождения…

– Ни на кого я не сержусь.

Студент вышел на площадку.

Марина вышла на площадку следом.

– А ты знаешь, Валера предложил мне руку и сердце.

– Поздравляю.

– Я еще не решила, что ответить.

– Извини, но я тебе в этом вопросе не советчик.

Студент поставил дипломат, повернулся к Марине.

– Я бы никогда тебе этого не сказал, да видно, не встречаться нам больше…

– Как торжественно.

– Люблю я тебя!

Студент подхватил дипломат и, не оглядываясь, стал спускаться по лестнице.

Приостанавливался на каждой ступеньке и, прежде чем сделать следующий шаг, напряженно вслушивался – но лишь с улицы доходил шум редких машин: им, наверное, было трудно врезаться в пелену снега, и «дворники», натужно поскрипывая, сбивали мокрые хлопья по рамке стекла.

Дойдя до площадки с почтовыми ящиками, студент услышал, как лязгнула дверь, и звук этот, цепляясь за прутья гнутых перил, опадал, как последний лист с озябшего дерева.

Навалившись плечом на железо мятых ящиков, студент пытался угадать, по какую сторону двери осталась Марина – боясь догнать его, все еще смотрит в черную щель пролета или, сжав мягкий воротник, уходит по коридору мимо широких лыж, мимо зеркала, мимо тусклого бра.

Выпрямился – плечо тяжело отлепилось, и пустое железо щелкнуло и загудело.

Вернулся к лестнице, уперся ногой в первую ступеньку, поставил на колено дипломат, откинул крышку, выдернул листки – скрепка сорвалась и зазвенела об пол – смял в кулаке.

Выйдя из подъезда, швырнул комок в ближайший сугроб.

Снег падал степенно, размеренно, как будто у него впереди была целая зима…