Текст книги "Злой ГЕНий, или Сперматозоиды штурмуют…"

Часть шестая
Академический фуршет

Глава 1
Тяжелый случай

Главный врач садоградского родильного дома Олег Иннокентьевич Расмус, обрадованный моим звонком, приготовился к игре заранее.

На шахматном столике возле искусственного пруда ровные шеренги дожидались королевского гамбита.

Фигуры отличались экзотическим исполнением.

Сплошь африканские идолы из слоновой кости и эбонитового дерева.

Особенно впечатляли «кони», подогнанные искусно под носорогов.

– Экзотика!..

– Еще какая.

– Сплошная эзотерика.

– Языческое шаманство.

– Страшно за такое руками браться.

– А вы, Денис, не держите плохих мыслей во время игры.

– Постараюсь.

– Ну, и после игры незачем.

Док спрятал в каждой руке по пешке.

– Не люблю, понимаете, играть с компьютером.

– Почему?

– Компьютер, к сожалению, играет без зевков.

– Так вот – я не компьютер, я гораздо хуже.

– Будем надеяться.

Док вытянул перед собой гинекологические кулаки.

– Выбирайте.

Я указал на правый и не ошибся.

– Вам, молодой человек, везет.

Мы чинно расселись по обе стороны шахматного столика.

– И откуда такая красотень?

– Из Эдема.

– Откуда-откуда?

– Из Восточной Танзании. А те места, как установила современная наука, являются не чем иным, как прародиной Адама и Евы. Вернее, митохондриевой Евы и игрек-хромосомного Адама.

– Значит, Библия не врет?

– В каком-то смысле – да.

– Вы что, там бывали, в Эдеме-то?

– Живал с годик.

– Завидую.

– Тяжелый климат, тяжелые условия, тяжелые пациентки…

– Змея-искусителя там не встречали?

– Не привелось.

– Наверное, вымерли, гады, за ненадобностью.

– Одно скажу: здешние яблоки в сто раз лучше их фиников.

Док поправил черные фигуры.

– Ну-с, шашки наголо!

– И – в дамки.

Я сразу бросил центральную пешку на съедение.

Но главный врач уклонился от лихой жертвы.

Мне же не терпелось быстрей проиграть.

Интуиция и опыт подсказывали, что, получив красивый мат, я услышу наконец-то важные слова, ради которых меня пригласил холеный и знающий себе цену игрок.

– Вам нравится, Денис, наш уютный Садоград?

– Терпимо.

– Яблоносцы больше не донимают?

– Вроде нет.

– Хоть своих не трогают.

Олег Иннокентьевич наконец позволил себе скушать пешку.

– Вы болид-то будете искать?

– Смотря где.

– За мостом, к примеру?

– Где Повар утворил над собой казнь?

– Я, к счастью, приехал на три дня позже, как его нашли.

Док съел вторую пешку.

– Почему – к счастью?

– А кому охота получить новое лицо по желанию маньяка, да еще и без наркоза?

Док объявил мне шах конем, то есть вздыбленным от гнева носорогом.

– Так, Олег Иннокентьевич, вы мне советуете прогуляться за мост?

– Ни в коем случае, молодой человек, ни в коем случае.

– Позвольте узнать – почему?

– Старушки такие страсти про те места рассказывают, такие страсти…

Док повторил шах все тем же взбесившимся носорогом.

Но тут атаку главврача прервал мобильник, затаившийся в нагрудном кармане.

Олега Иннокентьевича срочно вызвали в роддом.

Телефон спас меня от неминуемого разгрома, но разрушил доверительную атмосферу, создавшуюся из никчемных вопросов и ненужных ответов.

– Зачем вы меня приглашали? – спросил я, помогая собирать фигуры. – Не для идольного же сражения?

Главврач парировал вопрос не менее прямым выпадом:

– На сегодня какие планы?

– Хотите пригласить в роддом?

– Только не сегодня. Очень тяжелый случай, очень тяжелый.

– Тогда последний вопрос.

– Пожалуйста.

– Почему все же нельзя ходить за мост?

– Съедят.

Док отправился к дорожке, ведущей к садовой калитке.

– Съедят, как пешку.

За яблонями проклаксонил электромобиль, прибывший за Олегом Иннокентьевичем Расмусом.

Глава 2
Преднаучность

Вернувшись от Олега Иннокентьевича весь в шахах, но без рокового мата, я получил от Нинели Осиповны кучу сюрпризов – не хуже африканских шахмат, ящика коньяка, президентского котенка и стола для тенниса.

В нежданный комплект входили:

Во-первых – официальное приглашение в Научно-исследовательский Центр на полуденный фуршет по случаю завершения комплексного проекта по ускоренному выращиванию поросят.

Во-вторых – пластиковую карточку: личный пропуск добровольца-подопытного на круглосуточное посещение испытательных лабораторий в течение календарного месяца.

В-третьих – доцентша вдруг вознамерилась поменять мне имидж.

Все-таки – бой-баба.

Если ее не обрюхатит кто-нибудь из кандидатов в половые монстры – станет академиком.

Я, как полагается эрзац-племяннику и охотнику за метеоритами, заявил, что никогда и ни за что не соглашусь.

Во-первых – на смокинг.

Во-вторых – на фрак.

В-третьих – на старомодную тройку.

В-четвертых – на бабочку, которая портит фигуру, не гармонирует с движениями челюстей и не придает носителю должной респектабельности.

Нинель Осиповна согласилась на все выдвинутые мной условия, и мы отправились в Торгово-развлекательный комплекс.

Яблоносцы блюли договор о паритете.

Нинель Осиповна заявила, что подросткам, особенно лишенным возможности поллюционировать и онанировать, нельзя доверять.

Пока мы добирались до приличных одежд, я уяснил, как пользоваться личным пропуском «наивного испытуемого», как избежать вживления электродов в самые интимные точки мозга, как правильно навешивать датчики, как уклониться от клизмы с плацебо.

Во-первых – избегать лабораторию номер восемь, где пичкают молоком от коров, питающихся исключительно шоколадом.

Во-вторых – не заглядывать в лабораторию шестьдесят один, где готовят котлеты из мяса клонированных овец.

В-третьих – не увлекаться посещением лаборатории сорок один бис, где изучается влияние смеха на пищеварение: замучаешься сдавать кал, мочу и желудочный сок.

В-четвертых – во всех лабораториях не соглашаться на предложение об экспресс-премиальных.

В-пятых – не подписывать дополнительных сепаратных договоров и секретных приложений, особенно составленных на латыни.

За час до полуденного фуршета мы без идейных конфликтов и портновских споров завершили мое обмундирование.

Во-первых – черные джинсы классического покроя.

Во-вторых – такая же куртка.

В-третьих – сорочка с длинными рукавами на металлических пуговицах.

В-четвертых – ремень из кожи нильского крокодила, сожравшего батальон наполеоновских гвардейцев.

В-пятых – мокасины, не нуждающиеся в длительной разноске и обеспечивающие бесшумность передвижения хоть по асфальту, хоть по паркету.

В-шестых – носки под цвет глаз доцентши.

В-седьмых – портмоне для складывания гонораров после лабораторных аттракционов.

Единственное, что я не согласился поменять, – так это майку с колобком.

Во-первых – она призывала к бдительности и концентрации.

Во-вторых – она содержала девяносто девять процентов хлопка.

В-третьих – я к ней просто привык.

Нинель Осиповна попыталась обвинить колобка в инфантильности, но я отстоял аппетитного героя.

Глава 3
Наивный испытуемый

В научно-исследовательских просторных интерьерах с живыми пальмами, с полуживыми вахтерами, с искусственными бризами, пассатами и муссонами я путешествовал соло.

Нинель Осиповна, задав направление и очертив (прямо и только прямо, никуда не сворачивать!) сквозной маршрут, отчалила в свою подростковую лабораторию для подготовки себя к фуршету.

Я держался скромно, как подобает наивному испытуемому.

Я следовал неофитом вдоль пугающих знаков и строгих указателей.

Я подчинялся межведомственной дисциплине, охране труда, здоровья и порядка.

Желто-черные круги.

Красно-белые квадраты.

Разномастные с подсветкой треугольники, не скупящиеся на восклицательные знаки.

Мобильником не пользоваться!

Босиком не бегать!

Здесь работают с лазерами!

Осторожно: магнитное поле!

Какая-то вибрационная хренотень, плохо влияющая на ручные часы!

Без респиратора – кранты!

На троих кислоту не разливать!

Не стой под рентгеном!

Скользко!

Очень скользко!

Мокро!

Сыро!

Опасно!

Опасно!

Не влезай – убьет!

Не лезь – убьют!

Не перечь – побьют!

Запрещено – пересекать! открывать! закуривать! курить! стрелять! прикуривать! бросать окурки! подбирать бычки!

Категорически запрещено есть, кушать и жрать в помещении! пить из-под крана! спать на рабочем столе! Думать в неслужебное время!

Я держался скромно, как подобает наивному испытуемому.

И не мог разобраться в изобилии табличек.

Но догадался, что большую часть ученые остряки навесили для смеха.

Строго запрещено – входить!

Строго запрещено – выходить!

Я следовал неофитом вдоль пугающих знаков и строгих указателей.

Запасной вход.

Запасный выход.

Я подчинялся межведомственной дисциплине, охране труда, здоровья и порядка.

Вход.

Черное на красном.

Выход.

Красное на черном.

Выглядывающие, стоящие, бегущие, идущие делились на две неравные группы: мужчины, в основном в халатах – синих, белых, черных, составляли большинство – и женщины, на разных стадиях беременности, – в явном меньшинстве.

Большинство игнорировало меня как чужеродное, малозначительное недоразумение.

Меньшинство пыталось устроить мне познавательные экскурсии.

– Хотите взглянуть на митохондрию?

– Вас интересует структурная интерференция?

– У нас, и только у нас можно пообщаться с вирусом бизоньего гепатита!

– Не упустите шанс ознакомиться с самым большим в ближней Европе автоклавом!

– Мы работаем на спектрометрах девятого поколения!

– Наша технология безоболочного слияния обещает революцию на клеточном уровне!

– Удаление гена старости у мотыльков-однодневок!

– Холестерин без масло-сливочной составляющей!

– Незабываемый сеанс одновременного совокупления тысячи дождевых червей!

Я отклонял все эти заманчивые предложения.

Еще не хватало предстать в ореоле мученика, затраханного лабораторными вакханками.

Опасность!

Внимание – опасность!

Чем ближе фуршетный зал, тем плотнее движение.

Теперь на меня не обращают внимания и женщины.

Все устремлены к выпивке и снеди.

Я тоже не откажусь от литра холодного пива, от калорийного закусона, от шампанского.

– Извините.

Я поправил фотоаппарат.

– Извините.

Куда они так все несутся – оголодали, что ли?

– Извините.

Доцентша заверяла, что зал, в котором отмечают научные достижения, уникален: это единственное помещение Центра без тотального контроля.

– Извините.

В таком случае предстоящий фуршет идеально подходит для оперативно-хулиганского мероприятия.

А вот и Нинель Осиповна.

Сколько помады, сколько туши для ресниц, сколько пудры, сколько теней, сколько румян потрачено зря…

Но роскошное платье с декольте затмевает мои джинсы с кожаным ремнем, сорочку, маечку с улыбающимся колобком и хлопчатобумажные носки в цвет подведенных глаз.

Глава 4
Несветский раут

Ученые суетливо фуршетились в просторном зале.

Где-то процентов семьдесят пять сильного пола и двадцать пять – слабого.

Возраст семидесятипятипроцентной доли колебался от восемнадцати до восьмидесяти.

Двадцатипятипроцентную в основном составляли мымры и грымзы.

Кроме столов с пищей, насыщенной фосфором и другими элементами, способствующими теоретической и практической деятельности во имя продовольственной безопасности страны, виднелись пластиковые доски на треногах.

Иногда кто-нибудь пьющий или жующий начинал пачкать ближайшую доску жирным фломастером, и у импровизированной абракадабры из формул и схем на пару минут происходило кучкование.

Совмещение пустого трепа с обоснованными выкладками никого не раздражало, как и нарушение всех правил этикета в одежде.

Что бы подумал Верховный Главнокомандующий, ежели бы на заседание Генерального штаба адмирал с Тихоокеанского флота заявился бы в тельнике, а отвечающий за стратегическую авиацию забыл бы отстегнуть использованный парашют!

Так вот, на этом рауте без комплексов господствовали произвольные моды и пренебрежительные тенденции.

От гонористых смокингов до прожженных кислотами халатов.

Не наблюдалось только нудистов.

– Это что – бал-маскарад? – спросил я увлеченную поеданием сырного канапе Нинель Осиповну. – Или ученый карнавал?

– Глупышка… Здесь встречают не по одежке и провожают не по должности и не по званию… Критерии в нашей среде другие… Каждый знает себе цену…

– А я насколько потяну?

– На рубль, – сказала тихо доцентша.

– На два! – прокричали за моей спиной знакомые голоса.

Обернувшись, я увидел знакомых ранних бегунов.

Конечно, на высоком не было зеленого трико с красными яблоками, а на коротыше – красного с зелеными, но их вельветовые лапсердаки с никелированными пуговицами выглядели комично.

– Племянник вышел из леса, – сказал высокий, хмуро лыбясь.

– Попил молока – и влез, – добавил коротыш.

– Слез – и снова попил, – закончил длинный.

И апологеты утренней трусцы отвалили в развязной манере спортивной ходьбы на пятьдесят километров.

– Да! – вскричала Нинель Осиповна, разворачивая меня вокруг оси на сто восемьдесят фуршетных градусов. – Познакомься: Василий Васильевич.

Я надлежащим образом, без усилий дополнительных мышц, пожал руку тщедушному бородачу в ориентальной рубашке навыпуск.

– Муж Оленьки!

Нинель Осиповна внесла полную ясность.

– О-лень-ки!

Повторила, змея, громко и по слогам, как дефективному.

– У вас замечательная супруга.

Не о погоде же заводить речь.

– Я в курсе.

– И стреляете вы из арбалета прилично.

– Я в курсе.

У бородача оказался урезанный словарь.

– Канапе чрезвычайно удачные.

– Я в курсе!

Василий Васильевич отчалил.

Доцентша взяла меня за локоть.

– А вон доктор физико-математических наук Скудаев.

– Катерины не вижу.

– Она из-за гордости не посещает наши мероприятия.

Я вдруг забыл и про канапе, и про воланы с икрой, и даже про крабовые тарталетки.

– Нинель, ты не вспомнила, на кого похож Ванюша?

– Нет… Что-то вызывает ассоциативный ряд, но без фиксации.

– А ты присмотрись… Может, здесь среди присутствующих обнаружишь ключевое звено.

Нинель Осиповна, не забывая продолжить опробование раутных угощений, принялась бесцеремонно разглядывать окружающих.

– Ба!

Я понял: доцентша кого-то узнала.

– Ба! Динь, а вон тот бородатый – это сам Колченов!

– Хочешь сказать что, Ванюшка произошел от специалиста по вшам и блохам?

– Я удивлена, ты знаком с трудами Колченова?

– Немного.

– Динь, да у Колченова же профиль римский и губы развратного Цезаря.

– Не подходят вроде.

– Достал… Ну не могу сконцентрироваться… Слишком большое количество отвлекающих факторов.

– Тарталетки, волованчики…

– Хочешь, познакомлю с мужем Лидуни?

Доцентша кивнула в сторону заносчивого типуса.

– Теперь понятны апокалиптические настроения Лидуни. С таким дядей проведешь ночь и поверишь в первую, вторую, третью, четвертую, пятую, шестую и седьмую печать.

– Не смешно, – и Нинель Осиповна без сопровождения отправилась подлизываться к математическому гуру.

Создалась благоприятная ситуация для пробного зондирования.

Насытившись перед разговорно-силовой акцией, я начал выбирать достойную жертву.

Нинель Осиповна попала в дискуссионные тиски между чемпионствующим доктором в искристом блейзере и его подобострастным замом в сером двубортном костюме.

Я допил шампань, откупоренную в честь поросят.

Кто-то провозгласил тост за будущего Нобелевского лауреата.

И приступил к действиям, за которые полагаются другие, более строгие премии.

Отсечь от ученого стада наиболее перспективную, в смысле слива информации, особь не представлялось особенно сложным.

Главное – выполнить несколько предварительных условий.

Не попасть ненароком в поле зрения втянутой в ожесточенный спор Нинели Осиповны, которая напирала и словесно и физически, пытаясь довести оппонентов до фрустрации…

Наметить укромный, желательно изолированный уголок для тет-а-тета.

Я шагнул за доску, испещренную химическими, с преобладаниями кислорода и углерода, формулами.

В зале добавилось гостей и официантов.

Шампанское усугубляло броуновское движение ученого люда.

Глава 5
Острый диспут

Перемещаясь по залу в хаотичном стиле одинокой газовой молекулы, я открыл скромную дверцу служебного назначения.

Среди пылесосов для влажной уборки, допотопных швабр и пронумерованных ведер было неуютно, зато интимно.

Отдавало нашатырем, стиральными порошками да сохнущими тряпками.

Эта рабочая каморка идеально подходила в качестве допросной комнаты.

Осталось завлечь внутрь кого-нибудь поразговорчивей и с врожденной тягой к доносительству.

Вернувшись в зал, я нацелился на средней комплекции мыслителя, выводящего в одиночестве химические формулы на пластиковой доске.

– Пройдемте, – сказал я по-ментовски грубо и безапелляционно.

– Это Самсонов, это не я, – почти всхлипнул формулист и выронил фломастер.

– Надо пообщаться без свидетелей, – сказал я деловито, как опер.

– Это Самсонов…

– Не здесь, пожалуйста, – шепотом попросил я ласково, по-следовательски.

– Понял, не мэнээс.

Естественно, втиснутый в уборочный закуток мыслитель запнулся о пылесос, уронил швабру и опрокинул пустое ведро.

– Это Самсонов…

– Об этом расскажете позже.

– Понял, не мэнээс.

– В данный момент внутренние органы интересует непорочное зачатие.

– Туфта, – мыслитель прыснул дистиллированным смехом. – Лажа!

– Вы уверены?

– А сколько мне дадут за доносительство?

– Три шелбана, две баночки, один хук – выбирай.

– Понял, не мэнээс.

Мыслитель уронил последнюю швабру и рассыпал белый порошок.

С правоохранительной точки зрения это выглядело как арест поставщика дури.

А также развертывающаяся сцена нон-стоп смахивала на вербовку сексота.

Впрочем, с определенной стороны наше уединение тянуло на извращенное свидание: двое любителей, подсевших на стиральную бяку и нашатырный спирт, ловят глюки.

– Я стесняюсь… – промямлил не-мэнээс.

– Чего?

– Стесняюсь, извините, стучать.

– К этому быстро привыкаешь.

– Правда?

– И совесть после пяти-шести кляуз совсем не шевелится.

– Понял, не мэнээс.

– В общем: все, что знаешь про непорочное зачатие, – и как можно подробнее. А то вызову сюда Алексея Николаевича.

– Не надо.

– Правильно… Ты же хочешь дожить до члена-корреспондента?

– А кто не хочет?

– Тогда полный вперед.

С той стороны двери послышалась возня, и чей-то умный затылок или не менее умный лоб вынужденно пробарабанил о филенку.

Робкое эхо прошлось по швабрам, пылесосам и бутылкам с нашатырем.

Хорошо, мне достался совсем не агрессивный слюнтяй.

– Это Самсонов… – попытался громко прошептать новообращенный стукач.

– Давай про зачатие.

– Я больше чем уверен: это биополисты изобрели дистанционный партеногенез.

– А по-русски нельзя?

– Девственное размножение, как у пчелок.

– Это что, оплодотверение без порева?

– Вроде… Облучают женский контингент стимулирующими волнами, и яйцеклетка начинает развиваться в зародыш.

– И чем их партогенез лучше сперматозоидного проникновения?

– Партеногенез.

– Какая разница… Суть в чем?

– Они могут за энный промежуток времени осчастливить энное количество продуктивноспособных особей и вывести кривую рождаемости на максимум, а это, как известно, – желание правительства и лично президента.

– Исполнение госзаказа?

– Вроде.

– А мужикам что останется?

– Умом работать.

– Ага, уже наработали.

Я поднял швабру

– Снимай брюки.

– А больно не будет?

– Медицинский осмотр.

– А вы что, специалист по урологии?

Я не ответил, ожидая спуска академических трусов, исписанных в порыве вдохновения фломастерными крупными формулами.

Щуплые яйца болтались где полагается, а загнувшийся, давно не использованный по прямому назначению член являл удручающее зрелище.

– На скопца ты не тянешь.

– Это Самсонов…

– Можете настрочить анонимку на имя городского прокурора.

– Текст с полуторным интервалом принимают?

– Лучше вырежьте слова из газет.

– А из журнала «Вопросы органической химии» можно?

– Нет, вычислят… Лучше из карманного справочника огородника и садовода.

– Понял, не мэнээс.

– Теперь скажи, чем ваши мыслители объясняют всеобщую импотенцию.

– Плата за усиленную интеллектуальную деятельность. Открытия так просто не даются. Наука требует за каждую обретенную крупицу нового знания…

– Да ты штаны натяни, жертва науки.

Одеваясь, мыслитель разбил бутылку с нашатырным спиртом.

Кашляя и обливаясь слезами, я рванул в зал.

Глава 6
Неопытный подопытный

Нинель Осиповна пожурила меня за недостойное наивного подопытного исчезновение – неизвестно с кем, неизвестно куда, неизвестно зачем.

Мои сбивчивые оправдания насчет очереди к писсуарам и убедительный запах нашатыря вместо импортных духов умиротворительно подействовали на доцентшу.

Нинель Осиповна прошлась по упертости Скудаева Иммануила Феоктистовича и по его нездоровому консерватизму в области внедрения математических кривых в координаты случайных выборок с учетом погрешности.

Меня же заинтересовала невзрачная шатенка, вышагивающая недотренированной балериной, – анемично, вяло, флегматично.

Шатенка приблизилась к заместителю Скудаева.

Заместитель не менее анемично, вяло, флегматично прореагировал на шатенку.

– Жена? – спросил я доцентшу.

Нинель Осиповна как-то нехорошо фыркнула (ну и вкус у Динички!), но отрапортовала: не жена – сестра, не замужем, не рожала и, судя по фигуре, подверженной регулярному недоеданию, не беременная.

Чтобы не раздражать доцентшу, я не стал уточнять детали – имя, адрес, профессию шатенки.

Тем более, она, так и не притронувшись к шампанскому и угощениям, покинула зал так же анемично, вяло, флегматично, как и вошла.

– Нинель Осиповна, хотите, расскажу про одного убившегося мудака?

– Диня, ты же не в казарме!

Не обращая внимания ни на доцентшу, ни на окружающих, я продолжил о трагическом случае.

– Один шибко выколупистый чудак выдернул подушку отцепки раньше положенного. Чудак, разумеется, выбросил «медузу». Основной купол – «тю-тю», отошел, как полагается. Чудак попытался открыть запасной парашют, да с испугу выдернул кольцо не до конца…

Академические фуршетники разом примолкли.

– А дальше? – спросил кто-то из жующих.

– Дальше – нашли мудака! С кольцом в руке от несработавшего запасного парашюта!

– Допрыгался! – сказал кто-то из пьющих.

И не-парашютисты вернулись к тарталеткам, канапушкам, бутербродикам и шампанскому, запрещенному к употреблению перед затяжными прыжками.

Шампань все как один закусывали яблоками сорта «Ева».

Этим высоколобым не надо бояться фашиствующей шпаны.

Этих никто не тронет – аборигенов сельхозработ.

– Зачем ты рассказал про неудачливого парашютиста? – спросила доцентша вкрадчивым шепотом.

– Потому что я на данный момент почти в такой же безнадежной ситуации.

– Не преувеличивай, Диня, не преувеличивай.

Сквозь ряды не помышляющих о свободном парении, экстремальном кувыркании с неизбежным разбитием в лепешку, пробиралась девушка, в которой я признал юность из гамака.

Под максимальным юбочным мини трепетала соблазнительная геометрия, не прикрытая даже миллиметром шелка.

Рыжеватый треугольник менял размеры при каждом шаге – то уменьшался до полоски с невычисляемой площадью, то снова представал в равнобедренности.

Но следующий за юностью охранник в пестром кимоно испортил решение теоремы о превосходстве треугольника над зауженным параллелепипедом.

На фуршет амбал заявился без биты.

Нинель Осиповна, как опытный психолог, вывела меня из геометрической зависимости.

Я получил шампанское и порцию клубничного пломбира.

– Диня, я отработала всех и скажу без лукавства…

Доцентша перекрыла мне обзор.

– Здесь нет человека, на которого похож Ванюша.

– Точно?

Глоток шампани.

– По крайней мере, среди присутствующих в данный момент.

Любительница обстоятельных и выверенных ответов чокнулась пустым бокалом с моей полуопустошенностью.

– А филателист – сосед, ну, которому захотелось фонтан, – здесь имеется.

Зачем откладывать на завтра то, что будет неактуальным послезавтра?

– Через три лысины и две плешивости от нас.

Нет, доцентше будет легче стать королевой дрессированных кобр, чем пролезть в Академию наук.

– Представь – только без развернутой характеристики моих достоинств и недостатков, – я избавился от недопитого бокала. – У племянников, даже липовых, тоже имеется самолюбие.

– За мной, Диня!

Доцентша, вдохновленная шипучим игристым, ринулась напролом.

Я еле успевал за людоколом.

Регулярное общение с таким человеком, как я, идет на пользу старой деве.

– Нинель Осиповна!

Движение нашему каравану перекрыл спортивного вида, спортивного экстерьера, спортивного напора человек.

– Нинель Осиповна, я так давно мечтаю познакомиться с вашим племянником!

Доцентша сдала назад.

– Комарницкий Идиот Михайлович – наш сосед.

– Идиот? – переспросил я, нарушая писаные и неписаные правила раутного и нераутного этикета. – Идиот Михайлович?

В анкете Комарницкого – доктора сельскохозяйственных наук, филателиста, значилось действительно – Идиот.

Но я еще тогда подумал – описка.

Проходить Идиотом по инстанциям не шибко-то радостно.

А уж возглавить ветеринарный институт – почти невероятно.

– Маман, земля ей пухом, обожала Достоевского. Папенька, светлая ему память, обожал Достоевского.

– А вы?

– Ненавижу.

Обменявшись рукопожатием с жертвой литературного экстаза, я принялся укреплять доверие – как-никак, соседский участок может сгодиться для маневра.

– Бадминтон гораздо лучше «Преступления и наказания». Ракеткой старушку вряд ли замочишь, даже теоретически.

– Ах, это Любочка, моя дочка, третьеклассница, – гоняет волан с утра до вечера.

– Смеется она у вас заразительно.

– Вся в Марию Георгиевну. Та до беременности такой хохотушкой была, и тоже носилась с ракеткой.

– Какой срок?

– Родит не сегодня-завтра.

– Мальчика?

Задолбал я этим вопросом номинальных отцов.

– Наконец-то. Три девчонки – сами понимаете… Как раньше про таких, как я, говорили – бракодел.

– Как назовете?

– Точно не Идиотом.

– Да, Идиот Идиотович – тяжеловесно и пошловатенько. А вы как думаете, Нинель Осиповна?

Я подключил доцентшу к диалогу.

Директор ветеринарного института располагал неограниченным временем и полномочиями, в отличие от меня, наивного испытуемого, – такого неопытного и беззащитного, такого доверчивого и глупого…

Но тут на спасение втянутых в болтологическое болото нежданно пришел другой болтолог и загрузил Идиота Михайловича отменной карамазовщиной и отборной бесовщиной.

Глянув на людокольную Нинель Осиповну, готовившуюся к затяжному диалогу, я понял, как тяжело придется Комарницкому.

Языком молоть – не ракеткой махать.

Запаришься.

А спаситель крыл цитатами, подтверждая слова двуручным жестом, определяемым современным толковым словарем непроизвольных движений как раскавычивание и закавычивание.