Текст книги "Угонщики"

Глава 25
Я внутрь не полезу!

В электричке было душно и людно. В пятницу всем хотелось побыстрее выбраться за город. Ехать до станции «Катуар» было совсем недолго, меньше часа, но за это время друзья трижды успели вспотеть. Поэтому, выйдя на платформу, они первым делом бросились к киоску с пивом. Ромик быстро и ловко вскрыл первые две бутылки, и друзья тут же присосались к ним жадными до влаги ртами. Две вторые пили уже не спеша, смакуя каждый глоток.

Основательно утолив жажду, Тимофей и Ромик осмотрелись по сторонам. В данный момент они стояли на небольшой, не асфальтированной площади, окруженной одноэтажными сельскими магазинами с распахнутыми настежь дверьми. Одинокий кривобокий автобус ожидал своих пассажиров. В тени большого кустарника валялась стая бездомных собак, промежуточно подергивая лапами и хвостами. Над небольшими, но вонючими лужами роилась мошкара. Кое-где у домов, на лавочках, сидели и курили мужики, изредка перебрасываясь матерными словами. Да кумушки-соседушки, стоя у ворот, перемывали косточки знакомым. Из ближайшего магазина вывалилась колоритная фигура местного забулдыги.

– Эй! Мужик! – крикнул Ромик.

– Чо?

– Где тут у вас улица Полевая?

– Не знаю.

– Может, вы знаете? – поинтересовался Тимофей у продавщицы палатки. – Где улица Полевая?

– Понятия не имею, – послышалось изнутри.

– М… да, – протянул Ромик.

– Пойдём у водителя автобуса спросим, – предложил Тимофей, и они направились к рокочущему двигателем рейсовому автобусу.

– Да вон там, – сообщил водитель, тыкая пальцем на небольшую пыльную дорогу, уходящую между домами: – второй перекресток и будет Полевая.

– Спасибо, друг, – с чувством поблагодарил Тимофей, и они отправились по указанному направлению. Идти оказалось недолго – уже через сотню метров появился второй перекресток. На одном из домов имелась проржавевшая табличка, подтверждавшая правильность выбранного пути. Теперь оставалось только найти нужный дом.

Далее по пути стоял автомобиль «Рафик» с номерами подмосковного региона, из которого двое мужиков в майках выгружали мешки с картошкой.

– Здорово, мужики, – обратился к ним Ромик.

– Здорово, коль не шутишь, – ответил тот, что был покоренастее.

– Слушайте, это точно улица Полевая?

– Предположим. А чо?

– Нам нужен девятый дом.

– Кажись в ту сторону, – промямлил мужик и махнул рукой.

– Спасибо, – поблагодарил Ромик.

– «Спасибо» в карман не положишь, – мужик оказался меркантилен, распознав в пришлых коренных москвичей. Тимофей достал из кошелька червонец и протянул его мужику. Тот взял купюру, понюхал её и пренебрежительно высказался,

– На эту бумажку даже не купишь бумажки, чтобы подтереть какашки!

Его помощник тупо засмеялся, обнажив десна, пораженные пародонтозом. Тимофей достал ещё два червонца и вручил их мужику, предположительно крайне нуждающемуся в туалетной бумаге.

– Вот это другое дело, – крякнул он и засунул деньги в карман. Тимофей с Ромиком пошли дальше, и когда они удалились от «Рафика» на расстояние двадцати метров, Ромик обратился к своему другу,

– На фига ты ему деньги-то дал?

– Ты хотел, чтобы он здесь разборки посреди улицы устроил? – тихо спросил Тима.

– Да нет…

– Тогда забудь про него. У нас несколько иная задача в этом «Катуаре».

– А что это за название такое – «Катуар»? – неожиданно заинтересовался Ромик. – И откуда оно могло взяться?

– Не знаю, – ответил Тимофей. – Хотя до революции был такой малоизвестный композитор – Григорий Катуар, но вряд ли это в его честь.

– Но название всё равно прикольное, на котяру чем-то смахивает – Катуарище.

Ровно в четыре они оказались у дома номер девять. Собственно говоря, это был даже не дом, а так, дряхлый и покосившийся домишко, стоявший на десяти сотках в заросшем крапивой саду. Крыша скособочилась, доски почернели от времени. Кривой, местами проломленный, заплесневевший забор, торчавший из высокого сорняка, свидетельствовал об отсутствии хозяйской руки. Калитки не было, хотя в качестве напоминания об её давнем присутствии остались ржавые петли на заборном столбе. Друзья гуськом прошли по узкой тропинке, поднялись на разбитое крыльцо, и Ромик – сначала кулаком, а потом и ногой постучал в дверь, запертую на большой амбарный замок.

– Брось! И так очевидно, что в доме никого нет, – заметил ему Тимофей.

– Сам знаю. Ну-ка, набери ещё раз эту гусыню.

Тимофей порылся в памяти своего мобильника, нашел номер госпожи Ложкиной и нажал соединение: «Абонент временно заблокирован».

Тимофей отключил телефон, покачал головой и вопросительно посмотрел на друга:

– А, может, в этой развалюхе вообще никто не живёт?

– Всё может быть… – протянул Ромик, но в этот момент за дверью послышалось жалобное тявканье. – О нет! Если собаку заперли, значит, рано или поздно вернутся.

– Ну что ж, подождем, – резюмировал Тимофей.

Два часа приятели слонялись по участку, томясь ожиданием, а потом не выдержали и сходили в ближайший магазин, на входе которого висела табличка с надписью: «Без денег не ВХОДИТЬ!». Взяв полдюжины пива и пачку сухариков, москвичи вернулись обратно. Благодаря этому следующие полтора часа прошли не в пример веселее. Рассудком овладел приятный хмель, и воспринимать окружающий мир стало куда легче, чем на трезвую голову. Стали вспоминать школьные годы и своих одноклассников.

– А помнишь, как мы с Тремпелем пошли в аптеку приколоться? – спросил Ромик.

– Нет. Что-то не припоминаю.

– Подожди-ка, а ведь тебя с нами тогда и не было! Третьим-то Жека был!

– Наверное, – согласился Тимофей.

– Тогда слушай. Это было, когда мы учились в девятом классе. Поперлись мы как-то весной в дежурную аптеку в сороковой дом по Ленинскому. Заходим, смотрим народу тьма-тьмущая. Встали в очередь туда, где молоденькая аптекарша была. Ну, подходит наша очередь, а Тремпель и спрашивает: « – Скажите, девушка, а презервативы у вас есть? Нам на троих надо», « – Сколько угодно» – так пискляво отвечает она. И тут Тремпель выдаёт: «– Девушка, а нам их померить можно будет?». Ну мы конечно не сдержались и ржать начали. А аптекарша, прикинь, не долго думая, отвечает: « – Что мальчики, боитесь, спадать будут?» – и тут уже начала ржать очередь. Мы ломанулись из этой аптеки, сломя голову, и с тех пор я туда ни разу не ходил. Вот так пошутили.

– Да уж, – проскрипел Тимофей, туша сигарету о ступеньку, на которой сам и сидел.

Ромик встал рядом с крыльцом, облокотившись на нижнюю часть ставни бокового окна, и от нечего делать, принялся слегка покачиваться. В какой-то момент он почувствовал, что ставня подается, убрал локоть и потянул ее на себя. Она легко открылась, и из разбитого окна на него пахнуло густым и кислым запахом бомжатника.

– Слушай! У меня есть идея!

– Ну уж нет! – сразу догадался Тимофей. – Я внутрь не полезу!

– Ну и дурак! – обиделся Ромик. – Чего страшного? Может, мы найдем там какой-нибудь след этих гребаных Ложкиных? Ведь какое-то отношение они к этой хибаре имеют!

– Все равно не полезу! А вдруг там лежит труп какого-нибудь бомжа, убитого его же собутыльниками?

– Ой, Тим, хватит демагогии.

– Какой ещё демагогии? Научись слова применять по месту их назначения, а не с панталыку.

– Что значит «с панталыку»?

– А то и значит. Демагогия, к твоему сведению, – это рассуждения или требования, основанные на грубо одностороннем истолковании чего-нибудь. Я же заявляю определенные претензии на твои предложения.

– Э, трус несчастный! Ну, тогда вали за пивом один и пожрать чего-нибудь купи, например глазированных устриц со шпинатом и сырным соусом, – громко сострил Ромик, – с утра не жрамши…

Против этого предложения возразить было нечего, и Тимофей знакомой дорогой отправился в магазин за «устрицами». Когда он вернулся, Ромика на крыльце уже не было.

– Эй, ты где? – осторожно поинтересовался Тимофей, заглядывая в окно.

– Залезай внутрь, не дрейфь!

Делать было нечего, и Тимофей нехотя полез в дом, осторожно звеня пакетом с бутылками пива.

Обстановка была много хуже, чем в ночлежке, столь ярко изображенной Максимом Горьким в хрестоматийной пьесе «На дне». Груда протухшего тряпья, два рваных матраса на полу, две некрашеные лавки, колченогий стул и тумбочка, вместо ножек стоявшая на двух кирпичах. Повсюду стоял смердящий запах. Сквозь сети паутины не проглядывался ни один из углов.

В помещении за печкой, подразумеваемом в качестве кухни, всюду валялась омерзительно пахнущая и грязная посуда, пустые бутылки из-под самой дешевой водки и всякий жалкий скарб. Из порванного мешка, прислоненного к закопченной стене, выкатились картофелины. Тут же, за мешком, пряталась маленькая болонка с красным ошейником. В свалявшейся шерсти застряли репейники, а слезящиеся глазки были пронзительно-печальны. Её мордочка и спинка были пятнистыми – облиты то ли коричневой краской, то ли йодом, что делало похожей болонку на щенка ягуара или леопарда. При виде друзей она тихо заскулила и заскребла лапами.

– Что ты, бедненькая, – тихо сказал Тимофей. – Мы тебя не обидим.

– Это что за Чудо-Юдо? – вырвалось у Ромика.

– Сам ты Чудо-Мудо, – отрезал Тимофей. – А ты животинка видать голодная…

Затем разорвал упаковку сосисок, и одну из них положил перед собачонкой. Та, прихрамывая на переднюю лапу, сделала пару шагов, и через секунду сосиски уже не было.

– Да ее, наверное, неделю не кормили, – сочувственно заметил Ромик. – Отдай остальные, а сами перебьемся.

Тимофей кивнул и вывалил перед болонкой оставшиеся девять штук. На то, чтобы съесть эту груду, маленькой собачке понадобилось времени МЕНЬШЕ минуты. Более того, покончив с сосисками, она даже облизала пол, на котором они только что лежали. Потом подняла переставшие слезиться глаза на Тимофея и признательно завиляла хвостом.

– Вот, сволочи!! – только и вырвалось у художника.

В этот момент на крыльце послышался топот, сопровождаемый недовольными перебранками. Ромик поднёс к губам указательный палец, и друзья на цыпочках вернулись в комнату. Ромик быстро достал из рюкзака игрушечный пистолет и наручники, Тимофей вооружился палкой от швабры, и они спрятались за печкой.

Судя по доносившимся до них голосам, женщина ковырялась ключами в замке, а мужчина понукал ее хриплым, донельзя паскудным матом. Наконец, входная дверь отворилась, и женский голос сказал:

– Заходи, давай. Встал тут едрёнть…

Дверь захлопнулась, опять топот и вдруг из прихожей раздался грохот и вопль: – Бля…

Затем там зажегся свет, и тот же мужской голос прорычал: – Викки гребаная! Сволочь поганая! Опять насрала в коридоре!

– Вставай, давай! Развалился тут в говне, – скрежетала женщина.

Ромик с Тимой переглянулись, у них на лицах появились улыбки.

– Ну всё! – орал мужик. – Ей в натуре кабздец! Утоплю в сортире, как Му-му!

Минуту спустя на пороге комнаты «нарисовался» омерзительный мужичонка лет пятидесяти, в заношенной тельняшке, рваных, перепоясанных обрывком бельевой веревки, тренировочных штанах и стоптанных женских кроссовках с цветочками. Сизая, опухшая харя, рыхлый багровый шнопак, свалявшаяся седая борода и лысый, со множеством мелких шрамов череп, кое-как прикрытый кожаной кепкой – все свидетельствовало о наличии самой распространенной русской болезни.

Стоило ему сделать шаг вперед, как Ромик выставил ногу, и мужик с грохотом полетел на пол.

– Опять, что ли, ёб… лся? – спросила появившаяся следом тетка, лет на десять постарше, в цветастом платке, грязной мужской майке на голое тело, таких же, как у сожителя тренировочных штанах и старых мужских ботинках «прощай молодость» зимнего образца. Физиономия смахивала на заплесневелую лепёшку, украшенную пожелтевшим огурцом вместо носа, а на месте предполагаемых глаз виднелись тонюсенькие заплывшие щелочки. В правой руке она держала авоську с батоном чёрного хлеба и бутылкой водки, в левой – початую боклашку с пивом.

– Полиция! Руки в гору! – скомандовал Ромик, приставив пистолет к ее носу. Затем глянул на Тимофея и грозно продолжил: – Сержант, наденьте наручники на подозреваемого!

Тимофей подошел к мужику, наступил ногой на поясницу и приказал:

– Руки за спину!

– Ёб… – начал было «подозреваемый», но Тимофей сильно пнул его ногой и проворно защелкнул на худых запястьях пластмассовые наручники.

– Мы будем задавать вопросы, а вы – на них отвечать! – продолжал греметь Ромик. – Все ясно?

– Угу, – ошеломленно кивнула хозяйка.

– Где находится супружеская пара Ложкиных?

– Как это где?

– Вот так! Где Ложкины, отвечай БЫСТРО!

– Да тута они, – растерянно пробубнила тетка, тыкая себя между обвисших баклажаноподобных грудей.

– Где это тут? – в свою очередь, не понял Ромик. – Ты чего из себя дурочку корчишь?

– Да ни хрена она не корчит, – подал голос лежавший на полу мужичонка, – мы и есть Ложкины…

– А Галина Васильевна где? – и Ромик, начиная кое-что понимать, вопросительно взглянул на хозяйку.

– Так я и есть Галимон-Ложка, – подтвердила она, почему-то облизнувшись. Будто вспомнила былые деньки, когда она много лет назад, известная в округе под двумя кличками «Галимон» и «Ложка», жила вдвоём с глухонемым отцом. Ох, как она портвешок «Улыбка» любила! Бутылку раскупорит, с горла выжрет залпом, отца к соседу прогонит, поставит «Паромщик», проигрыватель врубит на полную катушку и пляшет голая у открытого окна пока не отрубится…

– А ты кто? – спросил Тимофей, снова пнув мужика.

– Я – Жека Ложкин.

– Документы покажи, – немного сбавив тон, приказал Ромик.

– Да вон они, на печке, в конверте…

Ромик погрозил ей пистолетом и лично достал пакет, набитый кучей каких-то старых справок и квитанций. Среди них, действительно, валялся паспорт старого образца на имя Галины Васильевны Ложкиной.

– А твой где паспорт? – обратился Ромик к мужику.

– Да просрал я его лет десять назад.

Ситуация окончательно прояснилась, когда, роясь все в том же пакете, Ромик нашел договор на заключение услуг с компанией «Мегафон». В нем значилось, что три месяца назад Галина Васильевна Ложкина приобрела у этой компании сотовый телефон с новой сим-картой.

– Откуда у тебя этот договор? – спросил он хозяйку, уже заранее предвидя ответ.

– Так еще весной, на станции, одна дамочка приличная попросила меня купить для нее мобилу на свой паспорт. Вот я и выручила ее… за пятьсот рубликов.

– И, разумеется, больше ты ее не видела?

– Так откудать?

– Понятно… Пойдем, отсюда, сержант, – убирая пистолет, кивнул другу Ромик.

– А я-то как жеш? – застонал калдырь.

Ромик наклонился, снял с него наручники, отбарабанив на прощание,

– А ты вот такжеш всю свою поганую житуху здесь и проведешь…

Друзья вышли из дома супругов Ложкиных и направились к станции. Но не успели они сделать несколько шагов, как до их ушей донесся душераздирающий собачий визг. Тимофей разом остановился и бросился обратно в дом, на ходу крикнув Ромику:

– Я мигом!

И, действительно, не прошло и минуты, как сердобольный художник бегом вернулся обратно, держа на руках болонку по кличке Викки.

Глава 26
Остальные завидовали по-черному

Тем же вечером в исправительно-трудовой колонии строгого режима, находившейся под городом Томск, шли активные приготовления к проводам Анатолия Анатольевича Коптева. Натоль, как звали его друзья и товарищи, отбыл своё очередное, третье по счёту, наказание за кражу автомобиля и собирался покинуть зону следующим утром. Это был маленький и юркий рецидивист тридцати лет от роду, мастерски владевший ремеслом угона, но имевший дурной язык, всегда способный сболтнуть что-то лишнее. Свой третий срок он получил именно за то, что спьяну похвастался собутыльнику «ювелирной» кражей шикарного «Лексуса», дожидавшегося своего заказчика в специальном отстойнике. Собутыльник по кличке Лупа, оказался сукой подзаборной, и сдал Натоля при первой же колке в ментовской, куда его замели за наркоту. В итоге, гражданин Коптев получил свой законный «четверик» и загремел по этапу.

И вот теперь, отмотав срок от звонка до звонка, Натоль готовился выйти «на свободу с чистой совестью». Собрав в каптерке закадычных корешей, он предложил отметить свой завтрашний откид как полагается – то есть с водкой, блядями и наркотиками.

– А ты уже побазарил на эту тему с дежурным? – поинтересовался завхоз Диря.

– По поводу водяры и дури вопрос решен, – озабоченно отвечал Натоль, – а вот насчет телок надо перетереть со шнырем, но у меня на него выхода нет.

– Со шнырем я всё утрясу, – встрял в разговор армянин Батик. – Ты только скажи: сколько девок заказывать?

– Ну, на трёх у меня точно бабла хватит, а больше, боюсь, не потяну.

– На крайняк, я добавлю, – заверил Диря, смачно харкнув в помойное ведро.

– Но сколько их вообще надо, в натуре? – уточнил армянин.

– Ну, если нас будет двенадцать человек, то четырёх хватит, – быстро подсчитал завхоз.

– Чо зря базарите, и тремя обойдемся, – сказал свое веское слово Слон, который был родом с Сахалина, где много болтать языком считалось не мужским занятием.

– Короче, так: берём трех баб на всю братву, двадцать пузырей водяры, пару ящиков пива и стакан анаши? – окончательно подсчитал Натоль.

Зэки дружно закивали головами, после чего Батик отправился в первую локальную зону договариваться с дневальным дома свиданий (которого они до этого ласково именовали шнырем) относительно хороших проституток и отдельного номера на всю ночь. Остальные заварили чифирь в литровой банке и уселись полукругом. Началось традиционное для лагерной жизни чаепитие. Слон достал из тумбочки шоколадные конфеты, а Диря, как истинный любитель пофантазировать, начал рисовать перед завороженным Натолем радужные картины его первых дней на свободе. Остальные слушали, затаив дыхание и, в глубине души, завидовали по-черному.

Глава 27
Неожиданно вагон качнуло…

Двери электрички закрылись, и машинист объявил: «Следующая остановка – „Хлебниково“». Друзья сидели друг напротив друга, причем Ромик допивал уже третью бутылку пива, а Тимофей нянчился с болонкой, бережно замотав ее опухшую лапу носовым платком. Вагон был наполовину пуст.

– Ты еще пиво будешь? – довольно икнув, поинтересовался Ромик и, получив отрицательный ответ, потянулся за новой бутылкой. – Эх, блин, целый день зря потратили…

– Почему зря? Спасли живое существо, – и Тимофей осторожно погладил собаку по голове.

– Если каждого спасать – будешь лапу ты сосать, – глупо схохмил Ромик, открывая бутылку о край скамьи.

– Ты не прав. Мой отец всегда говорил, что есть такое понятие, как круговорот добра в природе. Вот сделали мы доброе дело, значит кто-то тоже сделает сегодня доброе дело. И жизнь станет немножечко лучше. Тем более, что эта собачка так на ягуарчика похожа. Эх, жаль, что её раньше у нас не было, а то посадили бы её на торпеду моего «Ягуара» и все бы думали, что мы с настоящим ягуарчиком рассекаем…

– Вместо всяких дурацких фантазий, давай-ка подумаем, что нам делать дальше.

– В каком смысле?

– В прямом. Как деньги твои вернуть.

– По-моему, мы с этим не справимся. Пусть лучше полиция ищет.

– Да не будут они ничего искать!

– А у тебя есть какие-то реальные предложения?

– Пока нет. Но я постоянно об этом думаю.

– Тогда я полагаюсь на твою сообразительность.

Ромик призадумался и посмотрел в окно, за которым мелькали деревья, железнодорожные переезды, деревушки, телеграфные столбы… Какое-то время друзья сидели молча, а потом Ромик вышел в тамбур покурить.

После такого количества выпитого, затянуться сигаретой – высшее наслаждение. Другое дело, что перед достаточно дальней дорогой пить пиво категорически не рекомендуется, и Ромик очень скоро осознал свою ошибку. Когда стало окончательно невтерпеж, он хотел было последовать примеру всех подмосковных дачников – то есть отлить в проходе между вагонами, но тут поезд остановился – то была ранее обещанная станция «Хлебниково».

Платформа была пустынной, вечер – поздним, а потому Ромик отважился на откровенную авантюру. Как только двери зашипели и начали закрываться, он вставил между ними ботинок, создав довольно приличную щель. Затем подождал, пока электричка не углубится в лес, расстегнул ширинку и приступил к блаженному процессу облегчения.

При этом прохладный ветерок приятно обдувал его разгоряченное лицо. Тем временем, поезд набирал скорость. Неожиданно вагон качнуло, и Ромик, потеряв равновесие, неловко подвернул ногу, – да так, что зажатым оказался не только носок ботинка, но и предмет его мужской гордости – причем «под самый корешок», как поется в популярной новогодней песенке.

Однако Ромик было отнюдь не до песенок. Проклятые двери своей литой резиной так сильно сдавили его член, что вытащить его обратно не было никакой возможности. Нет, разумеется, что Ромик попытался разжать двери руками, но это оказалось ему явно не по силам. Пришлось звать на помощь друга:

– Тима! Тимофей! Пойди сюда быстро на минуточку!

Из-за сильного стука колес, доносящегося сквозь открытые фрамуги, художник не сразу услышал. И лишь когда вопли Ромик приобрели столь истеричный характер, что немногочисленные пассажиры стали недоуменно оглядываться в сторону тамбура, Тимофей оставил болонку и поднялся с места. Когда он вышел в тамбур, то поначалу ничего не понял – стоит Ромик у дверей, плотно прижавшись к ним лицом, и изо всех сил орёт:

– СКОРЕЕ СЮДА!

– Ты чего?

– Тимоха! – обрадовался Ромик, кое-как поворачивая к нему красное от боли лицо. – Выручай, друг!

– Да что случилось?

– Зажало меня, блин! Сейчас сознание потеряю!

Тимофей подошел ближе, осознал ситуацию и озадаченно почесал в затылке:

– Ну и зачем ты его туда засунул?

Ромик скривился в извинительной улыбке и выдавил,

– Товарищи, друзья, ссать на пол нельзя, Держите органы прямо, ссыте в щели рьяно, Но предпочитайте stationarius!

– И всё-таки, как он там оказался?

– Ссать хотел, мудила! Помоги же, хоть чем-нибудь!

Тимофей тоже попробовал разжать двери, а когда это не получилось, бросился обратно в вагон и, не раздумывая, сорвал стоп-кран. Поезд начал резко тормозить и дергаться, отчего из тамбура послышались еще более отчаянные крики. Любопытствующие пассажиры потянулись к раздвижным дверям, встречаемые отчаянным матом изнемогающего Ромика. Тимофей кинулся к селектору с надписью «Полиция», нажал кнопку связи и услышал мужской голос, негодующе забулькавший в динамике:

– Почему остановили поезд?

– Кто это? – спросил Тимофей, и сам удивился своему вопросу.

– Конь в пальто! Поверните назад стоп-кран!

– Извините, но тут беда. Моего друга дверьми зажало! Откройте, пожалуйста, двери хотя бы на секунду!

– Ничего открывать не буду! По инструкции не положено! А твой друг-алкаш пусть терпит до следующей станции!

– Да не может он терпеть! Он сейчас сознание потеряет! Ему член дверью прижало! – не сдержавшись, заорал Тимофей.

– Ты, мужик, совсем охренел! – раздраженно булькал динамик. – Если кран обратно не повернешь – пришлю наряд полиции! И тогда тебе не только член, но и яйца поотрывают!

– Да присылай хоть самого Путина! Я правду говорю! Мой друг сейчас кончиться может! Сам же отвечать будешь, козел! – окончательно вышел из себя Тимофей и кинулся назад в тамбур, для чего ему пришлось протиснуться сквозь сгрудившихся у дверей пассажиров.

– Ромик, ты как?

– Х… ёво, хуже некуда…

– Вот чертов машинист! – в сердцах воскликнул Тимофей, после чего обратился к глумливо улыбающимся свидетелям: – Мужики, подержите его за спину, чтобы не упал, а я пока в первый вагон сбегаю!

Тем временем, машинист все-таки испугался ответственности и, за неимением наряда полиции, послал в четвертый вагон своего молодого помощника. Тимофей столкнулся с ним во втором вагоне и, схватив за рукав, потащил на место происшествия. Увидев все собственными, округлившимися от изумления глазами, помощник поспешно бросился к селектору и, срывающимся от волнения голосом, доложил:

– Коляныч, тут и вправду парню член зажало!

– Как зажало?

– Дверьми зажало.

– А зачем он его туда сунул, придурок озабоченный?

Помощник повернулся к Тимофею и повторил вопрос начальника.

– Да какая на хрен разница, ИДИОТЫ! – не своим голосом заорал тот. – Открывайте двери, иначе я за себя не ручаюсь!

– Будешь хамить – не открою! – прохрипел динамик.

– Открывай, Коляныч, а то… парень посинел уже.

После небольшой паузы послышался долгожданный шорох открываемых дверей. И тут произошло нечто неожиданное. Мужики, исправно подпиравшие спину «извращенца», ожидали, что он упадет им на руки, словно созревший плод, однако поступок Ромика превзошел все ожидания. Почувствовав свободу, он стремительно вылетел наружу, упал на насыпь и покатился вниз, к небольшой реке. Увидев это, Тимофей сиганул вслед за другом. Чтобы не нарушать график движения, помощник машиниста повернул ручку стоп-крана, двери закрылись, и электричка тронулась дальше.

А Ромик, успешно докатившись до водоёма, плюхнулся в воду и пошел ко дну. Тимофей скакал по насыпи, будто горный винторогий козёл. Он с разбега бултыхнулся за другом и под водой, на илистом дне нащупал его ослабшее тело, не способное противостоять казусам подобного рода. Тимофей вытащил его из воды, положил на песчаный берег, уже собрался делать искусственное дыхание, но Ромик открыл глаза, выплюнул воду, откашлялся и тихо спросил,

– Он на месте?

Тимофей повернул голову, поглядел на посиневший орган Ромашкиного тела, безжалостно подвергшийся неимоверной экзекуции, придал своему голосу умиротворенную интонацию, после чего успокоил,

– Всё на месте. Не переживай.

– Фу… – выдохнул Ромик и закрыл глаза. Только теперь Тимофей огляделся по сторонам – глухой лес вокруг, да удалявшиеся огни электрички, в которой уехала спасенная им болонка. Неподалеку от берега плавала доска, на которой большой кучей пристроились экскременты какого-то шутника. Тима посмотрел на эту картину и печально констатировал:

– При желании наши люди могут насрать даже там, где не ступала нога человека… – затем он тоже закрыл глаза и лег рядом с Ромиком, не верившим в реальность происходивших событий.

– Вот и съездили в Катуар за баблосом, – хлюпнул кто-то из друзей. Теперь уже точно неизвестно кто именно тогда сделал этот вывод.