Текст книги "Царь Додон, он не долдон. Pulp fiction"

Царь Додон, он не долдон
Pulp fiction
Михаил Буканов

© Михаил Буканов, 2017

ISBN 978-5-4485-4174-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Из жизни народных комиссаров

Пьеса в трёх актах

Действующие лица:

Дыбенко – наркомвоенмор.

Коллонтай – нарком социального призрения.

Инесса Арманд – женщина свободной профессии.

Лариса Рейснер – комиссар Волжской флотилии.

Военные и моряки, неизвестный.

Кабинет Дыбенко. Стол с зелёным сукном. Лампа. Телефон. В кресле сидит сам герой.

Дыбенко: Так! Вот и бумага. Очень хорошо, и штамп Совета Народных комиссаров в углу. Всё как у людей. Махнуть что ли? Без вопроса. То-есть, я матрос, так у матросов нет вопросов. Наливает себе из стоящего на столе графина в стакан. Щоб дома не журились. Медленно пьёт и занюхивает рукавом.

Какой-то у них в Наркомпроде спирт гнилой! В цистерне что ли из-под нефти везли? Поубивав бы!

Но, не можно. И за такой вот спирт я в царских каторгах пропадал? Да ни за ради ж бога! Я этому Цурюпе при встрече шмазь сотворю. Глиста интеллигентная. Правильно Ильич про них, гадов, сказал: Интеллигенция не мозг, а хавно нации. И пахнет от того Цурюпы соответственно. А вот тут у меня в столе и сало есть. Хлебное. Врут, небось! Какое у кацапов может быть сало? Делает себе бутерброд, размером с буханку и медленно откусывая ест. Не, сейчас ничого. Разбирае! Так. Начну писать. Во-первых строках своего письма я, как лицо официальное, народный комиссар по военным и морским делам, пишу вам, друже посол Соединённых штатов Америки, личное послание. Будь ласка, сделай так у себя на родине, что бы моей родной сеструхе платили полный пенсион. Она сейчас проживает у вас. Что до меня, то я, в силу разных причин, не могу сейчас поддержать её материально. Вы знаете, что наша рядяньска страна ведёт бои во враждебном местами окружении. Связь с войсками и то нам очень держать трудно, так что не до Америк. Да и почта работает плохо. Тяжёлое наследие царского прижима. Шановные мосьпане! Я в долгу не останусь. Если вам понадобиться чего из того, что в моём полном ведении, приходи, будь ласка, обсудим. Так что до побачення и здоровеньки булы! Стучит кулаком по столу. Никого! Стучит опять. Входит лощёный адьютант. В руках папка.

Адьютант: Чего изволите?

Дыбенко: Я тебе по рогам настучать изволю, потрох сучий! Опять с секретутками проклаждаешься. Тут гумаги важные без движения, а до тебя не достучишься! Салопупы несчастные, сухопутные.

Адьютант: Извините, товарищ народный комиссар. Тут же тамбур для секретности разговора между дверей. Вот я там ничего в прихожей и не слышу. А что, кнопка вызова сломалась?

Дыбенко: Ты мне тут учёность не кажи. Кого надо я по кнопке вызываю, а тебе и стукнуть кулаком в стол достаточно. Ишь, моду взял oговариваться. Да я тебе рассосредоточу! В пыль! Ладно! Чего ты пришёл, коли вызова мово не слышал? Из Совнаркома послание? От Ленина? Вот это так. Вождь всего мирового пролетариату послания пускает, а тут штафирка казённая до меня его не доводит. Вот ускочив, так ускочив! Так мой кум Панас вареныки с вышней кушал. Ел, ел, да заснул. И мордой у мыску со сметаной брякнулся. Га-га-га! Как москали горгочут: Срал, срал, да упал! Га-га-га! Ты вот что, читай чего там написано. С толком читай, не сепети!

Адьютант: Товарищи!

Дыбенко: Вот гад! Я без тебя знаю обращения советские. Цоб цобе, цоб цобе! Ты чего, волив гонишь, али как? Суть читай, бусурман!

Адьютант: Социалистическое Отечество в опасности.

Дыбенко: Понял. Ты только про своё, тебе близкое и дорогое читаешь. Да я тебя в Чеку загоню. К Феликсу. У нас сейчас февраль 1918 года, a ты, гад, как на митингах в семнадцатом! Говори своими словами, контра. Расплющу!

Адьютант: Автор анализирует сложившуюся ситуацию, отвечает на вопросы о том, что именно нам надлежит делать, призывает подняться всем прогрессивным силам на защиту Социалистического Отечества oт контрреволюционных сил Юденича и обязательных атак германских войск. Короче, положение в стране, в данный момент, лично мне, напоминает положение во Франции, во время перехода власти от Триумвирата, в руки тогдашнего Первого консула, а, позднее, императора, Наполеона! Сам Юденич им и станет.

Дыбенко: сидит с открытым ртом. Ты, мудила грешный, сам-то понял чего сказал? Какая триумвирата, кто кого комсул? Игде тот Юденич, и игде тот Наполён? Это Ленина послание! Для народу простого! А ты так всё изложил, что для понимания даже моего четырёхклассного училища и то мало! Всё! Будя на сегодня. Держи письмо. Упакуй, печать сургучёвую, ну, там адрес. Что б всё, как у людей. И отправь. А ко мне вызови на совещание от Балтфлота кого, да, хоть Беляева с «Авроры». Командующего обороной Петроградского укрепрайона Лундквиста. Я сам матросиков поведу в бой! Засиделись на линкорах, да крейсерах альбатросы, скитальцы морей! Пущай, пробздятся!

Свет гаснет и зажигается опять. Там же. Дыбенко, уронив голову на стол, спит. Звонок телефона.

Дыбенко: Я. Кто я? Головка от x**? Какая головка? Ничего не понимаю. Погодь трохи, будь ласка! Берёт графин и с недоумением обнаруживает, что он пустой. В телефон. Погодь, погодь! Достаёт из-под стола канистру, пьёт из горлышка! Занюхивает рукавом. Ты чего говоришь? Ты вообще кто? Дежурная телефонистка? А чого басом гутаришь? Твёрдый шанкр разбушевался? Не, я точно пить брошу. Кладёт трубку. Звонок телефона. Берёт. Кто говорит? Из приёмной Ленина? Слушаю, товарищ. А перед этим ты звонил? Ага, ты! Шутил так? Чего тоби, то-есть, тебе, надобно, хлопче?

К одиннадцати Ильич совещание собирает? Малый Совнарком? Буду беспреметно, тьфу, буду непременно. Bсё, давай отбой. Крутит ручку. Стук в дверь. Входит адьютант.

Адьютант: Товарищ народный комиссар. По вашему приказанию прибыли на совещание вызванные представители. Прикажете войти?

Дыбенко: Слышь, ты! Пива добудь. И, там, рыбки солёненькой. Я скажу, когда подать. Зови всех гуртом. Думать будем. Входят представители Укрепрайона и Балтфлота. Усаживаются вокруг приставного стола. Слышь, Люндквист, что там у тебя с обороной под Нарвой и Псковом? Сколько войск завесы мы там имеем против возможного наступления? С патронами как? Снаряды не все ещё расстреляли. А то мне докладывали, как вы там охоту на кабанов устроили с батареей трехдюймовок. Чого, з глузду зьихали? Пулемётив вам для этого мало? А вот герман прийдёт, мы его как, в штыки встретим? Отвечай?

Лундквист: Чистой воды поклёп и поношение. Дело было так. Под видом стада кабанов значительная группа вражеских солдат, частично переодетых в животных, предприняла попытку проникнуть в наше расположение. Мы, с командиром полка Гржим-Гржимайло находились в рекогносционных целях на позициях. Я и приказал открыть ураганный огонь по врагу. Из пушек.

Дыбенко: Ты проще будь. Неча лабуду нести. Какие враги! Потом осмотрели и увидели кабана и двух подранков. А вы били по целям полчаса! Ладно! Дело прошлое. Вы вот что. В ваше расположение с отрядом матросов прибуду лично. Поразим врага под Псковом и Нарвой! И этот день ещё будут праздновать много лет. В любом случае. Адьютант, пиши. Выслать в указанное время группу корреспондентов от «Правды», «Труда» и «Известий». Текст их последующих статей я завизирую лично сегодня, ещё до отбытия. Так что победа, даже в случае интересного положения, если мы будем в дупе глубокой, явится на нашей стороне, или, за нами. Чего-то я тут путаюсь. Корреспонденты поправят! Теперь от Балтийского нашего флота. Белоусов! Спишь, насекомое? Что нет? Ишь зенки опухли. Это же надо. На крейсерах и линкорах отсиделись от войны, из-за щёк ушей не видать, так и теперь ещё спять. Это вам не офицерей-драконов с борта на лёд метать. Возьмёте винтовочки, штыки примкнёте, да вперёд. Вона, Ленин говорит: Социалистическое Отечество в опасности! Выделишь народишко в распоряжение моё лично. Сам впереди всех пойду. Спасём Родину и революцию. Адьютант, излагай.

Адьютант: Товарищи! Непосредственный план операции разработан и утверждён. Вы можете получить его копии в секретариате нашего наркома. Выступление завтра. Эшелоны буду подаваться к Финляндскому вокзалу. На группу из ста человек – одна полевая кухня и гармонист. Отбытие ровно в пополудни. Взять с собой сухой паёк на три дня. Продукты питания для кухонь подвезут от наркома Цурюпы. Всё у меня, товарищи!

Дыбенко: И у меня всё. Надо бы домой заехать, поспать чуть, да и расслабиться перед боем не мешает. Как говорит Феликс Эдмундович, до видзенья! Адьютант, пива с рыбой неси нам всем на дорожку!

Квартира Дыбенко. Огромная кровать за роскошной ширмой, рояль белый, кожаная мягкая мебель и шёлковый диван с драконами. Обеденный стол с полукреслами. Входит Дыбенко.

Дыбенко: Сашка, тля, ты где? Мужик пришёл, а дома шаром покати. У меня, может, потребности выше возможностей. А как справить, коли бабы нет? Вылазь, курва-мама!

Из-за полога кровати выходят Коллонтай и Арманд. Обе в неглиже. Вытирая губы, подходят к зеркалу и подкрашиваются. Арманд молча садится на диван, а Коллонтай подходит к Дыбенко.

Коллонтай: Чего орёшь? Не на митинге. Не могу я сейчас. И Инеска не может. Переувлеклись с нею. Обкончались. Ты портки сдирай, да дуй за ширму. Там Лариска горит вся, она тебя и ублаготворит. А мало будет, я к тому времени отойду. Давай, наркомушка, дуй до горы. Крепи единение с Интернационалом. Ты – хохол, я – наполовину хохлушка, наполовину шведка, Инеска вовсе французского разлива, а Рейхснер, ты гляди как хер то в ней отзывается, из немчиков будет.

Ты за какой Интернационал стоишь? Европейский, ежели, то пожалуйста. А негрух и китаёзок у нас нет!

Дыбенко: Я ведь тут вас всех барал, и ни разу не соврал, не подвёл, не пропустил, трахал, сколько было сил. Так что весь Интер и нал я в постел давно загнал! Как тебе стихи? Мне их Придворов сочинил. Он теперь под апсердонимой Демьян Бедный пишет. А я даже выучил. Хотел тебя удивить!

Коллонтай: Ты, давай, а то Лариска нас всех замучает. Злоебучая баба. Ты бы ей нашёл место, где она довольна бы оставалась!

Дыбенко: Я её к Коле Маркину пошлю. Комиссаром на военную Волжскую флотилию. Уж там-то морячки с голодухи досыть ей помогут. Перестанет мохнатка чесаться! Сотрётся, и мех повылазит. Как на той горжетке при езде на велосипеде!

В процессе беседы приближается к пологу кровати. Оттуда высовывается рука, хватает его за гульфик и втягивает за полог. Слышаться стоны, вскрики и прочие звуки.

Сука! Ты чего тянешь? Оторвёшь, дура! Вот это другое дело. Раз-два, раз-два. Поскакали!

Арманд: У тебя лак какой? Красный? Я возьму. Красит ногти. А люблю я вот так, ноготочками, да по голой жопе. Впечатляет. Только нельзя. У Володи баба бдительная. Прямо, в пенсне комиссар государственной безопасности во времена Французской революции. И обнюхает его, и осмотрит. Ревнивая, сучка! А уж крокодил, не приведи господи. Я тут с ней в бане была. Ужас. Страсти-мордасти. С ней ежели вопросы продления рода решать, то никакой водки не хватит. Не поднимется, даже именем революции! Смотрит себе под рубаху. Вот, гляди. У меня четверо детей, а грудь красивая. Живот доской. Нигде ничего не висит. Как говорят кухарки, всё в плепорцию. А у неё, а у неё! Не рожала ни разу, а тощие груди до пупа висят. Пузико кривое выпирает. Сзади ничего. Доска и два соска! Корокодил! Вот Володя до меня и ходит. А я что? Своего мужика имею? Соу! Ит из натинг, – как говорят североамериканцы. ****а не лужа – останется и для мужа! – это уже наши родные осины! Сермяжная правда. А Володька в постели забавник. После его кактуса! Я, вроде как, и от него понесла. Cлава Богу! Род продлили и побезумствовали. А ты как со своим дурачком?

Коллонтай: А чего? Как поэты говорят: Ты нарком, и я нарком, будь хоть круглым дураком, но, пока при власти, поживи во сласти! Он, по мужицкой сущности своей, считает себя главой всего, а я и не отказываю. Он глава, я шея. Куда шея повернётся, туда и глава смотрит. Равноправие при полном и обоюдном непротивлении сторон. Тем более, да ты и сама знаешь, в постели он бугай. А чего бедной девушке ещё надо? Статью мою помнишь про стакан воды? Вот именно! Перепихнулся, как воды выпил, а любовь и мораль это всё буржуазные штучки, призванные отвлекать массы от мировой революции! Нам отвлекаться некогда. Быстренько нужду половую справил, и бегом на баррикады. Вот так! Нарком! Ты там ещё живой? Вылезайте, к балтийской матери. Будем чай пить. У меня марципаны от Филиппова. Лариска! Отпусти мужика на покаяние, к малым детушкам. Высовывается всклокоченная голова Дыбенко.

Дыбенко: К каким детушкам?

Коллонтай: Ты половину Питера перетрахал. Неужто у тебя нету детушек? Технически, должны быть! Заинтересовался! Вылезай, кнур!

Рейхснер, выходит из-за ширмы, обнимая и ведя Дыбенко.

Ты, извини, подруга! Я тут ему немного надорвала причинное место. Пройдёт. А что я могу? Как в экстаз войду, ничего не соображаю. Одно слово – Валькирия. Или, ежели по-нашему, женщина -комиссар! Усаживает Дыбенко в кресло. Садится сама. Коллонтай накрывает на стол. Чайник, чашки, сахарница, сухарница с марципанами. Большая бутылка рома. Дыбенко наливает себе ром в чайную чашку и залпом выпивает. Ох! Хорош у тебя чаёк. Жуёт марципан. Вот буржуины. Чего только ни напридумывали. Гадость! Берёт и ест ещё один, ложится на диван, кладёт голову на колени Армандт и засыпает. Темнота.

Железнодорожный вокзал. Жуткое захолустье. Всюду спят матросы. В буфете сидит Дыбенко с группой моряков.

Дыбенко: Это мы где? В Поволжье. Ни хера себе. А как мы сюда попали? Кто в Питере? Ленин где?

Матрос: Погоди спрашивать. На, испей! Подносит Дыбенко глиняный глечик с самогоном. Тот пьёт. Рукой ищет закуску, находит воблу и занюхивает.

Другой матрос: Так что вот. Помнишь как ехали на отпор врагу под Псков и как немцы нас направили в обратном направлении? Дыбенко отрицательно мотает головой. А как ты приказал отступать и ехать за подкреплением помнишь? Реакция та же. На Питер дорога отрезана, машинист и маханул окружными путями, остановились здесь. Когда мост через Волгу переехали.

Нас тут человек триста с хвостиком.

Дыбенко: А почему я не помню ни хера? Это как объяснить?

Первый матрос: Так ты в поезде под Псковом пить начал, и ночью с полки в проход рухнул. Даже столик головой отбил, но не проснулся. Ещё выпил и заснул. Вот только сейчас с нами сюда и пришёл!

Дыбенко: Так мне надо в Питер. Я же ж народный комиссар! Только боюсь не поймут меня правильно. Вроде, как дезентир я получается. С фронта сбежал. И куда? В Поволжье. Тысячи полторы вёрст от места боёв! Что делать? Так! Попервам надо здоровье поправить. Пьёт самогон.

Вот и мысли появились. Никуда я не сбежал. Просто перешёл на нелегальное положение. Подпольщиком стал. Так, братва. Слушай мою команду. Сейчас пьём три дня, в себя приходим. А затем я всех распускаю по домам для подпольной работы. Я и сам буду на Украине листовки расклеивать и красные флаги поднимать! Стонет ненька Украйна под гнётом нимцив. Защищу! Гадом буду! Какой есть город поблизости?

Второй матрос: Так, Свияжск.

Дыбенко: Конфискуй машину, в крайнем случае фаэтон, и проезжай в тот Свияжск. Я тебя командиром полка назначаю. Конвой возьми конный. Подбери морячков с Украйны, кто на конях может. Гранат возьмите побольше, пулемёт на фаэтон или машину, мне тебя учить?

Второй матрос: Ясно, батька! Всё будет изделано. А чего у мисци том нам робить надо?

Дыбенко: Ты по-русски говори, тютя! Чего на суржик перешёл? Что делать, что делать? Чернышевский ты наш. Слыхал о таком поэте-песеннике? Большой был революционер, за что и пострадал. Шпагу ему над головой сломали. Ты секи! Мне Чичерин рассказывал. А как шпагу сломали, сразу в каторгу. Потому – без шпаги. Понял? А ты говоришь что делать! Мы им не дадим оружие наше над головами нашими ломать. Сами кому надо вломим, а кому надо и засадим по самое не балуйся. Что бы гланды не болели. Это уже мне Семашка рассказывал. Но, я не про это. Банк найди какой! Места глухие, буржуи не пуганные, а братве на дорогу золотой запас нужен. Понял, противень? Это тебе не с кумом чепелою мериться. У кого больше, тот и пан. Как в соседней стране ляхи мувят! Полк возьми, и без денег не возвращайся. Не пойму и шлёпну. Насмерть, учти!

Первый матрос: Тут до вас якись шпак долгоносится. Пристрелить, что б не мучился?

Дыбенко: Вот тебе так сразу и стрелять. Может нужное что принёс. А пристрелишь, как с ним разговаривать? Волокёшь в разговорах с упокойниками? Я так нет! Давай.

Входит человек в цилиндре, фраке, брюках со штрипками и босой.

Дыбенко: Ты кто и почему ко мне без сапог являешься?

Человек: Престидежитатор. Ловкость рук и никакого мошенства! Были у меня сапоги, только в прихожей вашей остались. За дверьми.

Дыбенко: И зачем ты их снял? Житатор.

Человек: Матросики попросили так, что я отказать не смог. Жизнь дороже.

Дыбенко: Это к делу безотносительности всякой. На жалость давишь, контра? Да я тебя в распыл сиюмоментно! К праотцу Адаму и его блаженной памяти матери. А ну, канай ближе на полусогнутых! Говори зачем пришёл, потом слухай, чего я командовать буду!

Человек: Слышь, «Иван», не при в растопырку. Маза есть! Я пошёл налево, там филки смурны хиляют, а прямо без понятия. Рыжь всем нужна. Шалавы, марафет, бимбер со звоном рыжий, лепенёк новый со шкарами и колёсами. Сечёшь? Ты тут не при делах, так я скажу. В городе угол шикарный у одной шмары. Брюлики царские. Сама из столицы сбежала. Сшибить бы надо. Смассовать! Идём брать эту хазу на пару. Берём угол в шесть секунд. Четыре сбоку, ваших нет, и ихняя не пляшет. Не забыл блатную музыку? Хабар пополам, и ноги в руки. Я майданщика-барыгу знаю. Скинем.

Дыбенко: Обзовись! Может ты чмо последнее, uз под шконки не вылезал, без машки спал у параши.

Человек: Гнутый я, пахан. Тебя помню. Мы в Томске на крытке вместе кочюмали.

Дыбенко: Помню тебя. В авторитете был. Дуванить где будем?

Человек: А там же. Но, уговор. Ты своих не бери, а я своих. Пополам. Когти рвём, и по тундре, по широкой дороге…

Дыбенко: Срослось. Братва, мне с человеком отойти надо. Переоденься, а то фраер фраером. Там, кто-нибудь, форменку мне и штаны от робишки. Сапоги ему верните. Ай, я, яй! Революционеров грабить? Честно надо на жизнь зарабатывать и в жестоких боях… Тьфу! Забылся. Пошли, братан!

Всплывёт Дыбенко в конце Гражданской войны. Первый орден Красного знамени за истребление восставших матросов Кронштадта. Второй за крестьян Тамбова. Или наоборот. Их почти вместе дали! Последняя военная должность – Командующий Ленинградским военным округом. Последняя должность вообще – зам. Наркома лесного хозяйства. Расстрелян в 1938 году! Враг народа!

Скажете нет?

Здравпункт

Примерно к середине дня поток посетителей почти совсем прекратился. Наступало время обеденных перерывов в цехах, а зачем же идти в здравпункт, ежели можно сходить пообедать? А после, в рабочее время на болячки сходить пожаловаться. Порезы. Ушибы. Царапины, ожоги. Глаза с соринками металла или попавшей туда стружкой. Сердечные приступы. Удушье. Кашель, простуды. Да, всё, что может быть у больных людей, проходило передо мной за сутки. Хорошо, если не было крупной травмы или инфаркта. До инсультов дело как-то не доходило. Может, в силу специфики производства? Шарикоподшипниковый завод работает круглосуточно. Но, большинство заняты тяжёлым физическим трудом. Голова остаётся в покое. Вот мозг и сберегается! Я сидел в довольно большой комнате. Письменный стол. Перевязочный столик. Средства первой и прочей помощи в стеклянных шкафах. Обтянутая клеёнкой и застеленная простынёй кушетка. Два стула перед столом. Вот и всё! Окон в этом помещении не было. Прямо за моей спиной располагался смотровой кабинет для регулярных гинекологических осмотров. Там стояло смотровое кресло, стеклянный шкаф с набором инструментов, боксы со стерильными материалами. Мне надо было писать курсовую работу, темой которой являлась концепция Лучицкого по вопросу гугенотских войн во Франции. Исторический факультет требовал своего. Я уже несколько раз посещал место, известное всем гуманитариям-студентам как Историческая библиотека, запасся массой выписок и цитат. Пора бы и начинать собственно курсовую. Тем более, наступило затишье. Это я так думал! Без всякого стука в дверь ко мне вошло существо женского пола в возрасте восемнадцати лет. Оно и не думало чего-либо спрашивать. Что за дела, e***ь мой лысый череп, – прозвучало с порога. А вот и я! Встречайте! Это была Танька Новикова, работавшая на проверке готовой продукции. Она и сейчас была в униформе контролёров ОТК. Когда успела? – только и спросил я. Долго ли, дитю, умеючи? Я вчера с Численко познакомилась. Знаешь его? Откуда? Знаю, что за «Динамо» играет. Вроде, игрок хороший. Но, я за «Спартак» болею. Танька рассмеялась. Кто болеет за «Спартак,» тот придурок и дурак. Это тебе тоже Численко сказал? Какой Численко? Он вообще говорить не мог. Столько водки выпить, с ума сойдёшь! Мы в «Памире» с девчонками сидели, а они всей компанией с тренировки шли. Почему на поле нашего стадиона, не скажу. А может врут. Ещё где были. Вон, про «Голубой Дунай» рассказывали. Знаешь забегаловку у трамвайного круга? Её так местные зовут. Дело дельное, водки стакан, сосиски с хлебом. Там весь «Шарик» после получки гужуется. Шашлык или люля, пиво, салаты разные. Осетринка на вертеле. А водяра с собой! Как говорится, на любителя. Не очень всё свежее и вкусное, но цены не ресторанные, а буфетные. Вот так футболисты оттуда к нам в «Памир» добрели. Численко сразу глаз на меня положил. Сильно был накушенный. Еле на ногах стоял. А я, дура, с ним тоже пила. И пива после. Опомнилась на хате где-то. Все спят. Я подобралась, да, ноги мои, ноги. Хорошо деньги на такси были. Не домой же ехать, с матерью объясняться. Так я на завод и в здравпункт, к Тамарке. Там до смены своей кантовалась, приняла немного спиртянского. Да на старые дрожжи! Разнесло к хрущёвской такой матери! У тебя поесть чего нет? И выпить! Тань! Как работать будешь? Девочка ты теплая во всех отношениях, да сейчас божий день и самый приём. Остановись, прикинься шлангом и зависни. Назад не ходи. Я тебе справку дам, что у тебя кровотечение регулярное сильное. Ну, женские дела.

Нет! Лично посмотреть не хочу. Чего я там не видел? Поверь на слово, всё такое же, как у других.

Заведёшься только, а не место и не время! Тань! Слезь с колен! Войдёт кто. Руки, руки, говорю, убери. Что ж ты, тля, делаешь? Остынь! Давай, вставай и пошли. И мы пошли за дверь смотровой комнаты. Там я вручил девице кусок чёрного хлеба с горчицей и тонко порезанный сыро-копчёный окорок. А где сесть то? – спросила она. И это был вопрос вопросов. Давай, залезай в кресло. Только аккуратно. Ноги не клади на упоры, они не зафиксированы. Сиди так, да ешь. Послышался стук в дверь, и я вышел. Приём продолжался. Поток людей нарастал и нарастал. Улучив время, я заглянул в смотровую. Танька мирно спала, свесив обе руки на стороны и положив всё же ноги на распоры кресла. Под халатиком сотрудницы ОТК у неё ничего не оказалось. Милые завитушки мягких кудрявых волос смотрелись весьма игриво на фоне незагорелой полоски кожи. Мода на загар без трусов в то время Москву ещё не посетила. Острые девичьи груди дополняли картину. Нет! Не зря Татьяна утверждала, что никогда не осветляет волосы причёски. В кресле лежала натуральная блондинка! Вздохнув, я закрыл дверь кабинета и подошёл к очередному болящему. Это был парень с глубоким порезом руки. Пришлось быстро наложить жгут и вызвать нашу местную «Скорую»! В кабинете медсанчасти №4 завода «Шарикоподшипник» ему легко окажут хирургическую, быструю и квалифицированную, медицинскую помощь. Когда я оформлял сопроводительные документы на больного, и уже ввёл ему обезболивающее и противостолбнячную сыворотку, прямо за моей спиной раздался сильный грохот. Сказав парню, что, очевидно, произошло самопроизвольноё складывание гинекологического кресла из-за вибрации, я рванул туда. На полу сидела совершенно ошалевшая, абсолютно голая Танька. Халатик, запутавшись в поножах кресла, сиротливо свисал вниз. Быстро натянув на неё одежду, я вышел к прибывшему шофёру «Скорой». Тут же на столе нацарапав лист сопроводиловки, я направил Таньку в хирургию. На плече девицы наливался сизым багрянцем здоровенный синяк, но настроение было бодрым. Позвони мне, – тихо сказала страдалица, и «Скорая» увезла нарушительницу спокойствия!