Текст книги "АБеВеГа русских суеверий, идолопоклоннических жертвоприношений, свадебных обрядов"

Г

Гадания

– бывают суть множественные и различные. Ученые люди выдавали свои гадательные сочинения на несколько веков, столетние календари и временные гадательные книжки, по течению планет или кому как вздумалось; гадают картами, костями, богами, тыквенными семенами и прочим. Древние славяне употребляли следующие гадания: 1) метание вверх деревянных кружков, с одной стороны белых, а с другой – черных. Когда брошенные кружки, упав, ложились белой стороной вверх, это знаменовало доброе предвестие; а когда падали белыми сторонами вниз, то худое; когда же ложились один белым, а другой черным вверх – это означало посредственное; 2) гадание производилось конем Святовидовым (см. Святовид); 3) выводилось из поворотов и крика летающих птиц; 4) из криков животных и из встречи оных; 5) из движения пламени и дыма; 6) по течению воды, по пене и струям; 7) по располагаемым прутикам и прочая, а по деревням нашим следующие происходят:

1. Поют девушки так называемые подблюдные песни; собравшись, ставят на стол красное деревянное блюдо, покрывают его большим платком и кладут на платок кусок хлеба и холодного угля; потом всякая загадывает на перстне, на кольце, на наперстке, на запонке или на какой-нибудь другой малой вещи, и каждая, перекрестив блюдо этой вещью, кладет ее под платок. Во первых поют песню хлебу и по окончании ломают его и уголь на кусочки и, разделив между собой, завертывают в рукав рубашки, с которыми и спят для долженствующей быть сонной грезы. На конец припевая к каждой песне: кому видится, тому сбудется, вынимают свои вещи и по содержанию пропетой песни предугадывают свою участь, считая это за неложное.

2. Сидя в пустой горнице, смотрятся в зеркало. Девица приходит в пустую комнату одна, принеся с собою два прибора, зеркало и свечу, ставит все это в порядке на стол и, сев напротив зеркала гадает: суженый, ряженый, приди ко мне ужинать. Минут за пять перед его приходом зеркало начинает тускнеть, а девушка протирает его нарочно для того приготовленным полотенцем, наконец, придет некто и смотрится через плечо в зеркало, и когда невеста рассмотрит все черты его лица, тогда закричит: чур сего места; затем тот дьявол, который принял на себя образ ее жениха, исчезнет, и девица с того времени жениха своего знать уже будет точно. Но такое учинит робкая, а иная, не столь боязливая, не будет еще чурать, и жених, или принявший его облик дьявол, перестав глядеться, сядет с нею за стол и, вынув из кармана ножичек или перстень или что другое, положит на стол; тогда уже девушка зачурает, и эта положенная вещь остается ей в добычу; и действительно, бывает эта вещица похищена тогда у жениха, как многие уверяют.

3. Носят кожу, коровью или конскую к проруби и там садятся на нее, очертясь от проруби огарком, нарочно для того изготовленным. По времени выходят из проруби водяные черти, взяв кожу и с той особой, которая сидит на ней, загадавши, носят мгновенно на дальние расстояния, например в дом будущего жениха и прочая. По окончании же этой работы, желая присвоить себе сидящую на коже и с великим стремлением летят к проруби, дабы погрузиться с нею в воду, где успевать должно выговорить при самой проруби чур сего места, чем спасти себя можно, а иначе следует неминуемая гибель.

4. Льют олово или свинец, воск или золото в воду, загадывая прежде, и какое изображение выльется, то и верят крепко, что то в жизни с ними случится.

5. Слушают под окнами, загадав прежде, и какое слово от бывших у избе услышит, по тому и располагают свою судьбину.

6. Выходят за ворота с первым куском во рту и спрашивают у мимо идущего об имени, веря, что тем именем муж ее будущий называться будет.

7. Полют снег, и в какую сторону бросит оный, то и слушают там, какая прежде собака залает. Если толстым голосом, то быть ей за старым мужем, а когда тонким, то за молодым.

8. Берут в темноте из поленницы полено, и когда оно гладкое, то муж будет хороший, а если суковатое и с трещинами, то дурной и сердитый. Другие верят, что когда полено суковато, то быть за богатым, а когда попадет ей гладкое, то быть за бедным.

9. Снимают ночью кур с насеста и, принеся в горницу, дают клевать рассыпанную пшеницу или какой-нибудь зернистый хлеб и по тому отгадывают будущую свою участь.

10. Слушают, сидя у окна с горнице в то время, когда уже все лягут спать, то девица, загасив огонь, сядет к затворенному окошку, загадав: суженый, ряженый, поезжай мимо окна. Через некоторое время находящаяся в страхе девица слышит мимо окна ее едущих, кричащих и свистящих людей, что толкует она добрым знаком ее веселой жизни, а когда проезжают или проходят тихо, это значит бедное состояние жениха.

11. Вывешивают белое полотенце из окошка ночью, гадая: суженый, ряженый, приди и утрися. Если по вывешивании полотенца оно вскоре окажется намоченным, это значит, что в том же году быть девице замужем; если вымокнет к утру, то не быть еще долго, а если и поутру снимут его сухим, то не быть никогда.

12. Слушают у церкви, ходят к церковным дверям или окнам и, загадав, слушают, и когда поют, послышатся им надгробные песни, то разумеется девице в тот год умереть, а когда брачные, то быть замужем.

13. Делают из прутьев мостик и кладут его под подушку во время сна, загадывая: кто мой суженый, кто мой ряженый, тот переведет меня через мост. Этим подразумевается, что должно ей во сне это присниться.

14. Едят пересоленное в то время, как ложатся спать. Делают какую-нибудь пищу, соля ее весьма крупно для того, чтобы ночью иметь жажду, и ложатся, загадав: кто мой суженый, кто мой ряженый, тот пить мне подаст.

15. Слушают в бане, ходят к бане и, придя, отворяют у нее двери и, оборотившись задом к двери и открыв задницу, наклоняются и гадают: тени меня, мани меня куньим хвостом по голой заднице – и когда почувствуют, что прикоснулось к ней нечто мохнатое, то значит жить будут богато, а когда что холодное, то бедно.

16. Ходят в сарай, где стоят свиные туши, от которых слышится им голос, а по нему и определяют будущую судьбину.

17. Бросают башмаки через ворота на улицу; в которую сторону он носком, в той стороне и быть ей замужем, а когда к воротам, то в тот год еще не выдадут.

18. Ходят на перекресток, имея за плечами месяц, смотрят в зеркало, загадав: суженый ряженый, покажися мне в зеркало, который приходит так же, как в пустой избе.

19. Садятся на лошадь и завязывают ей глаза, а потом дают волю лошади; в какую сторону она сама пойти захочет, то и верят, что в той стороне и быть девице замужем.

20. Сажают петуха и курицу под решето, связав их хвостами, и которая из них повлечет за собой другую, то по тому и исполнятся загадавшей брачные обряды.

21. Слушают у житницы: здесь слышится им пересыпка хлеба, шум от жерновов или работа на гумне; многолюдство работников и прочее, а потому и узнают, жить ли им богато или убого.

22. Вывешивают ключи за окошко, и когда, пришедший, некто пошевелит оные, тогда девушка спрашивает его об имени, и оный некто, то есть леший или другой дьявол, ответствует то имя, которым называется ее будущий жених.

23. Кладут под голову гребень, загадывая: «Суженый, ряженый, причеши мне голову», – и уверяют, что во сне приходит дьявол, во образе будущего ее жениха, и причесывает ей волосы.

24. Аукают, выбегая из двора, и в которой стороне будет отзываться эхо, в ту сторону выдадут ее замуж, а при том примечают, скоро или продолжительно, тонко или толстоголосо.

25. Ложатся навзничь в снег и поутру ходят осматривать: ежели оное вылеглое место гладко, то муж будет смирный и спокойный, а ежели иссечено, то вздорный и драчливый.

26. Кладут на стол три шапки и гадают так же, как и о прочем событии будущей их судьбины.

27. Сучат нитки и пускают в воду, по извиванию коих в воде располагают свое гадание к добру или худу.

28. Слушают под вереею, в том уповании, что от того познают, какого ремесла будет ее муж, и уверяют, что слышат: иногда скрипит перо, то быть за подьячим, иногда хлопает, то быть за кучером, и прочее.

Черемисы и чуваши, приводя скотину на место убиения, обливают ее холодной водою и примечают, если она, почувствовав возливаемую на себя воду, вздрогнет и встрепенется, то гадание совершится в пользу приносящего жертву, если же будет стоять неподвижно, то это предвещает их печаль или беду, и тогда уже назначенная в жертву скотина бывает избавлена от приготовленной ей смерти, и брошена, как противная богам. С великим сокрушением отходят они от места своего моления, ибо, по мнению их, нет никакой надежды умилостивить разгневанное божество и отвратить стремящуюся к ним печаль. Таким образом гадают они во время болезни и во время случившихся с ними бед. См. Вера и Святовид.

У черемисов, чувашей и вотяков ворожея, взяв бобы, числом сорок один, разводит их по столу при всех людях и передвигает с места на место, не спуская с них глаз. Напоследок приказывает на каком месте и в который день и час молитву отправить и какую скотину для умилостивления прогневанного ими бога в жертву принести должно.

Черемисский мушан и чувашский иомас берут иногда свой пояс и меряют оным локоть до перстов своих рук. Чувашские берут два маленькие куска хлеба да два угля, ставят их на стол один против другого, а между ними посередине кладут еще кусок хлеба и втыкают в него иглу; потом, подняв вверх руку, смотрят, на которую сторону игла с куском хлеба наклонилась, к кускам ли хлеба или к углям. Однако при этом не дают они никакого разъяснения и предрекания, но только приказывают, что делать должно. Вотяцкий тона берет на руку несколько носового табака или наливает в чарку вина и, мешая оное лопаткой или ножиком, смотрит весьма пристально в чарку немалое время, заклают у ворот курицу на дороге и бросают онию на землю. Если курица не трепещется, то почитают препринятый путь счастливым, а если трепещется, то опасаются несчастья и для того весьма берегутся.

Гаеч

– адский камчадальский бог. См. Вера.

Галап

– так называют калмыки века или эпохи от сотворения мира, и числят оны четыре. См. Вера.

Гебку

– так называют калмыки своего пономаря. См. Вера.

Гегиль

– так называется у калмыков их дьякон. См. Вера.

Гелюн

– калмыцкий поп. См. Брак и Вера.

Гемон

– так называют калмыки своего черного священника См. Вера.

Георгиев день

– то есть 23 марта, непременно следует выгонять скотину на поле, а кто в этот день заводит шум то верят, что его непременно убьет громом.

Глава свербят

– у кого засвербит под глазами, тому в тот день о чем-нибудь плакать.

Гнилой хлеб

– См. Гром.

Голенище

– если кто из малолетних, крепко спящий, испускает урину на постель, того секут голенищем, веря, что оное к прекращению того великую силу имеет.

Голуби

– если влетит в горницу в растворенное окно голубь, то верят, что предвещает это, что или кому-нибудь в доме умереть скоро, или быть пожару.

Горангелис Ая Итор

– лопари признают его богом грозы. См. Вера.

Горох

– все простолюдины уверяют, что если в ночи на Рождество Христово и Богоявление не будут видимы звезды, то в тот год гороху сеять не должно, а чем больше звезд видимо бывает, тем и урожай оного бывает сильнее.

Гостеприимство

– когда камчадал желает подружиться с другим, то зовет будущего своего друга в гости и топит для него юрту весьма жарко и готовит всякого кушанья, какое у них за лучшее почитается, так много, что десятерых удовольствовать можно.

По вступлении гостя в юрту и гость и хозяин раздеваются донага; хозяин, кутав юрту, потчивает его приготовленным кушаньем, наливает щербу в превеликую чашу; а между тем как гость щербу пьет или хлебает, хозяин поливает воду на лежащее на очаге каленое каменье, чтобы был несносный жар. Гость старается все, что у хозяина пристряпано, съесть, и жар его вытерпеть, а хозяин старается его принудить, чтобы гость взмолился и просил свободы от пищи и жару; в противном же случае, сколько то за удовольствие, столько хозяину за скупость и бесчестие причитается. Хозяин с то время ничего не ест и из юрты выходить волен, но гость до тех пор не выпускается, пока побежденным себя не признает. Во время еды рвет его раз до десяти, от чего после того потчивания дня по три не только есть, но и глядеть на пищу без движения не может.

Как гость из силы выйдет, так что ни жару терпеть, ни есть ему не можно будет, то откупается он от того собаками, платьем или, что хозяину нравно, и таким образом получает свободу. Напротив того получает он от хозяина вместо хорошего своего платья обноски, вместо добрых собак – худеньких сучонок, которые ходить почти не могут, однако это за обиду не почитается, но за знак дружества, когда в том с обеих сторон равным образом поступается. Если же тот, который друга своего упомянутым образом оберет, а сам не приедет в гости, то (бывший гость) обратно к нему приезжает в гости, однако не с тем, чтобы поесть, а чтобы за свое получить отдарки. Хотя гость, как у них обычай, ничего о причине своего приезда не объявляет, однако хозяин о том уже ведает и отдаривает ему по возможности, а если ничем не одарит, то гость, переночевав у него, запрягает собак своих в самой юрте и сидит в санках, потыкая погонялом в землю, пока что-нибудь не получит от своего друга; если же другу его или отдарить случиться нечем или от скупости не захочется, то гость уезжает домой с великим неудовольствием и бывает его крайним неприятелем. Но это весьма редко случается, ибо обидеть друга своего за такое почитается бесчестие, что никто с обидевшим век не захочет дружиться.; ибо если кто кого позвав в гости, не столько как надлежало его употчивает, то это вменялось в такую обиду, за которую не иначе, как погублением мстить надлежало, в коем случилось столь неприятельское действие. Так же бесчестно и другому за подарки свои требовать отдарков.

Таким же образом потчивают гостей, когда случается у них какая пирушка, однако жаром не морят и подарков не требуют. Ежели потчивают нерпичьим или китовым жиром, то хозяин, накроя жиру ремнями, становится перед сидящим гостем на колени, имея в одной руке жир, а в другой – нож. Жир сует в гордо, а ножом отрезает, сколько в горло захватит.

Завидной вещи и любимой самому, у кого она есть, почти ничем, кроме объявленного способа достать не можно, ибо при том случае, чтобы хозяин у гостя не потребовал, отказать ему стыдно, чему в доказательство можно здесь объявить смешной пример, который учинил прежнего Камчатского острога некий казак из новокрещенных якутов. Он имел у себя по тамошнему обычаю друга из камчадалов, и проведав, что тот промыслил нарочитую[22]22
  Нарочитый, значительный, отличный, именитый; нарочито нареч. весьма, очень: много, обильно, велико, значительно, порато. Градины нарочитой величины. У него нарочитое именье. Сл. это вышло из обычая, или употребл. ошибочно, вм. нарочно.


[Закрыть] лисицу, домогался всякими способами достать оную, однако камчадал крепился и, не взирая ни на какие его подарки, не хотел лишиться своего сокровища.

Казак, видя, что его друг ни на что не склоняется, поступил с ним по камчатскому обыкновению: зазвал его в гости, вытопил баню весьма жарко, наварил довольно рыбы и, посадив его на верхний полок, начал потчивать, не поддавая на каменку, Но как он приметил, что камчадал на довольной жаре почитает за бедное потчивание, то начал он поддавать и столько наподдал, что и самому в бане (находиться) нестерпимо было, ради чего вышел он, как хозяин, которому это дозволяется, из бани вон и стоял в предбаннике, а между тем, отворяя двери, беспрестанно поддавал на каменку и таким образом вскоре принудил камчадала взмолиться, но казак мучил его до тех пор, пока камчадал не обещал ему отдать того, о чем он старался.

Не можно сказать, сколь оное потчивание камчадалу было приятно: он с клятвой утверждал, что с роду не видал такого жару и никогда не мог надеяться, чтобы казаки гостей так изрядно могли потчивать, и лишение своего сокровища не только не счел за убыток, но и казака этого дружество, как доброе прославлял у своих товарищей, объявляя им, что камчадалы в рассуждении русских ни мало не умеют гостей потчивать.

Гром

– простые люди говорят, что когда гром гремит, то Илья-пророк ездит по небу на огненной колеснице, и убивает стрелою прогневавшего Бога дьявола, который тогда весьма укрывается и, обращаясь в разные виды, а особливо во младенцев, просит у людей укрытия; но ежели бы оный и за лик Божий спрятался, то и тот образ не пощажен будет. Громовая стрела, убив дьявола, уходит и землю и там три года пребывает; по прошествии того времени обнаруживается, и ее находят, которая состоит из кремня. В случае колотья окачивают ее водою, и оною водою обливают больного. Уверяют пожилые простолюдины, что ежели кто часто или всегда ест гнилой хлеб, то будто тот грому бояться не будет; услышав же первый раз по зиме гром, умываются с серебра, чая получить белизну и красоту тела, также и здоровье.

Громовая стрела

– См. Гром.

Грехов очищение

– камчадалы между прочих церемоний очищение грехов получают таким образом: взяв березовый прут и согнув его кольцом, пропускает сквозь него жену свою и детей по два раза, которые пойдя в кольцо, оборачиваются по одному разу и тем от грехов очищаются.

Церемония начинается метением юрты[23]23
  Вот как это описано у Крашенинникова С. П. («Описание земли Камчатки». М-Л., 1949.) Праздник начинался с магического обряда очищения жилища, который совершали старики и женщины, державшие в руках пучки травы тоншич. Далее, из дома через верхний выход вытаскивали лестницу и вместо нее ставили необработанный березовый ствол, выносили всю собачью упряжь и все, что было связано с ездой на собаках. Пищу ели только растительную и рыбу. Исследователи полагают, что эти действия имитируют глубокую древность, когда люди не знали собаководства и охоты. На более поздние представления о мире указывает действо с чучелом кита. Около полуночи в юрту входила женщина, к спине которой было привязано чучело кита, заранее изготовленное из сладкой травы, рыбы и мяса нерпы. Женщина должна ползти с ним вокруг очага. За ней следуют двое мужчин, которые бьют по «киту» и кричат по вороньи. Одной из важных деталей обряда было изготовление новой фигурки божка хантая, которого вырезал из дерева один из стариков Завершался ритуал общей пляской под выкрики «алхалалалай». Именно так называется возрожденный в 1987 году и получивший дальнейшее развитие обрядовый праздник.


[Закрыть]. Потом два старика, имея в руках по охапке тоншичу[24]24
  Тоншич особый вид мятной травы


[Закрыть], пошептав над сором приказывают его выносить вон.

Спустя полчаса вынимают с места старую лестницу, место вычистят и старик, неведомо что прошептав, положит туда щепочку, обвитую тоншичем, после того новую привязывают с равным шептанием, а старую поставят к стене, ибо вон ее выносить, не окончив праздника, не дозволено

Между тем прибор, к езде на собаках принадлежащий, санки, алаки, узды, побежники, ошталы и прочее из юрты прочь вынесут для того, что оной ожидаемый на праздник врагам, по их мнению, противен.

Немного помешкав, принесут в юрту сухой травы и постелят под лестницей. Старик, который обыкновенно на все нашептывает, придя к лестнице с тремя бабами, сядет на правую сторону, а бабы по левую; у каждого из них бывает рогожка, а в них юкала, сладкая трава, сухая икра, тюлений жир в кишках и кусками, из юколы делают они топоры и сладкою травою увивают; и изготовив все по обычаю, старик и каждая баба отправляют от себя по человеку в лес за березой, навязав на пояса, на топоры и на голову торшич и, отдав рогожки с объявленным запасом на дорогу, немного себе из того оставив.

После того старик и бабы, встав с мест своих, обойдут вокруг лестницу один раз, махая тоншичем, который в своих руках имеют и приговаривая: Алхалалалай, а за ними обходят и те, коим надлежало идти за березою, которые обойдя, и отправляются в путь свой, а старик и бабы тоншич свой на очаг положат, а оставшийся запас бросят малолетним, как бы на драку, который они расхватавши съедают.

Между тем бабы делают из сладкой травы и из юколы кита, а сделав, вынесут, вон из юрты до времени, и положив на балаган, потом затопляют юрту; а старик выкопав перед лестницей яму, приносит камбалу обернутую тоншичем, и пошептав положит в ямку, и сперва сам на том месте обернется трижды, а после и все мужчины и женщины до малолетних.

По окончании сего действия, другой старик начинает варить сарану[25]25
  Сарана, сарана полевая, сибирская красная лилия, Lilium tenuifolium; зовут сараной и др. лилии: желтая сарана, L. martagon (В.И. Даль. «Словарь живого великорусского языка»).


[Закрыть] в корытах каленым каменьем, которою сараною имеют быть потчиваны враги их; а между тем, у кого были болванчики называемые урилыдач, обвязывают их сладкою травою, а другие делают новых болванчиков Ишунг именуемых, и в потолок над очагом тыкают.

В то же время старик принесет в юрту березовой кряж, и начинает из него Хантая делать, а сделанному первой Тойон того острожка, навязывает сладкой травы на шею, а по нем и прочие сладкую траву, или тоншич приносят ему на жертву, по совершении которой поставят его на очаг, вместе со старым Хантаем.

Старик, взяв два небольшие камня, и обернув в тоншич, неведомо что наговаривает, потом закопав их на очаге по разным углам раскладывает небольшой огонь, а вокруг лестницы посадит малолетних, чтоб им хватать болванчиков, которые сверху имеют быть в юрту брошены, дети, расхватав их, обвязывают сладкою травою, а один из них взяв нового Хантая, потащит вокруг очага за шею, а прочие за ним следуют, и кричат «Алхалалалай», а потом на старом его места поставляют.

После того обсядут вокруг очага все старики, сколько их в юрте ни будет; тот, которой на все нашептывает, возьмет в руку обвитую тоншичем лопату, следующую речь к огню говорить начинает: oт Кутхи нам приказано, воздавать тебе жертву по однажды в год, что мы и исполняем; чего ради просим чтобы ты нас хранил и миловал, не причинял бы скорбей и бед, и не делал пожару. Эту речь прерывают они несколько раз, между тем все прочие старики встают и, топая ногами, и плеская руками кричат «Алхалалалай», а по окончании оной все старики встают с мест своих и взяв друг друга за руки, запляшут и закричат Алхалалалай, а с ними и все бывшие в юрте тоже кричат.

Во время крика начинают выбегать из углов бабы и девки, скосив глаза, и, искривив рот, и представляя себя, как возможно более страшными, которые дойдя до лестницы, поднимают руки кверху, и делая страшные телодвижения, пляшут и кричат во всю голову, а потом одна за другою падают на землю, будто мертвые, и разносимы бывают мужчинам и по местам своим, где лежат как бы бесчувственны по тех пор, пока некоторый старик не отшепчет каждого порознь. Отшептанные бабы и девки весьма много кричат и плачут, будто от великой болезни и тягости; а между тем старик поворожа над пеплом, бросает его дважды кверху лопатой, а по нем и прочие тоже учинят; после того старик насыпав пеплу в два ковша, посылает с этим двух человек дважды из юрты: которые выходят не обыкновенным окном, но задом, и усыпают пеплом дорогу.

Несколько времени спустя, обтянут вокруг всей юрты веревку из травы плетеную, в которой местами привязан тоншич, и таким образом день они препроводят, к вечеру возвращаются посланные за березою, которые совокупясь с некоторым числом выбежавших из юрты камчадалов, вознесут в юрту срубленную под корень превеликую березу, и начнут бить ею в окно или в двери юрты, при чем топая ногами, кричат, сколько у кого будет голосу; напротив того и бывшие в юрте ответствуют равным образом от мала и до велика, и сей вопль продолжается около получаса. После того выскочит из угла девка, как бешеная, пробежит по лестнице, за березу схватится, а к ней на помощь прибежит еще баб с десять, но Тойон того острожка стоя на лестнице, не допустит их. Между тем береза спускается ниже, и как с полу достать оную возможно будет, тогда все бабы, ухватясь за березу, начнут тянуть ее в юрту с ужасным криком и с плясанием; но стоящие на юрте держат крепко, напоследок весь женской пол, аки пораженный нечистым духом, попадает на землю, выключая ту девку, коя прежде всех за березу схватилась: ибо она до тех пор висит на ней, и кричит пока береза концом на полу станет, тогда она и по примеру прочих на землю повергается, как мертвая.

Всех баб и девок старики по-прежнему отговаривают, и все отшептывают скоро, кроме одной девки, над которой он трудился долгое время; она, очнувшись, закричала необычным голосом, что ей весьма тошно; при том исповедовала грех свой, что она до праздника собак обдирала. Старик, утешая ее, советовал болезнь нести великодушно, которой сама она причиною, что греха своего до праздника не очистила и рыбьей шаглы[26]26
  Шагла ж. шегла, щегла, рыбья щека, щечка; вообще, рыбьи скулы, жабры, а как лакомство, мясо на жабрах, щеках. Царевна, в сказках, одни щучьи шагла кушает. Шаглавитый, щекастый, скулистый.


[Закрыть] в огонь не бросила.

По прошествии оного или полутора часов брошено в юрту восемь тюленьих кож, в которых навязана была юкола, сладкая трава и пузыри с тюленьим жиром, а за ними брошены и четыре рогожи, которые даваны были с кормом посланным за березою, а в них находились березовые обрубки и запас остаточный. Рыбу из тюленьих кож, сладкую траву и жир камчадалы разделили по себе, кожи постлали перед лестницей, а из березовых обрубков начали делать востроголовых болванчиков, называемых камуда, во образе тех бесов, кои в женский пол вселяются во время плясания. Помянутые тюленьи кожи отсулены были тем бесам еще по осени когда камчадалы снаряжались на тюлений промысел, ради чего и употребляют их ни на что, кроме того, что под себя стелют.

Сделав пятьдесят пять болванчиков, посадили их рядом и сперва вымазали брусникой лица им, а после того поставили перед ними в трех сосудах толченой сараны и перед каждым положили маленькую ложку. Таким образом стояло кушанье некоторое время, а как болванчики по мнению качадалов уже довольны были, то сарану съели они сами, а болванчикам, надев на головы травяные колпаки и навязав сладкой травы и тоншичу на шеи, связали их в три почка и каждый пучок по два человека с воплями и плясанием в огонь бросали, а с ними вместе жгли и щепки, которые при делании их были нарублены.

Около полуночи вошла в юрту шапхадом (или выводом) баба, у которой на спине привязан был кит из сладкой травы и рыбы, сделанный еще в начале праздника и ползала вокруг очага; за нею следовали два камчадала с тюленьими кишками, сладкой травою перевитыми и, крича по-вороньи, кишками по киту били. Как баба очаг миновала, то бросились все бывшие в юрте малолетние и кита у нее растерзали, а баба побежала вон тем же выходом, но стоявший вне юрты нарочно для того камчадал поймал ее и, введя в юрту, начал спускать по лестнице вниз головою; для принятие ее бросились несколько баб или девок с таким же, как прежде воплем, а после все вместе плясали; кричали до тех пор, пока на землю не попадали, при чем были и отшептанные по-прежнему, а между тем камчадалы растерзанного малолетними кита между собой делили и если.

Вскоре после того затопили юрту и бабы стряпать начали: каждая принесла свою посуду и толкушу и стали толочь теламаиное коренье, икру и кипрей с нерпичьим жиром, а как все оное истолкли как тесто, то старик, взяв хомягу (посуда), ходил по всем бабам и с каждой брал по ложке толкуши, а собрав, отдал хомыгу другому старику, который на все нашептывал и баб падающих отговаривал. Оный старик сел к огню с толкушею и, неведомо что наговаривая, по обычаю бросил из толкуши несколько в огонь, а остальное отдал обратно тому, кем толкуша была собрана, а старик разносил вновь по бабам и каждой давал по ложке вместо жертвенного. Таки образом, вся ночь прошла и никто из камчадалов спать не ложился.

На другой день по утру, около девятого часа, были постланы перед лестницей две нерпичьих кожи, а между ними рогожа, на которых сели три старухи; каждая из них имела пучок тоненьких ременных гайтанов, раскрашенных нерпичьей шерстью и тоншичем; в прислужниках у них был старик, который, собрав гайтаны и обжегши их на огне, обратно им отдал. Старухи, встав с мест своих, ходили одна за другой по юрте, и окуривали везде оными обожженными гайтанами, а камчадалы, жены их и дети во время прохождения старух хватались за гайтаны, как за некоторую вещь освященную и трясли их. Окуря всех, сели старухи по своим местам и одна, взяв у прочих гайтаны, вторично пошла по юрте, прикладывая их ко всем столбам и подпорам в юрте; между тем все камчадалы кричали, а все старухи, у которых пучки с гайтанами были, плясали и бесились по-прежнему; то же учинила, обойдя юрту и третья, а под конец все попадали замертво.

Прислужник, взяв гайтаны у лежащей старухи, приложил их к лестнице и держал до тех пор, пока все бывшие в юрте от мала до велика к ним не прикоснулись; напоследок раздал их по углам, где бабы разобрали гайтаны, каждая по числу членов семьи своей и надевали их на каждого человека, окурив прежде мужа, себя и детей своих.

Спустя с полчаса камчадалы постлали перед лестницей нерпичью кожу, а к двум столбам, что по сторонам лестницы, привязали по мальчику; после того вошли в юрту два старика и спрашивали у мальчиков, когда приезжает отец их? На что от всех камчадалов ответствовано им было: зимою. Старики, положив перед мальчиками по кишке с нерпичьим жиром, которые были обвиты сладкой травой, вышли вон, но вскоре возвратились в юрту и начали кричать и плясать, а с ними кричали и все бывшие в юрте.

Между тем вошла шапхадом баба, у которой под пазухой был сделанный из сладкой травы волк и набитый медвежьим жиром, кишками с тюленьим жиром и другими съестными их припасами. За бабой шел тойон[27]27
  Тойон м. камч. выборный, староста инородцев.


[Закрыть] того острожка с натянутым луком, у которых голова и руки были обвязаны тоншичем, сверх того у тойона на поясе, на сайдаке[28]28
  Саадак м. сагадак или сагайдак, или сайдак, татарск. налучник, чехол на лук, обычно кожаный, тисненый, нередко убранный серебром, золотом, каменьями, иногда шитый, бархатный. Встарь называли так и весь прибор: лук с налучником и колчан со стрелами.


[Закрыть] и на стреле навешаны были тоншичи повесьмами (пучками?). Как баба обошла подле стены вокруг юрты с последовавшими ей всеми жителями того острожка мужского и женского пола, скачущими и кричащими и дошла до лестницы, то несколько человек камчадалов выхватили у ней волка из-за пазухи и взбежали с ним по лестнице под самый верх юрты, чего ради все бабы, обступив лестницу, всяким образом домогались взойти на оную и достать волка, но стоявшие на лестнице мужики до того их не допускали, и хотя они некоторых из них силой с лестницы низвергли, однако же намерения своего не смогли произвести в действие, но отрудлясь и обессливе, все попадали и были разнесены по местами и отговорены по-прежнему. После того тойон, который с натянутым луком стоял между тем поодаль, приступил к лестнице и стрелял в волка, а прочие мужики стащили его на пол и, растерзав, съели, уделя некоторое число медвежьего жира для потчивания хантаев.

Об этом действии, так же как и о китовом, о котором объявлено выше, сами камчадалы сказать не умеют, но касается ли оно до их суеверия или нет и для чего бывает, однако же кажется, что оное представляется вместо комедии только для увеселения или чтобы им прямых китов и волков промышлять и есть, как с травяными поступали, а басня, которую они представляют, следующего содержания:

«На некоторой реке жил одинокий камчадал, который имел двух маленьких сыновей. Уходя на промысел, вынужден он был детей оставлять в юрте одних и для безопасности, чтобы не ушиблись, привязывал их к столбам. В отсутствии его приходили к детям его волки и спрашивали, скоро ли их отец будет? А дети им ответствовали: зимою. Дети от этого страха долгое время без ума были. Между тем отец с промысла возвратился и, узнав, что во время его отлучки происходило, пошел промышлять волка и застрелил его из лука».

Что же касается китового действа, то травяной кит делается во образе носимого по волнам мертвого кита, вороны из кишок – во образе ворон, клюющих труп его, а малые ребята терзают его во образе камчадалов, режущих жир его.

По окончании игры о волке, старик обжигал тоншич, которого с каждой семьи по повесьму (по охапке?) огню на жертву собрал и окуривал им юрту два раза. Обожженный тоншич положил он на очаг, исключая одно повесьмо, которое он на потолок над очагом повесил, где оно висит весь год.

Вскоре после того, нанесли в юрту березовых прутьев по числу семей, из которых камчадал взял на свою семью по одному пруту и изогнув кольцом, пропускал сквозь него свою жену и детей по два раза, которые, выступив из кольца вон, поворачивались кругом. Это почитается у них за очищение от грехов своих.