Текст книги "Сквозь тайгу к океану"

Отдых в деревне

Выставив охранение, Аргунцев разрешил бойцам отдохнуть после тяжелых переходов. Ребята попарились в банях и наконец могли уснуть в теплых избах. Молодая казачка тоже натопила баньку, и Арсений вместе с Евсеичем и Тимохой от души попарились и сидели в чистой избе за самоваром и распивали чаи. Сначала молодайка нажарила полную сковороду свеженины и отварила чугунок картошки. На стол подала квашеную капустку с накрошенным луком и сдобренную постным маслом, соленые огурчики и грибки. Выставила также «гусак» самогона, и сама, принарядившись, села подле мужиков. Всеми своими действиями она всячески выказывала свое расположение к Арсению и даже пригласила в гости товарку из соседнего двора, чтобы не было скучно Тимохе. Выпили по стопке, второй, и, раскрасневшись от самогона и печного тепла, все стали оттаивать душой. Завязался оживленный разговор. Евсеич председательствовал за столом и начал вести степенные беседы о хозяйстве местной жизни и видах на урожай.

Меж тем хозяйка, которую звали Анастасия, старалась расположить к себе молодого партизана. Она то прикасалась к его плечу рукой, то гладила его по спине ладошкой, – словом, давала понять, что не прочь полюбезничать с пареньком.

Арсению было неловко под насмешливыми взглядами Евсеича и Тимохи. Он краснел, но пытался держать форс, похохатывал, хлопал хозяйку по коленке, чему она была весьма довольна.

Когда крепко выпили и попили чайку, наступило время песен. Первой начала хозяйка. Она томно закатила глаза, прислонила свое плечо к плечу Арсения и завела:

 
Хазбулат удалой,
Бедна сакля твоя,
Золотою казной
Я осыплю тебя.
 

Мужчины дружно подхватили. Слышно было, как над деревней полились и зазвучали песни. Где-то заиграла гармошка. Так уж устроены русские люди, что после сытной еды и питья душа просит излияния всего наболевшего, а что как не песня лечит душу. Где-то пели про славное море – священный Байкал, в следующем дворе под взрывы хохота и топот каблуков голосили перченые частушки.

Так уж случилось, что это селение было образовано как казачья станица, но затем появились переселенцы из Центральной России и Украины. Непаханой земли было предостаточно, знай трудись – не ленись. Покосы и выпасы обширные, а потому скотина тучная, молока вволю. Жили дружно, ходили на охоты, ловили рыбу. О голоде и помещичьем гнете крестьяне давно позабыли, а казаки о нем и не ведали. Да вот напасть с этой революцией да интервенцией. Всю жизнь селян поставила с ног на голову. Разделила тружеников на два враждебных лагеря. Кто-то ушел воевать за белых, другие партизанили и были то ли разбойниками, то ли за красных. Муженек Анастасии, амурский казак, служил где-то под Благовещенском, но туда уже подходили отряды красных. Тося все никак не могла дождаться своего «рыжего куяна» (куян – «заяц» по-татарски). Писем он не писал, а лишь однажды передал весточку с сослуживцем, приехавшим в соседнюю станицу после ранения. Муженек Таисии был человек скандальный, но отходчивый, любил баб, порой гулял на сторону, да вот беда, за два года со дня свадьбы они с женой детей так и не нажили. Говорила ему теща: «Порастратишься, потом спохватишься, да поздно будет». Вот и не знает теперь бабонька, дождется ли своего мужика. Все это Арсений узнал из разговоров после рюмочки да за чаем. А затем он с удовольствием пел русские и украинские народные песни, душевные слова которых порой даже наворачивали слезу. На два часа Сене пришлось сходить в караул, где он хорошенько промерз, сидя на крыше сараюшки и осматривая окрестности деревни. Когда он вернулся, уже начало смеркаться. Тепло русской печи окутало его с ног до головы. Для сугреву он выпил лишь одну граненую стопку самогона, закусил щепотью квашеной капусты и был счастлив безмерно.

Смеркалось. Гости все чаще зевали, и хозяйка стала укладывать их спать. После тяжелого перехода, сытной пищи и парной баньки люди хотели лишь одного – отоспаться вволю. Лишь самые молодые бойцы не желали угомониться и куролесили с девчатами возле околицы, кидаясь снежками и катаясь на санках с горы.

Хата была просторная. Срубленная из толстых кедровых бревен на лиственном основании и крытая волнистым железом, она имела большую горницу, к которой примыкала спаленка, кухню с русской печью и палатями. Просторные сени были соединены переходом с баней, так что можно было, не проходя по двору, зайти в жилое помещение. Люди строились со старанием и на века.

Анастасия хотела постелить гостям в горнице, но Евсеич и Тимка, хитро переглянувшись, заявили, что хотят ночевать поближе к печи. Евсеич взобрался на печь погреть косточки, а Тимоху определил на палати. Арсения, как тот не отнекивался, она уложила на широченную лавку в горницу, а сама, притворив дверь, улеглась в спаленке.

Тимоха, поворочавшись немного и услышав раздающиеся на улице звуки гармошки, оделся и вышел наружу. В доме воцарилась тишина, нарушаемая только раздающимся с кухни похрапыванием Евсеича. Арсений вроде бы и хотел спать, но каждая мышца в его теле была напряжена, поскольку вся его натура чувствовала, что рядом не спит, зовет и манит его к себе женщина, нежная и страстно желанная. Он пытался отогнать эти мысли. Вспоминал об Ирине, их внезапной пылкой любви.

«Что же ты, – корил себя Сеня, – вроде бы хотел создать семью, зажить как человек, а не перекати-поле».

Однако мысли об Ирине только усилили желание обладать женщиной. Он крепился изо всех сил, чтобы не подняться и не пойти в спальню к Тосе, когда дверь без скрипа отворилась и женщина в белой ночной рубахе и распущенными волосами неслышной легкой походкой стремительно подошла к нему и без стеснения засунула руку под его рубаху.

– Ну что же ты, глупенький, – раздался горячий шепот, – я жду, жду. Пойдем, пойдем сладенький. – Она требовательно повлекла его в спальню и прикрыла дверь. Он, сжимая в объятиях сильное, гибкое тело, рухнул на устланную пуховыми перинами жаркую постель. Вся накопленная за месяцы боев и потерь тревога, ярость и тоска были с благодарностью поглощены женской любовью и лаской.

В делах любви Таисия оказалась женщиной искушенной и пылкой. Ее сдавленные стоны побуждали мужчину еще яростней любить и ласкать ее упругое трепещущее тело. Откинувшись на подушки для роздыха, Арсений мысленно удивлялся тому, что эта крестьянка так искушена в обращении с мужчиной. Житель города, он и понятия не имел, что наука эта издревле ведома каждой нормальной, воспитанной хорошей матерью девушке и невесте.

Неслыханное дело, он проснулся, когда уже совсем рассвело. Такого с Арсением не было уже много лет. Во всем теле чувствовалась необычайная легкость, словно у него с плеч сняли куль с зерном. Он торопливо оделся и вышел в горницу. Евсеич чинно восседал за столом и пил из блюдечка чай с сахаром вприкуску, при этом он закусывал теплыми с пылу с жару румяными оладьями, окуная их в чашку с вареньем. Он ничего не сказал Сене, который торопливо умылся и сел за стол.

– В десять часов командир объявил сбор у школы, – объявил «дедуля», выдержав паузу и указав на ходики пальцем.

– А где Тимоха?

– Да бес его знает, так с гулянки и не приходил. Может, тоже пристал к какой женщинке. Таисия вон уже коровку подоила да у свинушек убрала, птицу с утра накормила, хозяйственная, правильная баба.

Арсений напрягся, ожидая, что Евсеич начнет подначивать его насчет любовных утех, но тот и бровью не повел, продолжая рассуждать о своем.

– Хорошо бы здесь задержаться да привести себя и лошадок в порядок. Народ тут хороший, незлобивый, но главное, чтобы не выискался какой-нибудь гад да не побежал доносить о нас к белым.

– Это ж кому такое может понадобиться? – изумился Сеня.

– Да запросто, из-за обиды, могут. К примеру, девку парни на гулянке не поделили или сосед на соседа зол, а у того партизаны гуляют, вот тебе и случай расквитаться с вражиной.

На крыльце раздались чьи-то шаги и в избу ввалился Тимоха.

– Здорово ночевали, господа казаки! – поприветствовал он товарищей.

– Слава Господу, ночевали хорошо, а ты где шатался? Впрочем, с вами, господин казак, все ясно. Ты бы соломенную труху стряхнул с башки, прежде чем появляться в приличном обчестве.

– А, нормально все, – бодро отряхивая чуприну и вытирая руки рушником, весело заявил Тимофей. – Повстречал тут одну сестру Керри. – Тимоха временами почитывал книжки и, благодаря хорошей памяти, порой даже цитировал целые куски художественных произведений, чем вызывал немалое удивление и даже уважение у друзей-партизан.

– Задницу-то не отморозил на сеновале? – усмехнулся Евсеич.

– Нормально, – отмахнулся Тимка.

В комнату вошла Анастасия. Лицо ее разрумянилось на утреннем морозце, на губах играла легкая добрая улыбка.

– Ну вы тут чаюйте, чаюйте и я с вами заодно, – она подсела вблизи Арсения, и он почувствовал, как его вновь охватывает сладостная нега.

– Ой, – встрепенулась хозяйка, – а может, вам картошки нажарить или вчерашних щей разогреть? А то вдруг командир скомандует – на конь и в дорогу?

– Ничего, не тревожьтесь, – успокоил ее Евсеич, – успеем поснедать, не тронемся в путь не жрамши.

Военный совет

Собрав партизан в единственном классном помещении местной школы, Аргунцев держал совет.

– Надо нам ребята определяться. Куда двинемся. По моим сведениям, неподалеку действует партизанский отряд, но где он располагается, никто толком не знает. Может быть, у кого-нибудь имеются какие другие сведения?

Народ загудел, переговариваясь и дымя махоркой. Многие тоже слышали от местных о существовании отряда, но где его найти не знали. Слово взял мудрый Евсеич.

– Лександр Андреич, – обратился он к командиру, – мы же на то и разведка, чтобы не переть наобум Лазаря. Надобно проведать окрестности да поразузнать у людей, где тут кто располагается. А то мы эдак до Владивостока пилить будем.

Народ одобрительно загудел.

– Так я за этим и собрал вас, чтобы узнать, кто о чем разузнал.

– Я слышал, что на берегу Имана небольшой отряд хунхузов, человек двенадцать, убили троих китайских корневщиков и сожгли фанзу, – выкликнул один из партизан.

– Эти живодеры нас не интересуют, – отмахнулся Аргунцев, – но ухо надо держать востро. Из деревни поодиночке не отлучаться. И вообще, без спросу никаких серьезных действий не предпринимать. Нарушение дисциплины будет караться по закону военного времени. Считайте, что мы находимся в рейде в глубоком тылу врага. Запиши в протокол собрания, – он обернулся к Арсению, который фиксировал на бумаге все высказывания и приказы. – В караулах не дремать, время – по два часа на каждый из двух постов. Поставить еще одного часового со стороны лесной опушки. Время дежурства согласно распорядку. У кого еще есть какие-нибудь предложения и замечания?

Вновь поднялся Евсеич и заявил:

– Считаю, что нашим молодцам надо вести себя с деревенскими девчатами аккуратней, а то как бы не разодрались с местными ребятами. Вишь, наши-то хлопчики в портупеях да при оружии щеголяют. А тутошним робятам обидно, я заметил.

– Правильно подметил, уважаемый Артемий Евсеич, – одобрил командир, – ты у нас теперь вроде комиссара.

– У кого предложения какие еще будут?

– Надо бы не только танцы устраивать да песни петь, а показать джигитовку, потягаться силами в стрельбе по мишеням, а то и почитать публично полезную литературу для просвещения местных жителей, – высказался Тимоха.

– Да, голова, – удивился Андреич, – дельное предложение. Принято. Лады. А теперь отдыхать и готовиться к переходу, учтите, мы не на зимних квартирах, в любой момент должны быть в строю, – как штык.

Деревенская сытная жизнь длилась недолго. В тайге опять объявились хунхузы и, пользуясь малочисленностью мужиков, разграбили амбар в соседнем селе. Крестьяне, как могли, отразили нападение, открыв пальбу из охотничьих ружей и старых берданок, причем объединились все, вплоть до женщин и подростков. Хунхузы ушли в тайгу, но затаились где-то поблизости. Делегация встревоженных селян приехала в деревню, где стоял отряд, и попросила помощи в борьбе с китайскими разбойниками. Снова собрались в школе.

– Надо найти логово залетных, но не прочесывать тайгу наудачу. Там найти врагов так же трудно, как иголку в стоге сена, – заявил на сходе Аргунцев.

– Правильно, – поддержал кореец Канн, – в тайге они нас из засады перешлепают как птису глухарь.

– Однако, надо с местный люди говорить, – заявил орочон Харитон. – Таежный люди все знает, все видит.

– Так вот и узнайте, – приказал командир, – но только времени у нас мало – уйдут душегубы или еще каких бед натворят.

Неторопливо собравшись, удэгеец Кешка, гольд Алик и ороч Харитон ушли в тайгу. Они отсутствовали почти сутки. На рассвете следующего дня аборигены как призраки бесшумно появились из предутреннего тумана.

– Мы говорили с удэге, – заговорил Харитон. – Кешка их спрашивал, – он кивнул головой в сторону удэгейца Кольчуги.

– Это мой дальний родня, – расплываясь в улыбке, заявил Кешка, – они сказали, что в тайге люди знают, куда пошли хунхузы. Они сидят на болоте у сопки «Барсук». У них там две фанзы. Пройти тяжело, там летом много комар и мошка. Жить плохо. Они скоро уйдут.

– Так, а сколько их и ведут ли хунхузы наблюдение за окрестностями, – спросил Аргунцев.

– Люди говори, как на два руки пальцев два раза, – ответил Харитон.

– Да, – подтвердил зоркий гольд Алик, – а один хунхуза на елке сиди, моя видел.

– Надо бы их как-то выманить, – почесывая в затылке, предложил Евсеич.

Арсения осенило.

– А на кого по большей части охотятся лесные разбойники? На купцов, золотоискателей, корневщиков. Вот мы и замаскируем нескольких бойцов под кого-нибудь из них.

– Правильно, на живца их возьмем. Им с малой добычей уходить не резон, – обрадовался Тимоха.

– А ну как не поверят, – с сомнением покачал головой командир.

– Поверят, командир, – заявил Черный Ваня. – Мы лошадей с вьюками поведем, их тама хунхуза шибко жадный. Как только увиди, что нас мало и мы не русский люди, так и беги резать и товар забирать.

Бой с рыжебородыми

Отряд, в колонну по два, выступил из деревни. Таисии среди провожавших не было. Она не хотела афишировать свою привязанность к парню, но Арсений видел, как женщина тайком перекрестила его, когда он спускался с крыльца.

Для привлечения бандитов была сформирована группа, в которую вошли Черный Ваня, кореец Канн, таежники Кешка, Алик и Харитон и забайкалец бурят Федор Бурханов. Вместе с тем в отряд Аргунцева влились пятеро молодых парней из деревни и двое мужиков из села, где побывали разбойники.

Вечером, когда стало смеркаться, отряд приискателей и охотников, а именно их изображала партизанская группа, развели костер, который наверняка был заметен хунхузу-наблюдателю с болота.

Черный Ваня хорошо знал тактику лесных бандитов. Он поведал, что они сначала выведают, кто их жертвы и сколько их. Если силы позволяют, то часть бандитов заходит вперед и устраивает засаду, остальные идут следом. Когда купцы приблизятся, хунхузы дают залп из засады, стараясь убить самых сильных и опасных противников. После чего нападают спереди и сзади, не давая никому скрыться и уйти живым. Жестокость, с которой они расправлялись с попавшими в плен и ранеными, отличается особой изощренностью. Хунхузы являются изгоями в своей стране, но и здесь, на российской территории, они не желали заняться мирным трудом, а грабили в надежде, что, разбогатев, станут вести жизнь добропорядочных китайцев. Поэтому они не оставляли в живых никого, кто мог бы рассказать об их прошлом. Вот с такими врагами и предстояло столкнуться отряду партизан.

Действительно, костер сразу привлек внимание наблюдателя и он побежал докладывать своему атаману. Партизаны знали, что ночью хунхузы не подойдут, опасаясь наделать много шума и спугнуть старателей.

Хунхузов, как выяснилось позже, было не двадцать, а двадцать четыре. Аргунцев не долго думал над планом операции по уничтожению бандитов.

– Мы поступим так, как делает амба, когда на него охотятся, – сказал он. – Зайдем в тыл к охотнику и нападем со спины.

Хунхузы выбрали для засады узкий буерак, по дну которого протекал небольшой ручеек. Они верно рассчитали, что именно здесь проложит свой путь группа золотоискателей. С двух сторон теснинами напирали две крутые сопки, обходить которые было долго, а взобраться с лошадьми невозможно. В том, что это золотоискатели, китайцы убедились, увидев притороченные к лошадям инструменты и лотки для промывки золотого песка. Весна вступала в свои права, и золотодобытчики стремились добраться до мест к моменту, когда вскроются реки и оттают ручьи. Золота у них пока нет, но зато полно припасов на время работы, а это, по весне, для иного китайца поважнее денег.

Десятеро разбойников залегли в прошлогодней, кое-где покрытой снегом листве и попрятались за кустами. У пятерых были русские и японские винтовки и карабины, остальные имели охотничьи ружья, берданки и штуцер. «Старатели» приближались. Когда наступил момент, удобный для открытия огня, с вершины сопки донесся гортанный крик ворона. Ехавший впереди Черный Ваня, а за ним и остальные разведчики разом свалились с седел наземь и, откатившись за укрытия, открыли огонь. Следом ударил ружейный залп с сопок. Все десятеро хунхузов полегли на месте, так и не поняв, откуда их настигли пули.

Услышав залп, в горловину буерака ворвались остальные бандиты, но там их встретили выстрелы лжестарателей и партизан, спускавшихся с сопок.

Поняв, что попали в засаду, хунхузы, потеряв еще пятерых грабителей, развернулись вспять и попытались скрыться. Однако следом за ними двигалась остальная часть партизан Аргунцева и местные жители. Они перекрыли бандитам путь к отступлению, но семеро хунхузов-конников, проявив необычную прыть и отчаяние обреченных, прорвали строй и, сломя голову, помчались вниз по руслу еще неоттаявшего ручья. Судя по богатому наряду одного из них, это был и главарь банды. Партизаны открыли огонь, но сшибли лишь двоих. Тогда Арсений с тремя партизанами и парнем из деревни кинулись в погоню за беглецами.

Лошади хунхузов были, судя по всему, краденые и предназначались для перевозки грузов. Вообще, бывшие китайские крестьяне, по воле судеб ставшие бандитами, плохо держались в седле, поэтому Арсений со товарищи быстро настигал беглецов. На беду он отдал свой револьвер своему приятелю корейцу Канну, который шел на опасное дело. Из вооружения Сеня имел кавалерийский карабин и шашку. На скаку он вскинул ствол и выстрелом сбил наземь еще одного хунхуза. Видя, что на конях им не уйти, лесные разбойники соскочили с седел и, петляя между деревьев и кустов, стали стремительно подниматься вверх по крутизне сопки.

– А ну стой, суки! – закричал кто-то из партизан и выстрелил в воздух, но это только прибавило беглецам прыти. Поддавшись боевому азарту, Сеня тоже соскочил с коня и кинулся следом за китайцами. Карабин и шашка были неудобны при подъеме в гору. Поэтому он сбросил портупею с шашкой, оставив лишь карабин. Сенина выносливость позволила без труда преодолеть крутизну подъема, но ближе к вершине он уже обливался потом и сердце учащенно билось в груди. Хунхузы тоже устали. Заядлые опиокурильщики, они поднимались на карачках и едва переводили дух.

Молодой партизан слышал, как сзади, сопя и обрушивая прошлогоднюю листву, за ним следуют его товарищи. Он выпрямился во весь рост и, взяв на мушку одного из хунхузов, грозно выкрикнул:

– А ну, бросай оружие, ходя![3]3
  Китайцев в те времена местные жители называли манза, ходя или ваня.


[Закрыть]

Пуля тут же отбила кусок коры со ствола дерева у его головы. Не мешкая, он выстрелом уложил противника. Хунхуз выронил ружье и, упав ничком, покатился с сопки вниз.

«Да, с китайскими бандитами нельзя обращаться по-джентльменски», – мелькнула мысль в голове, когда он, прячась за деревьями, продолжил преследование.

Теперь врагов было трое. Атаман уходил первым, а двое приспешников отстреливались, прикрывая вожака. Арсений увидел, как рядом с ним появился деревенский паренек лет шестнадцати со старой берданкой в руках.

– Ты-то чего увязался, пристрелят, – крикнул Арсений.

– Ничего, дяденька, зато я здесь все тропинки знаю. От меня не уйдешь, – задорно крикнул паренек.

Он показал Сене направление в обход гребня горы.

– Все одно, они пойдут там, когда доберутся до вершины. Мы тут с батькой коз стреляли, а однажды батя даже барса добыл, городские его левопардом называли, – горделиво пояснил он.

Паренек двигался быстро, он, целясь за стволы мелколесья, с обезьяньей ловкостью стал подниматься вверх, пока не достиг седловины, которая соединяла гребни двух сопок.

– Вот, сюда они и выйдут, – прошептал он, указав пальцем на выступающие валуны, – схоронимся здесь и пальнем по вражинам.

Арсения беспокоило одно. В пылу погони он сбросил портупею, на которой был подсумок с обоймами к карабину, и теперь у него в магазине было лишь два патрона.

– У тебя сколько зарядов? – спросил он у парня.

– Один, – гордо ответил он.

– Да не в ружье, а с собой.

– Было еще два, да расстрелял, – простодушно пробормотал хлопчик.

Вот и они. Впереди, широко размахивая руками, шагает главарь шайки. Одет по-европейски. На нем хромовые сапоги, заправленные в гражданские брюки, и английский френч. Вооружен маузером.

Подпустив врагов поближе, Арсений выстрелил, но в какой-то миг вожак хунхузов, неуловимым движением увернулся в сторону, и партизан понял, что позорно промазал. Выстрел паренька свалил с ног одного из хунхузов. Тогда Арсений выскочил из-за валуна и, в два прыжка оказавшись возле старшего, ударил его прикладом по голове. Ловкий вожак не ожидал такого хода дел и, не успев отреагировать и воспользоваться пистолетом, как подкошенный рухнул на землю. Оставшийся на ногах китаец, отбросив в сторону разряженный штуцер, оскалив зубы, яростно кинулся на Сеню. Он попытался вцепиться ему в горло. Это был крепкий и высокий, по китайским меркам, мужчина, выше Арсения на полголовы и шире в плечах. Перехватив руку нападавшего, Сеня борцовским приемом перебросил его через бедро. Грохнувшись оземь, противник быстро пришел в себя и, вскочив, стал размахивать ногами, пытаясь ударить Арсения по голове или в живот. Сеня давно знал эту китайскую манеру драки и не раз наблюдал ее в уличных потасовках между манзами, а также против русских мужиков.

В драке у каждого народа есть свои веками выработанные приемы и тактика. Китаец старается держать противника на расстоянии, нанося ему удары ногами и реже руками. Русский же стремится приблизиться ближе и наверняка бить кулаками, иногда использует подножки и переходит на борьбу.

В дальневосточной стороне, где смешалось население многих народов России, манера ведения рукопашной схватки была более разнообразной, что происходило за счет обмена «опытом» в мужском противостоянии, нежели в Центральной России. Здесь, по рекам, зимой еще устраивали кулачные бои. Татары, во время праздника Сабантуй, боролись на поясах, украинцы привнесли приемы боевого гопака. Так в драке можно было заполучить хохляцкий «голубец» – удар двумя ногами в прыжке. В моду входил английский бокс. Лихо и упорно могли биться корейцы. У них тоже была своя манера рукопашной схватки. Так, например, Сенин дружок Канн мог подпрыгнуть выше головы и ударить пяткой в висок или разбить ребром ладони кирпич. Китайцы бились на бамбуковых палках, в то время как русские деревенские ребятушки предпочитали колья.

Арсений прошел хорошую жизненную школу. Он сызмальства овладел приемами уличной драки и честного кулачного боя. Во время работы в цирке с удовольствием изучал приемы как французской, так и японской борьбы дзюдо, которой мастерски владел японец-фокусник Ганета-сан.

Мудрый и добрый Ганета-сан, или просто Ганета, как звали его артисты цирка, был подобран циркачами во время гастролей в Японии. Он был еще не стар, но умирал от болезней и голода. Они выходили японца и, тайком, спрятав его в реквизите, привезли во Владивосток. Ганета оказался добросовестным тружеником, он не брезговал никакой работой. Со временем выяснись, что он знает много фокусов и владеет кузнечным мастерством. Ножи, скованные им в цирковой кузне, были остры как бритва. Ковал он и подковы, готовил всяческие приспособления к выступлениям артистов. Со временем стал выступать сам под именем «Таинственный китайский мандарин». Однако главным его талантом было владение навыками японской борьбы джиу-джитсу и дзюдо. Несколько раз лютыми морозными зимами, когда цирковая жизнь замирала и представления не давались, Ганета-сан давал объявления и платно проводил занятия по навыкам борьбы в спортивном манеже. Сеню и еще нескольких молодых ребят он обучал по доброте душевной, и многие его ученики со временем стали хорошими борцами. Сеня был одним из его любимцев, поэтому, когда выступили японские военные, у Арсения долгое время на душе было тяжело от того, что у его старшего друга, такого доброго и умного человека, столь коварные и жестокие соплеменники. Впоследствии много раз наука Ганеты и цирковых борцов выручала, а порой и спасала жизнь беспризорного паренька.

Вот и сейчас, бросив противника на землю, он остался на ногах, но почему-то не стал добивать врага… и зря. Придя в себя, китаец с новой силой кинулся на него. На сей раз он выхватил из-за пояса за спиной небольшой топорик. Несколько раз лезвие топора пронеслось у Сени над головой и возле лица. Парень ловко уворачивался и отступал. В момент смертельной опасности, когда все движения врага становятся словно бы замедленными и плавными, инстинкт самосохранения подсказал ему, что в сапоге за голенищем у него финка. В мгновение ока Арсений выхватил ее и метнул в грудь нападавшего. Клинок ножа пробил сердце хунхуза, и он, попятившись, выронил топорик и упал навзничь.

Все это время паренек пытался помочь одолеть хунхуза, но Сеня рявкнул на него, что когда двое дерутся – третий не лезь. Он опасался за жизнь деревенского хлопца. Слава богу, парень догадался вытащить у оглоушенного хунхузского атамана маузер из кобуры. Арсений понял это, когда перед ним в боевую стойку встал главный хунхуз.

– Очухался, дядя, – усмехнулся молодой партизан. – Еще повоевать решил?

Однако он зря посмеивался, потому что китаец умел ловко пользоваться китайскими боевыми приемами. Пропустив несколько ударов, Сеня начал выходить из себя и, не мудрствуя лукаво, применил старый хулиганский прием – «Зосю». Он схватил хунхуза и, притянув к себе, врезал ему меж ног боковой частью стопы. Разбойник охнул, согнулся в три погибели и упал на колени.

– Подерись-ка сначала с хабаровскими и владивостокскими урками, а уж потом применяй свой китайский бокс, – сердито бросил он, вместе с пареньком связывая шипящего от боли и злости китайского бандита.

– Как звать-то тебя, хлопче? – обратился он к деревенскому парню.

– Вася, – ответил тот.

– Молодчина ты, Вася, – Арсений пожал руку парня. – Без тебя я бы и не управился.