Текст книги "Жемчужина во лбу"

* * *

На верхней площадке круглой башни, опираясь на зубцы руками в черных перчатках с блестками, стоит Гармония Брамс. Согнутая в колене нога опирается на перемычку между зубцами. Патриция Шарм указывает на что-то вдаль. Физиономия сатира ехидно ухмыляется в изразцовом барельефе под зубцами.

Шарм шара

«В конце войны я летал с английским генералом из Афганистана в Бухару. Генерал предлагал ввести английские войска для защиты от большевиков, но эмир отказался, хотя и встретил нас, как королевских особ. Я использовал опыт пребывания в Бухаре в гостях у эмира Бухарского, чтобы снять „Нечаянные чары“. Фильм снимался на деньги барона фон Мерц. Бучи мастером ложи Кинжала и Розы, барон оказался хранителем философского камня, отвечающим за передачу артефакта от одного члена ложи к другому. Время от времени скрижаль возвращается к нему, и с ее помощью он творит чудеса. Поскольку Шестиглазов постоянно крутится на лимузине вокруг дворца барона на Капри, где идут съемки, Фон Мерц предлагает пригласить его ко двору в качестве постоянного представителя Совдепии, с которым можно вести бесконечные переговоры, что является неуемной страстью комиссара, и держать тем самым его в поле зрения».

* * *

За обеденным столом барон опускает хрустальный шарик в бокал с вином. Под его пристальным взглядом из бокала выплывает колеблющийся золотистый шар, повисающий в воздухе сверкающим кристаллом. Шар начинает вращаться, рассыпая искры во все стороны. В глубине светоносного облака, постепенно заполняющего зал, возникали конторы оранжереи, разрывая усыпанную росой паутину, вспархивала сирена.

* * *

«Не понимая, что шар является лишь феноменом сознания, Шестиглазов предпринимает попытки похищения бесценного раритета. Вопреки здравому смыслу и мировоззрению, он пытается вступить в контакт с возникающими образами. В разросшемся до размера человека шаре сидит японская кукла и качает головой. В руке у него рождаются сверкающие колибри, они снимаются с ладони и разлетаются по комнате».

* * *

– Эй, как там тебя, – обращается Шестиглазов к видению, – я буду говорить, а ты знаками показывай, что правильно, а что нет. Кыш, чертовы курицы, – отмахивается он от взлетающих колибри. – Где золото Колчака, в Сибири? В Японии? В Америке? Где тогда? Может, в Европе? Где конкретно? Тьфу ты, исчез!

* * *

«Не добившись вразумительного ответа, он прячет магическую штуковину в сейф, открывает через минуту – сейф пуст. Рискуя получить пулу в лоб, комиссар стреляет из маузера в стальное нутро, пока не заканчиваются патроны, захлопывает сейф и плюет в рожу сатира в орнаменте двери. Он никак не может понять, почему шар, который он только что держал на ладони, ощущая всю его тяжесть, исчезает через пару минут. Поиски магической штуковины занимают все время и деньги комиссара. Он начинает терять ориентиры и вскоре оказывается в психиатрической клинике. Разбуженная бароном метаэнергия вызывает в сюжете необратимые процессы, не только Шестиглазов, но и никто уже не может понять, где сон, где явь, а где кино…»

Волшебная гора

«О ритуалах, магии, двойниках и философском камне. Поскольку изумруд, проглоченный мною в юности, стал рассасываться, Фон Мерц провел инициацию с пересадкой философского камня из головы князя в мою. Камень, однако, имел обыкновение перебираться из одной головы в другую, и фон Мерц передал его следующему любителю власти и ощущений неземного характера. Ощущения, впрочем, остались. Он же свел меня с Герингом, и все последующие годы я провел в его резиденции. Под покровительством рейхсканцлера – большого любителя искусства – снял полторы сотни фрагментов и фильмов».

* * *

Бронзовая сирена шевелит крыльями на пьедестале. По аллее кладбища сомнамбулической походкой движется статуя Командора.

– Ну, а мне что нужно делать? – спрашивает корреспондент.

– Будете изображать дон Гуана, – говорит из-за камеры Кирсанов. – Дайте ему шпагу.

– Я пришел взять у вас интервью, а попал…

– В гуано.

– Не понял.

– Берите шпагу и защищайтесь.

– Мне не нужна шпага? Не знаю даже, как с ней обращаться. Я критик, а не дуэлянт.

– Это заметно. Против Командора она бесполезна.

– Смотрите, ваш истукан рассыпается на ходу. Так и должно быть или это съемочный брак? Послушайте, он ко мне приближается. Что нужно делать?

– Когда подойдет поближе, пожмите ему руку.

– Надеюсь, это не опасно?

От рукопожатия идол окончательно рассыпается, и открывается женщина в кирасе. Она сбрасывает с себя кирасу, представая обнаженной, вынимает шпагу из ножен и начинает наступать на корреспондента. В ритме ее выпадов колеблется грудь. Отступая, корреспондент падает на кровать, стоящую на аллее.

– Помилуйте, откуда на кладбище оказалась кровать? Это неправдоподобно!

– Действительно, – спрашивает Кирсанов, – откуда взялась здесь кровать? Должно быть, ее сюда принесли.

– Так не бывает!

– А как бывает?

– Ну, я не знаю…

Она приставляет к его груди шпагу и замирает.

– Снято! – объявляет Кирсанов. – Говорите теперь, что вы хотели сказать.

– Я хотел расспросить вас о концепции вашего фильма.

– У меня нет никаких концепций.

– Я не понимаю, как можно снимать без концепции. В чем смысл сего нелепейшего эпизода, да и предыдущего – тоже?

– Понятия не имею, – говорит Кирсанов, с бокалом шампанского поднимаясь с могильной плиты. – Я просто снимаю – и все.

– Но это упадничество, сюрреализм и декадентство!

– Вот именно, – подтверждает Кирсанов, ставит бокал на крышу роллс-ройса и уезжает.

Корреспондент застывает в недоумения с широко разведенными в стороны руками.

* * *

По извилистой дороге среди сосен и скал движется роллс-ройс к замку вдали. На заднем сидении Шарм и Кирсанов.

– Куда мы направляемся? – спрашивает Гармония.

– На вершину, – указывает Кирсанов, – на вершину власти. В замок Регенсбург.

– Волшебная гора, – говорит шофер, указывая рукой, – все, кто на нее ступают, сходит с ума.

– И мы сойдем, – спрашивает Гармония, – или уже сошли?

– Мы въедем в замок, не касаясь горы. К тому же это поверье: хотите верьте, хотите – нет. Я, конечно, не верю, однако на всякий случай не касаюсь земли.

Кирсанов раскрывает дверь и хватает камень на ходу.

– С ума сошли! – орет шофер.

– Поверье осуществилось и теперь я могу делать все, что захочу.

– Ты и так все делаешь по-своему.

– Я предпочитаю, чтобы меня завоевывали. Только нормальные вечно чего-то завоевывают, сумасшедшие ждут даров, приносимых к ногам.

– Ох, и гиблое это место, – говорит шофер. – Декадентское.

* * *

– Что вы тут делаете? – спрашивает журналист, который располагается в клетке, свисающей с потолка на цепи в холле с гостями.

– Уместней спросить у вас, – усмехается Кирсанов, – чем занимаетесь вы?

– После избрания фюрера, я вышел из компартии, но не сразу подал заявление о вступлении в нацистскую. Опоздал на несколько дней. Теперь вот таким образом избавляюсь от позорного прошлого. Нечто вроде епитимьи. А чем вы здесь занимаетесь?

– Я пришел снять кальку с реальности, чтобы создать очередной шедевр. Как вы знаете, я создаю для ведомства Геринга закрытые фильмы, магическим образом воздействующие на действительность.

– Да? Вы все время снимаете, но где ваши фильмы?

– Народ мои фильмы не видит, да это ему и не нужно. Он, народ, – поясняет Кирсанов, оборачиваясь к Гармонии, – никогда ничего не понимал. Да это и к лучшему. Народ всегда неправ, как утверждает Платон.

– Я, конечно, не верю, в эту вашу магию, но раз сам Геринг так считает…

– Считает, считает! Кстати, это я предложил ему посадить вас в клетку для участия в инициации. Вас радует, что вы принимаете участие в инициации?

– А что остается делать? К тому же мне платят за это.

– Все довольны, как я погляжу.

– Какой же ты все-таки циник! – восклицает молчащая до сих пор Гармония.

– Отнюдь! Я – созерцатель всего лишь и… иносказатель.

– Инициатор, к тому же, – отмечает журналист.

– Устами заключенного в клетку глаголет истина! Смотрите лучше на экран…

Конец золотого века

Из дверей замка выходят элегантно одетые люди. Хозяйка дома муж закрывает двери и слегка толкает рукой: дом снимается с фундамента и начинает скользить в полуметре над поляной. Гости останавливаются, каждый у своей машины, и молча смотрят, как замок уплывает в туман. Наконец, раздаются звуки захлопывающихся дверей, и все уезжают. Замок медленно летит через поляну с пирующими обывателями. Кое-кто в мундирах штурмовиков. Обыватели с неохотой расступаются и бросают в пролетающую диковину бутылки и пивные кружки.

Двери и окна в замке хлопают, плещется вино в забытых на ковре бокалах, звенят подвески хрустальной люстры, тарелки с яствами ерзают по лакированному столу, покачивается шпага, воткнутая в пол. То тут, то там разбросанное женское белье наполняется телесными формами, кои, обретая лица на мгновение, осматриваются вокруг непонимающими взорами и вновь исчезают. Рыцарские доспехи падают со стены и рассыпаются по полу.

Обитатели замка оставляют свои машины и, толкая глобус перед собой, шеренгой идут к морю. Они подводят глобус к обрыву, сталкивают в море и со вниманием следят, как он падает. Как только глобус касается поверхности воды, они поздравляют друг друга и с чувством выполненного долга аплодируют, затем все целуются и, взявшись за руки, прыгают вниз. Нестройная шеренга парит вдоль скалы с барельефным изображением замшелого Посейдона и погружается в воду. Волны бьют глобус и тела о скалу. Над обрывом стоящая фигура наяды из позеленевшей бронзы протягивает руку в сторону заходящего солнца. Металлические шарики с мелодичным позвякиванием сталкиваясь друг с другом, танцуют на пустой поляне.

Шарада

«Таких фрагментов я наснимал великое множество, теперь не знаю, что с ними делать. После просмотров в замке Геринга фильмы подвергались сжиганию в камине, не из опасения цензурных запретов, на что имелись основания, а более для того, чтобы другим не достались. Я был на хорошем счету у Геринга. Если с ним что-то случится, в гестапо меня обещали последовательно четвертовать, повесить и расстрелять, предварительно отравив медленно действующим ядом».

«Надеюсь, они шутили».

«Вот и я на это надеюсь. Вызывает однажды Геринг своего помощника и спрашивает обо мне. Он потом мне все рассказал…»

* * *

– Вы что-нибудь слышали о метемпсихозе? – спрашивает Геринг, сидя в кресле за столом в своем кабинете.

– Переселении душ? Я человек практичный, но если вы пожелаете…

– Да-да, пожелаю. Это не совсем традиционная теория о переселении душ, а нечто новое, чего еще не было в науке.

– Если это можно назвать наукой.

– Берем заведомо ложную идею и ведем себя так, как если бы она была верная, – Геринг останавливается с поднятым вверх пальцем и некоторое время молчит, – и…

– И? – напоминает его собеседник о своем существовании.

– И… – как бы просыпается Геринг, – ведем себя в соответствии с принятым постулатом. Через некоторое время появляются практические результаты от, казалось бы, заведомо ложной идеи. Есть такой человек, некто Кирсанов. Что вы о нем знаете?

– Говорят, он ваш протеже.

– Проследите за ним, не скрывает ли он чего-нибудь от меня. Он снимает художественные фильмы магического характера.

– Имеется практические результаты?

– Если следовать его логике… он, конечно, болтун… но кое-что в его методе есть. Даже и не знаю, как обозначить вашу миссию в его съемочной группе. Разгадайте, что он за шарада. Определите опытным глазом человека практичного и умудренного, где он врет, а где по-настоящему пророчествует. Кое-что из его пророчеств исполнилось. Он утверждает, что, живет тремя жизнями одновременно, двумя из которых в будущем. На чем мы там остановились? Ах, да, на шараде, на ребусе! Я коллекционирую затейливые предметы магического свойства. В народном хозяйстве фетишам этим затейливым примененья пока не находится, но в будущем ожидаем переворота в науке. Вот китайская ваза, составленная из тысячи и одного кусочка. Сколько раз разбирали, столько же при последующей сборке появлялось изображений осмысленных – пейзажей или узоров. Ни одного одинакового. Что вы на это скажете?

– Должно быть, имеется какое-то определенное количество комбинаций.

– Ни разу еще не повторилось. Ну, да ладно. Проследите за ним, но в съемки не вмешивайтесь, чтобы он ни снимал.

* * *

«Не буду пересказывать сюжеты всех фильмов, которые я снимал в Каринхалле для Геринга, ибо им несть числа. К тому времени я уже присмотрел для себя другую актрису Анну Карабасову. К сожалению, она оказалось такой же строптивой. Я отобрал ее из тысячи женщин, которые явились на кастинг…»

* * *

Череда женщин поднимаются по лестнице. Входя в комнату, очередная претендентка расстегивает ворот платья и, зажмурив глаза, терпит ощупывания.

– Свиньи, свиньи! Какие же вы все свиньи! – восклицает Анна уже уходя, срывает с себя жемчужное ожерелья и швыряет горсть бусин в Кирсанова.

– Снимайте ее, идиоты, снимайте! Вот это ее сущность! Смотрите, как она радуется! Ну ладно, это все сантименты. По местам, господа! Снимаем дальше, снимаем…

Шехерезада

«Я пригласил вас в замок, господа, – объявляет генерал фон Мерц, восседающий во главе стола, – чтобы провести с вами сто двадцать дней. Возможно, война закончится уже через несколько дней. Никто, однако, не знает о том, что мы здесь. Вход через тоннель на ту сторону горы сейчас будет взорван. Здесь уже не Германия, но еще и не Швейцария. Мы нигде, господа! Сейчас мои сотрудники привезут последних исполнителей, и мы начнем представление. В чем, вы спросите, цель нашего совместного пребывания? Вы будете рассказывать, а я оценивать ваши рассказы. Если очередной рассказ мне понравится – вы будете вознаграждены, если нет – наказаны. Вы – моя Шехерезада, господа. А вот и давно ожидаемые гости. Садитесь, мадам, и вы, герр режиссер. Познакомьтесь, господа, – обращается генерал к гостям, сидящим за столом, – перед вами всеми нами любимая актриса Анна Карабасофф и наш друг режиссер Кирсано… Ахмед. Поправьте меня, если ошибся».

«Аламед», – поправляет его Кирсанов.

«Я пошутил, намекая на его славянское происхождение. Мы с ним познакомились в Каренхалле на премьере его фильма „Боги… э… жаждут“. Вот именно, жаждут, что годится для эпитафии… опять пошутил… посвящения, разумеется. Чтобы вы окончательно уяснили, что происходит, выслушайте нашего гостеприимного хозяина».

«Как вам известно, замок стоит на склоне горы на границе между Швейцарией и Германией. От взрыва упавшего на гору самолета каменная плита, на которой стоял замок, сползла вниз по склону, и мы оказались во владениях барона фон Мерца – генерала СС, иезуита, мастера ложи Сияющих Братьев, а также Кинжала и Розы, ученика Кроули…»

«Гурджиева и прочая, и прочая…»

«Обнаружилось множество скрытых нитей, которые связывают присутствующих посредством членства в различных ложах, орденах и сообществах. Мы с генералом предлагаем считать происходящее инициацией. Наша цель – привлечение людей противоположных взглядов к участию в деле создания общества, залогом единства которого станет круговая порука участников.

– Чтобы вы не подумали о том, что я исключаю себя из процесса, расскажу увлекательную историю. Полковник СС получивший столь высокое звание в возрасте двадцати восьми лет, а в житейском плане оставшийся на уровне юноши, заставши как-то свою жену… на восемь лет моложе его, но несравненно более опытную… со своим адъютантом в интимной позе, застрелил их обоих. Он уже приставил горячий ствол к виску, но, взглянув в зеркало, передумал и отправился в замок своего начальника. Выслушав горькую исповедь подчиненного, генерал усмехнулся и, будучи старше его по званию и житейскому опыту, посоветовал прежде всего успокоиться и отправиться на охоту, чем подчеркнул незначительность происшедшего события. Не теряя время на бессмысленную в данном случае стрельбу в кабанов, они залезли на дуб, выгнав какую-то птицу из гнезда, и генерал предложил взглянуть на замок в бинокль. Полковник взглянул и обомлел. Жена генерала в шляпе с вуалью и более ни в чем, опираясь руками о подоконник, принимала ласки от… как вы думаете, от кого?

– От слуги.

– От моего адъютанта. Если стрелять всех неверных жен, заявил генерал, то земля через год опустеет безо всякой войны, а посему ничего другого не остается, как ответить им тем же. Памятуя о том, что генерал обещал замять скандальное дело, полковник вынужден был подчиниться вожделению своего командира. Взглянув напоследок в сторону замка, он замер от удивления, ибо замок предстал перед ним, как бы сотворенным из дыма, а дым, сохраняя детали украшения фасада, поднялся в воздух и рассеялся. Полковник очнулся от боли, которую причиняли ему два впившихся в ребра сучка, которые на самом деле оказались крюками, на коих он был подвешен в подвале гестапо за участие в заговоре Штауфенберга против фюрера, поскольку так и не смог сделать вывод из наставления.

– Не с вами ли, – спрашивает один из гостей, – происходила сия… э… увлекательная история?

– Не имеет значения с кем. Главное, чтобы история была интересная и… познавательная.

Желательно, чтобы ваши рассказы составляли цепочку перетекающих значений, которые приведут нас к намеченной цели. Вы рассказывайте, а герр Кирсано будет гипнотизировать вас… он это умеет… и у вас возникнут видения. Вы увидите все, как в кино. Начнем с вас, – обращается он к одному из гостей. – Расскажите что-нибудь о себе».

«Н-не… знаю, что рассказать», – разводит руками гость в недоумении.

«Расскажите случай из жизни».

«Случай!? – изумляется гость. – Не было никакого случая».

«Вы что же, не жили? Чем занимались вчера?»

«Были в театре, а потом вернулись домой».

«Были гости у вас или вы, может, были в гостях?»

«Да, гости были».

«Расскажите, чем занимались».

«Ничем».

«Говори, говори, говори, идиот, – вскакивает со своего места сосед по столу, – говори, что случилось!»

Человек разводит руками в недоумении, а затем начинает рассказывать:

«Собрались мы все за столом, как всегда… справа жена, – слева – любовница…»

* * *

– Послушайте, – говорит один из гостей хозяину дома, – что это ваш слуга так небрежно обслуживает нас?

– Он служит бесплатно.

– Бесплатно?!

– Влюблен в мою жену, представляете? Платонически, разумеется… и вот прислуживает, однако превышает свои полномочия. Замолкаю, уже замолкаю…

Рука хозяина дома ложится на колено любовницы. Проходя мимо, мажордом дает ей подзатыльник.

– Помилуйте, – говорит тот же гость, – он уже нас избивает!

– Не обращайте внимания – это его студентка. Он – профессор университета. Знает языки всех народов земли. Полиглот, представляете?

Сидящий среди гостей немецкий офицер настолько пьян, что не может сказать ни слова, а только поводит рукой перед собой.

– Что он все время бормочет? – спрашивает все тот же гость. – Переведите нам, пожалуйста, мсье, раз вы полиглот.

– Курт, – вторить мажордом жестам немецкого офицера, как бы переписывая их, – зовет он… далее следуют нецензурные выражения. Короче, господа, он просит денщика снять с него сапоги. Он считает, что кто-то из вас Курт.

– Ну, это уже слишком.

– Минуточку, – говорит мажордом, – кажется, еще кто-то явился без приглашения.

Вошедший японец в офицерской форме выхватывает саблю, делает несколько выпадов над головами собравшихся, так что им приходится пригибаться, затем вставляет саблю в ножны, произносит страстную речь. Хозяин кивает ему в знак согласия и поддакивает:

– Совершенно с вами согласен!

Японец подходит к статуе Венеры, распахивает веером полы накинутой на нее меховой шубы, стучит по мрамору, щелкают каблуками, раскланиваются и уходят.

– Кстати, – заявляет мажордом, – вы напрасно с ним соглашались. Он говорил, что ему понравилась статуя, но в следующий раз он обязательно выберет вашу жену. Ему показалось, что он в публичном доме. Сейчас его вызывают в посольство, но завтра он явится вновь.

* * *

«Чем закончилась ваша история?» – спрашивает фон Мерц.

«Ничем».

«Предлагаю, – говорит Кирсанов, – такое развитие событие: японец вернется, возьмет за руку жену и поведет ее в спальню, а муж схватит за другую руку, и они будут перетягивать ее на лестнице, словно канат».

– Замечательная концовка, – аплодирует генерал, – не правда ли? Вот видите, случай был, а вы попытались его скрыть от нас. Чем наши дамы порадуют нас? Вы, мадам?»

«Мадмуазель».

«Тем лучше.

«Меня зовут Концепция.

«Что за концепция?

«Просто Концепция. Если сокращенно, то – Конци. Концепция До де Шанье-Ингресси. И этим все сказано.

«Отлично сказано, хотя и кратко. С таким именем и… фамилией можно, конечно, и кратко! Превосходное представление, хотя рассказ предпочтительней. Чем занимаетесь? Что умеете делать?»

«Обладаю способностью сбрасывать платье с такой быстротой, что вы не успеете ахнуть».

«О! В мгновение ока буквально. Как у вас получается?»

«Дернула за шнурок: перед вами – Венера во всей красе, потянула назад – прихожанка церкви Сент-Ив, готовая к исповеди. Небольшая заминка, кое-что не прикрылось, сейчас поправлю».

«Оставьте как есть, а мы полюбуемся. Учитесь, господа! Не только рассказала, но и про… демонстрировала! Кто следующий?»

«При дворе герцога N некий постоянно находящийся молодой человек неожиданно появлялся из-за портьеры, раздавал дюжину пощечин придворным… на глазах у его сиятельства, кстати… и скрывался за ту же портьеру».

«Шут, что ли, такое себе позволял?»

«Отнюдь – сумасшедший. Вы спросите, как же его сиятельство наглость такую терпел».

«Считайте, спросил».

«Это был принц».

«А, понятно! Полагаю, и вам от него доставалось».

«Отнюдь! Я еще не настолько безумен, чтобы пощечины самому себя наносить».

«Так вы, стало быть, принцем мните себя?»

«По вечерам».

«С вами все понятно. Кто следующий? Никого? Учтите: как только вы исчерпаете запас ваших историй, вам придется исполнять ритуалы нашего учителя и вдохновителя, – стучит он пальцем по фолианту с надписью на обложке „Сто двадцать дней в Санксаре“. – До тех пор, пока вы все не станете братьями, равными в преступлениях, в коих сознаетесь, а кому не довелось совершить, придется признаться в самом унизительном поступке в жизни, что является обязательным условием уже на второй ступени посвящения в ложу».

«Прошу прощения», – раздается голос.

«Прощаю».

«Я хотел сказать… о… спросить: а первая ступень, что из себя представляет?»

«Первая, хм… – задумывается генерал. – Первая, полагаю… а, вот: всяк, переступивший порог сего дома, прошел уже первую ступень. Сейчас наша любимая актриса расскажет что-нибудь о себе».

«Русские уже под Берлином. Вас будут судить».

«Не забегайте вперед, мадам. У нас в запасе еще сто двадцать дней. Здесь уже не Германия, но еще и не Швейцария. А-а, да, уже говорил. Рассказывайте, если хотите прожить до утра. В каком спектакле вы только что отыграли?»

«В одноактном спектакле „Каменный гость“, – подсказывает Кирсанов, – в моей интерпретации. Могу рассказать в двух словах финальную сцену, чтобы вы убедились в гениальности замысла. Анна во фраке ходит по сцене и обрезает нити. Статуи, висящие в воздухе, медленно взмывают вверх. Она застывает, вспоминая, что сказать. На сцену выходит человек в изразцовом камзоле и треуголке с такой же книгой в руках».