Текст книги "10 мифов Древней Руси. Анти-Бушков, анти-Задорнов, анти-Прозоров"

«И не просто разбившим – превратившим в вассалов. На сорок восемь лет внушившим разбойным дикарям ужас перед именем Русь» (Л.П.).

Вот так. Печенеги покорились Игорю и стали ему верными и мирными подданными, послушными лишь его воле.

На основании чего автор делает подобное умозаключение?

Из каких документов черпает столь ценную информацию?

Кто ищет, тот всегда находит, вопрос что. И Прозоров нашёл. Он нашёл строчку, способствующую развитию его неординарной мысли. Оцените.

«Игорь и повеле Печенегом воевати Болгарьску землю».

Вот, собственно, и всё, а большего ему и не нужно.

Главное, ореол создать, легенду. А уж если она создана, то разрушить её ой как непросто! Вот Лев Рудольфович и трудится в поте лица. Материал по крохам собирает, строчку на строчку нанизывает. Лишь бы найти, лишь бы было, а уж склеит, сплетёт воедино он сам, украсив своим талантом.

Однако и тут его ссылка на цитату из летописи, которая относится ко второму походу на Византию в 943 году, когда князь решил взять реванш за поражение в 941, явно несостоятельна.

Да и говорит она нам совсем об ином.

Планируя вести боевые действия как на море, так и на суше, Игорь нанял печенежскую конницу, чтобы противопоставить её на полях сражений грозной кавалерии Империи.

Да-да, именно нанял, а не приказал идти под своим стягом на Византию, как послушным вассалам. Все мудрёные конструкции Льва Рудольфовича рушатся как карточный домик, когда мы читаем сообщение Ермолинской летописи, где лазутчики говорят базилевсу: «Русь идёт на тя и Печенег наняли суть».

Хотите, перефразируем специально для Прозорова: взял степняков на временную работу по контракту. И грубое слово «наёмник» больше не режет его нежный слух.

А ведь боевые действия одновременно против русов и печенегов могли присниться византийскому императору разве что в кошмарном сне.

Но всё решилось миром – князь получил огромный откуп и вернулся на Русь, а вот своих союзников отпустил воевать в Болгарию. И на то были веские причины.

Невзирая на многочисленные песни о русско-болгарской дружбе, в IX–X веках эти два народа были врагами лютыми и непримиримыми, о чём однозначно свидетельствуют письменные источники. И не случайно, когда Игорь ходил походами на Империю, именно болгары извещали византийцев о движении русских войск.

Но наиболее ярким свидетельством того антагонизма, который существовал между двумя державами, является поведение болгар во время войны Руси с Хазарским каганатом. «Святослав, как по призыву Никифора, царя греческого, на болгар, так и по своей обиде, что болгары помогали казарам, пошел снова к Дунаю» (В.Н. Татищев). Как видим, именно Болгария оказалась ЕДИНСТВЕННЫМ государством, которое оказало помощь каганату, столь ненавистному языческому сердцу Льва Рудольфовича. Ведь Хазария для Прозорова – всё равно, что красная тряпка для быка, он каганат ненавидит даже больше, чем Византию, которая была оплотом христианства на Востоке. Но что примечательно, о недостойном поведении «братушек» писатель молчит. Как воды в рот набрал! Ещё бы, ведь сей факт не вписывается в его теорию о всеобщем славянском братстве и единении! Хотя с таким подходом Прозоров и ляхов друзьями Руси сделает…

Но вернёмся к болгарам. Ведь с ними воевал ещё князь Осколд, и именно в боях с болгарами погиб его сын, о чём и сообщает Никоновская летопись. Под 872 годом читаем: «Убиен бысть от болгар Осколдов сын». Ну а поскольку в районе Днепра и Приднестровья волжским болгарам взяться просто неоткуда, то и вывод может быть только один – княжич погиб от рук болгар дунайских.

Или же воспользуемся выдержкой о Византийском походе Святослава из труда Л.Н. Гумилёва. А он прямо пишет: «Болгары быстро перешли на сторону греков: русы уже разочаровали их насилиями и жестокостью».

А может, просто понятия о любви и дружбе у нас со Львом Рудольфовичем несколько разнятся? Скорее всего да, но, видимо, и Игорь тоже представлял эти понятия несколько иначе, чем его апологет Прозоров.

В итоге, после того как в 943 году был заключён на Дунае мир с ромеями, интересы Игоря и печенежских ханов полностью совпали – одни хотели пограбить богатые земли Болгарии, другой – наказать врагов своей страны.

В энтузиазме печенегов можно не сомневаться – они нанимались сражаться против Империи за деньги и долю в добыче, и таким образом князь с ними частично расплачивался, соблюдая при этом свою выгоду.

Что же касается печенегов-вассалов, то ими станут лишь жалкие остатки некогда грозных печенежских орд после того, как Ярослав Мудрый переломит им хребет и начнётся создание Поросской линии обороны. Вот тогда печенеги, торки, беренди по воле русских князей будут селиться вдоль реки Рось и станут надёжным щитом русской земли, войдя в историю под именем «Чёрных клобуков». Но это случится ещё не скоро.

Интересное замечание делает Н.М. Карамзин, когда подводит итоги борьбы Игоря с печенежской напастью: «Печенеги, заключив союз с Игорем, пять лет не тревожили России: по крайней мере, Нестор говорит о первой действительной войне с ними уже в 920 году. Предание не сообщило ему известия об ее следствиях».

Как видим, о последствиях войны известий нет никаких, и надо думать, что если бы печенежские ханы признали вассальную зависимость от Киева, неужели летописец о ней бы не сообщил? Сообщил бы, да еще с какой радостью! Но…

«Ох, летописцы-чернецы… какими немногословными становятся они, описывая победы князей-язычников!» Верен, верен себе Лев Рудольфович, везде его недремлющее око зрит происки окаянных христиан, которые в очередной раз решили исказить память о подвигах князей языческой Руси.

Однако зря он возводит на них напраслину. Летописцы-чернецы ой как внимательно ведут наблюдение за Киевским князем, и именно поэтому очень скрупулезно оценивают и первый его византийский поход, и причины, к нему приведшие.

В 941 году Игорь решается выступить против Византии. Казалось бы, только утвердил свою власть над Киевом, только успокоил мятежи, чего дома не сидится? Ведь никакой необходимости явной в этом походе не наблюдается.

И всё бы оно так. Да немного не так. Первый раз молодому и храброму князю придётся идти на Византию не по своей воле.

А что же послужило побудительной причиной для такого предприятия?

Да просто банальная зависть и алчность.

То, что князь так возвысил Свенелда, даром не прошло: «И дасть же дань деревьскую Свенделду, и имаша по черне куне от дыма. И реша дружина Игореве: «се дал еси единому мужеве много» (Новгородская I летопись младшего извода).

Это первый конфликт князя со своей дружиной. Именно она диктует ему условия, считая себя обделённой по отношению к воеводе Свенелду и его гридням. Игорь, недавно севший на Киевский стол, находится пока не в том положении, чтобы игнорировать требования своих людей.

Складывается впечатление, что дружина поставила князю ультиматум. Такое не часто происходило в отечественной истории, однако случаи были.

Выбор у Игоря отсутствует, сейчас ему надо срочно успокоить своих людей, швырнуть им кусок пожирнее, чтобы они заткнулись, а заодно продемонстрировать в этом походе, что он настоящий достойный вождь.

Вот так, очевидно, и родился поход на Византию в 941 году.

Запомните этот момент, такое повторится ещё не раз. Создаётся впечатление, что временами скорее княжьи мужи руководили Игорем, чем он ими. Эти ветераны так распустились, что порой могли просто игнорировать желания князя.

Интересно, что конфликт происходит именно со старой, казалось бы, проверенной дружиной, а не с той, которую позже пополнили «варяги-христиане… в немалом числе», как вещает нам Прозоров.

Но в поход, так в поход. Думаем, что Игорь мог и в этом найти для себя положительные стороны. Доблесть проявить, куш сорвать, всё это было важно, в том числе и для него лично. Ведь в борьбе с Империей можно было получить и то и другое.

Начало похода было многообещающим.

Князь всё просчитал до мелочей. В отличие от своих предшественников, которые, выступая против Империи, ломились, не ведая преград прямиком на Царьград, Игорь поступил более разумно – он решил нанести удар не по столице, а по провинциям, которые располагались на северном побережье Малой Азии.

Русы, поскольку их прихода никто не ждал, беспрепятственно высадились на берегах Анатолии, захватили провинцию Вифиния и подвергли страну беспощадному разгрому.

Отряды Игоря вторглись в земли Пафлагонии, доходили до Никомедии на западе и Гераклеи на востоке, и всё это время грабили, грабили и ещё раз грабили. Беззащитные провинции Империи подвергли тотальному разгрому, набивая добром свои ладьи, и об этом пишут не только византийские хронисты, которые, по мнению Прозорова, только и занимаются тем, что фальсифицируют историю, но русские летописи.

«Много же и святых церквей предали огню, монастыри и села пожгли и по обоим берегам Суда захватили немало богатств» («Повесть временных лет»). Добыча превзошла все разумные ожидания, ладьи ломились от груза, поскольку русы задержались в землях Империи аж на целых 3 месяца. А это очень серьёзный срок.

Однако у Прозорова свой взгляд на ситуацию, в которой наши предки ведут себя так, как по его авторитетному мнению вести себя не должны – грабят и истязают мирное население. Как в этом случае вывернется популярный писатель? Что скажет в оправдание своего героя? Но Льву Рудольфовичу палец в рот не клади!

«Для руса-воина тех времен завоевание было не разбойным налетом и возможностью личного обогащения. Оно не только давало права, но и накладывало обязанности по отношению к завоеванным. Русы присваивали лишь – «что с бою взято, то свято» – имущество разбитой и как бы замененной ими воинской знати».

Про права мы все хорошо понимаем. Особенно на захваченной земле. А вот что с обязанностями? Какие такие обязанности по отношению к мирному населению накладывало на русов завоевание вражеской территории в данный конкретный момент? Непонятно. Ну а кто нам растолкует, кроме Прозорова, «человека, профессионально изучившего эпоху»?

Но Лев Рудольфович продолжает назидательно вещать: «А уж мягкость обращения с населением захваченного города кажется неимоверной, даже по сегодняшним меркам».

Обратимся за информацией уже не к «Повести временных лет», а к Новгородской I летописи младшего извода. Она доходчиво расскажет, чем три месяца занималось войско Игоря. Мягкость обращения русской дружины с местным населением оцените сами: «А ихъ же имше пленникы, овех растинаху, иныя же къ земле посекаху, другыя же поставляюще, стрелами стреляху; елико же ратнии творят, изъломяще опакы руце и связающе, гвозды железны посреде главъ вбивающе».

Думаем, что перевод при описании этих ужасов не требуется.

И автор «Повести», и новгородский летописец, пусть разными словами, но рассказывают об одном и том же. Возможно, что чуткий нос Льва Рудольфовича и здесь унюхает коварный сговор между киевскими и новгородскими монахами-летописцами с целью очернения благородных язычников, но вот беда, есть ещё и византийские источники!

«Много злодеяний совершили росы до подхода ромейского войска: предали огню побережье Стена, а из пленных одних распинали на кресте, других вколачивали в землю, третьих ставили мишенями и расстреливали из луков. Пленным же из священнического сословия они связали за спиной руки и вгоняли им в голову железные гвозди. Немало они сожгли и святых храмов» (Продолжатель Феофана).

Подойдём к вопросу с другой стороны. Допустим, что византийские историки вступили в преступную сделку с русскими летописцами и те за определённую сумму сознательно исказили картину поведения наших предков на вражеских землях. Вселенский заговор, столь милый бдительному сердцу Льва Рудольфовича, налицо.

Но есть ещё один источник, на который даже у Прозорова рука не поднимется. Это народный фольклор. Народ трудно заподозрить в фальсификации. Вспомним былину «Волх Всеславович». Там очень красочно рассказано о том, как ведут себя русы на захваченной земле.

 
А и ходит его дружина по царству Индейскому,
А и рубит старого, малого,
А и только оставляют по выбору
Душечки красны девицы…
 

Даже женщин оставляют по выбору, а остальных всех пускают под меч!

Интересно, как это всё прокомментирует господин писатель? Наверное, сурово сдвинет брови и назидательно заявит о том, что жители Индии тоже какие-то клятвы перед русами нарушили!

Наши предки были детьми своего времени, храбрыми, благородными и отважными, но часто они становились жестокими и бессердечными, лютыми и свирепыми, ни своей, ни чужой крови не жалеющими, а потому не надо однобоко изображать их добрыми и отзывчивыми, особенно на войне, и уж тем более на чужой земле. Всякое бывало. А воин, он всегда остаётся воином.

Но Певца Языческой Руси это не устраивает, и он продолжает пичкать народ байками про «добреньких русов», упорно отказываясь называть вещи своими именами. Писатель не признаёт другого взгляда на историю, ведь только его собственные идеи имеют право на существование.

Лев Рудольфович бушует как океан: «Позвольте же поверить не современным историкам, на которых, видать, шапки синим пламенем полыхают. И не отвлеченным толкам Диакона о «варварской жадности». Мы поверим фактам, сообщаемым Ибн Мискавейхом, летописью, тем же Диаконом. А факты говорят, что расширение границ Руси, стяжание славы и жертвенное Служение ратным Богам (у Святослава еще укрепление Древней Веры и объединение славян) были бесконечно важнее русам, чем набивание седельных мешков окровавленным барахлом (захвата сырьевых ресурсов колоний, контроля над нефтяными месторождениями и пр.) – смысл и суть войны для просвещенного человечества XVIII–XXI веков».

Спорить с Прозоровым – дело по большому счёту неблагодарное, поскольку, выдвинув какой-либо постулат, он моментально начинает всё под него подгонять, частенько занимаясь откровенной фальсификацией. Лев Рудольфович коварен!

Хотите примеров, которые опровергают постулаты нестяжателя Прозорова о смысле заморских походов русов – пожалуйста!

«И много же святых церквей огневи предаша, манастыри и села пожгошаи, имения немало обою страну взяша» (Пискаревский летописец). О том же пишет и В.Н. Татищев, который использовал в своей работе Иоакимовскую летопись и является для Прозорова непререкаемым авторитетом: «И всю страну Никомидскую попленил, и суду всю их пожег и побрал. Много же святых церквей, и монастырей, и сел пожгли и имение многое от обоих стран взяли».

Теперь слово Лиутпранду Кремонскому, человеку, который обладал информацией о походе Игоря на Империю в 941 году, можно сказать, из первых рук. Поскольку его отчим в это время находился в Константинополе в составе посольства итальянского короля Гуго – «Игорь в это время опустошал морское побережье». Под понятием «опустошал» начиная с античных времён авторы всегда подразумевали организованный погром и грабёж захваченных территорий. И русы здесь явно не были исключением.

Снова обратимся к былине «Волх Всеславович». В ней конкретно показано, как после разгрома Индийского царства главный герой делит с дружиной добычу:

 
Он злата-серебра выкатил,
А и коней, коров табуном делил,
А на всякого брата по сту тысячей…
 

Идейные соображения, на которые столь падок Прозоров, отсутствуют начисто!

Так что пространные рассуждения писателя о том, что «позвольте же поверить не современным историкам, на которых, видать, шапки синим пламенем полыхают», могут с таким же успехом относиться и к нему самому – кто его знает, что там полыхает на голове у Льва Рудольфовича! Всё как в легендарной притче, словно про него сложенной, – видя соринку в чужом глазу, популярный литератор не замечает бревна в глазу собственном.

Однако Прозорова не остановить, глас его гремит над страной подобно набату – «Бьются не ради победы. Бьются потому, что таков долг воина».

Лев Рудольфович старательно навязывает нам образ русского воина-идеалиста, для которого важен сам факт драки, сражения, схватки, под которым сам писатель подразумевает честь. И воины дерутся всегда только с мыслями о чести. И ни о чём более.

Ничего не напоминает? Правильно, лучше всего это передано устами одного из легендарных мушкетёров.

– «Я дерусь просто потому, что дерусь, – покраснев, ответил Портос».

Это сказано в тот самый момент, когда истинную причину лучше всего скрыть.

По-другому не бывает. Просто не может быть.

Жизнь профессионального воина часто коротка. Сама по себе профессия опасная. Риск расстаться с жизнью крайне велик, и иногда совершенно бескорыстно, то есть задаром.

Печенежская стрела, болгарское копьё, хазарская кривая сабля, византийский меч, а то и древлянский топор могли в любой момент оборвать жизнь дружинника.

А ведь у него тоже есть обязательства. Есть жена, дети, родители, родственники, в конце концов. А какой товар у воина? Он один – жизнь! Кто-то возразит или переиначит – мол, есть ещё умение, потом добавит: преданность и мужество, вплетёт ещё пару качеств. Но!

Но если воин погиб, никакого умения уже не потребуется. И в худшем случае его семью будет кормить просто некому, а в лучшем будет кормить кто-то другой. Но точно не он. Просчитать все риски изначально нельзя.

А воин, неважно, язычник он или христианин, всегда смотрит в будущее.

Да, он состоит на службе у князя, и за одно это уже получает неплохое жалованье. Это хорошо, это справедливо. Он охраняет свою землю от врага, и родная земля ему за это платит. На своей земле воин может рассчитывать только на эти деньги, да ещё на славу. Что само по себе немало, но не кормит.

Надёжное оружие, снаряжение, сбруя для коня, да и сам конь – всё обходилось недёшево, за всё надо было платить, а если хочешь лучшего, значит, платить больше. Да и сами знаете: по одёжке встречают. Ни в одной летописи не упоминается, что княжеская дружина похожа на оборванцев. Хотя…

Хотя именно Игорева дружина и заявила однажды своему князю – «а мы наги». Только вот не надо думать, что этим добрым молодцам нечем было срам прикрыть, поскольку подобные разговоры они повели не от плохой жизни. Но об этом мы расскажем в конце главы.

Теперь вернёмся к вопросу о том, за счёт чего поддерживалось благосостояние дружинников.

По большому счёту, это было возможно только за счёт премиальных и загранкомандировок.

Ни одному оратаю такое боевое снаряжение не по карману.

Так оно ему и не нужно, – можете сказать вы.

Правильно. Но бывают и такие годины, когда князю приходилось скликать ополчение. Для масштабной войны нужны были массы. Вот тогда разница ощущалась сразу. И в вооружении, и в умении. И любому ополченцу, оторванному от плуга или какого другого ремесла, делалось спокойнее, и чувствовал он себя увереннее, когда в одном строю с ним шли эти закованные в броню машины для убийства и разрушения. Всегда приятно осознавать, что они воюют на твоей стороне, а не противника.

Скажете – это меркантильно. Но вспомните, что любой солдат, воин, боец – такой же человек, а не красивая фантазия, набитая доверху идеалами.

Чтобы не быть голословными, обратимся к одному из древнейших памятников славянского права – «Закону судного людям». Он был составлен и записан в Болгарии, веке приблизительно в девятом. Именно он на протяжении нескольких веков служил основным воинским правилом для всех воинов, славян, какой бы религии они ни были.

В своё время соответствующие статьи этого закона были даже внесены в «Устав Владимира Всеволодовича Мономаха».

Вот уж кто был для степи угрозой!

Так вот. В этом законе высокие духовные требования, предъявляемые воину, постоянно участвующему в ратных походах, вполне спокойно сочетались с его личными, меркантильными интересами, например по разделу добычи. Убедитесь сами.

Например. «О битвах и бойцах, сражающихся беспрестанно. О супостатах».

Выдержка: «Отправляясь на бой с супостатом, подобает остерегаться всех неприязненных слов…. И сражаться в ясном сознании, ибо помощь даётся от Бога светлым сердцам. Не от большей силы победа в бою, а в Боге крепость». И буквально строкой ниже, после этих самых возвышенных строк читаем:

«И после того, как Бог победу дал, шестую часть следует взять князю, а остальное всё возьмут себе все люди, разделив поровну между великими и малыми».

«Если найдутся некоторые из них кметы, или простые люди, проявившие смелость, подвиги и храбрые поступки совершившие, то получат от находящегося там в то время князя или воеводы из указанной княжьей доли».

Все выплаты чётко оговорены, в том числе и запланированный подвиг.

И ничего в этом позорного нет.

Воин верен своему долгу. Он действительно патриот. Он сражается не щадя жизни своей против любого врага без понуканий и призывов к совести.

Или представьте такую ситуацию. Налетели, как коршуны на добычу, на русские мирные поля, города и сёла печенеги. Дружина вовремя их упредила, и разгуляться ворогу не дала.

Надавала тумаков обалдуям и выгнала с родных просторов прочь.

И что? Разбил ворога – молодец. Сделал своё дело хорошо – слава тебе и почёт. Оклад свой отработал, не зря свой хлеб ешь.

Но воин тоже человек, и он, как, собственно, и большинство людей, бывает падок на злато-серебро и другие какие диковины, полезные в хозяйстве.

Ему за свою нелёгкую службу премию получить хочется.

А откуда князю её, эту премию, взять? Из каких запасов? Со своего народа подати увеличить? Так не поймёт народ.

Вот князь и идёт в поход. И свои финансовые, а может, и политические дела поправить, и дружине премию заработать. И если такой поход удался, то все довольны.

Князю – слава и почёт, народу – спокойствие, дружине – доход.

Там, в чужих краях, её никто не ограничивает, там и народ чужой – его не жалко. Сколько собрал – всё твоё. Именно за счёт таких походов и богатеет дружина. А князь смотрит, противника выбирает, чтобы и добыча была, и в то же время польза своей земле. Кого усмирить, кого наказать, а кого и примучить, расширяя свою власть и свои владения.

Чаще всего эти две вещи князьям удавалось совместить.

Так что пустыми романтиками русские дружинники не были. И деньги считать умели, и хозяйство вести, если нужно. Добыча нужна была не только для того, чтобы перед соседями бахвалиться да красным девкам понравиться. Добыча нужна была для того, чтобы жить. А уж понравится кому-то такой взгляд или нет, решайте сами. Только правде лучше смотреть в глаза.

Само же утверждение Прозорова о том, что «бьются не ради победы», выглядит, мягко говоря, забавным. Возникает очередной закономерный вопрос к литератору – а во имя чего сражаются?

Даже при Фермопилах греки бились сначала ради победы, а потом, когда узнали, что враг идёт в тыл через горы, спартанцы остались и просто прикрывали отходившие войска. То есть уже по необходимости. И такое бывает. Не останься царь Леонид в ущелье, и многочисленная персидская кавалерия запросто догнала и порубила бы отступающую греческую пехоту, к тому же лишённую единого командования. Не из идейных соображений не отступили со всеми спартанцы, соображения стратегические удержали их в ущелье.

Но для Льва Рудольфовича стратегия и тактика звук пустой, так же как и политическая целесообразность, ему куда важнее дела идеологические, разнообразные клятвы и прочее сотрясение воздуха.

Кстати, про пустые, но безумно красивые сотрясения воздуха, знания и логику. Хочется сделать небольшую вставку именно здесь, чтобы позже к этому уже не возвращаться. Как вы уже наверно поняли, Лев Рудольфович язычник истинный, ортодоксальный, яростный и агрессивный до мозга костей. Именно язычество он отстаивает в своих книгах, именно он пытается взять на себя очень трудную роль – теоретика, идейного вдохновителя, а также крупного знатока несколько подзабытой религии. Чтобы уж всем окончательно всё было ясно, он даже присвоил себе новое звучное имя. Лев Рудольфович, это так, имя светское, оно с детства преследует писателя.

Очевидно, что Прозоров решил от него избавиться. Язычник, видимо, должен выбирать себе имя сам, это дело серьёзное, личное, интимное, можно сказать, и не семье сюда лезть. Но раз уж нарушена сия приватность, то нужно это исправить и сделать всё самому. И вот Лев, в миру Рудольфович, подумал-подумал да и выбрал себе имя сам, без помощи родителей. С тех пор двигатель славянского язычества прозывается Озар Ворон.

Имя и имя, очаровательно, звучно, скромненько, но со вкусом. Ум и отвага в одном флаконе.

И всё бы ничего, но раз уж мы пишем здесь про Сокола, сына Сокола и внука Сокола – любимых славянских князей, ставших кумирами писателя, то не можем не увидеть одну несообразность.

Что нас опять тревожит? К чему мы опять прицепились?

Своими словами говорить не будем, воспользуемся прекрасной цитатой из книги Михаила Задорнова.

«Оказывается, сокол уникален тем, что никогда не нападает на врага исподтишка или сзади. Это самая отважная птица. Птица-витязь! Не питается падалью – ниже его соколиного достоинства. Если жертва упала на землю, сокол ее не добивает. Благороднейший девиз – «Не бей лежачего»! А у скандинавов любимой птицей, которой они поклонялись, был ворон. Ворон, который питается… падалью!» (М. Задорнов).

Не в бровь, а в глаз.

Да бог с ними, с викингами. Наши предки тоже ворон особо не жаловали. В «Слове о полку Игореве» эта птица явно не является олицетворением чего-то хорошего и светлого. Звучит емко и хлёстко – «черный ворон, поганый половчине!» А для полного счастья приведём отрывок из былины Вольга: «Поезжае Вольга в Волгугород, видела царица нехороший сон: бьется сокол да с черным вороном, перебил сокол да черна ворона. Ясный тот сокол – Вольга-богатырь, черный тот ворон – то сам Сантал». Как видим, позитива нет совсем.

Уж кто-кто, а флагман и теоретик язычества, «человек, профессионально изучивший эпоху», должен бы знать такие вещи лучше других.

Что остаётся добавить после этого? Да, пожалуй, лишь одно.

Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт.

Хотя, конечно, странно, когда Ворон пишет про Сокола.

Но мы опять несколько отвлеклись, вернёмся к походу Игоря на Византию в 941 году. Цитат, которые рассказывают о том, чем занимались наши предки в провинциях Империи, можно набрать ещё довольно много, даже не перетруждаясь. И везде будет одно и то же – поголовный грабёж.

Как, по-вашему, это называется? Лев Рудольфович сам назвал это явление – «набивание седельных мешков окровавленным барахлом». Правда, в этот раз набивали доверху ладьи.

Казалось бы, сколько можно? Ведь всему есть пределы. Собрали награбленное и аккуратно, не торопясь, без потерь повезли добро домой, чтобы не растерять в дороге. А уж на родине наслаждайся жизнью!

Но не тут-то было, Игорь медлил, возможно, что и его обуяла жадность, которую породила безнаказанность. С другой стороны, вполне вероятно, что князь всё прекрасно понимал, но уже не мог справиться с дружиной, которая разгулялась вовсю.

Такое бывает, когда всё слишком легко сходит с рук.

В итоге получилось как в сказке про Винни-Пуха – «а потом ещё немного, а потом ещё немного», а вылезти самому уже невозможно, пузо, простите, трофеи не позволяют…

Да и бросать их никак нельзя. В чём Игоря можно понять, так это в том, что конунга, или князя, или военного вождя ещё долго будут оценивать по взятой им добыче. И если он возвращался из похода с пустыми руками, то ни авторитета, ни популярности это ему не добавит.

В поход идут за добычей, а значит, должны её добыть. Воины должны вернуться домой довольными и богатыми. Именно из-за этого они рискуют жизнью. Ведь мы имеем в виду именно подобные набеги, поскольку угрозы для Руси в данной ситуации нет, а потому и для ратников нет необходимости жертвовать собой во имя Отечества. У них в настоящий момент другие приоритеты.

Так что из области одной только жадности мы можем добавить сюда ещё имидж, или статусность. Это тоже немаловажно.

Точно такая же проблема возникнет в своё время и у Святослава, по большому счёту именно из-за этого он и лишится жизни.

Добыча должна быть большой, и бросать её нельзя ни в коем случае. Это аксиома.

И тут из-за леса, из-за гор, а если быть точнее, то из Азии появляется армия ромеев под командованием доместика схол[2]2
  Доместик схол – командующий схолами (корпусом столичных войск).


[Закрыть] Востока Панфира, нарушая всё веселье, а из Европы практически одновременно с ними подтянулись войска под командованием Варды Фоки-старшего, отца будущего императора. Случилось это только в десятых числах сентября.

Видимо, даже в эти сроки разгулявшаяся дружина Игоря неприятеля не ждала.

Возможно, появление вражеской армии вообще оказалось неприятным сюрпризом для русов, отвыкших от сопротивления и привыкших к полной безнаказанности.

С трудом отразив в течение дня все атаки панцирной кавалерии Империи, Игорь принял решение ночью грузить войска на ладьи и выходить в море.

С этого момента начинается самое интересное!

Ведь изначально византийские стратеги, действовавшие по шаблону, наделали кучу ошибок и теперь горели желанием их исправить. Удар по азиатским провинциям явился для имперского правительства полной неожиданностью, поскольку оно пребывало в твёрдой уверенности, что раз беда идёт с севера, значит, готовь к обороне столицу. Перестраховались, подождали и поняли, что враг пришёл, но не туда, где ждали. Надо срочно исправлять положение. Но и срочно не получилось. Три месяца срок немалый.

А что же по этому поводу нам поведает Лев Рудольфович?

Его трактовка событий, как минимум, поразительна.

«Заблаговременно извещенные греки успели перебросить к месту высадки русского десанта огнеметные корабли-хеландии патриция Феофила Синкела» (Л.П.).

Как вы, наверное, понимаете, «заблаговременно извещенные греки успели перебросить к месту высадки» свой флот только через три месяца после того, как русы эту самую высадку осуществили.

Вот даже интересно, а если бы их не заблаговременно предупредили, а чуть позже, скажем, уже после высадки русского десанта? Ведь если исходить из логики Льва Рудольфовича, получается, что византийские корабли только через полгода подтянулись бы к театру боевых действий!

Но это ещё ничего, цветочки, ягодки будут, когда мы поближе познакомимся с тем самым флотом, которым нас, а заодно и князя Игоря с дружиной, так пугает господин Прозоров.

Игорь был далеко не прост, да и воеводы у него тоже недаром ели свой хлеб. Они тщательно выбрали момент для нанесения удара.

Потому что в это самое время грозный военный флот Империи в Константинополе отсутствовал, ведя боевые действия против арабов в Средиземном море. Именно там сейчас разворачивались главные события. Может, ещё и поэтому русское войско задержалось так надолго в Анатолии и было так беспечно.

Знание – большая сила. В итоге русы решили, что ромеи в такой ситуации не осмелятся вступить с ними бой. Но просчитались.