Текст книги "Башня из красной глины"

– Что вы можете сказать об Александре Викторовиче? – сменил тему Смирнов. – Только честно. Обещаю, я не стану никому передавать ваши слова, в особенности его коллегам.

Каримова обеспокоенно взглянула на мужа, но тот не обратил на это внимания.

– Это был прекрасный человек с несчастливой судьбой, – сказал Каримов. – Вы, конечно, знаете, что он пытался свести счеты с жизнью. Так вот, если бы ему удалось, это было бы большой потерей для медицины. И для нас лично, – добавил он.

– Кто вам сказал о том, что Марухин пытался убить себя? – тут же заинтересовался Смирнов.

– Не помню. Это было давно.

– Зоя Владимировна, – напомнила Каримова. – Мы с ней как-то болтали, и она мне сказала под строжайшим секретом. А я – Арсену. Понимаю, получается, что я ее обманула, но муж ведь не считается, верно?

– Да, точно, – согласился Каримов. – Это мне жена сказала.

Смирнов перевел взгляд на женщину с гибкими представлениями о честности.

– А вы какого мнения об Александре Викторовиче?

– Я подписываюсь под каждым словом Арсена, – ответила она без тени сомнения. – Это был святой человек! Ему надо было памятник при жизни поставить! – Она посмотрела на мужа, и тот кивнул.

– У наших детей, – пояснил Каримов, – синдром Марфана, также известный как «паучьи пальцы». При этом заболевании вытягиваются пропорции тела, может возникнуть катаракта, бывает поражение кишечника. Но благодаря Марухину и его лаборатории ничего этого у наших детей не наблюдается. Много лет мы каждый день просыпались в страхе, что терапия не поможет, но потом поняли: все будет хорошо.

– Между прочим, – добавила Каримова, – у Линкольна и Паганини тоже был синдром Марфана! И хотя их никто не лечил, они стали великими людьми! – Голос у нее едва заметно дрогнул.

Смирнов встал.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Думаю, это пока все. Желаю вам успехов.

Он вышел в коридор и сверился со списком. Напротив фамилий там были проставлены номера кают. Следователь хотел узнать, как Каримов отреагирует на вопрос о Големе и насколько он осведомлен относительно этой легенды.

Теперь он отправился к Денисовым.

Дверь ему открыла женщина лет сорока, с короткой стрижкой и выщипанными бровями, похожими на две нарисованные карандашом изогнутые полоски. Глаза у нее были сильно подведены, отчего в первый момент казалось, что вместо них на лице темные провалы, как на черепе.

– Старший лейтенант Смирнов, – представился следователь.

– Да, я вас помню. Входите. – Денисова посторонилась, пропуская незваного гостя в каюту. – Вася, это из полиции, – бросила она мужу, который в это время садился на койку (когда пришел Смирнов, он лежа читал книгу).

– Здравствуйте. – Рукопожатие у Денисова оказалось вялым, и вообще он выглядел каким-то уставшим. Может, его измотало плавание, а может, многолетняя борьба с недугом его тринадцатилетнего сына, который плыл в соседней каюте. – Чем можем помочь?

– Вы по поводу того нахала? – поинтересовалась Денисова, воинственно уперев руки в бока.

– Какого? – прикинулся непонимающим Смирнов.

– Как?! Вы же были в кают-компании, когда он влетел туда и начал оскорблять всех присутствующих!

– А, вы об этом? Нет, я уже поговорил с этим человеком. Думаю, он больше не станет никому докучать.

– Очень надеюсь, – недоверчиво буркнула женщина. Кажется, она была несколько разочарована, что все закончилось так просто. – От подобных типов можно ждать чего угодно.

– А мне было его жаль, – встрял в разговор Денисов. Он надел очки без оправы, и его глаза сразу стали больше. – Несчастный человек! Нам повезло, что у Лени излечимая болезнь.

– Мы это уже обсуждали, – проговорила его жена. – При чем тут ученые? Они же не боги! А он преследует их постоянно – мне Зоя Владимировна сказала потом.

– Золина? – уточнил по привычке Смирнов.

– Да, конечно.

– Раньше вы не слышали об этом человеке? О том, что он досаждает лаборатории?

– Нет, никогда.

– Знаете, что такое Голем?

– Что, простите? – На лицах супругов следователь прочел лишь недоумение.

– Ничего, извините. Что вы можете сказать о Марухине? Только откровенно.

– Замечательный специалист, – ответила женщина. – Разве это не очевидно? Он вылечил столько детей! Просто абсурдно предъявлять ему какие-то претензии!

Смирнов понял, что она имеет в виду поведение Васильева.

– А про других членов лаборатории вы такого же высокого мнения?

Денисова поджала губы.

– Обещаю сохранить в тайне каждое ваше слово, – поспешно сказал Смирнов, видя, что она колеблется.

– Может, и нехорошо так говорить, все-таки все эти люди лечат нашего ребенка. Но раз вы спрашиваете, наверное, это важно. – Она с надеждой посмотрела на полицейского.

– Безусловно. Прошу вас, выскажитесь.

– Мне никогда не нравился этот их новый сотрудник, Дмитрий Александрович.

– Бирюков? Химик?

– Не знаю, возможно.

– А что с ним не так?

– Скользкий тип какой-то. Дерганый. Такое впечатление, что он пьет.

– Не говори глупостей! – возмутился Денисов, поправляя очки. – Это приличные люди!

– Я просто поделилась своими впечатлениями! – огрызнулась женщина. – Не надо затыкать мне рот! На мой взгляд, этот человека ведет себя так, словно совесть у него нечиста. Это я и сказала товарищу следователю.

– Спасибо. – Смирнов встал. – Это может помочь.

– Правда? – обрадовалась Денисова.

– Конечно.

– Вот видишь! – торжествующе обратилась она к мужу.

Выйдя от Денисовых, Смирнов отправился к Ракитиным. Вернее, к Ракитиной Галине Михайловне. Она плыла вместе с дочерью Ритой пятнадцати лет. Женщина была в разводе: ее супруг, Николай Степанович, не пожелал связывать судьбу с ребенком, у которого обнаружился генный дефект.

Смирнов столкнулся с Ритой возле двери.

– А где твоя мама? – поинтересовался он.

– Вы тот милиционер? – спросила она вместо ответа.

– Полицейский, – поправил следователь.

– Извините. Мама на палубе, загорает. Проводить вас?

– Давай.

– Сейчас, только возьму лосьон от солнца, ладно? Девочка шмыгнула в каюту и через пару секунд появилась с пластиковой бутылкой в руке. Она отвела Смирнова на нижнюю палубу, где на одном из шезлонгов лежала стройная женщина в панамке и желтом бикини. Тело у нее было бронзовым от загара и слегка блестело.

– Мам, держи! – Рита протянула ей лосьон.

Ракитина повернула голову и открыла глаза. Увидела Смирнова и села.

– Вы из полиции? – задала она вопрос, прищурившись и забирая у дочери лосьон.

– Да. Хотел вам задать пару вопросов.

– Как свидетелю или как подозреваемой? – Женщина открыла бутылку и налила в ладонь немного лосьона.

– А вас есть в чем подозревать? – Смирнов присел на край соседнего шезлонга.

Ракитина пожала плечами и начала натирать ноги.

– Каждый в чем-нибудь да виноват, – сказала она.

– Сейчас меня интересует вполне конкретное преступление.

– Убийство.

– Именно. Что вы можете сказать про Марухина?

– Рита, погуляй, – обратилась к дочери Ракитина.

– Ладно. – Девочка скорым шагом направилась прочь.

– Итак? – проговорил Смирнов, когда та отошла достаточно далеко.

– Редкостная сволочь, как и вся остальная свора. – Теперь женщина смазывала плоский живот.

– Простите?

– Вы слышали. Я не собираюсь петь им дифирамбы! Вам ведь нужен откровенный ответ, так?

– Безусловно.

– Так вот, Марухин и вся его компания лечат детей только ради рекламы. Они гребут огромные деньги, делая лекарства для крупных фармацевтических компаний. А вся эта игра в самоотверженность – просто фарс! Меня от них воротит!

– Разве они не помогают детям, которые проходят у них курсы генной терапии? – удивился Смирнов.

– Помогают, ясное дело. Я не говорю, что они плохо работают.

– Сегодня в кают-компании вы не выражали недовольства.

– Но и не унижалась, расхваливая этих индюков! – с вызовом проговорила Ракитина.

– Почему же вы вообще согласились ехать в Сургут?

– Меня попросили оказать эту любезность.

– Зачем же было себя пересиливать? Отказались бы.

Женщина уже закончила покрывать себя лосьоном и с громким щелчком закрыла крышку.

– Да потому что они лечат моего ребенка! – сказала она, посмотрела в глаза Смирнову. – Что тут непонятного? Ради Риты я бы и не такое стерпела!

После Ракитиной следователь пошел в каюту Шишкиных. У них был мальчик двенадцати лет. Он ходил на костылях. Смирнов знал из файла, который прислал ему Павлов, что раньше он мог только сидеть в инвалидном кресле. Марухин с коллегами поставили его на ноги. Поэтому он не ждал от Шишкиных ничего, кроме восторженных отзывов. И не ошибся.

Супруги наперебой принялись восхвалять генетиков, едва Смирнов спросил, что они думают о членах лаборатории.

– Если бы не они, мы не знали бы, что делать! – заявила женщина, вытирая неожиданно скатившуюся слезу.

– Вы думаете, раз тот человек ворвался в кают-компанию и нес чушь, то эти люди в чем-то виноваты? – сказал Шишкин. – Нельзя же верить каждому встречному. – Он осуждающе покачал головой.

Его жена, тощая, будто высушенная солнцем и ветром, брюнетка с короткой стрижкой, вытащила сигарету и прикурила от серебряной зажигалки.

– Есть же неблагодарные люди! – пробормотала она, выпустив струйку дыма.

– Может, кто-нибудь из лаборатории вызывал у вас, скажем так, неприязнь?

– Никогда! – убежденно отозвалась Шишкина.

– Как можно плохо относиться к людям, которые дают тебе надежду? – поддержал ее муж. – Мы на них смотрим как на ангелов, разве вы не понимаете?

– Понимаю, – искренне ответил Смирнов. – Извините, что побеспокоил.

Последними в его списке были Хроматовы. Они жили в Выборге, а на процедуры приезжали в Питер. У них была девочка четырнадцати лет по имени Маша. У нее было что-то с кожей.

Хроматовых Смирнов нашел на носу теплохода, они пили минералку и смотрели на воду. Появление полицейского напугало их, и они до конца разговора не могли расслабиться. Полные и низкорослые, супруги походили на большие груши. Виктор Хроматов без перерыва вытирал платком лысину и обдувал себе лицо, выпячивая нижнюю губу.

– У Маши сначала кожа была словно чешуя, – торопливо рассказывал он, поглядывая на удалявшуюся дочку, которую попросили сходить за чипсами. – Благодаря лаборатории теперь она не похожа на ящерицу. Если бы нас попросили съездить не в Сургут, а в Африку, мы согласились бы не раздумывая.

Его жена, краснолицая блондинка с редкими волосами и широко расставленными глазами, несколько раз моргнула и сказала:

– Уже четыре года, как она может появляться на улице. Раньше дети сразу начинали ее дразнить. Они кричали… всякие гадости. – Женщина поджала губы и отвернулась.

– Как бы вы охарактеризовали Марухина, если бы я попросил вас сделать это беспристрастно? – задал вопрос Смирнов. – Понимаю, это нелегко, но постарайтесь.

Кажется, его просьба напугала Хроматовых. Они переглянулись и дружно пожали плечами.

– Мы с ним не так уж много общались. Терапией занималась Людмила Ивановна.

– Самсонова?

– Ну да. Она там одна.

– Конечно, это я так, на всякий случай. Профессиональная привычка. А про других ученых что можете сказать? Какие они люди?

– Честно говоря, нас это меньше всего интересует, – ответил Хроматов. – Они лечат нашего ребенка, и для нас этого достаточно.

– Знаете, мы же с ними не общаемся за пределами НИИ, – добавила его жена. – Видим их только на процедурах.

Смирнов понял, что больше ничего от супругов не добьется, и решил отстать. Поблагодарив Хроматовых, он вернулся в каюту и рассказал все Дымину.

– Не больно-то урожайно, – заметил опер. – Хотя ты ведь ни на что особенно и не рассчитывал, да?

– Всегда надеешься, что повезет, – возразил Смирнов. – Но ты прав: я не думаю, что кто-то из этих людей имеет отношение к убийствам. Слишком они заинтересованы в том, чтобы лечение их детей продолжалось. Они не позволили бы даже волоску упасть с голов генетиков, даже если бы узнали, что те в свободное от работы время пьют кровь девственниц.

После обеда у Смирнова зазвонил телефон – это был Павлов.

– Здорово, – проговорил он, когда следователь ответил. – Еще никого не убили?

– Слава богу, нет.

– Я насчет Липина.

– Ну?

– Баранки гну. Что за манеры?

– Давай быстрее, а?

– Ладно, уговорил. Липин не был знаком ни с кем из членов лаборатории, включая Базарова, до того, как принял роды у жены Самсонова, и не общался с ними после.

– Понятно, – разочарованно протянул Смирнов.

– Но не отчаивайся. У меня есть для тебя кость. Может быть, даже кусок мяса.

– Так? – Следователь мгновенно подобрался, почувствовав охотничий азарт. Такое с ним происходило каждый раз, когда он получал информацию, приближавшую его так или иначе к цели.

– Через три месяца после рождения двойняшек Липин купил джип. За наличные! Коллегам сказал, что продал дачу, но это неправда. Никакой дачи у него не было и в помине.

– Как ты это узнал?

– Не я, Никитин. Он съездил в роддом, где работал Липин, и допрашивал всех подряд, пока это не выяснил. И тогда он отправился к жене Липина.

– И?..

– Липин женился через два года после того, как купил джип. К тому времени у него уже был «мерседес». Так что она понятия не имеет, откуда он взял деньги на джип.

– А на мерина?

– Ну, тут-то все ясно. Продал одну тачку, купил другую.

– Можно выяснить, откуда у него появились бабки?

– Спроси у Самсонова, мой тебе совет.

– Ха-ха, как смешно!

– А что? Может, профессор был ему благодарен за то, что тот хорошо принял роды.

– Они что, были трудными?

– Нет. Прошли как по маслу. Говорят, рожать двойняшек всегда легче, потому что они меньше по размеру.

– Значит, Липин деньги получил за что-то, о чем не знает даже «крыша» Самсонова и компании?

– Похоже на то.

Дымин с досадой плюнул за борт (полицейские стояли на носу «Фаэтона», где народу было меньше) и достал сигарету. Какая-то женщина посмотрела на него неодобрительно, хотя до нее было метров десять, и демонстративно увела ребенка.

– Знаешь, меня, по-моему, мутит, – проговорил минут через пять Дымин, сосредоточенно разглядывая кончик сигареты. – У тебя нет какого-нибудь средства?

– Нет. А что, ты ничего не взял?

– Я думал, раз меня не укачивает в машине, то и морская болезнь не страшна.

– Попроси у судового врача или у кого-нибудь из пассажиров. Наверняка на борту полно лекарств.

– Ладно, – вяло согласился опер. – Так и сделаю.

Он отправился на поиск средства от морской болезни, а Смирнов выяснил у старпома, в какой каюте плывет Рокотов, и направился к нему, однако того на месте не оказалось. В игровой комнате следователь нашел Бирюкова, Золину и Самсонову. Они собирались посмотреть художественный фильм. На время сеанса в помещении поставили несколько рядов стульев и скамеек, а бильярдные столы сдвинули назад.

Смирнов поинтересовался у генетиков, где их коллеги. Оказалось, что Самсонов отправился спать в каюту, Кожин и Викулова загорают на лежаках, а Кушекову никто не видел с обеда. Полицейский немного поболтался в игровой, заметил явившихся на сеанс Нину и двойняшек с попкорном и колой в руках, которые продавали в баре. Ни лаборантки, ни ее дочери, ни Жеребина он не дождался и пошел в свою каюту. Там он нашел страдающего Дымина. Опер сообщил, что наглотался таблеток, позаимствованных у помощника капитана (врача он на месте не нашел), но они пока что на него не действуют. Словом, Дымину становилось все хуже, и он лежал на койке, вытянувшись и закатив глаза.

– Может, у тебя отравление? – предположил, всерьез беспокоясь за него, Смирнов.

– Ага, – еле слышно отозвался опер. – Тут у каждого третьего такое. Заметил, что народу на палубах стало меньше?

– Люди пошли смотреть фильм.

– Ладно, можешь не верить.

– Я найду судового врача.

Смирнов вышел в коридор и направился в игровую: он был уверен, что доктор среди зрителей. Но по дороге зазвонил мобильник. Это был Несметов.

– Павел Петрович, слушаю. – Смирнов остановился, прижав телефон к уху.

– Привет, Валер. Слушай, на «Фаэтоне» освободилось много мест, я могу прислать тебе Павлова, если надо.

Смирнов ждал этого звонка. Он заранее решил, что ответит. Здесь, на борту, Павлов ему был не нужен. Поэтому он сказал:

– Нет, пусть лучше остается на месте. Он мне там полезнее.

– Уверен?

– Да, но от пары оперов я бы не отказался.

– Нужен кто-то конкретный?

– Нет, можно даже местных.

– Я договорюсь, чтобы завтра в Лесобруйске к вам присоединились еще четверо. Хватит?

– Думаю, да.

– Как там вообще дела?

– Пока все спокойно.

– Может, обойдется? – спросил начальник без особой надежды.

– Нет, Павел Петрович, не думаю. Давайте я вам отчет отправлю по электронной почте.

– Когда?

– Сегодня.

– Ладно, не затягивай.

– Постараюсь.

Попрощавшись с начальником, Смирнов вошел в игровую, где уже погасили свет. На экране мелькала заставка киностудии; звук, вырывающийся из мощных колонок, почти оглушал. Полицейский отыскал в темноте стюарда, присматривавшего за залом, и спросил, не видел ли он врача.

– А что случилось?! – прокричал тот, наклонившись к уху следователя.

– Моему другу плохо!

– Укачало?!

– Кажется, да! Но я боюсь: вдруг отравление?!

– А что он ел?!

– Вроде ничего, кроме того, что давали на обед!

– Тогда вряд ли! – авторитетно проорал стюард. – Но если хотите позвать доктора, то он вон там, в четвертом ряду справа! Проводить?!

– Да! – крикнул в ответ Смирнов.

На экране уже вовсю шла перестрелка с погоней и переворачивающимися автомобилями – создатели фильма решили захватить внимание зрителей с первых же кадров.

– Вот он! – Стюард указал на невысокого человека лет сорока, с залысинами, в очках с тонкой металлической оправой. Он сидел, положив ногу на ногу, и смотрел на экран, но, заметив движение в проходе, повернул голову – не двинув плечами, как сова. Стекла блеснули, отражая кадры, мелькавшие на экране.

Смирнов направился было к нему, но врач тут же поднялся и пошел ему навстречу.

– Моему другу плохо! – прокричал следователь. – Может, отравление?

Врач кивнул и указал на выход. Когда они оказались в коридоре, он сказал:

– Скорее всего, морская болезнь. Он что-нибудь принимал от укачивания?

– Да, но не знаю, что именно.

– Я его осмотрю. Сегодня ко мне обратились уже четверо, и у всех оказалась морская болезнь.

– Естественно, – согласился Смирнов. – Я думаю, что и в данном случае то же самое.

– Проверим. В какой он каюте? Или вы со мной пойдете?

– Нет, у меня еще дела. Он в двадцать шестой.

– Хорошо.

На палубу они вышли вместе, но Смирнов отправился искать Жеребина. Для начала он сверился у старшего помощника со списком пассажиров, не называя конкретной фамилии, и, запомнив номер каюты, пошел проверить, на месте ли «друг семьи» Самсоновых.

Он увидел Жеребина, когда свернул за угол коридора на верхней палубе, и тут же сделал шаг назад. Затем осторожно выглянул. Жеребин стоял спиной, уперев одну руку в бок, а другой прижимая к уху сотовый. Говорил он очень тихо, так что разобрать ничего было нельзя. Смирнов решил, что ловить тут нечего, и направился обратно. Лучше, чтобы Жеребин его не видел и не знал о его интересе к своей персоне.

На обратном пути следователь столкнулся с врачом. Завидев его, тот махнул рукой.

– Морская болезнь, как я и думал, – бросил он на ходу. – Я оставил вашему приятелю таблетки, пусть принимает дважды в день.

– Спасибо, – поблагодарил Смирнов.

– Не за что. – Врач нырнул в игровую досматривать фильм.

Полицейский постоял, раздумывая, что предпринять. Людей на палубах было немного, большинство загорало или смотрело фильм, другие мучились в каютах или распивали горячительные напитки. Он спустился по трапу и прошел вместе с несколькими гуляющими пассажирами мимо лежаков, чтобы убедиться, что Кожин и Викулова на месте – загорают, нацепив темные очки и блестя лосьоном от солнечных ожогов.

Затем Смирнов пошел в бар и расположился за стойкой, неторопливо потягивая темное пиво. Он все яснее сознавал, что не сможет предотвратить следующее убийство. Оставалось лишь надеяться, что Крысолов допустит ошибку и предоставит возможность вычислить себя – а если повезет, то и схватить его на месте преступления. Главное – чтобы потенциальные жертвы были начеку. Полицейский убедился, что никто из семерых ученых не подозревает своих коллег. А уж они-то должны знать, кто может иметь на них зуб. Неужели он ошибся, и Крысолов – человек со стороны? Но как вычислить его среди почти двухсот пассажиров? Ответ был очевиден: если он сам этого не захочет, то никак. Остается только одно: когда в четверг прибудут четыре оперативника, организовать постоянную охрану ученых. Они почти никогда не ходят по одному, так что если Дымин не встанет на ноги, их пятерых должно хватить, чтобы держать семерку генетиков под наблюдением. Надо будет только хорошенько проинструктировать оперов, чтобы они понимали, насколько важное у них задание, и не проводили все время в баре.

Смирнов снова отправился к каюте Рокотова и на этот раз застал его сидящим за столом и читающим книгу в мягкой обложке. Бросив на нее взгляд, следователь заметил, что это какой-то медицинский справочник.

– Добрый день, – представился он, входя. – Старший лейтенант Смирнов.

– На военного вы не похожи, – заметил Рокотов, отложив книгу и развернувшись к посетителю лицом.

– Я из полиции.

– Чем могу?

– Вы плывете со знакомым?

– Да, с коллегой.

– Можно узнать цель вашей поездки?

– А в чем, собственно, дело? – У Рокотова была круглая голова с зализанными на косой пробор волосами, мелкие черты лица и несколько длинный нос с тонкими крыльями, которые подрагивали чуть ли не при каждом слове, будто их обладатель принюхивался.

– Я расследую убийства членов лаборатории, которой руководил Марухин.

– И решили, что это моих рук дело? – Рокотов слегка склонил голову набок и внимательно разглядывал следователя с ног до головы. Его тонкие губы скривились в ироничной усмешке.

– Я вас ни в чем не обвиняю, – сказал Смирнов.

– Это из-за того, что они отказались лечить мою дочь? – спросил, проигнорировав его реплику, Рокотов. – Знаете, если вам интересно, она умерла четыре месяца назад.

– Сочувствую.

– Спасибо. Я еду в Сургут, потому что меня пригласили на семинар. Я там выступаю с докладом. Мой коллега – тоже.

– Вы врач?

– Нейрохирург. А Миша – кардиолог. Мы от клиники едем, можете проверить.

– Может, и проверю, – спокойно произнес Смирнов. – Вы знаете, кто мог иметь зуб на Марухина?

– Даже не знаю, что вам сказать. – Рокотов задумчиво почесал кончик носа. – Мало ли кому Марухин насолил. Я ведь с ним не работал. У него только Маруся лечилась.

– Вы рассердились, когда от вашей дочери отказались?

– Нет, скорее расстроился, если этим словом можно передать состояние человека, потерявшего последнюю надежду. Знаете, я ведь врач и понимаю: раз Марухин сказал, что ничего сделать не сможет, значит, так и есть. Он был настоящий ученый и никогда просто так не отвернулся бы от пациента.

– Вы уверены?

– Абсолютно. А что, у вас есть противоположные сведения? – Рокотов удивленно поднял брови.

– Нет. Судя по всему, он действительно старался помочь всем, кому мог.

Рокотов кивнул:

– Так и есть. Маруся умерла не потому, что он ей не помог. Просто даже врачи не всесильны, и чем больше работаешь, тем больше в этом убеждаешься.

– Виктор Леонидович, спасибо, и извините, что отвлек.

– Ничего. – Рокотов слегка махнул рукой. – У каждого своя работа. Надеюсь, вы поймаете убийцу.

Смирнов вышел от него и вернулся в бар, где заказал стакан свежевыжатого сока. Хотелось освежиться: солнце стояло высоко, и на пароходе было жарковато. Кондиционеры работали исправно, однако на палубе от зноя спрятаться было негде.

Полицейский стоял у стойки и потягивал сок, когда в бар заглянул Жеребин. Заметив Смирнова, он постоял пару секунд, раздумывая, входить или нет, но потом направился к бару.

– Как продвигается ваше расследование? – поинтересовался он, заказав бокал светлого пива и заплатив за пачку «Мальборо».

– Потихоньку, – ответил Смирнов.

Движения у Жеребина были сдержанные, уверенные – как у человека, привыкшего отдавать приказы, но относящегося к этому как к работе.

– Кого-нибудь подозреваете? Напали на след? Или в интересах следствия это не разглашается? – Жеребин достал сигарету и прикурил от золотой пьезозажигалки.

– Подозреваю, но, кажется, напрасно, – отозвался Смирнов.

Жеребин едва заметно приподнял брови.

– То есть схватить некого?

– Схватить всегда есть кого.

– Вы правы, – серьезно кивнул Жеребин. – Но вы не торопитесь, да?

– Моя ошибка будет очевидна.

– Когда убьют еще кого-нибудь?

– Я смотрю, вы неплохо информированы. – Смирнов залпом допил сок.

– Юра рассказал.

– Ну да, вы же старые друзья.

Жеребин сделал осторожный глоток, посмаковал пиво, затянулся и, выпустив дым, сказал:

– Я думаю, это не он.

– Кто?

– Не профессор Самсонов.

– Почему? Потому что он ваш друг?

– Нет. Считайте это предчувствием. Ну и я его хорошо знаю. Хотя вы, конечно, такие вещи не учитываете. Вас интересуют факты.

– В основном да.

– Желаю удачи. Постарайтесь поймать убийцу, пока он не прикончил кого-нибудь еще.

– Кого, например? – спросил Смирнов. Он понимал, что ответ Жеребина может оказаться намеком – если он кого-то подозревает. И если этот человек ему не нужен.

Однако Жеребин только покачал головой:

– Не знаю, – сказал он. – Я ведь не полицейский.

Смирнов понял, что Жеребин помогать не торопится. Давить он не хотел, чтобы не показывать, что догадывается, где работает его собеседник. Это могло быть опасно. Попрощавшись, он ушел, оставив Жеребина попивать пиво и курить «Мальборо», и отправился в каюту.

Дымин дремал, отвернувшись к стене. Дыхание у него было ровное. Следователь сел за стол, глядя в иллюминатор, за которым виднелся поросший лесом берег – он был так далеко, что выглядел темной полоской, делящей мир на небо и воду.

Смирнов достал из внутреннего кармана удостоверение и вытащил из-за полиэтиленовой обложки сложенный вчетверо листок. Развернув его и разгладив на столе, он вгляделся в цветное изображение индийской богини Кали. Это была ксерокопия рисунка, выполненного акварелью на куске ватмана и оставленного убийцей Кристины возле пресса. Краски были подобраны мрачные, линии казались резкими – словно художник делал набросок штрихами, а затем лишь обвел его тонким пером, заряженным тушью.

Смирнов разглядывал богиню смерти со смешанным чувством ужаса и отвращения. Сколько еще жертв должно быть принесено, чтобы она удовлетворила свой голод? И есть ли у этого голода предел? Кали была для Смирнова воплощением всех одолевавших его демонов, олицетворением самого зла. Он сложил листок и убрал обратно под прозрачную обложку удостоверения – так он всегда был с ним.

Смирнов перебрался на койку, но не лег, а сел и прикрыл глаза. Он решил, что подремлет всего полчаса, а затем будет думать, – для того, чтобы сопоставить факты, нужна была свежая голова. Но следователь заснул крепче, чем рассчитывал. Разбудил его судовой колокол, возвещавший о том, что скоро будет ужин. Смирнов встал, чувствуя, как затекли мышцы спины и шеи. Размяв их кое-как руками, он быстро принял контрастный душ и переоделся.

Дымин на ужин не пошел и от предложения Смирнова принести ему что-нибудь в каюту отказался. Лицо у него было зеленое, а губы едва шевелились.

Во время ужина следователь с облегчением отметил, что все ученые на месте. Покончив с уткой в кисло-сладком соусе и жареными грибами, залитыми разогретой сметаной, он не торопясь выпил чай с яблочным ароматом, а потом отправился в каюту, где набрал на ноутбуке отчет для Несметова и отправил его по электронной почте – как обещал. Если даже начальник уйдет с работы, то сможет прочитать его дома.

В девять была небольшая развлекательная программа, а в начале одиннадцатого на «Фаэтон» пришло сообщение, что береговая охрана выловила ниже по реке тело молодого мужчины с привязанным к шее чемоданом. Его зацепили багром почти случайно – в этом месте дно поднимается, и поэтому труп оказался в зоне досягаемости. Капитан отправился на катере на опознание. Все это сообщил Смирнову и Дымину старпом, специально пришедший в их каюту по поручению Капотова.

– Капитан приказал все это вам передать, – сказал он под конец.

– Когда он вернется?

– Не знаю. В любом случае мы продолжаем идти прежним ходом и с прежней скоростью. Он нас догонит на катере.

Васильев сидел на кровати, положив руки на колени и опустив голову. Глаза у него были прикрыты, и со стороны могло показаться, что он дремлет, но на самом деле в голове у мужчины происходил мучительный процесс. Он вспоминал, как ворвался в кают-компанию и увидел собравшихся там счастливцев – людей, чьи дети выздоравливали благодаря лаборатории, которой руководил покойный ныне Марухин. Васильев не верил в то, что его ребенку нельзя было помочь. Он был уверен, что Марухин получал взятки от родителей. Васильев видел перед собой Женю, сидящего в инвалидном кресле. Он, отец, ничего не смог сделать для того, чтобы вылечить его. Васильев вспомнил, как собрал деньги и пришел к Марухину – но тот отказался с ним разговаривать и почти выгнал. Разыграл возмущение. Наверное, мало предложил, решил Васильев.

Он купил билет на теплоход с определенной целью: наказать продажных генетиков, которые имеют наглость решать, кто достоин их помощи, а кто нет. Марухин мертв – судьба уже покарала его, – но остались другие. Например, Самсонов, свысока глядящий на всех вокруг. Или его жена. Да любой из тех, кто сегодня с такой досадой смотрел на него, когда он явился в кают-компанию, чтобы взглянуть им в глаза. Но он увидел в них только желание поскорее избавиться от него – назойливого и приставучего родителя, чей ребенок имел несчастье появиться на свет с генетическим недостатком. И самое страшное – он заметил такое же выражение на лицах присутствовавших родителей. Им тоже хотелось, чтобы он ушел и оставил в покое их любимых ученых, кудесников, которые лечат их детей.

Васильев дернулся и вдруг резко ударил кулаком по столу. Затем встал и замер, глядя в стену перед собой. Ладонь горела огнем, но он этого не замечал. В глазах стояли слезы. Он спросил подошедшего к нему на палубе полицейского, очень ли он был жалок, когда ворвался в кают-компанию, но он и сам знал ответ. Еще как! Чувство бессилия захлестнуло Васильева, и он кинулся к чемодану. Замки не хотели открываться, и пришлось повозиться почти минуту, прежде чем крышка откинулась. Васильев принялся выбрасывать аккуратно сложенное белье, пока не увидел лежавший на дне завернутый в промасленную тряпку пистолет ТТ. Он купил его на рынке два месяца назад, повинуясь безотчетному порыву. Потом долгими вечерами смотрел на него, слыша доносящиеся из соседней комнаты стоны Жени. Так к Васильеву постепенно пришло решение. И сейчас он понял, что пришло время его осуществить.

У этих людей нет совести, и бесполезно к ней взывать, подумал Васильев. Но это не значит, что он должен терпеть их пренебрежение. Его сын заслуживает лучшего отношения. Он чудный ребенок, ему просто не повезло. Васильев знал, с какими сложными случаями сталкивалась лаборатория Марухина и добивалась результатов. Но его ребенка отвергли, а его самого не хотят слушать. От жгучей обиды Васильев едва не задохнулся. Он сел на кровать, сжимая в руке пистолет и судорожно открывая и закрывая рот – словно вытащенная из воды рыба. В ушах пульсировала кровь, под ложечкой противно засосало. «Это нервы!» – сказал он себе и встал. Заткнул ТТ сзади за ремень, прикрыл футболкой. Подошел к зеркалу, посмотрел: вроде незаметно.