Текст книги "Тит Антонин Пий. Тени в Риме"

История Опрамоасы была стара, как сумерки.

Скорее вечерние, чем утренние… К такому выводу пришел Антиарх, когда впервые встретился с бывшим гладиатором из варваров.

Опрамоаса был калека – левая кисть его была отрублена, что, по словам грузного и крепко выпившего дака, не мешало ему «вправлять мозги тем, кто плохо относится к Витразину».

После этих слов он подозрительно взглянул на старика:

– Как ты относишься к герою арены?

– Лучше некуда!

– Смотри, а то Террорин, – он указал на себя обрубком, – быстро намнет тебе бока.

– Одной рукой? – изумился Антиарх.

– Одной рукой я владею лучше, чем кое-кто двумя.

В правой руке Опрамоасы неожиданно блеснул нож. Он повертел его между пальцев, затем обрубком левой руки указал Антиарху куда-то в сторону, и нож исчез в рукаве.

Антиарх не поддался на уловку и продолжал пристально следить за крупным, ведущим себя нарочито уверенно варваром.

Потом старик попросил:

– Дай-ка мне сикарий!

Дак протянул старику нож.

Антиарх накрыл его рукой, а когда поднял руку, ножа не было.

– Ты фокусник? – удивился дак. – Случаем, не из наших?

Старик промолчал, потом заявил:

– Играть сикарием – дело нехитрое. На, возьми… И без нýжды не показывай. Чем ты занимался у Витразина?

Дак, понимая, что наклевывается заказ, сбавил понт и развел руками:

– Так, по мелочи. Мы с Витразином старинные друзья. Закон не нарушаем. Наоборот, чуть кто-то где-то вякнет насчет закона, мы ему быстро объясним, что старших надо уважать и не соваться за подрядами, не отблагодарив похлопотавшего за тебя хозяина.

…Отсюда следовало, что, для того чтобы добыть заказ, надо пригласить в помощь такого, как сидящий напротив дак. Дела все мелкие, не того ранжира исполнитель требовался Антиарху.

– А до Витразина где обретался?

Опрамоаса усмехнулся:

– Есть тут один, называющий себя Люпусианом.

Антиарх носом почуял поживу, однако спросил тихо, безмятежно, только ради того, чтобы поддержать разговор:

– Какое отношение ты имеешь к Люпусиану?

– Это давняя история, – уклончиво ответил дак.

– Ничего, я послушаю.

– Был у него рабом, – признался Опрамоаса, затем мгновенно обозлился. – А ведь я из княжеской семьи! Мой отец – Диупарней, а кто такой этот Лупа, сын Амброзона?! Так, мелочь, выдвинувшаяся при Децебале. Я участвовал в обряде отбора гонца, которого отправили к небесному отцу Замолксису, а он где отирался? После разгрома под Тапами я попал в рабы, и к кому – к своему бывшему земляку из худого рода.

Опрамоаса махнул рукой.

Антиарх поинтересовался:

– Но ведь ты не сразу попал к Люпусиану?

– Конечно, нет. Сначала меня сослали в каменоломни, но до них я не добрался. Ланиста из Анконы купил меня и еще пару наших и увез к себе в гладиаторскую школу. Там нас и отыскал Лупа. Он предложил выкупить нас с условием, что мы составим надежную охрану его дома в Риме. Мы, конечно, согласились. Любой согласился бы… Не так ли, старик?

– Что было дальше.

– Ну, мы ехали, радовались – теперь нам не придется резать друг друга на арене, а когда приехали, обомлели. Мы как рассчитывали, Лупа – вольноотпущенник, набрал нас по приказу своего хозяина. Все-таки лучше, чтобы за нами присматривал свой человек. Как считаешь, старик?

Антиарх не ответил. Зачем отвечать – ясно было, что Опрамоаса сидит на мели, если не при последнем издыхании.

– А оно вон как обернулось… – продолжил дакиец. – Старик, закажи вино, душа горит. Не бойся, буянить не буду.

– Я не боюсь, – заверил его Антиарх. – Витразин рекомендовал тебя как разумного и решительного человека, желающего и умеющего не упустить удачу. Она перед тобой, Опрамоаса.

– Ты, что ли? – скептически ухмыльнулся дак.

– Я… – подтвердил Антиарх. – Рассказывай дальше.

– Что дальше! Приехали, осмотрелись и чуть разума не лишились. Какой-то сын Амброзона, природный волчонок, вдруг оказался хозяином громадного дома и огромной кучи денег. Скажи, старик, с каких таких заслуг?

– Что было дальше? – потребовал Антиарх. Он уже уверенно вел беседу. Хвала Хрѝсту, он, кажется, нашел нужного человека, если бы только у этого бродяги были мозги, а не одна только кипящая зависть и отшибающая мозги жадность.

– Через полгода все это объявленное братство, обязательная верность и ежедневная благодарность стали донимать меня хуже чесночной приправы, которой кормили нас на кухне.

– Ты не любишь чесночную приправу, особенно если полить ею гороховую кашу с мясом?

– Если каждый день одно и то же, не только разлюбишь, но и взвоешь. А этому наверх носили и то, и это. По какому праву, старик?

– Что ты все о правах! Право – это тьфу, пустяк. Твое право – желание.

– Это верно, но я уже не мог совладать с собой. В общем, меня связали… Этот негодяй предложил мне самому выбрать свою судьбу – отправить к префекту, в провинцию на сельские работы, или на арену. Я выбрал арену. Этот искалеченный звереныш даже удивился. Тебе, Опрамоаса, не дорога твоя жизнь? Я ответил: дорога, и я постараюсь продать ее подороже. И не ошибся… А может, ошибся. Как посмотреть, старик…

– Смотри прямо в глаза. Мне в глаза…

Дак уставился на Антиарха. Они долго разглядывали друг друга, потом дак рассмеялся:

– Я знаю эти штучки. Ты пытался извлечь из меня душу и сделать послушным рабом?

– Ты угадал. Ты, оказывается, крепкий парень, Опрамоаса. Тебе еще бы мозги поизвилистей, цены бы не было.

– Это ты, что ли, собрался мне мозги закрутить?

– Нет, ты сам, но с моей помощью.

– Пока я не слышал от тебя ни одного дельного слова. Зачем тебе моя история? Неужели ты такой дока в разглядывании людей, что можешь определить, у кого что за душой.

– Конечно, и ты только что доказал это. Давай вернемся к нашим баранам. Расскажи подробнее о Люпусиане, его жизни в Дакии, его семье.

– Какая у этого безродного семья. Хотя нет, мать у него римлянка. Амброзон выкрал ее за Данувием (Дунаем), а когда она родила ему четырех детей…

– Каких именно?

– Этого Лупу. Он был младший, а до этого трех сестер. Когда римские собаки обрушились на наш край, Лупа попал в Рим в дом всадника Ларция Лонга, потом угодил в лапы к сенатору Регулу, который исковеркал ему лицо – жаль, не убил выскочку и подлипалу. Сестер тоже продали в рабство – старшую Лупа отыскал в Медиолане (Милане), еще одну в Анконе. У этой, говорят, были дети – мальчик и девочка. Кто старший, кто младший, не знаю. О младшей сестре никаких известий нет. Я даже ездил в Виминаций проследить, куда и кто разобрал рабынь.

– Ты был в Виминации?

– Да, ездил по поручению Лупы. Я ведь тоже, как этот пес поганый, владею латинским. Мой отец не поскупился на мое образование.

– Не желаешь совершить еще одну поездку и разузнать о сестрах Люпусиана, а также отпрысках.

– Это дорого стоит, старик.

– Ничего, сдюжу. К тому же могу сообщить по секрету – это только начало. Посмотрю, что ты умеешь и насколько ловок в обращении с людьми. – Он не без хитринки взглянул на дака. – Или только с сикарием ловок.

– Ты берешь меня на службу?

– Можно и так сказать. Расходы посчитаем сразу, и я вручу тебе аванс.

– Не боишься, старик, что я сбегу с твоими деньгами или пропью их в соседней забегаловке.

– Не боюсь. От Сацердаты пока еще никто не сбегал, даже Витразин, а с тобой, надеюсь, мы поладим.

Спустя три месяца после воцарения Антонин сделал перестановки в царствующем семействе Элиев. Не слушая возражений Цивики[21]21
  Сенатор Цивика являлся дядей маленького Луция Вера и Фабии Луцилы.


[Закрыть], он решительно разорвал помолвку Марка Аврелия с десятилетней Фабией Луцилой – сестрой Луция Вера, которая в трехлетнем возрасте была помолвлена с Марком. После чего новый принцепс обручил Марка со своей дочерью Фаустиной-младшей, которая волей Адриана была помолвлена с Луцием Вером.

В конце октября он строго спросил с вступившего в исполнение своих обязанностей префекта Катилия Севера, потребовав от него скорого и неукоснительного восстановления спокойствия в городе и пресечения нелепых, порочащих власть слухов.

Время было тревожное.

На востоке зашевелилась Парфия. Рим, увязнувший в спорах за Армению, был вынужден реагировать на попытки парфян скинуть с трона римского ставленника Вологеза и вернуть приморскую страну Лазику под свою опеку.

Между тем в городе при совершении ритуальных жертвоприношений был обнаружен теленок, у которого голова срослась с ногой. Согласно толкованию гаруспиков, это знамение означало, что главою дел человеческих готовится стать иной смертный, хранивший свои намерения в тайне, но и он не обретет славы, ибо чудовищное порождение Аида погибло уже в материнской утробе и появилось на свет в людном месте на жертвеннике.

Сразу после перестановок в царствующем семействе еще более жуткая находка была обнаружена в трущобах в районе Табернолы. Там был найден выброшенный младенец с двумя головами. К тому же какие-то неизвестные негодяи принялись устрашать граждан по ночам. Знающие люди опознали в них керкопов, снюхавшихся с ларвами[22]22
  Керкопы – в греч. мифах хитрые и злобные карлики, подстерегающие путешественников и обирающие их. Ларвы (или иначе лемуры) – вредоносные тени, призраки мертвецов, не получивших должного погребения, преступно убитых, злодеев и т. п., бродящие по ночам и насылающие на людей безумие.


[Закрыть].

Как утверждали знающие люди, порождения Аида были посланы в город, чтобы во мраке творить зло и наводить порчу на мирных граждан, особенно на тех, кто пренебрегает священными узами брака и позволяет себе нарушить волю усыновивших их родителей.

* * *

…Из материалов расследования безжалостной расправы неустановленных негодяев с вольноотпущенником Гаем Горгилием, возвращавшимся с пирушки и имевшего при себе большую сумму денег.

Происшествие случилось в начале ноября в Субуре – в торговых кварталах, расположенных неподалеку от форумов Траяна и Нервы.

…Выживший раб рассказал:

– Они напали на нас возле дома Корбулона, что на Субурском взвозе.

Катилий Север уточнил:

– Это рядом с городской префектурой?

– Так и есть, префект. В трех кварталах от того места, где висят окровавленные плети, которыми секут преступников перед казнью. Сначала на нас выскочил какой-то карлик, очень напоминавший керкопа. Ростом он был с ребенка, однако злобен и увертлив, как шакал. Он напугал хозяйскую лошадь. Она рванулась, и мы, схватив ее под уздцы, попытались удержать взбесившуюся тварь, пытавшуюся встать на дыбы. Откуда только прыть у это старой клячи взялась?..

Но это, префект, был обычный перепуг. Такое часто встречается в Риме, поэтому хозяин, спешивший домой, не очень-то рассердился. Он осадил лошадь, прикрикнул на нас, вооруженных сопровождающих. Нас было с десяток – у всех бронь под туниками, все вооружены длинными кинжалами. Ребята боевые, умеющие защитить хозяина. Никакой керкоп нам не страшен, однако когда к хозяйским носилкам вплотную подступил громадный, в два человеческих роста, призрак, вот когда нас всех охватил неописуемый ужас.

– Кого напоминал этот призрак?

– Н-не могу сказать! Разве что тень с крыльями… На фоне полночной тьмы, едва подсвеченной факелами, его очертания были видны так же отчетливо, как в солнечный полдень читаются тени, которые отбрасывают люди или предметы. Призрак швырнул в лицо хозяину ма-аленькую искорку, которая вдруг разрослась в громадный огненный шар. Я решил, пришел мой смертный час, и выпустил поводья.

Потом недоросток тоже метнул искру в нашу сторону, и мелкая искорка вдруг разверзлась в громадный факел. Все бросились наутек. Тех, кто замешкался, растоптала громадная тень, а этот мерзкий и увертливый карлик добил их.

Дальше ничего не помню.

Когда раб-секретарь аккуратно записал показания раба и передал их своему хозяину, префекту Катилию Северу, тот некоторое время знакомился с записью, затем выставил указательный палец в сторону пострадавшего:

– Другие участники происшествия изложили иную версию. Это ты и твои сообщники напали на беззащитных прохожих.

– Но они мешали нам пройти!

– Чем же могли помешать трое мирных путников ораве горластых, разбойного вида молодцов? К тому же одним из путников был невзрачного вида старик. Ты ничего не сказал, чем в это время занимался старик?

– Старик в стычке не участвовал.

– Но ты подтверждаешь, что старик там был?

– Вроде был, но успел спрятаться в подворотне. Какое мне дело до старика, если мой хозяин попросил этих… мирных путников уступить дорогу.

– И ты, конечно, попросил?

– А как же!!

– А вот другие свидетели утверждают, что ты первым набросился на мальчишку и даже попытался ударить его. Что я говорю – ты ударил его!

– Я же говорю, мы умеем не только услужить своему хозяину, но и защитить его, особенно если этот негодяй плеснул огнем в лошадиную морду.

– То есть?..

– Впереди нашей процессии шел мальчишка-факелоносец. Он попытался им отбиться и случайно задел факелом лошадь. Та встала на дыбы… Хозяин рассвирепел… Что было дальше, я плохо помню.

– Ты же сам сказал, дальше был ужас. Но ваши страхи меньше всего беспокоят меня. Меня интересует старик и эти странные, похожие на тени существа.

– Чего не помню, того не помню. Вроде бы метнулись в подворотню…

– Покажешь нам ее…

Подворотню и ближайшие дома и дворы осмотрели, однако никаких следов не нашли.

* * *

Катилий Север в частном порядке ознакомил Аттиана с показаниями сопровождавших Горгилия рабов. Тот ногтем подчеркнул места, где упоминался неизвестный старик, который являлся то ли свидетелем, то ли участником драки.

– Это Сацердата, Катилий. Объяви его в розыск. Если отыщешь убежище, никаких мер не предпринимай. Сразу сообщи мне.

Когда Публий Ацилий Аттиан покинул дом Катилия, новый городской префект вновь вернулся к прежней мысли: чего добивается Публий, пытаясь отыскать какого-то мерзкого старикашку? Какую роль он хочет отвести этому сморчку в будущем раскладе политических сил? Далее – уже не в первый раз, но теперь с назойливой тревогой возник вопрос: а какую роль в этой запутанной истории несносный Аттиан отводит ему, Катилию Северу?

Стоит ли игра свеч?

В общем-то, он всегда уживался с «добряком». С ним трудно было не ужиться, а вот как оно будет с его ниспровергателями?..

Особенно с Аттианом.

Что произойдет, если в эти сумасбродные мысли и полулегальные поступки вмешается какой-нибудь вояка из провинции? Скажем, претор Присциан, племянник Аттиана, командующий воинской силой в Ближней Испании. Всем известна его неуемная гордыня и неумеренная жадность. Этот, пока еще только на словах, метит в императоры. Опыт быстротекущей жизни учит – без вояки, имеющего под рукой несколько легионов, в таком деле не обойтись? А вот без какого-то городского префектишки можно. Так уже бывало, и не раз. Тогда зачем ему, третьему человеку в городе, рисковать головой?

Чего ради?..

В начале манила мыслишка: если Антонин не справится и его отодвинут в сторону, он, Катилий Север, как воспитатель Марка Аврелия естественным образом станет регентом при малолетнем цезаре, на права которого никто из оппозиционеров не покушался.

Мысль была скользкая, но отделаться от нее не удавалось. Действительно, при таком исходе интриги он имел все шансы стать очередным принцепсом, однако чем дальше, тем отчетливее досаждали сомнения, согласится ли Аттиан на такой расклад. А другие сообщники? Возможно, его роль в том, чтобы сделать для них грязную работу?..

Стоит ли овчинка выделки?..

В конце концов, из-за чего разгорелись страсти?

Кое-кому из сильных в Риме показалось, что Тит не тот правитель, который способен справиться с угрозами, обступившими Рим со всех сторон после смерти властного Адриана. В Северной Британии зашевелились варвары и местами даже прорвали прежний – Адрианов – вал. Недобрые известия чередой идут из Армении, где парфянский царь Вологез II уже несколько раз пытался нарушить условия договора 62 года, расчертившего границу между Римом и Парфией. Даже Траян после неудачной экспедиции на Восток вынужден был принять на себя обязательства, вытекающие из того старого договора, в одной из статей которого ясно говорилось, что Армения и ее цари являются «друзьями и союзниками римского народа».

Вот какое предположение подспудно и неотвязно мучило Катилия: а если «добряк» справится?!

Сейчас, после странного разговора с Атианом, его вдруг осенило, какую цель преследовал Адриан, назначая семнадцатилетнего юнца Марка Аврелия и малолетку Луция Вера соправителями Тита?

Ответ прорезался сразу и наотмашь!

В свои преемники Адриан наметил именно Марка Аврелия, а ему в преемники девятилетнего Луция, но поскольку оба еще слишком молоды, прежний принцепс приставил к ним «добряка» Антонина. Как ни крути, это было мудрое, взвешенное решение.

Другими словами, для Рима Адриан сделал все, что мог.

Кому, как не ему, воспитателю Марка, было известно, что парень отличается редким набором неотъемлемых достоинств и, безусловно, достоин стать правителем римского народа. Во-первых, не глуп, во-вторых, обладает скромной отвагой и непоколебимой решительностью. В-третьих, достаточно предусмотрителен, чтобы не вляпаться в какое-нибудь безнадежное предприятие. Эти качества очень немаловажны для будущего соправителя. В-четвертых, самое главное – Марк любит и уважает его, Катилия. Префекту было трудно отделаться от мысли, что, следуя за Аттином, вряд ли можно утверждать, что он отвечает своему воспитаннику тем же, тем более что, вступая в ряды заговорщиков, он собственными руками губит свое будущее, так как неизвестно, как мятежники поступят с Марком, когда придут к власти.

Достойно ли… Ладно, с достоинством можно подождать. Разумно ли при таком раскладе ставить на кон свое спокойствие, почетную старость, а то и жизнь, ради таких, как Аттиан или Гомул?

…Вспомнился скандал, который случился после смерти Траяна. Его вдова Плотина во всеуслышание заявила, что перед смертью император якобы провозгласил Адриана своим наследником. Эти слова подтвердил и такой авторитетный военачальник, как Ларций Корнелий Лонг. Однако сомнения оставались, тем более что через три дня после кончины Траяна исчез его спальник Зосима, который в ту ночь находился рядом с императором. Катилий не сомневался – убрал его не кто иной, как Аттиан, в ту пору являвшийся префектом города.

Затем по приказу Аттиана были убиты несколько видных полководцев Траяна, ставших соперниками и откровенными недругами нового принцепса.

Новая власть представила эти расправы как якобы неправильно понятое распоряжение нового императора. Мол, префект города проявил неуместную прыть, допустил неоправданную жестокость, хотя многим в Риме было ясно, что Аттиан действовал по наущению Адриана и вдовы Траяна Плотины.

Неловкость сгладили отставкой Аттиана, которого отрешили от реальной власти. Обиду возместили сенаторским достоинством, но кто может сказать, счел ли бывший префект такую награду достаточной? В любом случае Аттиана задвинули в дальний угол. Отсюда вытекает, что негласный глава заговора может действовать из жажды мести, а не только ради пользы государства.

Можно ли полагаться на такого сообщника?

Обиженные честолюбцы чрезвычайно опасны и готовы на любую низость.

Или Гомул, слывший в Риме за наглеца из наглецов. Антонин всего месяц как стал принцепсом, а он уже успел ему нахамить.

Когда приглашенный Гомулом император появился у него дома, Тит заинтересовался колоннами из порфирного мрамора, установленными в доме сенатора. Когда Тит спросил, где он их добыл, Гомул ответил:

– Когда приходишь в чужой дом, не суй нос в чужие дела.

Император терпеливо снес эту выходку.

Или Цивика, племянницу которого Фабию разжаловали из будущих императорских супруг!..

А тут еще какой-то Сацердата! Иметь дело с подобным проходимцем и разбойником было за гранью любых сомнений в правомочности нынешнего императора.

…Успокоил себя тем, что в грядущей смене власти кто-то должен побеспокоиться о Марке Аврелии, и этим «кто-то» мог быть только он, префект города Катилий Север! Это была достойная миссия, вполне скрашивавшая опасения насчет преступности заговора, а также дававшая надежду на будущее.

…Вспомнилась обида, которую он испытал, когда услышал, что Адриан возвел в наследники этого простофилю Антонина, в то время когда под рукой были куда более достойные кандидатуры. Все эти месяцы душа на знала покоя – почему не меня выбрал «бородатый», ведь если кому и доверить будущее Марка, так это его воспитателю, так что в момент резкого обострения политической обстановки ссориться из-за какого-то беглого преступника неразумно.

* * *

Следующей жертвой нападения теней оказалась вольноотпущенница Неллия Луцила.

Ее носилки были атакованы на Священной дороге возле фонтана Мета Суданс, установленного Домицианом неподалеку от Колизея.

Считай, в самом центре города!..

О чем рассказали многочисленные свидетели этого происшествия?

Нападению призраков предшествовал жуткий, якобы исходящий из-под земли протяжный вой. Следом из узкого проулка навстречу до смерти перепугавшемуся мальчишке-факелоносцу выкатилась повозка с бревнами.

Бойцы, сопровождавшие вольноотпущенницу, выхватили длинные ножи-сексты и бросились к повозке. Внезапно на бревнах обозначилась черная фигура с нечетко обозначенными краями.

Напоминавший тень призрак вскинул руки и с жутким хаканьем выдул в сторону подбежавшей охраны длинный язык пламени. Первый из бойцов, успевший добраться до повозки, дико вскрикнул и упал на мостовую.

Любопытная вольноотпущенница высунулась из-за занавески. К ней тут же подкатился черный округлый предмет, полыхнувший в ее сторону отвратительно пахнущим огнем. Неллия завизжала так, что на улицу из ближайших подворотен выскочили люди с факелами, однако злоумышленникам удалось скрыться.

Катилий Север лично осмотрел место происшествия, куда также доставили пострадавшего раба. Префект города лично убедился, что веки и борода у того опалены. Это свидетельствовало в его пользу. Непонятно, как бедняге удалось сохранить зрение, а вот с речью у него что-то случилось.

Он начал заикаться…

В городе началась паника. К Антонину явилась многочисленная делегация с требованием пресечь козни властелина подземного мира мертвых Аида. Сенаторы Гомул и Цивика, возглавившие делегацию, настаивали на необходимости поймать негодяев и вернуть спокойствие горожанам. По распоряжению императора, поддержанному сенатом, в городе были проведены очистительные религиозные церемонии – на кладбищах были рассыпаны черные бобы, а с приходом ночи в городе начинали бить в барабаны и жгли костры под громадными медными котлами, в которых сжигали те же черные бобы, дымный смрад которых был невыносим для любой нечисти.

Обряды обрядами, но император во время очередного доклада потребовал от Катилия Севера предпринять самые неотложные меры для поиска преступников и восстановления спокойствия в столице.