Текст книги "Всадник-без-имени"

– Ты опять за своё…

– Только познав собственную тень, поймёшь, кто ты есть, и обретёшь своё настоящее имя. Имя, полностью отражающее твою суть.

– Суть моей тени?

– По большому счёту, человек и есть тень – тень своей тайной, скрываемой под другими именами, зачастую даже неосознаваемой, истинной сущности. Именно она движет намерениями, диктует поведение, требует определённых поступков… То немногое, что люди считают разумом, или рассудком, – всего лишь иллюзия, пена на поверхности омута, взбитая прихотью глубинных течений.

– Может, в чём-то ты и права. Но моё имя, моя личность и моё стремление их вернуть – вовсе не какая-то… – Всадник покрутил в воздухе пальцами – и туман взвихрился вокруг них, разошёлся хитрыми изворотами, замедляясь, угасая, растворяясь в окружающем бесцветном ничто.

Двухвостая скривилась презрительно. И с той же презрительной миной продолжила:

– Человек – крайне лицемерное существо. Явленная им свету личность – ложь, подставная личина, приемлемая для общества, культуры и воспитания. Он гордится ею и стыдится того, что находится под ней. Он стыдится самого себя и со всех ног бежит от правды…

Всадник собрался было возразить, однако двухвостая не останавливалась, и тон её стал жёстче:

– …Но истинная сущность – она как лицо под наспех намалёванным гримом, который лишь более-менее маскирует внешность. Истинную сущность не скроешь – она проявляет себя постоянно, но тем не менее обманщики сами с лёгкостью обманываются, наблюдая, как корчится нарисованная поверх неё маска. Всю сознательную жизнь человек старательно выдаёт себя за того, кем не является, он находится в постоянном страхе, что вдруг откроется его ложь, и потому заботится о сохранности грима, непрерывно подправляя его, нанося слой за слоем, ложь за ложью!

Туман вокруг заходил, задышал неровными, тревожными клубами. И вновь презрительная ухмылка перекосила лицо двухвостой.

– Смешно наблюдать сии тщетные потуги! Однако все люди играют в эту игру, оттого и не замечают – не хотят замечать! – явное несоответствие своих масок и поступков. Они упрямо продолжают лицедействовать, втягивая в сумасшедший карнавал лжи всё новые и новые поколения, поддерживая раз и навсегда заведённый порядок! Так человек и проживает всю жизнь под маской, временами сменяя одну на другую…

Двухвостая задумалась на секунду – туман замер, как будто в тот же миг исчезла движущая его сила… и всколыхнулся с удвоенной энергией: повелительница снова подняла взгляд – обличающий, гневный!

– Да, карнавал – вот что это такое! Человеческое общество – нелепый, сюрреалистический, смешной до колик и страшный до дрожи в коленях, временами – кровавый и жестокий, временами – нагоняющий скуку, тоску или отвращение, – уродливый и прекрасный, но неизменно лживый по сути и не слишком изобретательный в попытках скрыть истину – да попросту глупый! – карнавал!

Дымные массы метались со всех сторон, как океанские волны, возмущённые налетевшим шквалом. Всадник разглядывал двухвостую. Трудно было не поверить в её искренность: он видел чувства, написанные на её лице, – такие не спрячешь ни под какой под маской. Её порывистая речь, жесты… Она была прекрасна! Но это была смертоносная смесь подавляющей волю красоты властной царицы, привыкшей к тому, что все прихоти её исполняются беспрекословно, и змеиной красоты слабой женщины, хитрой и коварной, готовой любой ценой добиться своего. Всадник хмыкнул: двухвостая мастерски использовала обе свои ипостаси и, будто опытный полководец, безжалостно нападала, обнаружив слабую сторону противника, а получив отпор – ускользала, запутывая и увлекая преследователя ложным путём. Такая просто так не отвяжется!

– Вот этим ты и занимаешься? – спросил Всадник. – Срываешь маски? Нарекаешь попавшего к тебе человека истинным именем его? Ты, Химера, порождение лжи и порока, Ехидна, порождающая порок и ложь, – откуда тебе знать, что такое истина?!

– Химера? Ехидна? – злая искра сверкнула в глазах. – Да назови меня хоть кем – что это изменит? Люди нуждаются в том, чтобы… – начала было двухвостая, но Всадник поднял руку, прерывая её очередную речь.

– Ты хочешь, чтобы я принял твои слова за чистую монету, но у меня сложилось совсем иное мнение… Ну да бог с ним. Ты вот скажи мне, наконец, откровенно, зачем это нужно лично тебе?

– А чем, собственно, тебе не угодила моя версия? – как будто опешила и вроде насторожилась двухвостая. – Ты не согласен с тем, что я сказала о масках? Ты преодолел искушения, но до сих пор считаешь себя одним из них – этих клоунов и лицедеев?!

– Да так ли уж порочна практика ношения масок, на которую ты с таким пылом нападаешь? – пожал плечами Всадник. – Что-то ведь должно сдерживать, хоть в какой-то мере, инстинкты и… и прочее? В конце концов, людям, несмотря на всё их несовершенство, удаётся худо-бедно сосуществовать друг с другом не одну тысячу лет! Но что будет, если лишить человека даже такой небольшой, призрачной сдерживающей силы? Не превратится ли человечество в толпу эгоистов, рвущих кусок изо рта соседа?

– «Несовершенство»? – усмехнулась двухвостая. – Ты слишком снисходителен к ним, к эгоистам. А кусок они и так рвут – бывает, что клочья летят кровавые… Но ты всё же прав в том, что маски являются сдерживающим фактором в человеческих отношениях. Однако я не говорила о том, что надо лишить иллюзий всех сразу и единым махом. Ничем хорошим это не обернётся ни для кого. Не много найдётся желающих разрушить мир, в котором он живёт…

Двухвостая замолчала. Глядя на Всадника, она будто раздумывала, стоит ли он того, чтобы говорить дальше. Молчал и Всадник. И двухвостая продолжила:

– Дело в том, что если удалить весь тот сумбур иллюзий, который переполняет внутренний мир человека, то реальность ошеломит, ослепит сознание своей неприкрытой наготой. Не каждый способен принять реальность такой, какова она есть, и подобное откровение способно повредить неподготовленный рассудок. Однако, как только рассеется туман иллюзий, перед человеком откроется возможность верно наметить свой путь, а наметив его, видеть, куда следует поставить ногу, чтобы сделать очередной шаг. Конечно, если он к этому готов и у него есть значимая цель… – и двухвостая уставилась на Всадника пристально. – У тебя вот есть такая цель…

– Цель? – нахмурился тот.

– Есть, – кивнула двухвостая. – Несомненно, есть. Иначе откуда такое упорство?

Всадник сжал губы и вздохнул.

Глаза двухвостой едва заметно сузились, и голос её приобрёл оттенок вкрадчивости:

– Ты не думал, что на пути к своей цели тебе может потребоваться помощь? В некоторых случаях без неё просто не обойтись. В тумане может произойти всё что угодно. К тому же, находясь в его толще, нельзя быть уверенным, двигаешься ли это ты сам или меняется мир вокруг тебя…

– О чём ты говоришь? – рассеянно буркнул одолеваемый своими мыслями Всадник.

– Человеку, идущему к некой – весьма труднодостижимой – цели, не лишним будет обзавестись помощником. Правда, индивидуальность помощника может повлиять на выбор места, куда человек поставит ногу, и даже даже на всю траекторию движения к предмету стремлений, но беспокоиться не следует, ведь в одну и ту же точку можно попасть разными путями. Это можно сравнить с дорогой, которая раздваивается, огибая оказавшуюся прямо по курсу скалу: какое из ответвлений ни выбери…

И змеиные хвосты повелительницы тумана, обвив с двух сторон руину, на которой она восседала, сплелись кончиками перед её ногами.

Всадник посмотрел на двухвостую, качнул головой.

– Я всё равно не понимаю…

Хвосты дёрнулись, выдавая досаду их хозяйки. Но тут взгляд Всадника прояснился.

– Погоди… тебе всё-таки что-то нужно от меня!

– Каждому из нас что-нибудь нужно от другого, – повела бровью двухвостая, – на то он и союз. Но, поверь, мои интересы ничуть не помешают твоим, напротив – выигрыш будет обоюдным! Ты многого достиг для человека. Ты многое совершил для того, чтобы добраться… э-э… сюда, ко мне. И ты способен достичь ещё большего! Мы практически союзники, понимаешь? Осталось всего-то…

– Вот как! Союз! Для того ты и устроила всё это представление?! Не пойму только…

– Помощник сначала испытывает человека, и, если тот оказывается достойным союза, ускоряет его прогресс неимоверно!

– Достойным?!

– Ты прошёл испытание, Непреклонный! Осталась лишь малость, последнее препятствие, преодолев которое, наконец откроется возможность: для меня – стать твоим союзником и проводником, а для тебя – в полной мере ощутить преимущества нашего сотрудничества!

Двухвостая и Всадник смотрели в глаза друг другу, продолжая свой диалог – без слов (слова лгут), без мыслей (мысли смазывают до невнятности картину непосредственного восприятия)…

– Я не верю тебе, – бросил игру в гляделки Всадник.

– Чтобы оказаться здесь, чтобы найти меня, люди жертвуют многим! Совершают поступки, после которых не стать снова прежним, обычным, как все! Ты – здесь! Почему же остановился?! Почему медлишь, не хочешь продолжить начатое?!

– Не знаю, что такого я успел натворить до того, как потерял имя… но, уверен, даже если бы помнил… Даже если это не очередная твоя ложь… Найди себе другого Тифона, чтобы рождать химер!

Брови двухвостой сдвинулись, сжались губы, и хвосты взвились в воздух, распрямившись со щелчком.

– Ты сердишься потому, что я разрушил твои иллюзии? – подлил масла в огонь Всадник.

– Ошибаешься! – прошипела повелительница тумана. – Иллюзии не властны над тем, кто…

Не закончив фразу, она насупилась обиженно и отвернула лицо.

Повздыхав о чём-то, двухвостая снова повернулась к Всаднику, и на физиономии её теперь было написано сожаление.

– Тебе сложно заставить себя довериться, понимаю. Но не отказывайся так сразу. В какой-то момент моя помощь может оказаться неоценимой! Давай поступим так: когда появится такая необходимость, просто вспомни обо мне – и я приду…

– Не думаю, что воспользуюсь твоим предложением.

– И всё же, не спеши сказать «нет». Эта отсрочка ни к чему тебя не обязывает, однако – смотри не упусти свой шанс! Не рассчитывай на то, что у тебя масса времени: время – такая же иллюзия, как и многое другое. И она исчезает… всё быстрее…

Густая неподвижная дымка скрыла разрушившийся до неузнаваемости обломок колонны с оставшейся сидеть на нём властительницей иллюзий, едва человек и конь сделали несколько шагов. К чему ждать? Туман рассеиваться не спешил, а препираться с лукавой хвостатой бестией – неизвестно, что за шутка опять взбредёт ей на ум. В том, что двухвостая не оставит своих проделок, сомневаться не приходилось. И Всадник продолжил путь, придерживаясь направления вверх по наклонной каменистой поверхности…

6

Измученный долгим переходом, Всадник не сразу сообразил, что впереди посветлело. Туман расступился как-то сразу, и пленники облаков неожиданно для себя оказались на свободе. Сердце Всадника замерло, и дыхание его перехватило: промокнуть, замёрзнуть, устать до изнеможения – всё это стоило того, чтобы стать свидетелем чуда! Он будто оказался в невероятной величины ледяном кристалле – так прозрачен и холоден был воздух! А в толще этого незримого, но ясно ощутимого льда насколько хватало глаз громоздились воздушные замки облаков! И скалы – они вздымали свои неприступные стены ещё дальше, к самым звёздам, усыпавшим фиолетовое до черноты небо! Даже солнце, казалось, не в состоянии было подняться выше устремлённых к космической бездне пиков – и остановилось над самым горизонтом, устало щуря оранжевое око!

Миновала вечность, прежде чем замершее сердце Всадника забилось вновь. Обжигая лёгкие, непреклонный странник вдохнул полной грудью и потрепал по шее коня, – тот вздрогнул, очнувшись, притопнул копытом.

– В путь? – улыбнулся Всадник. – Но куда же дальше?

Голые скалы с ниспадающими языками снега, ослепительно-золотого в лучах далёкого солнца, – гладкие, почти без уступов. Ни намёка на тропу – нет дороги ни для коня, ни для человека.

– Не может быть, что это конец пути, – пробормотал Всадник. – Я не поверну назад.

Конь одобрительно фыркнул.

Прижимаясь к скале и с трудом находя место, куда ступить, напарники двинулись дальше…

Воспалённые от слепящего снежного золота глаза… Пар изо рта, тут же оседающий инеем на побледневшее до синевы лицо… Слой ледяных кристаллов, алмазной пылью покрывший одежду человека и тело коня… Пытка холодом, который, очевидно (Всадник всё больше убеждался в этом), и являлся истинной сутью сего надоблачного мира, пока что не убила путников, – но долго ли ещё они протянут? Насколько прекрасен был окружающий пейзаж, настолько он был и безжалостен ко всему живому.

Конь тяжело дышал, едва переставляя ноги, копыта его волочились, цеплялись за каждую неровность. Человек временами падал на колени и, калеча руки об острые кромки камней, пробирался дальше на четвереньках, затем опять поднимался и шёл, чтобы через несколько шагов снова упасть. Настал момент, когда ноги коня подломились, и он медленно завалился набок. Человек в изнеможении рухнул рядом.

– Мы славно помучались, дружище, – невесело пошутил Всадник. – Но… Видимо, есть пути, которые не ведут никуда.

Руки и ноги Всадника потеряли чувствительность, и жгучий холод как будто отступил, утратив интерес к умирающему. Человек лежал на едва присыпанном снегом плоском обломке скалы, глядел в чёрное небо и думал, что не пройдёт и получаса, как эта бездна поглотит его. Быть может, ему повезёт, и душа, насквозь пропитавшись льдом, превратится в одну из тех крохотных сияющих точек, щедро рассыпанных в недосягаемой для смертного глубине. А тело – глупое, жалкое, страдающее человеческое тело – станет обычным камнем и будет валяться до конца времён на этом… этой… Жар окатил Всадника: отколовшийся от скалы кусок, на котором он уже собрался встретить смерть… и дальше, прямо за ним… и выше! И ещё! С такого ракурса было отлично видно, как – одна за другой – вверх по скале выстроились ступени! Да, они были настолько грубы, что лишь потерявший всякую надежду на спасение мог принять груду камней за лестницу, и всё же…

– Вставай, дружище, вставай! – осипшим голосом воскликнул Всадник, пытаясь дотянуться рукой до коня. – Это ещё не конец!

Надежда придала сил. Человек и конь взбирались по нагромождению неровных блоков, в меру возможностей помогая друг другу. Камни, совершенно дикие в начале подъёма, а затем едва тронутые рукой каменотёса, сменились кое-как обработанными плитами – и чем дальше, тем правильнее становилась их форма. Лестница становилась шире и постепенно огибала скалу таким образом, что завершающие ступени охватывали вершину кольцом.

Небольшое плато идеально круглой формы открылось взору Всадника, когда он преодолел последнюю ступень. Поверхность площадки была отполирована так, что в ней отражались звёзды. Над самым центром этого зеркала, словно капля, не долетевшая до глади озера, зависла фигура: худощавый, с идеально обритой головой человек в свободно наброшенном на тело куске ткани неподвижно стоял на небольшой, сияющей золотом сфере. Сложенные в подобие молитвенного жеста ладони, прикрытые веки… До тончайших деталей проработанные черты лица не выражали никаких чувств. Человек без эмоций, без возраста… Изумительная в своём реализме статуя, по всей видимости, изображала кого-то вроде буддистского монаха, погружённого в медитацию. Всадник подошёл ближе. Конь последовал за ним.

Всадник обошёл парящую в воздухе скульптуру, огляделся по сторонам: ни единого признака присутствия человека – лишь заиндевевшие камни, снег и облака. И оттого так странно было видеть здесь, в диком безлюдном месте, настолько совершенное произведение искусства! Зачем оно украшало собой эту недоступную вершину, наподобие драгоценного камня в посохе Владыки мира, если на многие мили вокруг нет никого, кто оценил бы работу удивительного скульптора? Какая безумная издёвка судьбы способна занести заблудившегося путника в эти поднебесные льды, чтобы тот, в ожидании неизбежной смерти, смог восхитится идеальным творением неизвестного гения?

Прикрытые веки дрогнули. Глубокий вдох – и синхронно с ним статуя пришла в движение. Плечи развернулись, потянулось тело, и плавно, словно рыбы в толще воды, разошлись в стороны и поплыли руки, огибая невидимые препятствия… И остановились, в завершение долгого выдоха. Вытянувшись в струну, на золотой сфере застыл вполне живой человек. С высоты он внимательно смотрел на двоих, что нарушили его покой.

Всадник вовсе не ожидал такого поворота. Задрав голову, оторопело глядел он на ожившего «монаха». Тот не мигая глядел на Всадника.

– Если тебе нечего сказать, не лучше ли тогда спуститься и продолжить свой путь? – прервал затянувшуюся паузу «монах».

– А-а-э-э… – попытался собраться с мыслями Всадник. – Где я? – наконец выдавил он.

– Здесь, конечно. Где же ещё? – без тени улыбки ответил «монах».

– Но… «здесь» – это где?

– Резонно задать встречный вопрос: раз уж ты «здесь», не значит ли это, что ты шёл именно «сюда»? Если так, то ответ должен быть тебе известен.

– Но… Я… не знаю… – промямлил Всадник, совсем сбитый с толку.

– Покопайся в себе: быть может, ты обнаружишь ответ. Я же, пожалуй, вернусь…

Не закончив фразу, «монах» начал вдох, и руки его поплыли, описывая круги и возвращаясь в изначальное для бывшей статуи положение, а веки стали смыкаться.

– Погоди! – всполошился Всадник: тот, кто возможно способен помочь ему разобраться в происходящем, готов был превратиться обратно в бездыханного и безответного истукана. – Пожалуйста, погоди!

«Монах» выдохнул и снова открыл глаза. Ни капли нетерпения или досады не отразилось на его лице.

– Я… Я иду… Мой путь… Если бы память… – заспешил Всадник, пытаясь на ходу собраться с мыслями, пока таинственная живая статуя снова не погрузилась в свой неживой сон. – Я оказался здесь – но что дальше?! – в отчаянии выкрикнул он.

– Дальше? «Дальше» будет в том случае, если ты решишь продолжить свой путь, – тут «монах» сделал паузу, не сводя со Всадника пристального, ничего не выражающего взгляда. – Но разве тебе не нравится здесь? – и он развёл руками – словно орёл раскинул крылья, воспаряя над миром.

– Ты… предлагаешь мне остаться? – оторопел Всадник.

– Во Вселенной нет ничего, что бы я мог предложить тебе. Каждый сам достигает своих высот. И каждый сам делает выбор. По крайней мере, пока не примет решение отринуть хаос.

– Конечно, здесь невероятно красиво… – вздохнул Всадник. – Но – остаться? Чем это место лучше других?

– Тех, что лежат у подножья? – небрежно кивнул «монах» в сторону пропасти, прикрытой одеялом облаков. – А разве ты не заметил? Вы с таким трудом добирались сюда – ты и твой конь. Вы едва не погибли. Многочисленные раны, обморожения, смертельная усталость… Чуть живые ступили вы на плато – а что чувствуете теперь?

Всадник с удивлением отметил, что боль в изрезанных руках и разбитых коленях исчезла, и необоримая усталость тоже чудесным образом пропала. Он поднял вверх руки, потянулся – ни ломоты в суставах, ни жжения в лёгких! Поднёс ладони к глазам, сжал и разжал пальцы: кровоточащие раны затянулись, оставив свежие розовые рубцы! Всадник посмотрел на своего верного товарища: конь кивнул, подтверждая произошедшие метаморфозы, – он выглядел заметно бодрее, будто и не было изматывающего многочасового перехода, едва не ставшего последним приключением в жизни обоих незадачливых скитальцев.

– Мир соткан из иллюзий, и данные иллюзии таковы, что заставляют человека страдать. Однако подобное положение вещей касается лишь того мира, откуда ты пришёл. Здесь, на запредельной высоте, нет места страстям, боли и страданиям. Всё это остаётся там, внизу. Ты спрашиваешь, куда попал? Это – Предел отринувших хаос чувств земного бытия. Небо Отрешённых.

– Небо… – озадаченно повторил всадник. – Рай, что ли?

– Разве это похоже на рай? – вопросом на вопрос ответил Отрешённый (не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, кем является статуя-«монах»).

– Пожалуй, не похоже… В этих скалах так пустынно и одиноко, будто мы находимся на самом краю мира… Неужели это и вправду предел нашего мира, и он заканчивается прямо здесь?

– Край мира… Что ж, такое определение достаточно близко к истине, если под словом «мир» понимать ту область Мироздания, что принципиально доступна для человеческого восприятия и в какой-то мере – для понимания. Однако само Мироздание здесь вовсе не заканчивается: у него много «краёв» – модусов, способов проявления. Есть, к слову сказать, и более далёкие и труднодостижимые.

– Верится с трудом, – покачал головой Всадник. – Сколько усилий, сколько воли необходимо, чтобы добраться сюда, но – ещё дальше?..

– Бывает и так, что далее всего забрасывает не целеустремлённость, не дисциплина и не сила воли, а отсутствие тормозов и одержимость. Взять, к примеру, сумасшедших или пророков. Эти субъекты с ослабленными или нарушенными связями между сознанием и модусом (связями, делающими человека максимально приспособленным к данному модусу, однако и намертво приковывающими к нему) умудряются забраться так далеко, что… – Отрешённый покачал головой. – Но разум первых слаб и не способен к сосредоточению и контролю, а потому реальность ускользает от них. Странствия безумца похожи скорее на кораблекрушение, чем на путешествие, имеющее перед собой определённую цель. Он и в обычный-то мир свой не может вернуться полностью… Разум же вторых заполнен образами религиозных догматов – как они их себе представляют. Поэтому видения пророков, в которых реальность смешалась и отчасти оказалась замещённой фрагментами символов, чрезмерно фантастичны, описания этих видений сумбурны, и смысл их тёмен…

– Погоди, погоди! Ты сказал: «…забираются далеко»… Куда?

– Да куда угодно. Ты вот, к примеру, забрался сюда.

– На Небо? Так я что же теперь – Отрешённый?

– Нет, – отрезал «монах» – И никогда им не станешь.

– Почему же? Ты говорил, что я могу остаться!

– Я лишь поинтересовался: оказавшись здесь, готов ли ты взойти ещё на одну ступеньку вверх – оставить миру то, что ему принадлежит, освободиться от пут иллюзий, – освободиться, быть может, ради всего нескольких мгновений отрешённости… Видишь ли, необходимо приложить немало усилий, чтобы Небо Отрешённых приняло человека, но ты… как бы сказать… ты здесь всё равно что в долг, и время твоё истекает. Ты как метеор – пересекаешь Небо без возможности задержаться в нём надолго. У тебя иной путь, и ты ещё не прошёл его до конца. Твоя цель не достигнута, и этот факт не позволит тебе полностью отбросить всё лишнее…

– Иной путь? Ты что, знаешь, какая у меня цель? – жадно уставился на Отрешённого Всадник.

– Я не вижу твоей цели, ведь это только твоя цель. Странно то, что ты её не видишь, хотя следуешь к ней довольно упорно.

– Но я же не безумец?

– Вовсе нет.

– Что же мне делать?

Отрешённый пожал плечами.

– Это твой путь, Достигший Предела, а не мой.

– Достигший Предела… – эхом отозвался Всадник и тут же помрачнел. – Так, значит, мне в любом случае придётся спуститься вниз?

– Низ… Верх… Уж в этом-то месте о подобных пустяках точно не стоит беспокоиться. То, что ты видишь и ощущаешь здесь и сейчас, даже сами понятия «здесь» и «сейчас», – всего лишь фантомы, сформированные твоим собственным разумом. Сознание человека постоянно что-то измышляет – таким образом формируется образ мира. Однако в отсутствие должной дисциплины и осознания происходящего человек не в состоянии контролировать то, что сам же и напридумывал. Достигая полной отрешённости, индивидуум освобождается от оков сознания и тела. По сути, он перестаёт быть человеком в том смысле, который навязан ему как извне, так и изнутри.

– Как это возможно? Освободиться от всего? И… перестать быть человеком? Да что это за цель такая?

– Отрешённость – финал всех путей, апофеоз всех целей. Итог итогов.

– И какой же путь способен к ней привести?

– Если ты собрался потратить своё время на разговор о путях – потратишь его впустую. Приоритет-то как раз именно за целью, не за путём. Если осознал свою цель, то какой путь ни возьми – окажешься в нужной точке. Дело в том, что сам по себе выбор – иллюзия.

– Но… как же? Разве мы не делаем выбор каждый раз, когда…

– Какой настоящий – ясный и верный – выбор может быть рождён всего двумя вариантами?

– Двумя? Разве не больше? Я видел однажды сразу семь путей, а в другой раз мне удалось даже ступить на…

– Да хоть на семижды семь. Сколько бы ты ни увидел возможностей сразу, да и сколько бы их ни было вообще, ты становишься на порог каждой из них и либо делаешь шаг, либо нет. И хочешь ты того или не хочешь, одна из возможностей будет реализована – шаг будет сделан. Отвертеться не выйдет, и в этом смысле выбора нет вообще.

– Если рассуждать подобным образом, то… э-э… Однако в практическом плане…

– Два варианта. Всегда два и только два – пара, которая ведёт в никуда. Вот – два, а из каждого из этих двух – ещё по два, а из тех – ещё по два, и так далее. Лавина бифуркаций. Изматывающий, поглощающий внимание и силы, к тому же постоянно уводящий в сторону от цели лабиринт, если следовать ему развилка за развилкой. Специфический шаблон, примитивная схема, довольно абсурдная даже по оценкам использующего в своей работе эту схему – и не намного более сложного – аналитического аппарата человека. В соответствии с этим шаблоном мир представляется как единение двойственности, хотя двойственность, а значит, и её единение, – всего лишь иллюзия, основанная на специфическом способе обработки информации умом, который и сам суть способ взаимодействия человеческого существа с Реальностью. Да – нет, это – то, пустое – полное, великое – ничтожное, всегда – никогда, существование – небытие, разделение – объединение… Человеческий ум разделяет воспринятое органами чувств, чтобы вновь объединить – на уровне чрезвычайно упрощённом, но потом снова разделяет, и снова объединяет, и ещё, и ещё… И что выходит в итоге? Довольно странная, надо сказать, конструкция. Слишком запутанная, чтобы разобраться в истинном положении вещей, пытаясь расплести каждую петлю, развязать каждый узел. Но человек, однако, упорно пытается это сделать, пытается решить бесконечную, неисчислимую последовательность, и, погружаясь в процесс распутывания, запутывается совсем безнадёжно – настолько, что, воспринимая лишь самые яркие и оттого заметные фрагменты, на полном серьёзе считает: выбрав то или это, придёт и к разным результатам. Обнаруживая в своих изысканиях двойственность за двойственностью, он всё более утверждается в иллюзии иллюзий – в существовании возможности выбора. Вот потому-то не важен путь – важна именно цель.

– Цели, пути, лабиринты, иллюзии иллюзий… Запутанность запутанности… Я, видимо, что-то упустил или… м-м… – потёр лоб Всадник. – Ну а как же Отрешённые? Отказаться от всякого выбора – это всё-таки их путь? Или же цель? Или… выбор?

Отрешённый молчал, и не понять было по его будто высеченному из камня лицу, что там, за этим его неживым, нечеловеческим молчанием. И сколько времени он может вот так – безмолвствовать камнем, – тоже было не угадать… Однако «камень» всё же заговорил:

– Ты не самый глупый из людей, Достигший Предела, но тем не менее до сих пор всерьёз полагаешь, что я смогу объяснить, а ты – понять? Как понять воробью ледяную глыбу, скажи? И что касается действительной сущности пути – ты тоже вряд ли способен должным образом осознать…

Конь покачивал головой да поглядывал на товарища таким безмятежным и бесконечно далёким от заумных выкладок Отрешённого, целиком уместившимся в печальном глазу огромным внешним миром – сочувствуя, недоумевая. А Всадник стоял под этим взглядом и отдувался, пытаясь хоть как-то утрясти в сознании то, что уже услышал: избыток информации, замешательство и разочарование отбили охоту задавать вопросы. Вероятно, именно по этой причине Отрешённый как будто смягчился – если, конечно, возможно смягчить камень.

– Ну а если, к примеру, описывать чисто техническую сторону пути, доступную неофиту, – заговорил он, – то, чтобы тебе было понятно, скажу так: путь – это вектор, движение в соответствии с которым можно рассматривать как преодоление сложной, в какой-то степени живой и дьявольски притом изобретательной полосы препятствий. Кому-то удаётся пройти её всю, а кто-то застревает, пленённый одной из ловушек. К тому же дело осложняет плотный туман, скрывающий ландшафт, – это иллюзии, целый сонм которых измышляется самим человеком. Но как только рассеется туман иллюзий, восприятие действительности ошеломит своей пронзительной ясностью, и тогда…

– Да-да, я уже слышал подобные слова, – встрепенулся Всадник и наморщил лоб, вспоминая. – М-м-м… И тогда… «…перед человеком откроется возможность верно наметить путь, а наметив его, видеть, куда следует поставить ногу, чтобы сделать очередной шаг».

– Именно так. Каждый ступивший на путь рано или поздно слышит подобные слова. Впрочем, любой человек может их услышать, но только Отрешённый полностью понимает заложенный в них смысл.

– Тот смысл, что вкладывала змееподобная повелительница миражей, там, ниже по склону, в самой гуще облаков, мне не понравился…

– В самой гуще, ты сказал? Хм-м… Видимо, тебе случилось столкнуться с персонификацией фокусной точки майи.

– Двухвостая манипуляторша… персонификация? То есть – иллюзия?

– В общем, да, с некоторыми нюансами. Персонификация не существует сама по себе, но воплощается в отражении чьего-либо сознания. Соответственно, каждый видит её по-своему. Эта фигура – хотя и не вполне самостоятельный, однако данный во всём спектре ощущений, а потому достойный считаться вполне материальным, объект, своего рода аватар, оживший диалог человеческого сознания и майи. Так что сам решай, кем она является для тебя. Делай свой выбор, – Отрешённый скривил угол рта, что, наверное, должно было означать саркастическую усмешку.

– Майя, если я правильно понимаю…

– Специфическая энергоструктура объективной реальности, проявляющая субъективно воспринимаемый мир… ну или, проще говоря, иллюзорный ореол Реальности.

– Э-э… Так что же, я разговаривал сам с собой?

– Майя общалась с тобой посредством тебя самого. М-м… Взаимоотражение – вот как это, пожалуй, можно описать, – пояснил Отрешённый, увидев, что Всадник потирает так и не разгладившийся из-за усиленной мыслительной деятельности лоб. – Так понятнее? Впрочем, твоя двухвостая вполне могла быть и сущностью, способной использовать некоторые свойства майи в своих интересах. Майя – невообразимый и неистощимый конструктор миров для тех, кто одержим иллюзорной стороной сущего, и не более чем пустая игрушка для тех, кто отрешился от иллюзий. В любом случае не стоит фиксироваться на этой встрече: мираж ли, манипулятор миражами – всё дым. А что касается ясности… Несомненно, Отрешённый способен выбрать оптимальную траекторию… говоря проще – путь к любой цели, возможной в этом мире, – только вот цель его совсем иного рода и находится за пределами мира и обусловленных им возможностей. Отрешённый с лёгкостью выберет идеальное место, куда поставить ногу, – только вот ни ног, ни рук, ни тела, подвластных миру, он уже не имеет, и потребности шагать куда бы то ни было Отрешённый не испытывает. Какое значение может иметь «где» или «когда» ты находишься, если этих мнимостей не существует для тебя, как не существует для обычного человека Неба Отрешённых?